Перед сном я себе фантазировала раз за разом, как мне подойти к этому важному для меня вопросу. Представляла, что сказать папе, как себя вести, что бы обязательно получить свой бонус за полезное поведение. И ничем его не огорчить в итоге, когда он уже согласится.
На деле оказалось, что он сам имел план взять меня с собой к мишкам. « Да, да, чуть позже. А пока молчим об этом»,- предупредил меня папа. Он не хотел заранее вызывать маминых ответных протестов.
Но хотел разрядить все мои детские страхи, накрученные кем-то, надуманные самой, подарить мне впечатление, которое я сохраню всю жизнь. Но совсем не так, как я представляла себе.
Я стала тише воды, ниже травы, «дышала в пол-голоса», так мне хотелось не упустить свой шанс.... «пожалуйся, пожалуйся, нуу, пожалуйста»...( это молчаливые титры в моих глазах бежали постоянной строкой)
Впереди примерно неделя. Точными прогнозами погоды невозможно было запастись на неделю впрок. День-два-три, вот и все предположения нашей Шмидтовской местной метеостанции, на секундочку — военной. В приграничной зоне мы жили. ( границы см. карты Мыс Шмидта).
Ну, мы наметили, что при первой возможности и хорошей погоде пойдем вдвоем. И это будет наш секрет! От мамы. Чтобы она не волновалась и не создавала вихрей беспокойства. А то еще пургу притянет.
Я же говорю! Николай наш Лукич - человек очень природный, интуитивный и азартно-магнитический.
Как задумал, так и стало! Погодка, как по заказу. Мама по важным делам отправилась с младшим братиком Сережкой. Повезла его на Шмидт в районную детскую поликлинику анализы сдавать. А потом на прием к врачам, а потом еще чего-то. Время есть у нас с папой.
Мама расписала, где и что из еды по кастрюлькам, чтоб пообедали по-человечески, а не кусовничали.
«Ах, ты..», - подумала я, как раз хлебно-котлетные бутерброды с собой в поход решила взять.
Но я - рыба. Молчу. Маме ни словом, ни видом не выдаю наших планов.
«Доча, все в порядке? Ты какая-то тихая и необычно задумчивая», - спросила мама.
«А?, да... да нет, ничего! Это я вот рисую, у меня не получается, все пытаюсь, думаю, как девочкам в садике удается то так красиво рисовать, а мне нет...», - я хотела продолжить отвлекать маму от мыслей о моей задумчивости и неотсвечивании, но она меня прервала.
«Ладно, дочь, давай потом, сейчас некогда. Вечерком покажешь, что не получается, может вместе у нас и получится. Хорошо?», - приободрила меня мама.
«Да! Конечно хорошо! Чего же не хорошо-то, вторую плюшку за день. Вечерком. Как раз и нарисую себя с медвежатами и маме расскажем. Ох, что будет...», - такие мысли витали в моей голове и светилось от предвкушения мое внутреннее заполярное солнце.
Проводили маму с малышом. И срочно стали собираться. Для начала папа отменил котлетные бутерброды с собой, а велел плотно покушать в дорогу. Пререкаться было не в моих интересах. Нет, значит нет. Борщ, значит борщ. И даже на завтрак! Я очень люблю борщ. Он всегда хорош, мамочкин кубанский борщец. А в центр тарелки ложка густой сметанки. Какая вкусная картина. Разводишь сметану по поверхности, но не перемешиваешь, она так и попадает частично островками в рот, там в контрастах вкусов тает...это прям таки ритуал обеда борщом.
«Так, так. Сейчас кто-то дорисуется сметаной в тарелке и везде опоздает. А я пойду», - поторопил меня отец.
Папа ел по-взрослому, довольно большой ложкой, его большая порция предательски быстро заканчивалась, а я со своей половинкой еще на этапе сметановождения.
«Ну, конечно, у тебя ложка вон какая и рот...», - я было начала, но тут же прекратила разглагольствовать, принялась есть и доедать молча, прикусывая корочку хлеба натертую чесноком с солью. Мм-цца-а-аххх. Уже Поняла, что время наше четкое по расписанию. И расписанием управляли факторы.
«Надо спешить, Таня, если хочешь успеть все вовремя. Чтобы вернуться до маминого возвращения. А больше всего важно сейчас успеть до перемены ветра», - продолжил папа, подбирая остатки борща в своей тарелке и промакивая засметаненые губы кусочком хлебушка.
