denisslavin

Представьте себе молодого человека лет двадцати трёх. Представьте, что он выходит из магазина с продуктовым пакетом. Он садится в машину, когда у него звонит телефон. Это его жена просит купить ещё памперсы для их годовалой дочери. Молодой человек чертыхается. В магазин, где у касс длиннющие очереди, он возвращаться не хочет и решает купить необходимое по дороге до дома, в аптеке.

Он аккуратно паркует своё авто вдоль тротуара. Заходит в аптеку где, к его неудовольствию, у кассы уже стоят двое - на вид явные отбросы общества. Ругаются о чём-то с кассиршей-фармацевтом. Вдруг один из них достаёт из-за пазухи травматический пистолет и, тыча им в лицо девушки, несколько раз требовательно выкрикивает что-то, содержащее в своём названии «кодеин». Молодой человек, чуть испугавшись, старается сохранить самообладание. Он понимает, что наркоманы – люди не с самой устойчивой психикой, и потому могут хотя бы случайно пристрелить кого-нибудь. И ещё они очень раздражительны. Впрочем, даже спокойный взгляд свидетеля их преступления смог вывести из себя одного из грабителей. Молодой человек получает пулю в шею. Аптекарша визжит, наркоманы убегают, а молодой человек лежит на полу в луже собственной крови. Он всё ещё жив, но булькающий хрип из его горла говорит о том, что это ненадолго. Снова звонит его телефон. Через секунду уже - вдова хотела, чтобы муж купил ещё чего-нибудь к чаю. Обычно молодой человек просил супругу конкретизировать просьбу, на что та отвечала: «На твоё усмотрение» - а потом, конечно же, жаловалась на неудачный выбор мужа. В это раз подобной ситуации не суждено было состояться. Или наоборот, суждено было не состояться.

А теперь представьте, что этот молодой человек по национальности - азербайджанец. Представьте, что он никогда не танцевал лезгинку на улицах Москвы, не стрелял из машины свадебного кортежа в Санкт-Петербурге, не резал ножом посетителей клуба в Тюмени, не торговал наркотиками на Урале. Но был ведь кто-то, кто торговал наркотиками? Кто-то же продал первую дозу тем двум наркоманам, что устроили пальбу в аптеке? Конечно, был, иначе эта история не могла бы состояться. Угадайте национальность их дилера. Подсказка: он родился в Кюрдамире.

- А-а-а, он тоже азербайджанец, - вроде бы, догадались тут же вы.
- Нет. Он – хач. А азербайджанец, к сожаленью, лежит сейчас на полу. В луже собственной крови.

А теперь представьте, что молодой человек, двадцатитрехлетний глава семейства, спешащий домой с покупками, – русский. И наркоторговец – тоже русский. Или один – украинец, а второй – немец. Или они оба – французы. Или конголезцы. И не забывайте придумывать национальность для тех двоих наркоманов-грабителей.
Собственно говоря, какое это имеет значение?

Расул Гамзатов говорил, Если я полюблю человека, я полюблю его нацию, а если я возненавижу его, то навсегда забуду какой он национальности. Позволю себе перефразировать эту цитату: Если человек поступает плохо, меня не интересует, кто он по национальности, если человек поступает хорошо, мне на его национальность вообще плевать.

Это я к чему? Да всё к тому же, о мудаках.
У меня всё. Спасибо за внимание.

Я просто ненавижу все эти рекламы кофе.

«Почувствуйте аромат бодрящего утра», - и на экране обязательно должна быть какая-нибудь красотка, которая с улыбкой глядит в окно, откуда ярко светит солнце.

Я купил этот грёбанный кофе, и знаете, меня – не бодрит. Не бодрит. Всё, что делает эта чёрная бурда – позволяет моим глазам оставаться открытыми. Да, просто открытые глаза – вот и весь эффект. Ну, и ещё горечь во рту, но это больше из-за сигарет. А потом я топаю на работу еле гнущимися ногами с отстранённым взглядом. Перед выходом из дома я даже в зеркало не смотрю, потому что мне и так понятно, что своим видом я мог бы пугать детей.

- Вот, Вова, посмотри, не будешь слушаться маму и папу и ложиться вовремя, вот в кого ты превратишься.

Собственно говоря, не только ребёнок бы испугался, увидев моё утреннее выражение лица, да только по утрам все так называемые взрослые выглядят примерно так же, как и я. Толпы зомби в метро, в автобусах, в трамваях, в троллейбусах, на остановка, в авто-пробках. Отсутствующие взгляды и хмурые лица.

И только несколько бомжей, кучкой приютившиеся у стены дома, полны оптимизма. Да, жизнь – не подарок, и возможно, следующую ночь они не переживут. Но эту-то ночь они выстояли. Вот как, оказывается, мало нужно доля счастья – просто не сдохнуть.

Некоторые, в том числе и я, осознаём это периодически. Для нас выжить – не так уж и сложно. У нас работа, какое-то дело, которое позволяет нам принести домой что-нибудь съестное. А у некоторых нет даже дома. И подушки, в которую можно поплакать по поводу медленного интернета.

Вот, допустим, африканцы, многим из которых, чтобы ради двухсот грамм воды нужно топать по несколько километров. Представьте, как они счастливы, когда их жажда утолена, наконец. И знали бы вы, как несчастен и зол я, когда не могу найти нужный фильм с хорошим, дублированным переводом на русский; когда жду очередной серии «Игры Престолов»; когда на несколько часов в доме отключают электричество; когда асфальт недостаточно ровный; когда наши футболисты проигрывают; когда меня «френдзонят» (до чего всё-таки тупое слово) и много-многое другое можете добавить сами.

