denisslavin

Вместо вступления

В любой истории есть начало и конец, завязка и развязка, вопрос и ответ. В моей истории – тоже. «Что ты собираешься делать?» - однажды прозвучало в моей голове. О том, что я сделал, я и собираюсь рассказать. Но прежде я бы хотел заинтересовать вас, чтобы вы прочли этот текст до самой его последней строчки. Я знаю, как у вас мало времени (на самом деле, у вас его гораздо больше, чем вы привыкли думать); знаю, как много у вас дел (с этим ситуация обратная); в мире столько интересного, что вы не хотели бы тратить свою жизнь на что-то, что вас разочарует (а это уже чистая правда) – поэтому я собираюсь разбавить вступление интригующей сценой. К такому приёму нередко прибегают режиссёры кинофильмов. Почти сразу после начальных титров на экране вы увидите нечто сногсшибательное. К примеру, в одном из моих любимых фильмов - «Казино» Мартина Скорсезе - главный герой садится в машину, после чего та взрывается. Вас это впечатлило? Вам интересно, что произошло? Вам интересно, почему? Садитесь поудобнее, сейчас мистер Скорсезе устами персонажа Роберта де Ниро ответит на все ваши вопросы. Я называю такой трюк пощёчиной. Вроде как: «Зыыыыыыыынь! – вы потираете щёку, ушибленную звонкой оплеухой. – Эй, приготовься! Включайся! Будь внимателен! Не упусти ни одной детали! Сейчас будет кое-что интересное!» И вот вам моя «пощёчина».

- Что ты делаешь?! Что ты делаешь?! – взвыл Гриша, когда я разгонял УАЗ-469 с открытым верхом в сторону его дома. Полагаю, он и без моего ответа догадывался о моих намерениях, и всё-таки я не удержался:
- Разношу ваше логово к чертям собачьим! И потом буду возвращаться сюда в одно и то же число каждого года, чтобы помочиться на ваши могилы!
В то же время я глянул в зеркало заднего вида. Увидев в отражении пару своих глаз, я подивился, сколько было в них того, что я мог бы назвать весёлой злобой. Не отрицаю, мне было страшно, очень страшно, но именно это чувство, наполнившее меня от низа живота до самого горла, заставляло вдавливать педаль газа до самого пола. Страх был настолько силён, что заставлял меня думать о том, что я родился только для того, чтобы умереть в день, когда внедорожник на полном ходу войдёт в стену небольшого деревянного дома. Я надеялся лишь на то, что убью достаточно тварей, чтобы те, кому повезёт остаться в живых, запомнят меня надолго.
- Если выживешь! – проорал Гриша.
- И если у вас будут могилы, - с улыбкой ответил я.
Уверенность – это я видел в собственных глазах. Теперь я знал, чего мне не хватало раньше, в моей прежней жизни. Машина приближалась к стене.

Ну, как вам? Сейчас будет кое-что интересное.

Глава 1

Я помню день, когда решил поменяться. Если кто и мог бы посмотреть на меня со стороны тогдашнего и нынешнего, то вряд ли бы он заметил существенные изменения. Может быть, добавилось морщин на лбу, рядом с глазами, и на уголках губ. Лоб тоже постарел, конечно, но не столь сильно – три полоски, выделявшиеся на нём, когда я хмурился в задумчивости, появились ещё, наверное, с тех, пор, как я сдавал вступительные экзамены в институт. К слову об этом, экзамены я тогда провалил, притом с треском. Когда у меня спрашивают, какой балл у меня был по физике, я отвечаю, что уже и не помню. Но откровенно говоря, он был столь унизительно низок, что подобный результат не забудет даже такой тупица, как я. С чем-чем, а с памятью у меня проблем не было.

Допустим, я отчётливо помню, как Витя Заварзин в мае 2002 года, когда его школьная футбольная команда проигрывала нашей со счётом четыре-пять, принял мяч у борта коробки – мы играли на хоккейной площадке – и на большой, поразительной для его возраста скорости, приблизился к воротам и мощно пробил в дальнюю «девятку». По ходу он обвёл троих защитников, последний из которых растянулся на асфальте после неудачной попытки отбора. Кровь алой струйкой бежала из его колена. Из моего колена. Было так больно, что я с трудом сдерживал слёзы, а Витя (морду оскалившегося волчонка, изображённого на его футболке, я словно и сейчас вижу) с улыбкой принимал поздравления от товарищей.
Чуть позже, месяца через два, эта же футболка с уже потёршимся принтом обагрилась кровью самого Вити. На этот раз ему не удалось обойти меня – споткнувшись о выставленную мною ногу, он вошел в землю лицом. Кровь на лице Вити – кровь на волчонке. Кажется, мои извинения прозвучали достаточно искренне.