«Это когда он сильнее будет? И будет пурга?», - прихлебывая, пролепетала я.
«Нет, пурга только что была всю неделю и уже не будет по всем прогнозам и приметам, а вот когда ветер развернется по своему распорядку и будет ближе к обеду дуть от берега к морю, тут мы с тобой должны быть уже в поселке», - ответил мне папа, забрал тарелку и вышел из-за стола.
«Это почему же...почему уже в поселке?», - с интересом спросила я и прибавила темпу ложке. Любознательность не порок, тем более, в шесть лет.
«А потому что, у медведей нюх в сто раз сильнее нашего и ветер наш запах донесет и медведица поймет, что мы очень близко. Мой запах Марья Михайловна знает, а твой для нее чужой и незнакомый. А ты мне очень знакомая и даже родная. Тобой я рисковать не буду. Мало ли какое настроение у Маши после недельной отсидки в пургу. Давай уже собирайся. А я пошел одеваться и сахар вот возьму, бинокль тоже надо», - папа объяснил и заспешил.
На слове «сахар» меня перемкнуло и я мысленно потирала ладошки, уже видела, как кормлю медвежат сахарком, а папа...Так, стоп, почему сахар, почему кормлю медвежонка. Он же сказал, что опасно. И про ветер с берега, про запах мой, для мишек не знакомый. Это значит тю-тю мои мечты!? Да уж, да... Мысль работала активно, ложка тоже.
Да, условия приключения меняются, но где наша не пропадала? Да нигде не пропадала и сейчас нечего расстраиваться. Будем брать то, что идет в руки само!
Пять минут и я уже в дверях одетая, обутая, с шарфом и носовым платочком в руке. Чтоб папа завязал мне шарф сзади, а спереди платочек на уровне рта, как положено. Шарф шерстяно-пуховый, волосатый. Потому ставили такую защиту от раздражения от мокрой в испарине шерсти. А то сыпь и обветривание обязательно случатся, не май месяц, однако. Сделали все по правилам. И пошли.
«Ангел мой, будь со мной, ты впереди, я за тобой»..вполголоса проговорил отец, захлопнул двери и замкнул навесной замок.
«Что ты, что говоришь?», - спросила его, папа повторил, а я больше не спрашивала об одном и том же, чтоб не разозлить его. Мы ведь уже идем, так и идем. Над его словами про Ангела шла и думала... как это, представляла..., ладно, потом спрошу. Может у мамы даже.
Что-то я себя снова накрутила строгой сдержанностью, пока ждала часа икс. Надо как-то расслабиться уже и начать чувствовать торжество справедливости, и что я топаю с папкой к медведям.
«А как мы будем подходить, не далеко, далеко? В биноклю будем смотреть, да?», - начала тороторить я.
«Ты там где, тебя плохо слышно, не отставай. Я впереди, ты иди прямо за мной по моим следам, так легче будет», отозвался отец.
«Ангел мой, ты впереди, я за тобой»,- вспомнилось, подумалось мне.
«Да я иду прям за тобой, попадаю в каждый твой след. Смотри, какие большие стали мои шаги, ого, во, повернись, увидишь. Нуу, как я выросла! Вот так вот! А почему это меня плохо слышно, я же почти за твоей спиной иду и громко говорю», - запыхавшись, доложила и спросила я.
Мне, на мое удивление, легко было попадать во взрослые шаги. И от этого на мгновение немного странно.
«Да что ты говоришь!? Совсем большая?!»,- со смешком, подтрунивая, ответил отец, тут же прибавил ширину своего шага до обычного для себя, засмеялся и спросил: «А так? Попадаешь?»
«Ааааай, аааяй..., и ничего особенного, так я тоже попадаю!», - бодрясь и прыгая след в след, ответила я. Папа гы-гыкнул в мой адрес, оценил мою находчивость и оповестил: «Ты, Таня, конечно, молодец, нашла выход в нашей затее след в след, только тебя на всю дорогу так не хватит и мне придется тебя сначала нести на руках, потом я устану и потащу тебя волоком, как волокушу. Снимем твой шарф, схватишься за него и я буду тебя тащить. Пойдет?», - отец весело сочинял на ходу варианты результатов моих скаканий. Очень смешно! Но так-то мне не надо.))))
