denisslavin

Двенадцать лет назад, когда я был ещё совсем мальчишкой, по Москве прошла серия ограблений, потрясших людей своей чудовищностью. Злоумышленники, отвергая всякую деликатность и прочие тонкости, попросту врывались в дом и, угрожая убийством, лишали хозяев всех денег и ценных вещей. Но, к сожалению, и это не помогало жертвам хищения избежать гибели. Преступники не оставляли свидетелей, даже если те были малолетними детьми.

Так же и в мой дом однажды постучался человек, представившийся слуге именем коллеги моего отца. Он сказал, что должен лично передать хозяину дома срочное донесение со службы. Но только слуга открыл дверь, как внутрь ворвались несколько человек. Пока они шумно обыскивали комнаты в поисках людей, мой отец успел спрятать меня в своём кабинете. Я не стал убегать, как было велено, а сквозь специальное отверстие стенки секретного хода смог лично наблюдать, как один за другим убивали тех, кого любил я и кто любил меня. Я хорошо помню, как в один момент выражение лица моего папы резко переменилось – испуг молящего о пощаде уступил место ярости обречённого.

- Твою налево, Яша, - сказал главарь после того, как прогремел выстрел, сваливший отца на пол. – как мы теперь найдём мальчишку?

- Чёрт с ним, - ответил ему убийца, засовывая пистолет за пояс. – Может, этот, - он пнул тело моего отца ногой. – не соврал, и пацанёнка нет дома. Уходить пора.

Страх мой был так велик, что лишь спустя час, как смолк топот в доме, я позволил себе покинуть укрытие. На следующий день я узнал, что являюсь единственным свидетелем преступления банды Кольки Трубы. Со смешанными чувствами я принял новость о том, что все её члены, кроме одного, были убиты при задержании. С одной стороны, я был рад, с другой – единственным выжившим оказался Яков Гершов, тот самый, что убил моих родителей. Более того, он смог скрыться и покинуть страну, а значит так и не понёс заслуженного наказания. Последнее обстоятельство, понятное дело, не давало мне покоя. Когда я достигнул возраста, позволявшего самостоятельно распоряжаться своим наследством, я отправился на поиски Гершова в Германию. Оказалось, что и там на счету моего обидчика накопилось столько подвигов, что ему пришлось вовсе оставить Европу. Я не жалел денег, чтобы добыть любые сведения о нём, и в конце концов мои инвестиции себя оправдали. Яков Гершов прибыл в Америку четыре года назад под именем Карла Янгура.

- Так что, можно сказать, у нас с вами, Рэд, перед Янгуром почти один и тот же должок, - закончил я свой рассказ, который немного скоротал время в пути по прерии. – Надеюсь, мы не поссоримся, выясняя, кому из нас выпадет честь вернуть его. Кому повезёт, тому и честь пришить подонка.

- Согласен, - кивнул Кровавое Перо.

- Стало быть, по рукам? Мы объединимся, чтобы убить Якова Гершова, он же Карл Янгур, - как вам моё предложение?

Ожидая ответа, я протянул Рэду свою руку.

- Мне нравится, - пожал её Рэд своей. – Я одобряю. Мы объединимся, чтобы убить Якова Гершова, Карла Янгура, или как бы там его ни звали.

Минут пять двигались в тишине, каждый размышляя о том, что сулит наше сотрудничество.

- Значит, вы из России, мистер Алексеев, - обратился ко мне Рэд, мерно покачиваясь в седле. – Я практически ничего не знаю о тех местах. Никогда там не бывал.

- Раз уж мы заключили соглашение, Рэд, я думаю, вы вправе называть меня по имени. В конце концов, так будет удобнее. Как я понимаю, на то, чтобы добраться до Янгура, уйдёт не один день.

- Вы правы, Костя. Насколько мне известно, он со своими ребятами будет в Пиллсбери через пару дней. За час-другой мы доберёмся в Клейборне. Там и переночуем, раз уж в Сент-Джордже нам оказались не рады.

- Вы, кстати, не думаете, что парни из салуна Тедди захотят отквитаться?

- Не думаю, - ответил Рэд, оглянувшись назад. – Уверен.

Продолжение

- Знаешь, в чём проблема с такими, как ты? – наконец, ответил Рэд гнилозубому задире. По его тону я понял, что дело не ограничится словесными колкостями, и на всякий случай уставил руки в пояс, чтобы успеть выхватить оружие. – Ты думаешь, что молчание – это знак согласия. Это беда всех белых.

Глаза Гнилозубого удивлённо сверкнули, а мужчины за столиками переглянулись.

- Ты думаешь, что раз я не отвечаю на твои оскорбления, значит, я боюсь тебя, – продолжал Рэд. - То, что я не хочу вступать в перепалку, ты воспринимаешь как слабость. Едва я вошёл сюда, ты встретил меня, казалось бы, безобидным прозвищем, и тут я, признаюсь, допустил ошибку – я решил не обращать на это внимания. По сути, я простил тебя. Но ты не оценил этого. Ты решил, что можешь перейти от «вождя» к «грёбанному краснокожему». И снова я промолчал, стараясь не обострять ситуацию. И снова ты неправильно меня понял.