Я помню, что в 2004 пачка синего «L&M» стоила 26 рублей, потому что тогда же, в 2004, Саша Куликов не стал вступать в перепалку с огромным типом, который лез вне очереди к прилавку. Вместо этого, Саша покорно пропустил нахала и, пока тот расплачивался за две бутылки «Балтики №9» и золотую «Яву» - общий счёт в 57 рублей 60 копеек высветился зелёными цифрами на кассовом аппарате, - схватил его за волосы на затылке и с размаху ударил о навесной стенд с сигаретами над продавщицей. Самое большое кровяное пятно расположилось как раз рядом с ценником на «L&M».
- Пусть ублюдок будет готов к тому, что в следующий раз ему не повезёт с принципиальными лохами, если он посмеет грубить, - ответил Саша на моё замечание о том, что удар в спину не входит в арсенал «нормальных пацанов».
Тот же Саша потом обиженно сокрушался по поводу того, что его избивали сразу трое ребят, которым он попытался продать лишь две трети от обещанного грамма гашиша за те же деньги.
«Тебе не повезло нарваться на беспринципных лохов», - эта невысказанная мысль засела в моей голове так прочно, что я до сих пор помню, с какой интонацией собирался её произнести.

Ни Вити Заварзина, ни Саши Куликова в живых уже нет. О дальнейшей судьбе второго можно догадаться по тому, что я уже поведал. Парень считал себя хитрее, чем был на самом деле. Не знаю, разубедил ли его в этом удар арматуры по голове. Первый же, Заварзин, нашёл похожую смерть, но несколько иным путём. Он действительно отлично играл в футбол и занимался в секции местечкового футбольного клуба. Но ему не суждено было выйти на поле в качестве профессионала. На одном из медосмотров выявились его проблемы со здоровьем. Его история, возможно, закончилась бы иначе, если бы с самого детства Витя не мечтал о карьере спортсмена. Футбольный мяч и бутсы уступили место куреву и водке, а тренировки – походам в рюмочную. В подворотне рядом с одним из таких заведений Витю и порезали насмерть за неосторожно сказанное слово.

С 99% уверенностью можно говорить, что я повторил бы участь своих приятелей, в той или иной степени, если бы однажды не принял решение, о котором уже говорил: я решил поменяться. Две красные гвоздики за 50 рублей на могиле Вити Заварзина: утоляя жажду развлечений спиртным, бойся захлебнуться. Две за 70 на могиле Саши Куликова: быстрые деньги, полученные с наркоторговли, быстры настолько, что иной раз можно не успеть их потратить. Про покойников принято либо говорить хорошо, либо и вовсе не говорить. Будь родственники Саши и Вити объективны, для похвалы хватило бы пять-десять минут, после которых на поминках царило бы молчание. Несколько забавная могла бы получиться картина: у гроба стоят скорбящие, но не могут произнести ни слова, потому как сказать о покойном ничего хорошего не способны – вот что я называю «гробовым молчанием». По моему скромному мнению, уж лучше так, чем выслушивать откровенную чепуху.

Он рос таким хорошим мальчиком. (Нет, он рос просто ужасным мальчиком. Однажды он накинул на собаку пропитанное бензином полотенце и поджёг его).
Он был таким отзывчивым, таким добрым. (В школе он настолько увлёкся травлей одноклассника, что чуть было не довёл его до самоубийства).
Таким честным. (Э-э, нет, он был плутоватым мошенником. Иначе бы он сейчас не лежал здесь с серо-зеленоватым лицом).
Он мог бы сделать столько хорошего. (Его образ жизни говорит о том, что он мог бы стать причиной гибели кого-нибудь другого).
Мы все его любили. (Не, не думаю. Количество людей, которые его любили, даже близко не стоит с количеством людей, которые его знали).
Мы всегда будем помнить его. (Что, даже когда в туалете будете сидеть?)

Самым неприятным зрелищем на обоих похоронах были дружки погибших. Какие приятели могли быть у алкоголика? Какие – у мелкого наркоторговца? Многие не постеснялись напиться на поминках, некоторые успели сделать это до них, а два-три человека решили скрасить панихиду употреблением наркотиков. И были ещё такие, как я, те, кто неожиданно для самого себя осознал, жизнь – отстой; смена опрокинутых стаканов с водкой и высранной-выблеванной еды; дешёвого, едкого курева и провонявшей от него одежды; рож собутыльников-дилеров и баб, каждая следующая из которых страшнее предыдущей. Жизнь – это разбитые надежды, неоправданные ожидания, нереализованные амбиции и неиспользованные возможности. Череда разочарований, самое главное из которых заключается в том, что мир не настолько ужасен, чтобы захотеть умереть – вот что такое жизнь, и я могу сделать её чуть лучше для себя. Признаться откровенно, осознал я это, предварительно надышавшись дымом марихуаны. Но тем твёрже стало моё убеждение в необходимости перемен.

