renamita

Где-то, не очень далеко и не слишком близко, было Обычное Сказочное Королевство. И в этом Королевстве жила Принцесса Иллия, как и все на свете Принцессы, красивая и милая.

Всё было бы хорошо, если бы не мальчишеский характер Иллии. Она не хотела вышивать, петь песни и осваивать домашние искусства. Она бегала, скакала верхом, сражалась, стреляла и, иногда, тайком, ругалась.
По началу, на эти увлечения смотрели сквозь пальцы, мол, чем бы дитя не тешилось… Потом стали воспитывать, воспитывали регулярно, Принцесса хмурилась, слушала, согласно этикету прощалась, ходила на обязательные девичьи занятия, а потом снова хулиганила и сражалась.

Когда пришло время выдавать Иллию замуж, стало совершенно понятно, что где-то воспитатели, няни и придворные дамы конкретно просчитались. Иллия была слишком сложной для Современных Принцев. Всегда им что-то было не так: то взгляд серых глаз слишком холоден, то булочки не с той начинкой, то Принцесса не тем увлекается.

Раз за разом Иллия уходила от этих сватаний: порой вежливо – «Моей маме зять не нужен», порой открытой войной. Вскоре двор и знать решили Иллию отправить на перевоспитание. Выбрали лес потемнее, башню повыше, да дракона покрупнее и оставили Иллию там, с наказом: «Дракона не убивать, замуж идти за того, кто тебя освободит».
- А кто меня освободит?
- Это уже решать Дракону.

Шло время. Иллия тосковала. В первые дни своего заточения Принцесса подумывала убить Дракона и сбежать, но чем больше она об этом думала, тем четче понимала, что нет в этом смысла. Куда бежать? Да и зачем?

Со временем Дракон Аллох стал отпускать Принцессу на прогулки в лес. Вечерами они пили чай – Иллия – и ртуть – Аллох. И обоим чего-то не хватало… Иногда приезжали Принцы и Дракон их раз за разом прогонял. Кого-то отправлял домой пеплом в урне, кого-то испуганным до заикания, с кем-то договаривался мирно. С каждым новым днем и с каждым новым принцем становилось понятно, что Дракон никому Иллию не отдаст, да и сама Иллия не хотела уходить к каким-то малознакомым Принцам.

Вечера становились длиннее, Иллия слушала рассказы Аллоха о дальних странах и прекраснейших местах и каждый раз уносилась вслед за голосом Дракона, представляя, как там течет жизнь.

Однажды, холодным зимним утром, когда Королевство было надежно укрыто снегом, Дракон сказал своей Принцессе:
- Я улетаю Иллия.
- Надолго? Навсегда?
- Наверное, навсегда. В таком обличии я уже не вернусь. Но приду к тебе другой.
- Я тебя узнаю? – усомнилась на миг Принцесса.

С тоской заглянув в глаза Дракона, излучавшие теплый свет, она поняла:
- Я узнаю тебя, мой Аллох.
И Дракон улетел. Иллию теперь сторожил Серый Дракон. Каждый вечер Серый Дракон чаевничал с Иллией и хитро на нее посматривал. А Иллия тосковала по сильному, могучему Аллоху. В пустой растерянности, она бродила по башне, не замечая как меняется погода и сезоны. Она писала короткие письма и оставляла их в тайных местах.

Вскоре снежная зима уступила место яркой и полной музыки весне, а весна сменилась теплым, солнечным летом. И вот однажды ранним вечером Серый Дракон выгнал Иллию гулять в лес и на прощанье хитро подмигнул. Прогулка Принцессы, прежде полная радости и предвкушения открытий, теперь была похожа на прогулку заключенного.

Вдруг она заметила тень в лесу и отчего-то сердце застучало громче и быстрей. Иллия сделала первый осторожный шаг и побежала вслед за тенью. Лес отступал, пропуская стремительную Принцессу, захваченную погоней. И вот, лес расступился, и влажный песок обнял ступни Иллии. Закат утопал в бескрайнем озере, а перед Иллией стоял человек, смутно знакомый и тонко осязаемый. Его глаза излучали теплый свет. И Иллия узнала, не глазами – сердцем…
- Мой Аллох!..
- Прекрасная Принцесса!..
Над ними пролетел довольный Серый Дракон и исчез в закате…

И это было лишь начало истории длиною в жизнь, где вредная Принцесса стала мягче, и где Дракон – неуязвимый человек.