- Джентльмены, – произнёс бармен. Оглянувшись, я увидел, что он опустил руку под стойку, где могло храниться что-то повесомее моего кольта. – Не знаю, какая муха между вами пролетела, но уверен, она ждёт вас на улице. В моем заведении я не позволяю дымить порохом. Спешу вас убедить, что если кто-либо из вас захочет погреметь железками, последний выстрел будет за мной.

- Конечно, мистер Теодор. Вы правы, такие дела не решаются под крышей. - обратился Ред к бармену, определив имя того, наверное, по названию салуна «У Тедди» и снова посмотрел на Гнилозубого. – Ну, что прогуляемся, белый мальчик?

Кто-то за столиком возмущённо хмыкнул. Я смотрел на Гнилозубого и понимал, что для него всё кончено. Ему не хватит благоразумия, чтобы отказаться от предложения Рэда. И это не вопрос храбрости – напротив, глаза забияки нервно бегали. Мне приходилось видеть таких, как Гнилозубый. Они есть в каждом кабаке России: напиваются и пристают ко всем подряд, но, лишь дело запахнет жаренным, идут на попятную – и однажды для них настают вот такие моменты. Сейчас Гнилозубому отшутиться не получится, а не принять вызов, считай, расписаться в собственной трусости и быть опозоренным в глазах товарищей. Такое не забывается нигде – ни в России, ни здесь, в Америке.

- Что примолк, белый мальчик? – подливал масла в огонь Рэд. – Или может, ты боишься простыть на улице? Не волнуйся, ты не успеешь заболеть.

- Чёрт побери, Дейви! – воскликнул какой-то мужчина. - Ты же не собираешься это терпеть?

Гнилозубый Дейви бросил раздражённый взгляд на своего товарища.

- Дуэль с краснокожим? – возмутился другой. – Не много ли чести? Оставьте эти нежности европейским бабам. Тедди, - обратился он к бармену. – Позволь мне прихлопнуть чёртова индейца прямо здесь.

- Кажется, я уже всё сказал по поводу пальбы в салуне, Бо, - отозвался тот.

- Тогда я вытащу его на улицу и пристрелю как собаку, - дерзкий ковбой поднялся с места, чтобы осуществить свою задумку.

- Замри! – крикнул я и, быстрым движением опустошив кобуру, направил кольт на Бо.

Тут же я почувствовал, как холодная сталь упёрлась мне в щёку.

- Вы что, мистер, меня не поняли? – услышал я голос хозяина заведения.

Все присутствующие в салуне, включая Дейви, схватились за свои кобуры. Лишь один Рэд даже не шелохнулся, и всё таким же насмешливым взглядом продолжал смотреть на своего обидчика.

- Что, белый мальчик? – произнёс он. – Кажется, ситуация изменилась в лучшую для тебя сторону. Теперь ты можешь спрятаться за спинами своих друзей и остаться в живых. Ну и везунчик же ты!

После столь очевидной провокации исход всей этой истории зависел от Дейви: хватит ли ему смелости, чтобы принять честный бой? Впрочем, для того, чтобы носить оставшуюся жизнь клеймо труса, тоже требуется известная доля сил.

- Я буду ждать тебя снаружи, - процедил сквозь зубы Дейви и медленно побрёл к выходу.

Когда Дейви скрылся за дверями, Рэд пошёл за ним. У порога он обернулся и, задумчиво поглядев на меня, обратился к остальным:

- Уверен, джентльмены, я могу не беспокоиться за мистера, который счёл своим долгом заступиться за меня. Думаю, он не заслужил никаких проблем из-за того, что в споре двух сторон встал на сторону меньшинства.

С этими словами Рэд покинул салун вслед за Дейви.

Продолжение в комментариях

Все дела на работе закончились на час раньше, и ты пошёл со своим коллегами в бар неподалёку. К шести ты уже серьёзно запьянел и заметил обращённый к тебе недвусмысленный взгляд одной из своих сотрудниц. Ты понял, что так она намекает тебе повторить то, что между вами уже было неоднократно. Ты позвонил жене и сказал, что задержишься. Вы с Настей – так её звали – покинули бар друг за другом с промежутком в полчаса, чтобы никто из ваших приятелей ни о чём не догадался. Она ждала тебя у себя дома. По пути ты зашёл в магазин и купил немного спиртного. Ты набрал номер её квартиры на домофоне. Никто долго не отвечал, и ты, уже немного разозлившись, собрался плюнуть на свою затею и поехать домой. Вдруг какой-то мужчина вышел из подъезда и ты смог пройти внутрь. После нескольких тщетных звонков в дверь, ты решил связаться с Настей по сотовому. Она не взяла трубку и ты, подумав, что тебя попросту продинамили, всё-таки отправился домой. Вы с женой поужинали, а потом занимались любовью. На следующий день Настя на работе не появилась. К обеду в твой кабинет зашли люди в форме и попросили тебя проехать с ними.

