nakhtim

Пару лет все собирался поучаствовать в Inktober, но, как водится, то одно мешало, то другое. Но в этом году я собрал все свои тщедушные силы в кулак и начал рисовать. Больше картинок (и текстов, потому что я все-таки не иллюстратор, а писатель) - в моей инсте instagram.com/nakhapetov_writes

Раиса Зиновьевна была больна. Неизличимо, без права на второй шанс. Смерть, холодное и мрачное присутствие которой она ощущала уже довольно давно, все ближе подходила к ней своей мягкой кошачьей походкой. Теперь же Темная Госпожа была так близко, что Раиса Зиновьевна нет-нет да чувствовала на своих реденьких седых волосах, собранных в извечный пучок на макушке, ее дыхание. Тихое, как шелест осеннего ветра в туманной низине, сладкое с легкой примесью гниения, как лежалая листва на могиле покойного мужа.
Они обе устали ждать - пожилая сухонькая старушка с раком легких и ее давняя подруга, вечная, тощая, облаченная в черное старуха с метафизической косой в костлявых руках. Поэтому, когда однажды ненастным утром Раиса Зиновьевна увидела на своей старенькой нокии сообщение от МЧС, решение пришло как-то очень легко и безболезненно.
Она тщательно подготовилась: надела свое любимое затертое ситцевое платье в линялый горошек, накрасила губы самой яркой помадой и собрала волосы в пучок. Посмотрела напоследок в пыльное зеркало и вышла в дождливые петербургские сумерки.
Пригородная маршрутка довезла ее до старого маяка уже ближе к ночи. Не оглядываясь, Раиса Зиновьевна медленно пошла по темной аллее. Звук штормового прибоя, штурмующего камни залива, становился все сильнее, и вскоре заполонил все вокруг.
Темное море было практически не видно в ночной черноте, вокруг было пусто и темно. Лишь маяк за полуголыми деревьями тускло светился, пытаясь пробиться к Раисе Зиновьевне сквозь пелену дождя. Но не мог.
Рая с трудом взобралась на большой скользкий камень и встала, выпрямившись, как могла и расставив руки, будто обнимая море, дождь, тьму перед ней.
Старая подруга крепко ее обняла, погладила по голове, распустила тугой пучок на макушке. Эти объятия длились недолго.
Через несколько мгновений остались лишь темнота, стена дождя, шум штормового моря да одинокий слабый луч маяка.

 Человек-город Парт-кон-Дивор медленно брел по вечернему тракту, бежавшему через густую еловую чащу. После жаркого дня легкая прохлада предзакатного леса, пахнущая хвоей и вечной моховой влагой, была для усталого путника настоящей отрадой.

Время близилось к закату, порядком заросший бурьяном тракт было уже сложно вылавливать гудящими от усталости ногами, и Парт решил обустроить стоянку на ночлег. Поскольку дорога была почти заброшена, а кругом - сплошь густой ельник с корнями-спрутами, путник, как и в прошлые ночи, разбил свой маленький лагерь прямо посреди тракта.

Из заплечного мешка он аккуратно достал волшебный костерок - крохотную магическую горелку с заточенным в ней пламенным демоненком, от возмущения и клаустрофобии генерирующим ровное, яркое и жаркое пламя. Парт приветливо помахал демоненку в круглое окошечко в бронзовой стенке горелки. Малыш в ответ показал средний палец и отвернулся. Пришлось покрутить винт, запускающий щеточки, заставлявшие демоненка беситься еще больше и испускать пламя. Из колбы послышалась отборная басовитая брань, но огонь начал уютно освещать место привала.

Человек-город разогрел на костре маленькую порцию пищевого концентрата, которым с ним поделился пару дней назад встреченный странный робот в компании не менее чудного паушара. Они прошлись вместе через Каньон Черных мыслей, обменялись новостями из разных частей Второй демонической империи, и разошлись каждый своей дорогой - странная парочка держала путь в сторону границы с Первой империей и некогда славного мрачного города Эк-Бура Сапана с останками Черного рынка, а Парт направлялся к Безликому вокзалу, надеясь достичь его не позднее середины осени.