И еще громко пояснил: «На ушах у нас шапки с ушками, мы идем, хрустим, шуршим снегом, ветер дует с моря, ты идешь за мной и он сносит твои тоненький голос назад за тебя, а не ко мне. Ты меня хорошо слышишь?», - так подробно и просто пояснил папа. А мне его было слышно отлично. И я ответила: «Да, очень хорошо!»
«Ну воот! А еще, мы идем по снежной пустыне, где нет никаких домашних стен, ни высоких домов, ни, даже, больших льдов и нашим голосам не от чего отражаться, что бы разноситься в стороны. Голоса почти тут же просто тают, поняла?», - отец разъяснил, уже и сам от разговора на ходу, слегка сбиваясь с дыхания. Повернулся ко мне, дождался, пока дотопаю к нему, взял за руку и повел на «буксире». Здесь снег был уже уплотнен больше, чем у занесенной накануне свежей пургой, прибрежной полосе. Плотная снежная пустыня. Только местами торчали небольшие торосы.
Солнышко светило в спину. Стало сильно тепло.
«Папа, какая сегодня жара, сейчас как начнет все быстро таять. А, вообще-то ведь только апрель. Какое число, пап? А когда таять начнет?»,- приходили мне в голову рассуждалки.
Мы шли примерно полчаса. В сторону утеса Кожевникова полкилометра и не доходя до него метров 200-250, свернули правее, огибая его еще метров 250. Там и остановились. Эта выверенная экспозиция за торосами была задумана отцом заранее. Наш природный человек все знал про это, про природу, погоду, все учитывал, все применял на практике.
«И что? Пришли уже?», - запыхавшись спросила я. «А можно снять шубку, мне жарко?»
«Слушай внимательно и запоминай. Делай только так, как я скажу», - отец начал проводить краткий инструктаж, как тихо надо себя вести и даже разговаривать шепотом, заодно расстегнул меня, потрепал полы шубки прямо на мне для проветривания и снова застегнул, снял мой шарф, убрал к себе в карман, приготовил бинокль, настроил его. Я уже было потянулась за биноклем. Но он меня остановил: «Погоди, рано еще. Пока просто ждем. Бинокль тяжелый, я буду в него смотреть и в момент, когда Маша выйдет из берлоги, передам его тебе. Хорошо?»
«Да лучше не бывает! Сегодня с папой мне на редкость исключительно все хорошо и прекрасно!», - пела моя детская просторная душа.
Мы в засаде. До утеса метров 200-250. Куда точно смотреть, не знаю. Жду команды. Хорошо, что солнце сзади. И греет и не слепит глаза. Вокруг причудливые по форме глыбы льда, искрится снег, корочку сковырнешь, а под ней могут оказаться бриллиантики мелких льдинок, образовавшихся от перепада суточных календарно-весенних температур. Снег кристаллизованный, переливается всеми цветами радуги. Я всматриваюсь в него, меня это восторгает. И правда, снег не белый, он разноцветный, я уже знала почему, как и учил меня отец, чтобы я понимала и рисовала, как в жизни. Дети крупинки эти называли бриллиантами, как красивую редкость. В самом деле местечек в той местности с такими кристалликами встретишь не часто. Я пробовала, знаю. В основном плотно сбитый снег. Кристаллики образовывались под черноватой от копоти и мелкого шлака осевшего дыма поселковых котельных. Тогда солнечные лучи, притянутые еще больше чернотой, нагревали снег, он подтаивал,смешивался с сажей, вечером снаружи схватывался в корку, а под ним успевали упасть, а позже замерзнуть, капли росы. Вот тебе и бриллианты. Именно так они и растут))) Главное в этих драгоценностях, что они в свободном доступе к твоей радости))))
Пролетела пара минут, и, в тоже время, меня погрузило в красотищу момента. В ощущения зимне-весенней сказки, которую мне не читают, а я в ней живу. Папа замер с биноклем, он смотрел в одном направлении, будто знал точку появления Маши. А он, само собой знал, он даже там был. У самой берлоги. (Об этом в статье журнала "Вокруг света" 1977-08, страница 21.)
«Ну что там, пап, есть что-нибудь?», - отвлеклась от снега я и присоединилась к нему в ожидание. «Что там, там берлога. Я же уже говорил. Ее не видно, потому что снегом забросала Маша и потом ее пурга замела. Медведи чувствуют начало многодневной непогоды и закапываются обратно в берлогу. Мы же пришли аккурат в первый погожий после ненастья день!», - все по полочкам разложил папа, все просчитано у природного человека. Он сам себе на уме, всегда чует и знает что и как делать.