В квартире Насти обнаружили твои отпечатки. Её сосед подтвердил, что видел тебя входящим в подъезд в тот вечер. Её телефон зафиксировал, что ты ей звонил. Патологоанатом засвидетельствовал, что убитая была на первых сроках беременности. Некоторые женщины из твоей конторы намекнули полицейским, что между тобой и Настей была любовная связь. Потом ты и сам в этом признался, но было уже поздно.

В камере содержалось тридцать шесть заключённых, помимо тебя самого. Ты недолго противостоял своим обидчикам. Ты пролежал в лазарете два месяца. Начальник дал тебе понять, что статистика нарушений режима в руководимом им заведении беспокоит его куда больше, чем твои проблемы. Спустя неделю после возвращения в камеру, ты снова отправился в лазарет, где провёл ещё месяц. Такое случалось ещё дважды. Вернувшись к своим сокамерникам в четвёртый раз, ты даже не сопротивлялся. Ты начал считать дни до освобождения.

Когда оставалось три тысячи шестьдесят восемь дней, тебя навестила твоя жена. Она убедила тебя, что не собирается подавать документы на развод. Перед тем, как ваше последнее свидание окончилось, твоя жена сообщила тебе, что это она убила Настю.

Еще задолго до того, как ты вышел из-за ворот тюрьмы, ты уже знал, к кому отправишься первым делом. Ты немного удивился, узнав, что спустя долгие годы, она не сменила прописку. Зато она совершенно не удивилась, когда ты объявился на пороге её квартиры – вашей с ней квартиры. Пятясь назад по коридору прихожей, она светилась безумной улыбкой. Ты только ещё сильнее разозлился, когда увидел в её руках нож, но даже шага в её сторону не успел сделать, прежде чем она, истошно заорав на весь дом, вонзила лезвие в свою грудь. Когда раздался первый вскрик подтянувшихся на шум соседей, ты уже выбегал из подъезда. На улице ещё не потемнело, когда полицейские нашли тебя. Твоя жена предусмотрительно оставила письмо, в котором призналась в убийстве Насти. В нём же она написала, что ты об этом знаешь.

В камере содержалось двадцать девять человек, помимо тебя самого.
Ты начал разговаривать сам с собой.

Доставая из-за пазухи кусачки, я взглядом примериваю толщину дужки замка. Возиться долго не придётся, я думаю. С улицы доносится шум толпы: кто-то зовёт на помощь, кто-то скандирует односложные лозунги. Мне плевать и на первых, и на вторых. Я никого не собираюсь спасать и никому подпевать тоже не буду. Даже не знаю, кто из людей снаружи вызывает во мне большое презрение. В какой-то момент два голоса в унисон сливаются в крике: «На помощь!» Я, ухмыляясь, думаю, что это могло бы быть самой честной речёвкой на площади. Говорите, слава? А вам нужна эта слава? Нет, ребята, вам нужна помощь. Здорово было бы стать свидетелем подобного. Тысячи людей, выходя на антиправительственный митинг, громко скандируют: «НА-ПО-МОЩЬ! НА-ПО-МОЩЬ!» Но такого вы никогда не увидите. Они будут прикрываться требованиями к тому, чтобы их уважали, чтобы их мнение учитывали, и никогда они честно не признаются: «Нам просто нужно, чтобы пришёл кто-то, кто сделает нашу жизнь лучше. Мы сами не знаем, как это сделать, но поверим любому, даже самому уродливому ублюдку, кто скажет, что он способен сделать наш завтрак, обед и ужин сытнее». Нет, они так никогда не скажут. Впрочем, самые внимательные и так понимают, чего хочет толпа.

Дверь, наконец, со скрипом поддаётся. Я прохожу под самую крышу жилого дома, где уже успели основательно обжиться городские птицы. Ну и вонища же тут! Нравится местным, наверное, жить под кучей говна. Уверен, в здешних квартирах почище будет, а вот во всём доме они прибраться не удосужатся. Как же, это ведь не их собственность – почему они должны следить за порядком? Пусть этим коммунальные службы занимаются. Ну, и как, занимаются? Нихуя. Зато квитанции присылают ежемесячно, точно в срок. Вот такая вот ситуация: одни, повинуясь собственной лени, платят вторым, чтобы те делали то, чего первые делать не хотят. Уф, слишком сложная конструкция для того, чтобы вынести это предложение на обсуждение. Для толпы это не подойдёт, ей надо что-то покороче, одно-два слова, три максимум. Допустим, «Свобода, Равенство, Братство» или «Вся власть Советам».

У небольшого круглого окошка, которое успело основательно запылиться, я прислоняюсь к стене и закуриваю сигарету. Надо бы оглядеться. Не хочу, чтобы кто-то меня заметил. Во всяком случае, раньше времени. Я не боюсь тех, кто нарядившись в форму так же смотрит на толпу через оптический прицел. Если они меня и увидят, подумают, что я один из них. Такой вот разброд в противоборствующих лагерях. Даже детишки, которые гоняют в футбол у себя во дворе, и то поорганизованней будут – без всякой формы, они знают, кто за кого. Вот так вот. Детишки с мячом знают, а взрослые с оружием – нет.

