Мои тексты
50 постов
50 постов
480 постов
4 поста
2 поста
3 поста
38 постов
7 постов
5 постов
Щётки сметали снег с лобового стекла старенького форда, плетущегося сквозь непогоду. Машину вела темнокожая женщина за семьдесят. Следуя за красными огоньками убегающих в темноту машин, она от напряжения прильнула к рулю.
«Я опоздаю, все опоздают – такой снегопад. Соревнования начнутся позже, не как обычно на полчаса, а на час, а то и больше. К ночи дороги расчистят. А если нет? Тогда приеду домой далеко за полночь. Ну и что? Торопиться некуда. Утром посплю подольше», – мысли Долорес текли сами по себе, постепенно она привыкала к снегопаду: «В напряжении вести машину даже лучше – не уснёшь».
***
Мигель победил! Он обнял и поцеловал её крепко в губы, в ринге на виду у всех. От него пахло потом и кровью, а теперь добавится аромат её сладких духов.
Имя Мигеля раскатисто разносится по арене, судья вскидывает его руку – к этому невозможно привыкнуть. Долорес готова заплакать от нахлынувших на неё чувств. Минуты их триумфа, о которых зритель забудет завтра, навсегда останутся в её памяти.
Долорес мысленно возвращалась в те незабываемые дни, помнила каждый его бой, всё до мелочей: цвет формы, вес, стрижку, настроение, как посмотрел, что сказал ей перед выходом на ринг.
Однажды, они потеряли капу, в другой раз сломалась застёжка, и они не могли вынуть серьгу из его уха, рефери нервно наблюдал за ними, теряя терпение. И, конечно, не забыть потасовку между мексами и пуэрториканцами, после того как рефери присудил победу Мигелю.
Фартовое было время, молодость навсегда и вечность впереди!
Они познакомились, когда Мигелю было девятнадцать, ей семнадцать, сразу стали жить вместе, ютились у его тётки в комнатушке, где только умещалась узкая койка. Тонкие, как стебельки, два прутика – им не было тесно. Открываешь дверь и ныряешь в объятия к любимому.
Какой дурак придумал, что надо перед боем воздерживаться от секса? Однажды они сделали это за час до боя. Сколько же в Мигеле было лёгкости! Он провёл тот бой на одном дыхании, это её заслуга – она дала ему силу и уверенность в победе.
Долорес прошла с Мигелем весь путь от начала до того злосчастного дня, – просиживала часами в спортзалах, следила за его диетой, занималась его фан-клубом, распространяла билеты на матчи. Спарринги, травмы, спады и подъёмы в карьере – всё было. Его боль была её болью. Долорес до крови прокусывала себе губы, когда ему приходилось туго, гордилась и ликовала, когда он побеждал.
Это была настоящая жизнь – прекрасное время! Они гоняли на мотоцикле как полоумные. Долорес, обхватив Мигеля, то обмирала, проваливаясь в пустоту, то вскрикивала беззвучно, как немая. Её подбрасывало, отрывало, а потом как магнитом прижимало к его спине – сердце останавливалось, затем оживало, колотясь с бешенной силой, а выпрыгнув, обрывалось вновь.
Рёв мотоцикла заставлял вздрагивать водителей обгоняемых им машин. Дальнобойщики прижимали фуры к обочине, и молились за исчезающих за горизонтом бесстрашных ездоков. Адреналин зашкаливал, побуждая Мигеля к риску. На выходе из виража он прибавлял газа, в который раз испытывая судьбу.
От Долорес требовалось, не шевелиться, не кричать, а доверится и не мешать. Он – её герой!
В тот вечер, в тот роковой вечер ему не повезло – проиграл в упорном бою, казалось, мир рухнул, а с ним и их мечты о чемпионстве, деньгах и большом будущем.
Мигель не сдержался – оттолкнул её, когда сразу после боя она полезла к нему. Сама виновата – ей следовало крепко взять его за руку и не отпускать, а не лезть с соплями. Если бы она была умнее – с ним бы ничего не случилось. Но она ревела вместо того, чтобы поддержать его… ведь это и её мир рухнул. Какая же она дура!
Сразу после боя Мигель ушёл, никому не сказав ни слова, умчался на мотоцикле. Это была его последняя поездка… Уже через час Долорес неслась в неотложку – не спасли, разрыв селезёнки, расколотый череп… «Травмы, не совместимые с жизнью» – так записано в медицинском заключении.