Откуда взялись, где раньше жили, как их там звали и зачем они появились, в Сером Городе никто не знал. Сначала их никто не воспринимал всерьёз, ведь в Новогоднюю ночь, в ярких огнях веселья, братья казались добрыми гостями. Между прочим, так, невзначай, девушки отметили, что братья очень даже симпатичны. Более того, близнецы разительно отличались от всех парней города. Один - очень высокий, его одежда только серо-металлических тонов, висела на нем, словно парень сильно истощал. Пристальный взгляд холодных голубых глаз пугал отстраненностью, а волосы и кожа были словно серебряные. Его звали Ян. Он был старше своего брата, секунды на три. Брат был чуть более улыбчивый, зеленоглазый, кожа и волосы были золотого цвета, в одежде главными были серо-золотые оттенки. Ростом его природа тоже не обделила, но рядом с Яном он казался не таким рослым и крепко сбитым. Звали его Феб.


Холодным утром нового года близнецы никуда не уехали. И через неделю тоже. Горожане привыкли к ним, затем начали побаиваться, а теперь братья творили в Сером городе всё, что им захочется. Ян и Феб всегда были вместе, они пакостничали, ругались, дрались, иногда беззлобно, просто так, чтобы развлечься, но намного чаще все мелкие неурядицы перерастали в военные действия. Порой казалось, что братья заперты в городе и без конца пытаются выяснить, кто в этом виноват.


С появлением братьев зима набрала обороты. Иногда, когда у Яна бывало хорошее настроение, он раскрашивал дома, покрывая их хрустальным лаком, отчего казалось, что ты живёшь в хрустальном саркофаге. Иногда, когда у Феба бывало хорошее настроение, он тоже раскрашивал дома, но от его красок дома получались покрытыми слюдой. А люди так и жили: одни в хрустальных саркофагах, другие - в слюдяных, ничего не предпринимая.


За исключением одного - по вечерам они, каждый у себя дома, заваривали чай с ароматными травами и мечтали, как придёт весна, будет тепло, Серый Город преобразится, станет уютным, цветущим, и появятся силы противостоять близнецам. Ведь людям порядком надоели выходки братьев, которые, то землю из-под ног вытаскивали, а люди подскальзывались и падали. А Ян любил долго и чванливо здороваться, пожимая руки людям и оставляя их с обморожением. А Феб при встрече обнимал, словно хороший знакомый, и куртки, пуховики и пальто хрустели, ведь даже ткань промерзала насквозь от таких объятий. Порой братья разводили такой сильный ветер, что слетали шапки и шляпы, развязывались шарфы и исчезали перчатки и варежки.


Горожане так трепетно хранили свои обиды, преумножая их гневом, что никак не могли заметить другое: Ян рисовал своим дыханием прекрасные сказки на стеклах окон, оживляя сюжеты лунным светом. Феб покрывал тонким инеем ветки деревьев и вплетал робкие солнечные лучи в узоры, отчего деревья горели белым золотом. Братья сковали льдом пруд в городском парке и иногда наблюдали за влюбленными на этом импровизированном катке, словно по кому-то сильно тоскуя…


Жители Серого Города очень удивились, когда у близнецов появилась юная подруга. Кто мог быть настолько храбрым, чтобы с ними подружиться? Девчонка им настолько нравилась, что они пропадали сутки напролёт, гуляя с ней по тротуарам, играя в снежки, братья учили девочку кататься на коньках, водили танцевать на площадь... Тут царило полное спокойствие, никаких распрей не было… Девочка была прекрасной: оживленная, шустрая, её звонкий смех вызывал невольную улыбку у всех, кто был рядом. Когда братья уставали с ней возиться, она придумывала новые игры и они никак не могли ей отказать. Рядом с ней всем как-то становилось теплее, казалось солнце светит ярче и зима отступает.


Но люди испугались и начали пересчитывать своих дочерей, чтобы убедиться, что эта девочка не зачарованный ребёнок. Страх горожан усиливало смутное, подсознательное чувство того, что грядут перемены. Не зная, что страшнее: потеря дочки или отсутствие назойливого внимания братьев, люди ждали очередного подвоха от судьбы.


Братья поссорились из-за девчонки. Они разругались, дрались, дома звенели от ненависти, стало понятно, что из этой войны живым выйдет только один. Феб схватил девочку и закрыл в слюдяном саркофаге.