Вроде бы, чисто. Я зажимаю окурок между полом и своим ботинком. Потом, убедившись, что уголёк на конце бычка погас, кладу его в карман. Затем достаю из чехла свою малышку. Если поставить её перпендикулярно земле, она будет мне примерно по локоть. Пройтись по столице в спокойное время с такой штукой, пусть и в рыбацком чехле, я бы не рискнул – слишком приметно. Но сейчас центральные улицы города напоминают место боевых действий. Вообще-то, это и есть место боевых действий, бой-то оппозиции с полицией ведётся нешуточный. Но и тут мнения расходятся: одни называют это так, другие описывают происходящее скромным словом «столкновение» - такая неразбериха! Не знаю, почему последняя мысль меня рассмешила. Неразбериха – весёлое какое-то слово, радостное, словно обозначения для праздника. Для меня это действительно праздник. Уверен, кто-то сейчас, вынося из продуктового магазина ящик водки на глазах у запуганного продавца, думает так же, как я.

Прислоняю винтовку к стене, а сам достаю бинокль. Так, посмотрим. Кто сегодня будет первым? Недавно я понял, что ещё ни разу не стрелял в женщин. Не то, чтобы у меня были на этот счёт какие-то принципы, просто ни разу не доходило до этого. Собственно, было время, когда я вообще в гражданских не стрелял. Но это время давно прошло. Сегодня, пройдёт то время, когда я не стрелял в женщин. Кажется, я нашёл подходящий вариант. Вон та, в розовой ветровке с рукавами по локоть. Нет-нет, она не закатила рукава по локоть, это у её ветровки фасон просто такой. Нет, ну, серьёзно, что это за хрень? Ты пришла сюда покрасоваться, милая, или повоевать – за что ты там воюешь, кстати? За свободу, за независимость иле ещё за какой-нибудь бред, который ты там себе навыдумывала? В любом случае, ты могла одеться соответствующе. Ладно хоть на каблуках не припёрлась. А то что ж? Надо ведь нарядиться. Наверное, жаждешь быть героиней, музой революции. Что ж, я предоставлю тебе такую возможность.

Кладу бинокль на пол и берусь за винтовку. Установив дуло на подоконник, как на штатив, теперь я рассматриваю свою избранницу через оптический прицел. А она ничего. Красивая, я бы даже сказал. Уже представляю, как её фотки будут мелькать на телеканалах и в интернет-порталах. Интервью её родственников: «Она была такой хорошей девушкой» - вот ведь странное дело, стоит человеку только умереть, как он тут же становится таким хорошим. А тут ещё такой повод – ну что вы, жертва режима же, жертва власти, жертва революции! Иначе говоря, козёл отпущения. Нет, ну правда, что эта сучка такого особенного сделала? Просто пришла в людное место? Ах, не побоялась восстать за свои идеалы и пала смертью храбрых! А я так скажу, сдохнуть – дело нехитрое. Пусть даже и за какие-то там идеалы.

Впрочем, никто ещё про эту любительницу розовых шмоток ничего хорошего не сказал, ведь она всё ещё жива. Ну что ж, пора порадовать журналистов подарком в виде, так сказать, информационного повода. Перекрестие прицела установилось как раз на каштановой шевелюре этой несчастной девки. Дыхание у меня ровное, ещё секунду, чуть меньше, указательный палец уже готов привести в действие механизм, который выплюнет из себя стальной кусочек прямо в красивую головку этой глупой девочки – ну, или в глупую головку этой красивой девочки, хе-хе - вот-вот, уже…

ВЫСТРЕЛ!

«Розовая» валится на землю, и я, вздрогнув от неожиданности, машинально вытаскиваю винтовку из окна и прислоняюсь к стене, испуганно дыша. Кто стрелял, чёрт побери?! Особо ни на что не надеясь, я на ощупь проверяю свою винтовку – нет, «розовая» была убита не мной, кто-то меня опередил. Но кто?

Продолжение в комментариях

Случилась эта история лет семь-восемь назад. Я в компании товарищей из института выпивал в квартире Лены, одной из своих одногруппниц. Короче говоря, шла пьянка с привычными атрибутами и признаками: пиво, портвейн, травка, музыка, веселье. Где-то часам к десяти вечера в гости к Лене пожаловала её подруга Света. Ещё совсем недавно эти две девушки вместе учились в школе, но потом выбрали для дальнейшего обучения два разных ВУЗа. Точнее, Лена «выбрала», а Света даже документы никуда подавать не стала – я не совсем понял почему, а сама она мне ничего не сказала. Кстати, разговаривали мы со Светой в тот вечер очень много, и беседа наша, как это часто бывает, привела нас в спальню.

Помню, как следующим утром я сквозь полудрёму слушал, как Света суетливо одевалась, бегая по комнате и приговаривая тихо: «Блять, блять». Представьте, как ведёт себя мужчина, на утро после бурной пьянки обнаруживший в своей постели страшную бабу. Походило на то, что в тот момент этой «страшной бабой» был я – необычное, кстати, ощущение. Потом запиликал Светкин телефон. До сих пор удивляюсь её уверенному тону: «да у Ленки была», «вдвоём посидели», «всё нормально», «телефон на бесшумном», «забыла» - не знаю, поверил ли ей человек на том конце провода. В любом случае, скоро Света ушла, радуясь, наверное, тому, что я не успел «проснуться». «Повезло её парню» - предположил я и, как только дверь за Светкой закрылась, стал сам собираться. В квартире остались только я и собственно сама Лена. От неё-то я и узнал, что звонил Свете не её парень, а её муж, от которого Света год назад даже ребёночка успела заиметь.