И что заставляет меня восхищаться так это широкая распространённость СПИДа в Африке. Понимаете? У этих людей нет воды, еды, и порой крыши над головой, но, тем не менее, они продолжают трахаться.
А я тут кофе пью.

У меня слишком богатое воображение. Слишком богатое. Порой я вижу беду там, где её нет. А ещё я чрезмерно любопытен, из-за чего иногда выгляжу крайне невежливым.
Я занял место на скамейке в парке прямо напротив этой парочки. Глянув на них коротко в первый раз, я старался не смотреть в их сторону. Надо уйти, говорил я себе, уйти.
Но нельзя же просто, едва посмотрев на них, уйти. Я же уже сел на эту чёртову скамейку. Если я сейчас поднимусь, меня попросту поймут неправильно. То есть поймут-то правильно, но не совсем…

Попробую объяснить иначе. Уйти я хотел, потому что знал, ещё минута другая, и я стану пялиться на этих двоих откровенно, а это будет невежливо. А уходить сразу было бы тоже невежливо, потому что так бы я обидел этих совершенно незнакомых мне людей…
Вот именно. Незнакомых мне людей. Я действительно не знал ни мужчину, ни женщину, но, взглянув в лицо первого, я тут же вообразил себе целую семейную драму.

На лице мужчины, во всю его левую половину, красовался шрам. Я сказал «красовался», но шрам был поистине уродлив. Кожа явно срослась после ожога, и срослась она очень и очень нехорошо, не эстетично, так сказать. Там, где должен был быть глаз, - тоже кожа. Бледно розовое пятно доходит аж до самой переносицы.

И вот сидят эти двое, он и она, грустные и хмурые оба, и смех оравы детей, доносящийся с площадки, делает выражения их лиц ещё печальнее. Мужчина оперся руками на колени и смотрит куда-то вдаль, женщина задумчиво глядит куда-то в сторону. А я стараюсь делать вид, что их и вовсе нет. А сам думаю, воображаю.

Представляю, как эти двое встретились однажды и полюбили друг друга. Представляю их первое свидание, представляю день их свадьбы. Представляю, как они счастливы. Она гордится своим мужем, ведь он спасает людей, он пожарный. Прекрасная пара в начале прекрасной семейной жизни. Но вдруг случается страшное, в очередной свой выезд Олег (господи, я даже имя ему дал!) серьёзно пострадал. Пытаясь вынести из горящего дома ребёнка (-котёнка-собачку-телевизор), он не успел выпрыгнуть из под обваливающейся крыши. Его сумели спасти, но он получил страшные ожоги и лицо его стало уродливым. Настя (у неё тоже должно быть имя, так ведь?) оберегала, выхаживала любимого мужа. Она пообещала Олегу всегда быть с ним, не смотря ни на что. Но Олег этого не понимал, вместе с уродством он получил и инвалидность. Он не мог работать, не мог больше прокормить свою семью. Он чувствовал себя бесполезным. «Бесполезный урод», - так Олег мысленно проклинал себя, глядя на свою любимую жену. «Почему она осталась со мной, - спрашивал он сам себя. – Из-за любви или жалости?» Пытаясь найти ответ на этот вопрос, Он начал пить. Не-ет, он начал пить, чтобы не задаваться этим вопросом. А когда Олег пил, он становился злым. Он кричал, ругался, ревновал. Настя всё понимала. Она хотела помочь, но она не могла этого сделать. Она пыталась, но тщетно. Становилось всё тяжелее, и надежды угасали…

И вот сидят эти двое, он и она, и думают, как им быть дальше. Она сказала ему, что уходит. Сказала, что не может так больше. И теперь он молчит. Он обижен, но прекрасно понимает, что сам во всём виноват. Он хочет сказать ей, что любит её. Хочет сказать ей это, потому что это могло бы удержать её, потому что это правда, в конце концов. Но сохраняет молчание. «Бесполезный урод, - говорит он сам себе в этот момент. – Не заставляй её оставаться с тобой».

Мне надо уйти, думаю я, надо уйти. Я чувствую себя неловко здесь. Сую нос в чужие дела. Надо уйти. Теперь уже можно: прошло минут пять, и это не вызовет подозрений. Я кладу телефон в карман (пока я пытался не выдавать своего интереса к парочке напротив, я, наконец-то, побил свой старый рекорд в «Змейке»), поднимаюсь со своего места и ухожу. Ухожу ногами, но не мыслями. Я всё ещё думаю о них, о своих Насте и Олеге.

- Папа! Папа! – вдруг слышу я звонкий девичий голосок.
Невольно обернувшись, я увидел девочку лет пяти, бегущую к скамейке, где сидят Настя и Олег.

- Папа, - берёт девочка Олега за руки. – Давай поиграем в монстра. Ты будешь меня догонять.
- В монстра? – усмехнувшись, переспрашивает тот.
- Ага, - беспечно кивает девочка.

Настя, пожав губы – так она пытается сдержать улыбку, смотрит на мужа. Олег вздыхает и говорит:

- Да я уж года два, как в монстра играю.
Девчушка заливается смехом, да и мама её не сдерживает себя. Папа и дочь отправляются на площадку, где резвятся остальные дети. Настя - сильно сомневаюсь, что угадал с именем, но оно ей идёт - улыбается им вслед.

А я стою и смотрю на них. У меня слишком богатое воображение, слишком богатое.