- Теперь ты только моя! - воскликнул он, отворачиваясь от Яна.


В Феба полетели осколки хрусталя, снег и лёд. Зеленоглазый брат стал собирать армию холода в ответ Яну. В этот момент Ян разбил этот странный острог. И всё изменилось.


Мир наполнился тишиной, девочка вышла из разбитой темницы, свободно вздохнула и стала расти.


- Вы свободны, пришло моё время, - ласково улыбнулась загадочная девушка, поцеловала сначала Яна, потом Феба и братья растаяли.


Хрустально-слюдяная оболочка Серого Города лопнула, рассыпаясь первым весенним дождём. Игривый южный ветер наполнял воздух ароматом свежести, послышался треск тающего льда на пруду. Горожане выбегали на улицу, радуясь тому, что никого не заколдовали зимние братья, наслаждаясь первым теплом. А девушка растворилась, словно никогда не было ни её, ни Яна, ни Феба.


Пришла весна. Весна непременно приходит, надо только дождаться её.

22 февраля 2018 года. Проверка оборудования в квартирах с газонагревательными приборами. Отключение газовой колонки. Если говорить проще, то нас - мужа, шестилетнего сына и меня, - оставили без горячей воды. На улице бодрые -20 и по прогнозу мороз усилится. 

За два года жизни с газовой колонкой я отвыкла от того, что горячей воды может не быть. В первый день казалось, что всё просто: заменили гофротрубу на гладкостенную, вызвали газовщиков и - вуаля! - горячая вода снова есть. Эх… Эта эпопея растянулась на двадцать один день…

Первую неделю я внимательно изучала нормативные акты по использованию газового оборудования, оптимистично разговаривала с сотрудниками комбината противопожарных работ и верила в то, что специалисты знают свою работу. Вечерами я кипятила воду в кастрюле, мыла из ковшика сына - очень быстро, чтобы не замёрз, - и ходила в душ из ковшика сама. Я мыла посуду в ледяной воде и миллион раз на день наносила питательный крем на руки. Вечерами, передвигаясь мелкими перебежками в -30, ездила на тренировки и улыбалась. Я была уверена, что справлюсь!

Через неделю оптимизма стало меньше. На руках были цыпки и крем уже не помогал. Кастрюля с водой вызывала тоску. Некомпетентность сотрудников комбината вызывала злость. И советы… Советы скинуть это на мужа или хозяйку квартиры, сидеть, ждать и не "рыпаться", написать заявление в прокуратуру, - от них хотелось плакать. Мне нужна горячая вода!

Наконец, 7 марта, я ждала газовщиков со всеми бумагами на руках. Газовщик приехал. Подключил колонку, счастье! И снова отключил - тяги в дымоходе нет. Я понимаю, опасная ситуация, понимаю, что это правильно, но что-то внутри надломилось. Я пропустила тренировку и традиционное чаепитие перед Восьмым марта. Государственный перенос выходных дней и до 12 марта ничего не сделать. 

Я поставила телефон на беззвучный режим, завернулась в огромный тулуп и ушла на балкон. Я сидела на балконе, маленькая, смятая бюрократической машиной, бессильная, нелепая и плакала. Плакала тихонько, чтобы не огорчать мужа, чтобы никто не знал, что я не справляюсь ни с обстоятельствами, ни со своими эмоциями. Я проиграла. Я не хочу никакого праздника. Да и какой праздник с этими кастрюлями, тазиками и ковшиками?

Звонок домофона. Открывает муж и зовёт:"Это к тебе!" Аккуратно маскирую зареванность лица и иду встречать. И в мой дом врываются свежим ветром Юля и Настя. С тюльпанами, шоколадом и морозным скрипом зимних курток. Я смотрю на них и снова плачу. Они могли не приезжать, им вообще в другую сторону - ехать домой. И я, такая взрослая, стою уткнувшись в своих девчонок и плачу. Потому что я не одна.

Через пятнадцать минут мой любимый отвезёт нас к Юле, я отмокну в горячей ванной, мы засядем на кухне, будем пить Мартини с вишнёвым компотом и будет тепло. А потом девочки будут петь мне "Шерри, Шерри лэйди" под минус из динамика телефона, а потом мы будем слушать старые хиты, которые нравились нашим родителям, подпевать им и будем смеяться.