Подкрепившись, кон-Дивор разложил плащ, примяв бурьян в некое подобие шалаша, и, положив руки под голову, принялся наблюдать сквозь ветви елей за мигающими на черном небе звездами. Это зрелище неизменно его умиротворяло, и очень быстро Человек-город заснул, да и сам город внутри него тоже потихоньку погрузился в сон.

***

Проснулся он внезапно, и не от самых приятных ощущений. Странное чувство, будто кто-то или что-то внимательно за ним наблюдает - но настолько физически ощутимое, что сон испарился словно утренний туман. Хотя до утра явно было еще далеко - темень вокруг была как у демона сами понимаете где.

- Привет, - негромко, стараясь сдержать дрожь в голосе, поздоровался Парт с мрачной тьмой вокруг, - сразу говорю: у меня нет ничего ценного, сам я тощий и невкусный, к тому же давно не мылся, злых намерений не имею, питаюсь исключительно растительной пищей. Но если вы, скажем, живое дерево, то я вас есть все равно не буду - я ко всему прочему еще и пацифист.

Темнота вокруг облегченно выдохнула, после чего сформировала силуэт, который медленно приблизился к слабому огоньку демоногорелки.

- Если честно, я по Вашему виду так и подумала, но постеснялась подойти, пока Вы спите. Хорошо, что Вы сами проснулись, - голос фигуры был немного хриплым, но определенно женским, - меня зовут Лючи. Лючи Мусаал.

- Очень приятно, госпожа Мусаал. Я - Парт-кон-Дивор, человек и город. Мне будет, по правде, комфортней, если Вы подсядете к костру. Тогда сможем в тепле и при свете пообщаться, - Парт сел на корточки рядом с горелкой и покрутил винтик, сделав свет демоненка чуть ярче.

- Не уверена, что Вам станет комфортнее. Считайте это честным предупреждением.

Расплывчатая фигура отделилась от остальной темноты, и свет выхватил новую знакомую Парта.

Господин кон-Дивор многое повидал за свою жизнь - он бывал во всех мало-мальски интересных местах обеих демонических империй, некоторое время жил на Безликом вокзале, гостил в Спеетарсабарге, даже несколько раз был проездом в Эк-Бура Сапана. Везде он встречал самых разных демонов, монстров, просто странных созданий, которых было вовсе невозможно как-то однозначно идентифицировать. Но даже имея за спиной такой богатый опыт, он был поражен увиденным до немоты.

Лючи Мусаал была очень красива. Лицо с острыми благородными чертами обрамляли короткие пепельно-розовые волосы с серебристыми локонами, острые ушки и фиолетовые глаза с вертикальными зрачками однозначно выдавали в ней принадлежность к редкому в наши времена виду горных фей. Но не одной красотой был поражен Парт. У девушки была прекрасная фигура, очень выгодно подчеркиваемая кожаной многослойной броней зеленых и золотистых оттенков.

А еще у нее не было конечностей. Вернее, рук не было вовсе, а ноги были заменены на две пары огромных металлических трехсоставных паучьих лап с острыми шипастыми концами. Судя по тихому шипящему звуку, который странное существо издавало при движении, конечности работали как и у настоящих пауков, за счет гидравлики. Скорее всего, какая-то жуткая смесь магии воды, алхимии и робототехники - видимо, здесь поработал кто-то из выдающихся мастеров умирающей подземной Затерянной империи.

Парт считал себя хорошо воспитанным человеком - не зря же его все детство муштровали армии репетиторов, нянек и прочих бесполезных дармоедов, проедавших состояние его семьи. Поэтому он сделал все, чтобы ни единый мускул не дрогнул на его лице, ни единое движение не выдало испуг, удивление и тем более отвращение. Но и выдавить хоть слово он не мог.