После похорон Долорес уехала домой в Пуэрто-Рико к матери. Замкнулась. Просиживала у моря долгими вечерами будто ждала своего моряка. Днём помогала матери в химчистке.
Её коробило при слове бокс, если шла трансляция матча или говорили о боксе, переключала «ящик» на другой канал.
После нескольких лет, проведённых в Пуэрто-Рико, Долорес вернулась в Вест Кливленд, а ещё через месяц пришла в любительскую ассоциацию бокса – стала судьёй, взвалила на себя уйму административных обязанностей.
Почти пятьдесят лет прошло с того рокового дня как она потеряла Мигеля, а настоящего мужика так и не встретила. Бокс разрушил её жизнь, а теперь спасал от одиночества.
Что бы она делала долгими субботними вечерами, если б не бокс? А так, она знала, в субботу вечером её ждут. Она проведёт взвешивание, регистрацию боксёров, а потом будет внимательно наблюдать за каждой схваткой, чтобы правильно выбрать победителя. За размышлениями Долорес и не заметила, как подъехала к городскому центру. Ветер стих. Снег, прекратив безумный танец, большими хлопьями тихо падал на землю. Долорес вышла из машины. «Привет, Долорес. Как дела, Долорес? Много снега намело. Спасибо, что приехала, Долорес», – приветствия сыпались со всех сторон. Любой знает легендарную Долорес.
Шёл седьмой бой. Долорес за судейским столиком клевала носом. Прозвучал гонг. «Чёрт! проспала. Кому же отдать?» Она посмотрела на лица боксёров, в синем углу парень выглядел посвежее и повеселее. «Отдам ему», – решила Долорес. «Единогласным решением судей победа присуждается…», – рефери поднял руку парня из синего угла. «Не промахнулась!» – Долорес встала из-за судейского стола, взяла кофе, и вернулась.
Каждый следующий бой был интереснее предыдущего – составитель боёв знал своё дело.
К главной интриге вечера сонливость Долорес прошла. «Битва между Западом и Востоком», – так анонсировали вечер в рекламе, – «Против боксёра с Вест-Сайда, только что переехавшего из Пуэрто-Рико, дерётся лучший представитель Ист-Сайда. Оба провели около ста боёв, оба готовые профи».
В ринг залез рефери – Илай. Он всегда судит главные матчи, никого к ним не подпускает.
Долорес посмотрела на боксёра в красном углу – холодок пробежал по спине. Как похож! Заглянула в карточку, его звали Мигель Гонсалес. Долорес охватило волнение, тихо прошептала: «Мигель, Мигель». Перевела взгляд на боксёра с Ист-Сайда. Да, хороший боксёр, но некрасивый. Она много раз судила его матчи – кривые ноги с вздувшимися венами, нос расплющенный, губы лягушачьи, кожа чёрная настолько, что не понятно, зачем он наносил татуировки на тело? – их всё равно не видно.
Задумалась, остановив взгляд на боксёре из Пуэрто-Рико – «Красавчик! Ещё бы, вылитый Мигель!»
Раздался гонг. Бойцы, следуя ритуалу, поприветствовали друг друга, едва коснувшись перчатками – и всё! На этом их хорошие манеры закончились. Юность, сила, мастерство и жестокость сошлись в ринге. Нет более безжалостных боёв, чем бои молодых. Эти не щадят ни себя, ни противника, растрачивают силы без остатка – думают, что останутся молодыми и сильными навсегда.
Первый раунд прошёл в бескомпромиссной, жёсткой – ноздря в ноздрю, борьбе. В таких боях трудно определить кто лучше и решение, как правило, зависит от симпатий судьи. Долорес присудила победу Мигелю: «Ах, как он двигается, какие у него стройные ноги – ему бы балетом заниматься… Представляю, как он танцует сальсу. А мы? Как мы зажигали с Мигелем! Не было нам равных!»
Её приятные воспоминания прервал гонг.
Второй раунд. Малик, так звали парня в синем углу, вцепился в Мигеля, как с цепи сорвался: прессинговал, обрезал углы, предвосхищая контратаки Мигеля. Зал был в восторге.