Этот вечер седьмого марта в очередной раз напомнит мне, что я не одна. Этот вечер ткнет меня носом в моих близких, с которыми мне так повезло!

P.S. Воду подключат 15 марта, на мой День Рождения, если кому-то интересно.

Последний утренник в детском саду. Мой Глебка, такой торжественный. Танец с любимыми игрушками. Воспитатель радостно объявляет:"Прощание с игрушками!" И у моего сыночка становятся очень грустные глаза.

- Мама, а кому ты отдашь мои игрушки? - спрашивает меня мой ребенок после утренника. - И Теслу тоже отдашь?
Я в глубоком недоумении.

- Мы попрощались с игрушками. Теперь больше играть нельзя? - серо-голубые глаза малыша становятся очень серьёзными.
- Можно играть и игрушки мы никому не отдадим. И Теслу тоже, - смеюсь я.

Сын останется в садике до вечера, а я с плюшевым медведем Теслой поеду домой. И по дороге я вспомню, как я стала предателем.

…В 96-ом году март был, как и всегда, очень холодным. И на мой день рождения все ещё лежал снег. Мне исполнялось шесть лет. Я чувствовала себя очень взрослой, я собиралась в школу. Я уже была не детсадовской девочкой, я была уже шестилетней дамой. Ну так мне казалось, во всяком случае.

Гости входили в дом с колючим уличным холодом. Дедушка с бабушкой пришли с огромным пакетом. Этот пакет, шуршащий и тяжёлый, был с меня ростом. 
- Ася, ты уже почти взрослая, поэтому это последняя игрушка тебе в подарок… - начал говорить дедушка, но я уже не слышала. Я смотрела через прозрачный полиэтилен и видела большую плюшевую медведицу.

Маленький диванчик в детской был отдан под склад курток. В комнате пахло любимыми бабушкиными духами и дедушкным одеколоном, от которого хотелось чихать. И я сидела с Джессикой - где я услышала это имя - на ковре и была полностью счастлива.

Черные пуговки-глаза, белая мордочка и лапки, темно-бурая шерсть, как у настоящего медведя! Восторг и радость были такими, что казалось, я могу допрыгнуть до самого потолка!

Моя Джессика стала стала моей хранительницей печалей и радостей. Ей в бок выговаривались мои маленькие беды и огорчения. В неё плакалось взахлёб. На ней сладко спалось…

А потом, когда мне было четырнадцать, мы затеяли ремонт. И когда резали гипсокартон, про нее забыли… Плюшевая медведица набрала в себя так много пыли, что вычистить ее стало невозможно…

Мне было четырнадцать, я уже давно не играла в игрушки, но путь до мусорных баков стал для меня самым длинным и тяжёлым.

Я несла ее в руках, она не была уже такой огромной, лапы были почти плоскими - слежался наполнитель, на боку шерсть стала жёсткой и твердой - так много было впитано моих детских слёз. Белые лапы и мордочка стали серыми. На животе кривые стежки от зашитой дырки. Нос откушен доберманом много лет назад. На ухе сидел маленький паук...

И всё равно она была самой красивой! Такой родной и любимой… Я оставила ее возле контейнеров, шла домой, не оборачиваясь и рыдала. Такая взрослая свиду, я захлебывалась горем и чувствовала себя предателем, потому что выбросила своего лучшего плюшевого друга…

Автобус, задребежав, остановился. "Кинотеатр "Восток". Моя остановка. Прижимая к себе мягкого, плюшевого Теслу, совсем не похожего на Джессику, я решила, что с играми и игрушками прощаться рано и мне, двадцатисемилетней маме, и Глебке, шестилетнему сыночку.

Немного меланхоличное настроение у меня было в тот вечер: отъезд был хоть и краткий, но прощаться с моим любимым Гродно было грустно. До поезда оставалось всего полтора часа и я решила скоротать это время в привокзальной кафешке. Одинадцать вечера: за стойкой скучала буфетчица, в зале сидели двое мужчин с графином водки и нехитрой закуской. Я взяла свой кофе со сливками и села за соседний столик. Зловредные и новомодные блютуз-наушники разрядились, поэтому я стала невольным слушателем диалога ночных посетителей.

Исходя из коротких тостов: "За волю!" и "За свободу!", стало понятно, что один из них только-только освободился из мест не столь отдаленных. А в контексте Гродно - он прожил последние годы в самом центре - в Гродненской тюрьме. Я в очередной раз ухмыльнулась:  мало кто верит, что у нас тюрьма прямо на Советской площади.