В общем обычная история, ничего особенного. Но заканчивая её, я хочу вернуться к описанию того необычного ощущения. Ну, то, что я чувствовал, когда Света спешно убегала из квартиры, как мужик от жабы в своей постели. До сих пор помню, как странно и, кажется, даже немного стыдно было осознавать, что для кого-то я - та грань, ниже которой опуститься уже невозможно. Не знаю, каким образом, но это воспоминание почему-то мне помогает по жизни - мотивирует меня, что ли. Помогает мне не презирать людей. Хотя бы потому что каждый из нас заслуживает презрения. Нет, всё-таки не так – помогает презирать людей, но спокойно, с пониманием и без осуждения. И опять же, потому что каждый из нас заслуживает презрения. Как-то так.

Мне ведь никогда раньше не приходилось убивать, но в тот момент я был полон решимости. Вот ведь как бывает. Прав Сергей, жизнь – забавная штука. Вот только смеяться от её шуток почему-то не хочется. Я вспомнил, как ещё двенадцать часов назад я приближался к стойке бара, расположенного в подвале жилого дома, с соответствующим названием. Шёл с уверенностью, что мне не составит труда убить человека. Человека, с которым я даже не был знаком лично, но был наслышан о нём. Помню, как доставая на ходу пистолет, я продолжал задавать себе вопрос: «Как же этот подонок смог влюбить в себя мою Олю?» - и никак не мог найти ответа.
- Нельзя думать, если собираешься убить человека, - скажет потом Сергей. – Это как при знакомстве с девушкой. Ты просто должен взять и сделать. Начнёшь думать, сразу же станешь нервничать, и тогда ничего уже не выйдет. Просто взял и сделал. Без каких-либо мыслей. Рефлексировать потом будешь.
Помню, пистолет с каждой секундой становился всё тяжелее и тяжелее, а вместе с тем угасала и моя уверенность в себе. Посетители и бармен испуганно замерли в ожидании выстрела. И лишь Сергей, внимательно посмотрев сначала на направленный в него пистолет, а потом на меня, сохранял невозмутимое выражение лица.
- Предохранитель, - коротко бросил он.
- Что? – я даже сразу не понял, о чём речь.
- Ты забыл снять с предохранителя, - пояснил Сергей и, пока я тупо взирал на небольшой металлический язычок над моим большим пальцем, подошёл ко мне ближе и выхватил у меня оружие. – Вот как это делается, - он пару раз для наглядности щёлкнул шепталом.
В тот момент я понял, что в качестве убийцы представляю из себя жалкое зрелище.
– А ты не больно-то в этом разбираешься, да? – подтверждая правоту моей мысли, заметил Сергей.

Скоро мы уже были в каком-то другом баре. Я рассказал Сергею про Олю.
- Она до сих пор не может без слёз о тех временах говорить. Но ты, наверное, об этом и не вспоминал, - озлобленным тоном закончил я.
- Вспоминал. Конечно, вспоминал. Не надо делать меня таким уж плохим человеком.
- А ты кто, хороший? Из-за тех двух абортов, которые ты заставил её сделать, она больше не может иметь детей.
- Давно вы вместе? – невпопад спросил Сергей.
- Какое это имеет значение?
- Просто спросил.
- Три месяца, и что? – с вызовом голосе произнёс я.
- Нет, ничего, - он, казалось, что высчитывал в уме. – Говорю же, просто спросил. Видать, ты её сильно любишь, раз пошёл ради неё на убийство.
- Да, люблю.
- Понимаю, - задумчиво произнёс он.
- Да куда тебе понять, - раздражённо отмахнулся я.
- Короче, слушай меня, - Сергей вдруг сменил расслабленный, отстранённый тон на строгий. – Три года назад я отправился на ночную смену в своём магазине. Моя жена осталась дома одна. Точнее, не совсем одна. Она была на восьмом месяце. На УЗИ нам сказали, что будет девочка. Помню Настя тогда спросила, не расстроился ли я, ведь я хотел мальчика. А я ответил: «Лишь бы ребёнок здоровый родился». Кажется, так принято на такие вопросы отвечать. В любом случае, отцом я так и не стал. Той ночью в нашу квартиру кто-то проник. Забрал деньги, драгоценности какие-то, да и чёрт бы с ними. Позвонили мне соседи часа в три. Сказали, что слышали у нас шум. Сказали, что полицию уже вызвали. Я, естественно, тут же помчался домой. Когда приехал, возле дома уже было полно машин: скорая, менты. Соседи все на улице, лето же было. Я помню, как лицо соседа увидел, сразу же всё понял, но не признавался себе, оставалась надежда. Оставалась, но напрасно. Потом следствие, допросы, осмотры. Я те дни плохо помню. Никакой был. Я раньше думал, что в таких моментах люди и спиваются, но у меня и на это ни сил, ни желания не было. Помню, как-то приятель один мне сказал что-то вроде: «Держись. Жизнь продолжается», - ну, знаешь, банальные слова такие, подбодрить меня, вроде как, хотел. А подумал-подумал и понял, что он прав. Что жизнь продолжается. И что это хуже всего. Да, жизнь продолжается, но мне-то как дальше жить? Что дальше делать? Что, я опять должен встретить какую-то девушку и с ней завести семью, что ли? Завести ребёнка или даже нескольких? И иногда, глядя на них, вспоминать про того, кого потерял. Ты бы захотел так жить? А? Одно из двух: либо навсегда остаёшься в одиночестве, пытаясь забыть старые раны, либо строишь всё заново, пытаясь не вспоминать о прошлом. Забыть или не вспоминать, не велик выбор, да? Ну, или третий вариант: покончить с этим. Покончить с собой, понимаешь, да? Решил, что застрелиться будет самое то. Тем более, что ружьё у меня имелось. В общем, всё подготовил записочку оставил, на диванчик уселся, дуло в рот сунул, да ногой стал курок искать. И в последний момент меня вдруг осенило: «А как же та тварь, что Настю убила? Что с этой мразотой-то будет?». Понимаешь, да? Я до этого момента о мести даже и не вспоминал, а тут вдруг понял, как я мог бы провести остаток дней. И следующие два года я искал того, кто убил мою жену. И я нашёл. Так что понимаешь, да? Наши ситуации в чём-то похожи. И мы могли бы друг другу помочь. Ты – молодой парень. Тебе незачем губить свою жизнь тюремным сроком. Ты поможешь мне разобраться с одним человеком – многого от тебя не потребуется – а я помогу тебе разобраться с другим.
- С каким ещё другим? – не сразу понял я.
- Если ты мне поможешь, тебе не придётся меня убивать. Я сам всё сделаю.