Раунд закончился, Долорес открыла судейскую карточку, задумалась: «Как же Мигель был ловок, не дал себя побить, избежал тяжёлых ударов, отвечал контратаками. Удары Малика не были «чистыми». Злой он – грязно вёл бой: низко опускал голову, бил ниже пояса, толкал в клинче, надавил Мигелю локтем на горло – это же опасно! Так нельзя! Нет, Мигель выиграл. Контратаки его были редки, но точны». Долорес уверенно отдала победу Мигелю.
Третий, заключительный раунд Малик продолжал напирать на Мигеля, используя каждую возможность для атаки. Рефери говорил: «Брейк», Малик делал вид, что делает шаг назад, и тут же бросался вперёд. «Почему Илай позволяет ему это?! А-а-а, ну да, Илай сам с Ист-Сайда. Они все оттуда. Подыгрывает!», – негодовала про себя Долорес.
«Стоп! Раз, два, три…» – рефери открыл счёт. Мигель оказался в нокдауне. «Да он просто оступился, а Малик в этот момент нанёс удар. Если бы Мигель не оступился, ничего бы не было. Рефери не следовало открывать счёт!», – с возмущением думала Долорес.
Бой продолжился. Боксёры всё чаще сходились в клинче. Мигель придерживал Малика в ближнем бою, не давая ему развить успех. Боксёры тяжело дышали, отдав все силы. Раздался финальный гонг.
Долорес долго смотрела в судейскую записку, с неудовольствием отдала последний раунд Малику, но по количеству выигранных раундов в её карточке победил Мигель. Она жирно обвела в кружок его имя. Посмотрела на судей, пытаясь угадать на чей стороне будет их вердикт.
Реджи - от него не жди. Он, Малик, Илай – с одной грядки. Доналд – окружной судья, давно на пенсии, принципиальный, но что он понимает в боксе? Долорес сверлила Дональда взглядом будто могла повлиять на исход матча. Илай собрал судейские записки. Зал замер в ожидании решения.
«С разногласием судей победа присуждается… – ведущий сделал паузу, – Малик Вашингтон».
Вердикт напомнил ей тот день, более сорока лет назад, когда её Мигель проиграл. «Всё повторяется. Как не справедлив мир!» Она взглянула на Мигеля – боксёр покидал ринг как подобает мужчине, был совершенно спокоен, улыбался, отвечал на приветствия земляков.
«Слава Богу! История не повторится трагично».
Долорес вышла на улицу. Снегопад прекратился. Кто-то почистил ей лобовое стекло. Она повертела головой в надежде поблагодарить того, кто это сделал. Последние машины покидали паркинг, выезжающий «Гранд Чероки» поприветствовал её, помигав фарами. Долорес помахала ему рукой, радостно вдохнула морозный воздух, испытывая душевный подъём и ощущение того, что она нужна. Она просто необходима этим мальчишкам из небогатых, да что там небогатых, в большинстве своем из бедных семей. Кто-то из них пробьётся наверх и в этом будет и её заслуга.
Председатель судейской коллегии ещё раз просмотрел судебные записки последнего боя перед тем, как убрать их в портфель. Его лицо расплылось в улыбке. «Как всегда, Долорес выбирает красавчиков», – рассмеялся он.
Дорогу расчистили от снега. Редкие машины обгоняли старенький форд. Долорес не спешила, дома её никто не ждал. Мысли текли размеренно и неторопливо: «Заварю чай, капну туда рома, брошу лимончика, посмотрю телек, что там сегодня?.. Эх, спину ломит, засиделась. Завтра пройдёт. Всё же решение было несправедливым. И Илай… тоже хорош!»
Заснув под шум телевизора, она снова оказалась среди знакомых ей людей. В лучах софитов ей снились Малик, Илай и Мигель. Но на этот раз Долорес точно знала – он, её Мигель, обязательно победит!
Из книги Легионеры
Шикарная библиотека в Кливленде – доказательство у меня на столе.
Первый раз я посетил эту библиотеку в далёком 1996 году.
Дури в голове было полно (сейчас тоже хватает, но другого рода), а как ещё сказать, когда новоиспечённый иммигрант, у которого одна сплошная неустроенность, спрашивает: «А нет ли у вас «Так говорил Заратустра»?» Чёрный мальчуган лет двадцати принял заказ и убежал (кажется, тогда ещё не работали русскоговорящие библиотекари или я попросту их не встретил). Прибегает парнишка счастливый, и вручает мне раритетное издание Ницше 1905 г., с ятями. Я понимаю, что у меня в руках, а он не понимает с чем расстался. Ещё и хвастает: «В запаснике нашёл».