- Братан, ты как так раньше срока вышел? У тебя же без вариантов было, адвокат хреновый и ваще…
- Да меня кореш подогрел. Нашел крутого адвоката, да и выбил мне УДО, - радостно сообщил бывший зек.
- Тебя? Подогрел? За какие такие заслуги? Ты ж гол как сокол, даже передачки никто не засылал!..
- Эта история теперь - легенда. Ты ж знаешь, с гродненской тюрьмы так легко не дернешь. А кореш мой утёк, я ему и помог.
- Да ну! Свистишь!
- Ну слушай, это ж не секрет. Помнишь в 99 -ом банда инкассаторов обчистила? Тогда они инкассаторов положили и миллион баксов унесли, да только при задержании двух подельников ляпнули. Сколько менты не бились, бабки так и не нашли. Корешок мой тогда в той банде третьим и был. Бабки в схрон, мокрухи на нём не было. Дали ему десятку, сидел он в крытке правильным арестантом. Борзый было погоняло его. Сам из спортсменов, поставил себя хорошо на тюрьме с первого дня. Всё было ровно, оставалось два года и тут пришла ему с воли малява: что его маруха хочет хату продать. А у него на той хате схрон с инкассатарскими бабками. Сначала он не дёргался, прикинул, что хату сможет выставить после продажи. Но покумекав чуть, понял, что во время ремонта новые хозяева схрон могут найти. Потом думал сказать марухе, где бабло, но ведь бабы-то ненадежный народ. Гляди и любовь пройдёт, как бабки увидит, ищи ее потом. Пару дней катал эти мысли и решился на дерзкий побег. Вызвал следака к себе, говорит, мол, хочу признаться, я инкасатора завалил. Следак из крытки перевел Борзого в СИЗО, а там гулять разрешают. Борзый в углу дворика заприметил, что сетка прогнила. Он быстро прикинул, что если подтянуться и дёрнуть сетку на себя, можно попытаться спетлять на волю. В один из дней во время прогулки он увидел, что цирик над дальним двориком. Борзый меня кликнул, я сразу в тот угол, он запрыгнул на меня, подтянулся и дёрнул сетку вниз. Она оторвалась и Борзый выскочил наверх. Цирик Борзого увидел, да сделать ничего не смог: далеко было, только сирену врубил. А Борзый уже до основного ограждения добежал. Мы смотрели и надеялись, что сможет братан наш на волю вырваться. И он смог. Нас всех загнали в хаты, выла сирена, а через час уже все знали, что Борзый ушёл.

Борзый бабло перепрятал и сразу с повинной к ментам, мол, маруха моя загуляла, ревновал страшно, волю увидел и как помутилось в голове. А тут в себя пришел, двушка-то всего оставалась, вот и пришел сдаваться. Менты попрессовали-попрессовали, суд трешку сверху намерял и - здарово, родная хата.

Такая вот жизнь, братка. Вроде стены белые и колючка, а историй в ней… Легенды можно рассказывать. Ну, будем! - мужчины чокнулись рюмками.

А я задумалась. Нет, не о морали и системе наказаний. А о том, что это место - Тюрьма в центре города - сама живая легенда.

Тёмный коридор. Каталка. Грелка со льдом на животе. Полузабытье. Через некоторое время (так тяжело понять, сколько времени прошло на самом деле) в голове проясняется. Очень много счастья. Весь мир, вся Вселенная состоит из любви и счастья.

- Ну что? Обрадовала уже своих? - ласково спрашивает санитарка.

- Нет, телефон в вещах. Я ещё никому не звонила.

Заботливая женщина подаёт мне телефон. Я включаю его и жду, пока он загрузится. И приходит врач:

- Мальчик, 4130, 53 сантиметра - его рост. Врать не буду, есть проблема. Скорее всего, у него внутриутробная пневмония. Прогнозы делать рано. Ребенок в реанимации.

И на этом я выпадаю из реальности. "Тун-тун-тун!" - меня возвращает в себя загрузочный звук нокии.

Реанимация. Пневмония. Рано делать прогнозы. Мысли, болезненными уколами, возникают и исчезают. Из неимоверного, абсолютного счастья меня откинуло в липкий страх. 