Лючи Мусаал определенно оценила реакцию Парта - привыкла она, надо полагать, совсем к другому. Она смущенно и немного грустно улыбнулась, кивнула в знак благодарности и принялась устраиваться напротив путника у костра. С ее габаритами это было не очень просто - в выпрямленном состоянии паучьи конечности были в длину не меньше двух метров. Наконец, пожужжав и пошелестев лапами, она аккуратно сложила их по сторонам от себя, приземлившись на небольшую кочку. Оказалось, что под коротеньким плащом, как раз на уровне плеч, пряталась еще одна, третья пара паучьих лап, более коротких и напоминавших руки. Она протянула одну из своих странных рук над горелкой (крохотный демон, все это время наблюдавший за гостьей через свое окошко, от ужаса полыхнул столбом огня на несколько метров вверх, но Лючи даже не дернулась). Парт понял, что это предложение рукопожатия и, переборов опаску и какое-то смутное отвращение, крепко обхватил холодный металл ладонью и встряхнул в искреннем приветствии.

- Я очень рада, господин код-Дивор, что Вы не стали меня прогонять. По правде, я очень давно не общалась с живыми существами, и меня это, пожалуй, даже немного печалит.

- Взаимно, госпожа Мусаал…

- Лючи.

- ...Лючи. К сожалению, у меня не очень богатый паек, но могу поделиться сушеным мясом, парой яблок… Вот, вино еще есть, довольно недурное.

- Спасибо, я не ем человеческую еду, я же фея. Но вот от вина я бы не отказалась.

Парт покопался в сумке и достал оттуда почти полную бутылку старого, дорогого, пряного вина, которое он выменял на одной из лесных ярмарок и хранил для особых случаев. Лючи ловко протянула свои тонкие металлические лапки и удивительно спокойно и уверенно приняла из рук Парта бутылку. Судя по всему, трансформация произошла достаточно давно, раз она научилась так ловко орудовать конечностями без пальцев.

- Благодарю, добрый господин, - сказала Лючи, делая большой, жадный глоток, потом протянула оставшиеся полбутылки обратно, - раз уж Вы все равно проснулись и пригласили меня к огню, то, думаю, небольшой светской беседы нам не избежать, так ведь?

Парт активно закивал и зажестикулировал свободной рукой, потому что в этот момент как раз отпивал из бутылки.

- Что ж, значит мои социальные индикаторы еще не совсем атрофировались, - с грустной самоиронией хмыкнула гостья, - значит, я также буду права, если избавлю Вас от необходимости задавать мне неудобные вопросы, которые наверняка Вас мучают.

Парт осторожно кивнул, пристально глядя в глаза собеседнице и стараясь понять, не обидел ли ее.

- Что ж, расскажу как есть. Это действительно мой натуральный цвет волос.

Человек-город растерянно заморгал и не нашелся, что ответить.

- Да шучу я, - тихонько хихикнула девушка, - просто хотела разрядить обстановку. В общем, в зависимости от Вашего настроения и желания общаться могу рассказать короткую версию моей истории, а могу более-менее подробную... Почему-то именно с Вами я хочу ей поделиться.

- По правде говоря, теперь-то я уже точно не усну, так что с большим интересом выслушаю полную историю. Только может перейдем на “ты”? Все-таки уже пьем из одной бутылки и делим походный костер...

- Принято, - улыбнулась девушка, сверкнув острыми зубками, - Ну что ж… Поехали. Во время последней войны я служила в отряде особого назначения под командованием знаменитого генерала Озода Отаки. Да-да, я прошла с ним бок о бок всю войну, и да, я была рядом с ним в бою за Китовий город, когда ассасины Панфило взяли его в плен.

- Тебе сколько, получается, лет сто пятьдесят где-то? Война-то уже сто лет как закончилась.

- Двести двадцать восемь. С половиной. Я же фея, мы не особо стареем.

- Точно, прости. И, видимо, в том последнем бою…

- О, нет, что ты. С войны я вернулась в полной комплектации. Ну, немного поехала кукушкой, конечно, особенно, когда увидела, во что превратился Озод после побега. Ну, да это все в легендах вполне достоверно рассказано… Ой, погоди. Ты же наверняка сейчас сидишь и думаешь, что это за чучело сумасшедшее мне тут чушь заливает… Тупая моя башка.