- Я когда выяснил, что он из этого города, сразу понял, что это не просто совпадение, - говорил Сергей, пока мы сидели в машине, ожидая Полякова. Ещё одного человека, которого я не знал лично. Ещё одного человека, о котором я только слышал из чужих уст. Ещё одного человека, которому скоро предстояло умереть. – Собственно, подозрения у меня ещё раньше возникли. Я долго пытался понять, как всё произошло, а когда понял, наконец, нашёл это очень-очень странным. Получалось, что убийца, который проник в мой дом с целью ограбления, почти сразу же нашёл то, что ему нужно, но не ушёл. В первом-то, в принципе, нет ничего подозрительного - мы все ценное на виду хранили, особо не боялись ничего. А вот второе… Ну, зачем, скажи мне, грабителю, если он нашёл деньги, понадобилось идти в спальню к моей жене?
- Может, всё было наоборот? – попытался сообразить я. – Может, он сначала жену твою разбудил, выяснил у неё, где деньги, потом… ну, потом…
- Я понял, - хмуро отозвался Сергей. – А после этого, по-твоему, он забрал деньги и ушёл?
- Ну да.
- Я тоже так думал. Но не сходится. Настя лежала на кровати, когда её обнаружили. Ни следов борьбы, ничего, хотя бы похожего на это. Так что, скорее всего, она умерла, даже не проснувшись. Выстрел и всё. Вот и выходит, что либо он сначала убил её, а потом пошёл за деньгами, либо взял деньги, а потом убил Настю. Я склоняюсь ко второму варианту.
- Почему?
- Соседи слышали шум выстрела. Ты бы как поступил на его месте? Если идёшь на подобное, лучше оставить самые заметные действия на потом. Чтобы…
- Чтобы оставалось больше времени на то, чтобы скрыться, – догадался я.
- Ага, - кивнул Сергей.
- Ты сказал, что этот Поляков из этого города, - напомнил я. – И тебе это тоже странным показалось.
- Об этом потом. Вон он идёт, пригнись на всякий случай.
По проезжей части двора, пьяно пошатываясь, прошёл мужчина и скоро скрылся в одном из подъездов.
- Это точно Поляков? – спросил я.
- Точно. Его я ни с кем не спутаю. За ним, - скомандовав, Сергей собрался выйти из машины, но заметив моё замешательство, закрыл дверь. – Помнишь, уговор? Сначала ты поможешь мне, потом я – тебе. Или ты решил, что справишься без моего участия?
Нет, я бы не справился. А сделать это я должен был. Должен. Обязан. Ради Оли, пусть она сама этого и не хотела. Я не мог её подвести. Но нет, один бы я не справился. Поэтому я пошёл за Сергеем, следуя договорённости, которую мы заключили несколько часов назад недалеко от «Подвала».