Звонок маме. Я говорю, как есть, и стараюсь держаться. Звонки папе, сестре и бабушкам. "Не волнуйтесь, мои родные, всё хорошо. Мальчик. 4130. 53 сантиметра". Я не готова сказать всем, что с моим маленьким чудом не всё в порядке.

Меня перевозят в физиологию. В палате ещё две мамочки и их малыши лежат с ними. Грудную клетку сковывает болезненным чувством страха, горя и зависти. 

Через два часа мне разрешают встать. Я иду по стеночке, периодически темнеет в глазах, и так сильно не хватает воздуха и сил. Лестница на первый этаж кажется почти бесконечной. Двери отделения реанимации. Я нажимаю кнопку звонка и время ожидания такое тягучее и мне очень страшно. Ведь часы посещения малышей уже прошли. Дверь открывает дежурная медсестра. Я пытаюсь сбивчиво объяснить, что там - мой сыночек и я хочу хоть что-то знать о его состоянии.

- Часы посещения уже прошли, - строго говорит мне девушка.

- Я недавно родила, можно увидеть малыша? - упрямо спрашиваю я.

- В первый раз? - взгляд медсестры становится мягче.

Я киваю. Ее лицо закрыто маской. И ее добрый, полный сочувствия, взгляд серых глаз я запомню на всю свою жизнь. Она приводит меня к кувезу, где спит мой маленький, крошечный мальчик. Я стою рядом с ним, не имея возможности взять на руки, пожалеть, согреть своей любовью. И начинаю говорить. Я очень уверенно говорю Глебке о том, что он похож именно на Глеба, поэтому он не будет Ванечкой или Димой. О том, что я очень люблю его, как и бабушка, тетя Саша и все-все. О том, что он - самый чудесный малыш. О том, что за окном морозно и скоро Новый Год. О том, что он обязательно выздоровеет. О том, что скоро мы непременно поедем домой вместе.

Медсестра проводила меня до дверей. Возле лестницы окно. Там, за окном падает снег огромными, почти сказочными хлопьями. В кармане разрывается телефон от поздравительных смс. И я плачу. Здесь, возле лестницы, где я одна, я могу не быть сильной…

Потом, вытерев сопли и слёзы, я позвоню маме и максимально бодро расскажу о состоянии ее первого внучка. Только маму не обманешь…

****

31 декабря 2011 года мир сделает мне самый дорогой новогодний подарок. Я впервые возьму на руки своего удивительного, очень сильного сыночка.

Невероятные бчб женщины

Память услужливо рисует картины прошлого. У всех они абсолютно разные, как разные были жизни. А вот условия и обстоятельства были общими.

"Пока я работала, было терпимо. На кожзаводе и зарплата была неплохая. А потом нас всех, одного года рождения, одним приказом отправили на пенсию. 

Сразу, как на пенсию вышла, решилась в Богородск поехать. Неизвестно было, как в жизни дальше сложится, когда ещё смогу навестить родных. Правильно сделала, больше я так и не съездила. Взяла с собой деньги, хотела памятник родителям поставить, а хватило только на оградку. Цены были какие-то просто невообразимые.

Зарплата была на предприятиях около 30 долларов, а пенсия - 12. Вот так вспомнить, сколько это было в продуктах, я не помню. На пенсии мяса не покупала, курица - на стол, на праздники. Внукам на выходные - блины, оладьи, драники. Суп варила. Полкубика Галины бланки, две картофелины и макарон немного. Когда внуки приезжали, хотелось сладким порадовать. И варила карамель на молоке, леденцы на ложке… А на рынке - новые батончики, яркие, привлекательные… Я их внукам покупала к праздникам только. А с пенсии - самая простая леденцовая карамель, по килограмму, - "Аэробика", "Взлётная".

Дети помогали. Сын привозил продукты, мясо, а я - в морозилку, мне много не надо. Зато на выходных внуков накормлю. Помню, вышел у нас с сыном скандал. Он тогда так жёстко сказал, что это мне… А я всё на потом… У зятя - мама в деревне, свинью заколят, что-то и мне привезут. Картофель опять же. Я тогда драники жарила постоянно - больше картошки, меньше яиц. Помню, в гости из России родственница приехала, попробовала драники, сказала: "Мы это в войну ели, я не буду, спасибо". А я драников на всю жизнь наелась, теперь редко готовлю."

Такой разговор получился. Всё о еде. О быте в свободной стране под бело-красно-белым флагом.