С этими словами девушка выудила из-под слоев кожаной брони какой-то амулет, висевший на шее, медленно приподнялась на своих паучьих ходулях, перевесилась на них через костерок, оказавшись лицом к лицу с Партом, и показала ему подвеску на длинной серебряной цепочке. Это был очень искусно выполненный символ Второй демонической империи, хрустальный шар с клубящимися внутри частичками сукровицы Демонической Матери. Шар был обрамлен тончайшими серебряными паутинками, и по окружности шла надпись “Лучи Мусаал, капитан армии. Мужество. Преданность. Самозабвение”. Удостоверившись, что Парт осознал, что это за орден, Мусаал плавно вернулась на свое место, бережно спрятала орден и продолжила рассказ.

- Так вот, с войны я вернулась живой и относительно здоровой. Даже крылья были на месте. Похоронила товарищей, оплакивала Озода. Ну, и тут этот живучий демон вернулся из плена, правда, я так и не успела с ним даже парой слов перекинуться. Пока его допрашивали, пока судили - так в изгнание и отправили. Говорят, только старая ведьма Сеема успела с ним увидеться с глазу на глаз, но мне она ничего так и не рассказала за это время.

- Сеема? Это которая занимается контрабандой под столичной стеной?

- Да-да, она. Я раньше на нее иногда работала. Ну, пока не была вынуждена сменить работодателя. В общем, занималась я контрабандой, таскала всякое-разное из одного субмира в другой, пару раз даже в мире людей была - тоска смертная. И, наверное, так бы и жила, если бы не встретила Его.

- Кого его?

- Не его. Его. Безымянное Начало.

- Да не гони.

- Придется поверить на слово. Он просто появился как-то рядом со мной в задрипаном баре, ну а дальше... Противиться его очарованию действительно невозможно. Я стала работать на него. И по основному профилю, ну и по… прочим направлениям.

- И каков он?

- Хм… Он необыкновенный. Другого такого точно не сыщешь ни в одном из миров. Он гений. Но абсолютно, наглухо, на всю голову отбитый. Ну и его связь с пауками - это нечто не поддающееся пониманию и отвратительное. Но ко всему привыкаешь. В общем, я пробыла при нем сорок лет, помогала ему восстанавливать по крупицам Ковен Кальцини, служила верой и правдой. Хотя, конечно, далеко не все его действия поддерживала и уж тем более понимала. Но верила ему и в него. Но все хорошее однажды заканчивается. Как-то я вернулась с задания в наш замок, пришла к нему на поклон. Он ласково меня обнял, поцеловал в щеку - и, представляешь, в его глазу были слезы. А потом он сказал только одну фразу: “Представляешь, Лучи, а ведь Озод жив, и в этом твоя вина”. Я не знала тогда, и не знаю сейчас, в чем же моя вина, но наказание оказалось в духе Безымянного. В своей лаборатории он заживо четвертовал меня, как поступал со всеми, кто по его мнению совершал предательство. Но поскольку любил меня своей странной любовью, то оставил в живых. Пять лет я провела без рук, ног и крыльев и была по сути его игрушкой. Он так и называл меня - Госпожа Брелок. Однако, в какой-то момент ему это надоело, он нашел себе новую личную помощницу... Но, как это ни странно, пожалел меня. Приделал мне свои любимые паучьи лапы, которые использует для создания Часовых Стражей, и вышвырнул где-то в центре Гнилоланда. Ну, вот собственно где-то год я в этих краях и болтаюсь. Ты - первое живое существо, с которым я говорю за все это время. Вот такая вот она, моя история. Прости.

Парт ошарашено молчал и пытался переварить информацию. Как-будто легенды, на которых он вырос, ожили, встретились ему на нехоженых дорожках глухих лесов, и на поверку оказались жуткими криминальными вырезками из газет.

- Ну, вот и собственно зачем я тебе это все рассказала, думаешь ты? А нет, конечно, не просто так. Хотя я и воительница, но я же еще и фея, думаю, ты слышал о нашей фирменной мудрости. Я тебя почувствовала за многие лиги и шла следом, наблюдая за тобой и разглядывая твой город. У меня есть непреодолимое чувство, что вскоре ты, сам того не желая, окажешься вовлечен в очень важные события, и мне во что бы то ни стало нужно будет оказаться рядом с тобой. Поэтому я, открыв тебе свою историю, прошу тебя принять мое предложение и продолжить путь вместе.