Заратустру я так и не дочитал, тяготы эмигрантской жизни, особенно в первые годы, к чтению такой литературы, да и вообще, к чтению литературы не располагают. Но пока книга была у меня на руках – я мучился, вернуть – не вернуть. Вернул. Рассказал недавно эту историю знакомому. «Ну, и дурак» – сказал он.
А я так думаю, ну лежала бы она у меня. А умру? Дети придут, и весь хлам выкинут. Что им Заратустра с ятями, вникать не будут. Пусть уж он в запасниках лежит.
- Ты закончил исследовать материалы серии АРК?
- Близок. Пара колец на выходе и расшифровка закончена.
- Что-нибудь интересное?
- Нет, всё тоже самое – поведение людей алогично, истории похожи одна на другую. Анализ последних колец подтверждает – конец жизни на Земле наступил одномоментно... Ты знаешь, этот был творческой личностью, не просто факты записывал, а сочинял. Вот хотя бы этот отрывок: «Это случилось ночью. А как же иначе - большинство грязных дел происходит ночью, они с душком, такие говённые, порой бессовестные и отвратительные, а иногда грустные… и всегда тайные. Днём тоже случаются паршивые дела, но ночью особенно. Кому, как не мне, знать об этом? За то время, что я тут стою – насмотрелся!»
Когда при свете факелов линчевали большого Тома, чуть не обломился сук. А через три года тщедушный Тед - хозяин фермы разорился и повесился на том же суку, на котором помогал вешать беднягу Тома. Как оказалось Том был не виновен – обознались. Грабителем оказался белый. Он напал на Билла ночью в закоулке. Вырубил его, когда тот, покинув пивную «Уголок Фреда», на автопилоте шёл домой. В одном кармане Билла он обнаружил дырку, в другом – шиш. Полиция скоро арестовала грабителя. Он сбежал из тюрьмы, что в трёх милях отсюда. Но Тома уже не вернёшь.
Возвращаясь к Теду… Он принёс лесенку в три ступеньки, встал на неё, просунул голову в петлю, бросил последний взгляд в ночное небо, оттолкнулся и, подёргавшись какое-то время, замер.
Если бы я мог сказать Теду про клад, зарытый тут ещё во время гражданской войны – он бы выкупил ферму и не повесился. Солдат, закопавший клад, так за ним и не вернулся. Я обвил ящик корнями и затянул глубоко – теперь уж никто не найдёт.
События связаны между собой таким непредсказуемым образом – одно вытекает из другого. Порой стоит остановиться на минуту, задуматься и, благодаря этому, остаться в живых. Именно так случилось с Сэнди Беккер – зазвонил телефон, когда она одной ногой уже ступила за порог своего дома. И этот рекламный звонок от газовой компании, задержавший её дома – спас Сэнди жизнь. Автомобиль протаранил стену магазина, за минуту до того, как она зашла туда. Магазин стоит на перекрёстке, и я всё видел. Автомобиль въехал в здание, как нож в масло. Причина проста – с водителем случился инфаркт.
До всех этих событий, было ещё одно, особенно омерзительное, что я его даже не записал, но теперь по прошествии десятилетий я могу о нём сказать: жаркой душной ночью Дик изнасиловал Пеги. Я смотрел на озверевшего Дика и упирающуюся Пеги. У меня не было ни одной высохшей ветки, которую я мог бы скинуть этому негодяю на голову. Пеги забеременела. Они обвенчались в местной церкви, и теперь Дик, на правах мужа, насиловал Пеги, к чему она привыкла, и даже стала от этого получать удовольствие. А у меня от знакомства с человеческой низостью нарушился фотосинтез. Кора стала облазить от стресса – старался забыть, вот и не записал. Позже попривык – всего нагляделся
Живу долго, что-то услышу, что-то увижу, что-то птички на хвосте принесут – всё это я записываю на своих древесных кольцах. Люди даже не подозревают, что я фиксирую события, происходящие с ними. Для них я – дерево, деревяшка. Кто-то восхитится моей кроной и укроется в ее тени от солнца или спрячется от дождя. Кто-то повесит бедного негра на моём суку, а кто-то повесится сам. Кто-то на тот же сук зацепит детские качели или построит домик в моих теперь уже могучих ветвях. А кто-то скажет: «Этот дуб, как бельмо на глазу, спилить его к чёртовой матери!», – как это хотела сделать жена Теда. Моя персона напоминала ей о самоубийстве мужа.,
Так что я хотел сказать? Никто не относится ко мне как к чему-то живому.