И вдруг, на склоне утеса, на высоте примерно метров 25, а по пологой длине метров 40-50 вверх, начал вырываться парок и выбрасываться снег. Это Мария Михайловна, хозяйка Мыса и берлоги начала пробивать снежный занос. Снег летел, будто его дворники лопатами вышвыривают наружу. Пар увеличивался в объеме, вылетающий снег наоборот уменьшался. И вскоре выбросы закончились и показалась медведица. Папа пока не давал бинокль мне. Ему было важно рассмотреть Машу, будто приблизится к ней в плотную, что бы понять ее состояние и настроение на сегодня. Он же знал ее уже давно и хорошо понимал. Ему была важна абсолютная безопасность, так как с ним была я. К тому же, как я думаю, частые зловещие пугалки от некоторых односельчан и их слишком не добро активных деток со словами « вас сожрет медведь», действовали ему на нервы.
«Мы смелые, но не не надо дергать судьбу за хвост и провоцировать дикого зверя на нападение. Я уже все объяснил. Настроение и у мишек меняется, а тем более медведица с совсем маленькими еще детками, она и меня, возможно, может в любой момент невзлюбить. Но у нас с ней договор и четкие границы общения. Когда есть угощение.», так растолковал в очередной раз отец. Всякий раз он вносил одно-два новых пояснения. И потому было всегда интересно и легко запоминательно.
Маша всем телом уже вышла из берлоги, постояла, поводила носом из стороны в сторону, принюхиваясь к сообщениям по ветру. Что-то крякнула, фыркнула, повернула голову к проходу в берлогу и рявкнула еще погромче. А в ответ тишина. Медведица фыркала, отряхивая морду от снега, налипшего за время раскопок. Слышно было все до мелочей. Ветерок сейчас был наш друг и помощник. Нам звуки слышно, ей наш запах нет.
Папа считал нужную ему информацию и спокойно теперь передал мне бинокль. «Удержишь?», - спросил он. Подправил ширину для меня, убедился, видно ли и отпустил на пол-минутки бинокль в моих руках. Ровно столько я смогла удержать, не качаясь, тяжелый семикратный бинокль. Семикратный, этож тебе все так подробно видно, а с отличным звукоотражением от скал и выгодным ветром, просто стереокино в две трубы.
Что дальше, где малышня? А малышне не выбраться, еще не могут преодолевать не до конца убранный снег у входа. Мамаша медведица Маша вернулась ко входу, встала на дыбы и резко рухнула лапами в снег под собой, снова и снова подпрыгивала передними лапами и топтала его, утрамбовывала снег у выхода из берлоги. Каждый удар в снег сопровождался гулким "ууфф- -ээууффф".
Я была поражена происходящим. Видела все это в бинокль, который уже крепко держали папины руки. Я срослась с ними и это была единая конструкция для наблюдения и получения неописуемого восторга. Я почти не дышала. Папа хихикнул и тихо сказал: «Ты чего, дыши, дышать можно.»
Маша была немного желтовата шкурой. Роды, кормление, лежка в берлоге. Все сказывалось на внешнем виде. Но она была заметно в силе и в духе. Ведь ее периодически подкармливал мясом нерпы мой папа.
Медведица утрамбовала площадку для выхода медвежат и начала их призывно выманивать наружу. Что-то никак дело не шло. Медвежата не показывались. Тогда она наполовину туловища углубилась в берлогу и помычала, поворчала там, сильно приглушенным голосом. Будто неразборчиво слышна была человеческая речь, но разборчивы интонации и порыкивания. Я это очень хорошо услышала. Она говорила с детками и это были интонации призыва и уговоров. Вскоре на уговоры матери отозвался смелый медвежонок. Он высунулся из берлоги и снова спрятался. Так было несколько раз. И всякий раз выползал все больше и в итоге вывалился наружу весь. Писклявые, визгливые от страха звуки стали разлетаться от скалы. Мать села на зад и, сидя на попе, упираясь передними лапами в снег между задних, стала ерзать вниз по склону, прокладывая медвежатам спуск к подножью утеса. Протолкавшись вниз несколько метров, снова вернулась к берлоге, «смелый» малыш за ней, она его рыком остановила, погрузилась в берлогу и стала уговаривать второго медвежонка.