- Ээээээ, - натиск феи-воительницы-легенды-мудреца-киборга-кто-знает-кого-еще окончательно спутал мысли человека-города.

- Вот и славно, Парт, вот и славно, - довольно проворковала Лючи Мусаал, - что ж, до рассвета еще пара часов - давай-ка немного вздремнем перед дорогой.

С этими словами она сложила паучьи лапы в компактную конструкцию, повернулась на бок и укрылась плащом.

В эту ночь Парт не спал, а молча смотрел на спящую фею.

Сновид устало разглядывал медленно подползавшую к ногам полупрозрачную стену. Он уже не раз проклял тот день, когда вызвался в экспедицию на Хрустальную гору, и вот сегодня наконец концентрация проклятий превысила все возможные нормы. 


Во-первых, гора была исключительно скучной. Ну, хрустальная - эка невидаль. А то, что огромным пятном расползается по стране - так вообще смешно, где гора, а где ближайшая цивилизация. Пока под полупрозрачными кристаллическими складками как мухи в янтаре застряли только пара глухих деревень, половина горного кряжа, лес да озерца. Поначалу было забавно наблюдать, как в толще преломляющегося материала, похожего по виду на хрусталь (ну, смекаете, наверное, почему гору назвали хрустальной) в смешных позах замерли крестьяне и несколько овечьих отар.


Во-вторых, гору просто невозможно было исследовать. Любой предмет, касавшийся ее, моментально всасывался в ее прожорливые внутренности и застывал там как в густом желе. Таким образом Сновид потерял несколько исследовательских дронов, пару щупов и одну из двух робособак. 


Так что всю экспедицию можно было уже смело отмечать как проваленную, сворачивать лагерь и отчаливать обратно в институт, где научный руководитель Павел Савельевич поворчит, конечно, но потом пробормочет в густые седые усы “Ну что же, что же тут поделать, давай хряпнем что ли коньячку”. А дальше вся это хрустальногорная история станет уже чьей-то чужой головной болью - военных корпораций или кого еще. 


Но что-то в этой скучной ползущей массе то ли желе, то ли алмаза удерживало Сновида в лесистой горной глуши уже четвертый месяц. Он ощущал что-то, что никак не мог не то что описать словами, но даже и осознать. Просто нечто сидело где-то в глубинах его сознания, зрело и ждало своего часа. И это нечто определенно было связано с хищной горой.


Небо на востоке подернулось легким багрянцем, прохладный воздух с гор (нормальных, каменных, надежных) зашевелил ароматное разнотравье, в окружении которого целый день просидел ученый. Сновид поежился, покряхтывая привстал, хрустя затекшими конечностями, потом привычным цепким взглядом осмотрел гору (хрустальную, неведомую, зыбкую). Не заметив чего-то нового, пожал плечами и неторопливо побрел в сторону лагеря, который располагался в нескольких сотнях метрах выше по склону, у самых горных отрогов.


Сегодня он захотел поужинать на улице, а не в вентилируемом помещении самосборного экспедиционного блока. Поэтому он развел костер и в закопченном казане, прямо как древние предки, разогрел нехитрый экспедиционный комбиужин. Подкрепился, выпил немного терпкой травяной настойки из фляжки. Уютное потрескивание костра, запах хвои, прохладного горного воздуха, вереска и дымка окончательно его разморили, и Сновид прикорнул, привалившись к поваленному древесному стволу.


Густая клубящаяся перламутровая масса мягко и нежно окутывает меня, качает и убаюкивает, ласкает, гладит, расслабляет. Вползает теплыми потоками внутрь, заполняет меня целиком, делает меня частью себя, частью чего-то великого, чего-то великолепного и бесконечно прекрасного. Она, и я с ней вместе, шепчу: “Очищение. Оздоровление. Освобождение.” 


Сновид очнулся от странного видения и обнаружил себя вымокшим насквозь от утренней росы и лежащим на расстоянии нескольких метров от преломляющейся в лучах утреннего солнца отвесной стены Хрустальной горы. Первые несколько минут он просто смотрел на свое мутное искаженное отражение. Потом, словно холодная вода с горного водопада, его обдало ужасом от осознания: он неведомо как оказался в сотнях метрах от лагеря. Вспомнились и обрывки сна, оставившего после себя жуткое и тоскливое ощущение. Очищение. Оздоровление. Освобождение. 