Ну, да ладно.
Что было потом? А потом ферму купил Джимми Стоун. Он был высоченный – под два метра, дупло как раз на уровне его поднятой руки. Он прятал в дупле виски «Canadian Club», который ласково называл Си-си, по первым буквам марки. Он отдавал предпочтение Си-си, а не своей сварливой, худой как грабли, жене. Джимми приваливался ко мне спиной, отхлёбывал из горлышка маленькими глотками, задрёмывал, и возвращался домой только когда ночная прохлада пробирала его до костей.
В южной части кроны мухоловки свили гнездо – так себе птички – петь не умеют, а всё одно жалко. Сороки разорили их гнездо, птенцов потаскали и сами поселились, но ненадолго. Правнук Джимми взял ружьё и давай палить по ним, кому такое соседство понравится - урожай обносят, скрежещут чирк-чарк, да так громко, что слушать невыносимо.
Соседский бандит – Джек, сопли ещё не обтёр, а всё туда же, набил тату на моей руке – «Джек и Салли - любовь навсегда». Салабон! Салли вышла замуж за Тима, а на Джека никогда и не глядела. И правильно! Ущербный он – пырнул в баре самого популярного у девушек парня – чисто выбритого, в техасской шляпе с серебристым орнаментом по краям. А он что, Джек-то? На голове бейсболка выцветшая, а на щеках щетина пятидневная – вполне существенная причина, чтоб резать красавчика. Так что сидит Джек в тюрьме Брикис, той самой, из которой давным-давно грабитель, напавший ночью на Билла, сбежал и которого Билл принял за Тома. Красавчика зашили, рана зажила. Как и вырезанная на мне надпись «Джек и Салли – любовь навсегда» потемнела и затянулась новой кожей.
Но не всё так плохо у людей: днём детвора играет в догонялки, прячется за моим широким стволом лазят по мне как обезьяны, уж я стараюсь держать свои ветви крепко, чтоб не обломились. Недавно повесили качели – на мне ответственность держать их.
Те, что постарше, устраивают пикники под моей кроной – с вином и поцелуями. А одна чудачка долгие годы приходила, обнимала меня – энергией заряжалась. Я трепетал от счастья, листья мои подрагивали, звенели как колокольчики, когда она, прильнув, пыталась заключить меня в свои объятия – куда там, я большой – всего не обхватишь. А потом она перестала приходить, и я заболел. Странно – она моей энергией заряжалась, а не я её. Но пропала она и постарел я на сто лет… часть ветвей засохла, стал я какой-то кособокий, некрасивый.
Фред – нынешний хозяин участка, вслух раздумывал: «А не спилить ли дубило?» Урожайный год помешал ему, времени свободного не нашлось, а так бы пошёл я на опилки.
Так вот, ночь. Я о ней. Произошло что-то, чего никогда в моей долгой жизни не было – не сравнится ни с торнадо, ни с градом размером с теннисный шар (а был однажды такой). Возник гул, будто эскадрилья военных истребителей летит на смертельно низкой высоте. Воздух раскалён, обжигает – того и гляди, вспыхну и нет меня. Смотрю, как всё вокруг меня горит и гибнет. Жду, когда такая же участь постигнет меня. Свистопляски нет конца – внезапно бац! – ветер стих, гул прекратился. Ощущение, что я оказался в вакууме, наполненном гарью. Солнце может и светит, да не проходят его лучи сквозь плотную завесу гари. Я – покрыт пеплом. Я – обуглился. Я – черен. Я – умираю…
Запись оборвалась. Триклоцир взлетел, повис в воздухе, переваривая прослушанный материал. Вернулся на место, достал спилы серии ЖРЖ и приступил к прослушиванию следующей истории конца жизни на Земле.
Юрий Вер
Mayflower, S. Euclid OH
Апрель, 2021 г.