Продолжение в комментариях

Благодарю @ozymandia за совет

На днях с недоумением слушал товарища с работы, который, когда рассказывал о юбилейной встрече выпускников их школы, разве что не плевался. Ему не понравилось, что один из его бывших одноклассников, якобы, хвастался своим статусом, престижной работой и накопленным состоянием. В то же время, мой коллега не забыл упомянуть о другом своём однокласснике, который был так называемым нищебродом: «Прикинь, до сих пор нормальной тачки даже не заимел». В общем, зарёкся он, коллега-то мой, ещё хоть раз пойти на подобное мероприятие. А вот я бы с удовольствием встретился со своими школьными товарищами. Уроки, перемены, кто у кого списывал, кто с кем встречался, кто разбил стекло мячом рядом с физкультурным залом, физичка-татарка, которая намеренно говорила «пясисят» вместо «пятьдесят» - нам было бы, о чём вспомнить. О приятном. Да вот беда, я почти уверен, что в определённый момент возникнет за праздничным столом неловкая пауза. Каким-нибудь путём наш разговор обязательно приведёт наши воспоминания к одному человеку – Лёше Грачёву. Кто-нибудь скажет что-нибудь вроде: «Жаль, что с Лёхой так получилось». Вот тут-то мы все и примолкнем смущённо. Конечно, потом кто-нибудь произнесёт: «Да, жаль» - и беседа вернётся в прежнее весёлое русло. Но только я не хочу переживать этот момент, эту паузу, не хочу при этом присутствовать. «Лёха» – мы и не называли-то его так. Грач, Птаха, Пернатый – как угодно, только не по имени.
Меня перевели в ту школу в восьмом классе - мама хотела, чтобы я учился в гимназии. Помню, лишь зайдя в класс, я сразу заметил Грача. Лицо мне его знакомым показалось. Чуть позже я понял, где я мог его видеть. Грач жил со мной почти в одном дворе. Представляете, мы с ним прожили по соседству около десяти лет, а я даже не знал, как его зовут. Более того, даже наши отцы были знакомы. Оказалось, папа Грача - бывший то ли мент, то ли военный – работал в охранной конторе, и они с моим батей пару раз пересекались через коллег.
- Дурной мужик, - отрекомендовал мой батя Грачёва-старшего. – Вроде тихий такой, спокойный. А чуть лишних рюмах переберёт, так давай по столу кулаком стучать: «Да, я то, да я сё! Дурной, в общем».
Потом-то я, конечно, чаще стал Грача примечать на районе, но он почти не общался со сверстниками. Всё своё время он посвящал учёбе. Готовился к карьере то ли экономиста, то ли юриста. В восьмом классе, вы можете в это поверить? Понятно, конечно, что тут не обошлось без родительского влияния. Грач был самым старшим в моём новом классе. Мне сказали, так вышло, потому что он остался в первом классе на второй год.
- Насколько нужно быть тупым, чтобы не пройти во второй класс? – помню, удивился я.
- Да он не тупой, просто мама его на этом настояла, - объяснила мне Лидка Шепелева. – У него там сколько-то троек было, вот она и попросила директрису, чтоб Грачу дали повторить пройденный курс.
- И смотри, - встрял Алик в разговор. - помогло ему. Он у нас теперь отличник, на медаль идёт, - издевательски протянул он и бросил в Грача скомканный лист бумаги. – Эй, Грач, уже осень, к зиме готов? Скоро на юг лететь пора будет.
Бумажка, пролетев по дуге, угодила Грачу прямо в голову, но тот даже не повернулся в нашу сторону. Перед ним на парте лежал учебник по русскому языку.
- Готовится, - прокомментировал Алик. – Небось, боится параграф важный забыть. Вот тебе и отличник, Лидка. Зубрила он. Тупой зубрила.
Услышав последнюю фразу, Грач заёрзал на стуле.
К слову о русском языке, учительница, нам его преподававшая, мне не понравилась почти сразу. Нет, с русским-то вроде ещё ничего, но, как это обычно и бывает в школах, по совместительству она вела у нас литературу. Она принадлежала к тому типу учителей, которые сначала спросят у тебя, что автор имел в виду в своём рассказе, а потом объяснят, почему ты неправ. Да и ещё любила она вслух сравнивать учеников из разных классов, наподобие: «Ну, что ж вы бестолковые такие! Вот в Б-классе ребята сходу ответили. А вы?» Некоторые ребята из «Б» признались мне, что такие же фразочки она запускала и на их уроках, только в противоположном ключе: «Ой, устала я от вас бездельников. Вот у меня следующий урок с А-шками, хоть там отдохну». Наверное, так она развивала среди нас дух соперничества. В любом случае, я был рад, когда в десятом классе ей на смену пришёл Андрей Анатольевич. Мужчина чуть старше тридцати лет, зато успел даже в столице поработать, человек добродушный, к нам относился как к равным, совсем нетипичный педагог был. С него-то, пожалуй, и начались перемены в жизни Грача.
- Лёша, - как-то обратился к Грачу Андрей Анатольевич, листая наши сочинения по чеховскому «Человеку в футляре». – ну, что у тебя всё так строго и сухо? Ну, неужели это тот, язык которым ты и изъясняешься? Неужели Беликов совсем никакого сочувствия у тебя не вызывает? Никаких эмоций?
Грач что-то промычал в ответ по поводу того, что он изучил не одну статью серьёзных литературных критиков.