Сновид провел в экспедиционном лагере еще три дня, и каждую ночь он видел все тот же сон, с той же всепоглощающей перламутрово-прозрачной массой и мантрой, словно выжигаемой на его мозге. Каждый раз он обнаруживал себя по утру все ближе и ближе к Хрустальной горе. На четвертое утро, когда он очнулся, стоя вплотную к полупрозрачной стене, что-то внутри него окончательно сломалось. Он почувствовал, что крупные слезы бегут по щекам, запутываясь в многодневной щетине. Единственное, что он ощущал - это полное опустошение, будто его наполнили чем-то исцеляющим, светлым и добрым - и отобрали, похитили, силой отобрали. 


Весь день он просидел возле горы, и лишь три слова бегали по кругу в голове, словно старая пластинка. Освобождение. Оздоровление. Очищение.


Он наблюдал, как хрустальная стена медленно, миллиметр за миллиметром подползает к нему. Наступили сумерки, а вскоре с гор спустилась и ночная темнота. Гора была уже в паре сантиметров от него. 


Сновид медленно встал, оглянулся на темнеющий далеко наверху лагерь. Потом снова повернулся к Хрустальной горе и стал неподвижно ждать.


Теплая и будто мягкая масса коснулась его. Он не попытался сделать шаг назад, но четко понял, что все равно бы уже не смог. Оздоровление. Очищение. Освобождение. 


Когда все его лицо оказалось внутри, он увидел. Толща горы, которая снаружи казалась однородной, изнутри была наполнена миллиардами разноцветных светящихся огоньков, которые беспрестанно двигались, создавая причудливые скопления, облепляли предметы, оказавшиеся внутри расползающейся массы, и через какое-то время начинали двигаться уже в этих новых формах. 

Перед глазами Сновида грациозно проскакал олень, весь состоящий из ярко-фиолетовых светящихся огоньков. Вдалеке, на склоне, покрытом колышущейся кроваво-алой светящейся травой, паслись неоново-светлячковые овцы, сплошь янтарно-желтые. В вышине медленно проплыла гигантская бирюзовая рыба, оставляя за собой мерцающий след цвета морской волны. 


Светлячки начали скапливаться и вокруг Сновида, постепенно облепляя его с ног до головы. Когда весь он был покрыт светящимся ореолом, в голове вновь зазвучал всеобъемлющий голос из сновидений: Освобождение. Оздоровление. Очищение.


Но добавилось и новое: Извлечь! Инородное! Исход! Извлечь! Инородное! Исход!


Этот новый рефрен звучал иначе, он не успокаивал, но не оставлял никакой надежды. 


Последнее, что ощущал Сновид в своей жизни - это легкое покалывание по всему телу, когда огоньки начали по молекуле разбирать его тело.


***

- Процедура тестового этапа дезинфекции завершена, - механический голос Гиперконтроля мягко вытекал из динамиков пункта управления станции.
- Отлично, Гип. Пора уже заканчивать работы в этом кристалле и двигаться дальше. У нас еще четыре зараженных планеты. Начинай полную дезинфекцию.--
Осуществлять резервное копирование?

Божество в командирском кресле задумчиво постучало по подбородку длинными пальцами в тонких белых перчатках, разглядывая светящуюся точечную структуру, копирующую богоподобную фигуру вируса, смоделированную дезинфицирующим гелем, сливаемым со станции на планету. 

-Нет, не нужно. У нас скопировано уже около триллиона схожих форм вируса, они мало чем отличаются друг от друга. Удаляй все. И выводи уже дезинфекцию на промышленную мощность. Что-то экспедиция уже затянулась.

Илья Петрович сидел в самом начале длинной очереди - перед ним оставалось лишь человек двести - в обшарпанном тускло освещенном коридоре Главного Управления Будущих Иждивенцев Мозга. Стул под ним скрипел при каждом движении, а на макушку то и дело срывались крупные грязные капли с потолка. 