«Дай-ка я посмотрю», - сказал папа и принял бинокль ближе к себе. Немного размял напряженные руки, уперся локтями в глыбу льда и стал наблюдать за происходящим, чтобы понять в какой части акта спектакля мы сейчас находимся. Ни пора ли делать антракт))), а вернее ноги...
«Нет, еще немного есть у нас времени. Как только выведет второго и они спустятся, мы с тобой припустим домой»,- проговорил в пол-голоса папа и глянул на часы, времечко поджимало. По расписанию вот-вот ветер сменит направление. Но мы все успели! Папа передал мне бинокль, я так же примостилась локтями на глыбу, а он мне под попу примостил свое колено, теперь я сидела на теплом, удобном сидении и сама держала прибор дальнего наблюдения. Красотень.
Марья Михайловна уговорами, а может прихватив тихонько зубами за шкирку, выволокла боязливого второго малыша на свет божий. Визг удвоился во круге, но вскоре стал затихать. Смелый медвежонком понюхал мамин спуск с горы и попытался скатиться, под собственным весом он юзом продвинулся немного вниз и уперся в недочищенный мамкой снег. Марья Михайловна, следя за обоими малышами, все настойчивее уговаривала голосом боязливого второго. Она рыком подзывала его к себе, показывая, как надо спускаться, снова садилась в проторенный ею след в снегу и ерзала на попе вниз. Было удивительно забавно. Все до мелочей интересно и невиданно прежде. Нигде и никогда мною. Ни в каком кино или в книжках. Это происходило впервые в моей жизни «Здесь! Сейчас! Со мной!» Папа снова сказал « Дыши!» и улыбнулся, видя мой нескончаемый восторг. Еще пару минут мамаша всячески манипулировала, что бы второй малыш осмелился приблизится к скату и тут я увидела, что первый полетел кубарем, как снежный комок, оставляя снежные всплески за собой, а второго столкнула мать и он тоже покатился вниз снежным колобком, колбаской, кубарем, скользя, пища, пискляво покрякивая.
Маша приготовилась спешно последовать за детьми, начала спуск и папа скомандовал: «Все! Конец фильма! Пора сваливать. Молча и без промедлений! Какие планы у медведей на сегодня я не знаю, а у нас - живыми добраться домой в полном составе!»
"Ну и глаза сейчас у тебя, доча, как у бинокля линзы, совсем даже не по пять копеек!," - весело отметил папа. И, потрогав мою оголенную без шарфа шею, щеки, руки, спросил: «Замерзла?». «Да вроде нет, но уже немножко начала», - ответила я, будто разбуженная ото сна, потрясенная увиденной сказкой про живых реальных мишек.
«Вот видишь, а ты говорила, жара и все растает. Сейчас очень даже замерзнет кто-то, если не поторопится. Пошли до хаты и поскорее», - папа поторапливал меня, потормошил за плечи, пытаясь активировать от застоя, я порычала и погудела как медведица ему в ответ и мы пошли домой.
Та же самая дорога обратно была намного короче и быстрее по всем ощущениям, хотя и солнышко в лицо, глаза сами закрывались периодически, шла в обратный путь с прищуром всю дорогу. Весь обратный Домой мы домчались минут за двадцать.
Мама еще не вернулась. Зато вернулись, как планировали в полном порядке, мы. Разделись, одежду распихали по батареям. Папа убедился, сухие ли у меня ноги и не замерзли ли. И вот я дома в привычной обстановке с совершенно непривычным состоянием на душе и в голове. Мне даже не хотелось много говорить. Мы только коротко обсудили моменты наблюдения. И то, как медведица похожа в чем-то на человека. Особенно, когда встает на задние лапы или говорит с медвежатами. Впечатлений было выше крыши. Отец это видел и молча принимал, довольный своим решением.
Папа поставил чайник, нарезал хлеб, достал котлетки. «Будем обедать второй частью», - сказал он и подмигнул, : "Чтоб мама видела, мы кушали все, что она приготовила. И не кусовничали. А ведь мы точно все и кушали"
Все было вкусно вдвойне, и день один из самых счастливых в детстве. А уж в Чукотский период, так точно!
Далее история о коварных льдах в конце мая.