- Да причём тут эти критики? – улыбнулся Андрей Анатольевич. – Нет, это, конечно, хорошо, что ты настолько тщательно подходишь к делу. Но всё-таки, нам интересно узнать лично твоё мнение.
По классу пронеслись смешки, а Алик не постеснялся заметить вслух:
- Да, Грач, нам очень интересно твоё мнение.
- Ну-ну, Горбатенко, - посмотрел на Алика Андрей Анатольевич. – Ты думаешь, у тебя лучше? Нет, ну, ты хотя бы своими мыслями поделился.
Учитель порылся недолго в наших работах и, выудив из кипы нужный лист, прочёл вслух:
- «Беликов – типичный неудачник, который свои комплексы пытается решить запретами и ограничениям для всех».
- А что не так? – удивился Алик.
- Да вроде бы всё и так. Но как-то ты однобоко к вопросу подходишь. Судишь о Беликове со стороны общества. А ведь ты находишься вне конфликта и можешь посмотреть на ситуацию с обеих сторон. Между прочим, так же, как и сам автор. Попробуй на секунду представить себя на месте Беликова.
- Вот ещё, ещё лохом себя представлять, - усмехнулся Алик и класс почти хором засмеялся.
- Ну-ну, - призвал нас к спокойствию Андрей Анатольевич. – Неужели вы думаете, что Антон Павлович согласился бы с вами, если бы вы назвали героя его рассказа лохом? Вы думаете, Чехов к Беликову так относился? Думаете, он его осуждал?
- Мне кажется, - вдруг подал голос Грач. – Беликов стал жертвой собственной правильности. Его воспитали так. Сказали, что и есть правила, и что надо их соблюдать. Общественные правила. Общепринятые правила. Только вот не все относятся к ним серьёзно. Ну, не так, как Беликов. Все в те времена говорили, как подобает вести себя в обществе: это прилично, то неприлично. Но люди в основном проще к этому относились. А вот Беликов возвёл эти правила в ранг строгих законов и соблюдал их неукоснительно.
- Неукоснительно, - передразнил Алик, но его никто не услышал, внимание всего остального класса было приковано к Грачу.
- Наверное, от того ему так плохо и стало, - продолжал тот. – что мир для него перевернулся, всё в нём казалось ему неправильным. Все говорили одно, а делали другое. И только один Беликов действовал в соответствии со своими словами.
Думаю, не я один тогда понял, что наш Грач, возможно, и был тем самым Беликовым. Теперь пришло время мне удивляться самому себе. За два года, что я провёл с Грачом в одном классе, только в тот день я впервые осознал, что он такой же человек, как и мы. Такой же юноша, как я, Алик или Ромка Костров. Только совсем без друзей.
Как-то раз Андрей Анатольевич предложил нам на уроке разобрать тексты песен популярной музыки. Кто что предлагал: и «вирусы», и «демы», и «руки вверх». Когда Грач рассказывал нам о своём видении текстов группы «Кино», я слушал, что называется, затаив дыхание. Кажется, остальные тоже прониклись, потому что на следующий день все на переменах обсуждали недавно открывшийся нам мир рок-музыки. Андрей Анатольевич ещё не раз давал нам подобные задания, и мы рассказывали на уроках ему про разные группы, в том числе и про реп-исполнителей. Мы не стеснялись рассказывать ему о наших увлечениях, а Грач, кажется, так и вообще увидел в учителе личного наставника. Грач менялся на глазах, становясь всё открытее и раскрепощёнее. Помню, с каким трудом я сдержал усмешку, когда он спросил меня:
- Как думаешь, если я Лиду куда-нибудь приглашу, она не откажется?
Видя его смущение, я даже посочувствовал бедолаге. Любому было ясно, что Шепелева, первая красавица класса, на Грача подобного рода внимания не обратит. Не помню, что я наплёл, стараясь пощадить его чувства. Возможно, зря я не сказал ему всё как есть – стоило, пожалуй, что называется, рубануть правду матку, чтоб потом не было так больно.
Как я уже сказал, Андрей Анатольевич стал любимцем всех учеников, и, понятное дело, это понравилось не всем. Педсовет не одобрял его либеральных отношений с нами, но по существу ему никто ничего предъявить ему не мог. Как-то занося в учительскую журнал, я подслушал разговор физички и химички.
- Нет, его-то, конечно, всё устраивает, - сказала одна из них. – Они ни на его уроках посторонними делами не занимаются.
- Ага, - соглашалась с коллегой вторая. – Передо мной тут недавно Анисимов из «Б» оправдывался, что домашнюю работу неаккуратно выполнил, потому что торопился. Я него спрашиваю: «А чего ж ты торопился». А он мне: «Я доклад по литературе готовил». Ты представляешь, доклад по литературе для него важнее?
В тот же день я рассказал об этом случае одноклассникам. «Завидуют», - решили мы единодушно. Скоро об этом, конечно, стало известно и другим ученикам, а от них «эхом» донеслось и до учителей. Это, естественно, последним любви к Андрею Анатольевичу не добавило. По правде говоря, физичка была права – мы настолько увлеклись уроками Андрея Анатольевича, что на остальные предметы стали обращать чуть меньше внимания, но на общие результаты это особо не влияло. Когда мы только перешли в одиннадцатый класс, члены педсовета, наконец, нашли, за что зацепиться.

Продолжение в коммментариях