Нельзя было сказать, что Илья Петрович был живым. Впрочем, и мертвым его, пожалуй, было сложно назвать. Илья Петрович не так давно попал в возраст дожития, так что с точки зрения Великой Императорской Нейросети он был теперь кем-то вроде живого мертвеца. С учетом ограниченных ресурсов планеты и критического перенаселения, после того, как человек выходил из работоспособного возраста и переставал был полезен обществу, с точки зрения все той же ВИН, он лишался всех преимуществ человеческого существования. 


Вот и Илья Петрович уже четвертый год вынужден был жить в одном из многочисленных подземных общежитий, на километры уходящих в недра земли под Новым Питером. Его пентхаус на сто пятьдесят третьем этаже центрального петропавловского небоскреба передали новому, молодому и перспективному Господину Старого Центра, а предшественника отправили в подземное изгнание. Также Илья Петрович в одночасье лишился и молодой жены, и гарема молодых любовниц, и шикарного гаража Ролс-флаев, и даже лунной резиденции, которой он особенно гордился, поскольку она была на два квадратных метра больше виллы мэра Кудровской волости. Всё это было изъято у Ильи Петровича и бережно передано наследнику. 


В перенаселенном мире победившего патриархата и абсолютного культа власти, не осталось больше места для личных привязанностей, личного имущества и личных прав. Илья Петрович, всхлипывая ночами на своем отсыревшем и подгнивающем тоненьком матрасе, не мог выбросить из головы тот последний взгляд, полный безразличия, которым проводила его жена, когда его уводили сотрудники Службы Толерантного Разделения Активов Хозяйства. За несколько лет совместной жизни он привык, что она смотрит на него с искренней нежностью, лаской и уважением. Но, как только его срок истек, и на его место пришел преемник, она в то же мгновение начала смотреть точно так же на новичка, напрочь забыв про него, Илью Петровича.


Четыре года он как призрак плутал по узким коридорам общежития, не в силах принять свое нынешнее положение. Он слишком привык быть важным, значимым, обласканным вниманием и уважением. А теперь кто он? Никому не нужный пенсионер, без детей и друзей, без денег и власти, не умеющий даже пришить заплатку на затертый и засаленный пиджак от Тома Форда - единственное, что у него осталось от прошлой жизни. 


Однажды вечером, когда Илья Петрович в очередной раз без дела слонялся по комнате отдыха, где даже смарт-тв не работал, его сосед, довольно бодрый старик по имени Ванечка, родившийся здесь, под землей, спросил:

Илья Петрович, ну что Вы маетесь, право слово. Смотреть на Вас больно. Сходили бы уже в ГУБИМ, подали заявку. Авось Вас за прошлые заслуги и отберут.

Куда? - еле пошевелил потрескавшимися синеватыми губами бывший Господин Старого Центра.

Ну, в ГУБИМ, Вы разве не слышали? Говорят, они занимаются какими-то экспериментами с мозгом, и вроде как если тебя отбирают - ты начинаешь жить по-царски, вот прям как-будто наверху. Туда постоянно огромная очередь.

Что ж сам-то не пойдешь, раз там все так хорошо?

Не положено, Илья Петрович, это только для верховцев вроде Вас. Нас, нижняков, не берут.


С тех пор у Ильи Петровича появилась цель. Он даже начал снисходить до общения с окружавшим его подземным отребьем, чтобы выяснить, где же находится это загадочное ГУБИМ. Выяснил - и потом занялся поиском возможности подать заявку как-то в обход очереди. Но, к несчастью для него, таких вариантов он найти так и не смог, потому что даже взятку ему дать было нечем, да и не знал он как ее правильно давать - в своей прошлой жизни он научился только брать их, там много умения не надо. 


Вот так Илья Петрович и переселился из своей крохотной комнатушки в многотысячную очередь к двери сортировочного пункта ГУБИМ. В ней он провел четыре месяца, двадцать три дня, четыре часа и сорок шесть минут. 


И чуть не проспал момент, когда очередь дошла до него. Но когда тусклая зеленая лампочка над дверью загорелась зеленым, какая-то неведомая сила будто подбросила его, вырвав из беспокойных сновидений. Слабо ориентируясь в пространстве со сна, на неверных, подгибающихся и дрожащих ногах, он осторожно просочился в вожделенную комнату через узкую щель двери.


В комнате было довольно светло, за канцелярским столом сидела крупная немолодая дама, очень похожая на его секретаря из прошлой жизни. Выглядела она точно так же устало и раздраженно.


Фамилияимяотчество, - невнятно пробубнила властительница судеб.

Главный Илья Петрович, - тихо проблеял Илья Петрович, осторожно поглядывая на даму из-под дрожащих от страха ресниц. Весь его нынешний образ каждой своей деталью противился звучной фамилии, но от это было вовсе не смешно, а очень, беспредельно печально.

Тааакс, бывший господин Центра Нового Питера, бла-бла-бла, три рубля, пятое-десятое, - бубнила дама, спрятав свои выдающиеся налитые румянцем щеки за монитором. Илья Петрович дрожал.

Взяточки, взяточки, взяточки, - пропела дама под нос, - ага, и тут взяточки, поняяяятненько. Ага, любим доминирование, ну, ничего нового, это мы уже тыщу раз видали. О, а это что-то новое, надо запомнить.


В таком монологе дама провела не меньше получаса, изучая всю жизнь Ильи Петровича, озвучивая даже такие детали, о которых никто и знать не мог. Он уже пожалел, что пришел сюда, что вообще выбрался из своей будущей могилы, в которую его заселили лет за двадцать до смерти. 

Илья Петрович дрожал.

Тэкс, Илья Петрович. Что я могу сказать. Есть, как говорится, хорошая новость, и есть плохая. На какой стул сядешь, каким сверху накроешься? Короче, смотрите: я вас в принципе могу допустить до программы, но нужно поработать. 

К-к-кааак?

Ну, знамо как, полезай под стол, - хохотнула бабища, но вспышка веселья тут же вернулась к стандартному безразлично-деловитому бубнежу, - вас направят в нижние ярусы верхнего мира, там сейчас не хватает ассенизаторов-мусорщиков. Отработаете там пять лет - сможете без очереди попасть в программу. 

А я могу подумать?

Ишь че удумали, подумать ему. Нет уж, сейчас давайте по-быстрому решайте, тут вообще-то людЯм тоже надобно ко мне на прием.


Илья Петрович дрожал. И соглашался. 


Так он попал на пятилетнюю мусорно-канализационную каторгу.  За эти годы он окончательно осунулся, превратившись уже в самого настоящего старика, потерял остатки волос и гордости, и даже забыл уже и о прежней жизни, и о загадочной волшебной программе, в которую его обещали вписать в ГУБИМ. Он пропах смесью самых лучших местных ароматов, разгребал мусор, прочищал трубы, спал на голом полу и питался объедками. Но зачем-то продолжал существовать.


Однажды за ним пришли. Бережно укутали в теплый флисовый плед, положили на носилки и отвезли в главное здание исследовательского центра ГУБИМ. Отмыли, побрили, выдали красивый сиреневый комбинезон. Поздравили с попаданием в программу мозгового иждивения. Погрузили в капсулу с жидкостью, подключили к трубкам и проводам. 


“Вот и райская жизнь вернулась после всех злоключений. Выкусите, плебеи”, - подумал Илья Петрович.


Он открыл глаза в своем пентхаусе на сто пятьдесят третьем этаже центрального петропавловского небоскреба. Рядом лежала уже не такая молодая, но все еще прекрасная жена. Он оглядел свое молодое и красивое тело, и в этот момент начал осознавать, что что-то не так. Тело его не слушалось. Да и не его оно было. Тело начало поглаживать обнаженные груди его, Ильи Петровича, жены, но сам Илья Петрович не чувствовал прикосновений к гладкой нежной коже. Он мог только смотреть чужими глазами, хоть и от первого лица, на происходящее. Смотреть на то, как его преемник жестко трахает его жену.


Смотреть на то, как его жизнью живет совершенно другой человек. Смотреть, не имея возможности даже бессильно плакать.


Это был рай, который он заслужил.