Продолжение в комментариях

В нашем посёлке происходило всякое: пожары, драки, ограбления, аварии – случались даже убийства. Обычно это так или иначе было связано с алкоголем. К примеру, Колька Смирнов – оцените, мужику пятьдесят три года, но у нас его Николаем Ивановичем не называл, пожалуй, никто – напился как-то, что и уснул с сигаретой на кровати, а потом мутными глазами смотрел, как пламя пожирает его дом. Потом местные, в том числе и я, помогли ему заново отстроить жильё. И что вы думаете? Кольку жизнь ничему не научила – в следующий раз мужики его вынести из горящего дома не успели. Ситуация, можно сказать, банальная. Вот ещё однажды Катя, жена Вити Коршунова, на сторону ходить начала. Муж-то её прознал про это, да и порешил любовников, накачавшись водкой предварительно. Всё-таки это дело требует известной доли храбрости. Или глупости. Разумному человеку тяжело другого, как какую-нибудь корову на куски топором разделить. Алкоголь притупляет чувство страха. Короче говоря, такая вот семейная сцена с громким финалом. Я оттуда уехать хотел, наверное, с тех самых пор, как себя в зеркале узнавать начал. Понимал, что ничего хорошего меня там не ждёт. А слушая воспоминания матери об отце, лишь убеждался в своём мнении. Он умер, когда мне было полтора года. По дороге из магазина. В наш посёлок в тот день вернулся после отсидки Женя Крючков. Семь лет в тюрьме любого заставят смотреть на мир по-особенному. Не знаю уж, какой там, возле магазина, диалог состоялся, прежде чем Крючков нашёл достаточно весомый повод, чтобы всадить другому человеку нож под рёбра. Говорят, Женя сигаретку попросил, а мой папа, ни сигарету, ни рюмку в руки в жизни не бравший, ему отказал.
- Мне всё равно было, кого убивать, - передал мне слова Крючкова наш участковый.

Я полагаю, нет смысла говорить, что и в тот раз без водки не обошлось. «А как по-другому выход на волю отметить?» - так, наверное, размышляли члены обширного семейства Крючковых. Скорее всего, они таким вопросом вообще не задавались.
У Жени было двое младших братьев – Сергей и Миша. Первый тоже умудрился отмотать срок, второму это предстояло. Сергей был женат на девушке по имени Юля, которая родила ему троих ребятишек. Белобрысые, как и все Крючковы-мужчины, с голубыми, будто стеклянными, глазами, широкоротые и толстогубые, скуластые и с тонкими аккуратными носами - стоит признать, мальчишки росли красавцами. Но повзрослев, думал я, они утратят своё детское обаяние. Зубы начнут крошиться от местной воды, лица заплывут от водки и сигарет, а мозги затвердеют от весьма своеобразного воспитания. Юля надеялась, что сможет гордиться сыновьями, но, пожалуй, просчиталась с выбором супруга. Она и сам это понимала подсознательно – нет-нет, да и проскользнёт в её словах что-то отчаянное. Так звучит голос того, чьим мечтам не суждено сбыться.
Глядя на мальчиков, я не сомневался, что они повторят участь своего отца, а может быть, даже и старшего дяди. Может быть, мне не повезёт, и один их младшей троицы Крючковых однажды зарежет меня возле магазина ради денег на сигареты и бутылку. Может быть, не повезёт кому-то другому. В любом случае, я должен был уезжать из посёлка. Но до недавних событий я этого сделать не смог, и у этого было две причины.

Первая – мама. Оставшись с маленьким ребёнком на руках, эта женщина не утратила достоинства, не сломалась, не опустилась. Вплоть до моего шестнадцатилетия она взяла на себя обязанности в доме. Стоит отметить одну немаловажную деталь: до гибели папы, мама ограничивалась должностью преподавателя по русскому языку и литературе в школе. Нетрудно представить, как низко мог пасть её авторитет в глазах учеников, когда они видели её со шваброй в руках в той же школе, в магазине или в местной администрации. Но этого не случилось – твёрдый характер, и при этом совсем незлобный, характер сделал мою мать в глазах жителей чуть ли не святой. А уж я-то её просто боготворил. Она, работая на износ, обеспечивала нашу маленькую семью всем необходимым, а оставшиеся силы вкладывала в моё образование. Внимательно следя за моей успеваемостью в школе, она самостоятельно проводила со мной занятия по ряду дисциплин и постепенно приучала к труду. К двенадцати годам наш скромный огород был на мне. В четырнадцать я устроился помощником к дяде Вове, который на своём грузовике помогал с перевозками местным жителям. В пятнадцать лет я самостоятельно – ну, систематически меня инструктировал всё тот же дядя Вова – я, наконец, построил баню, первые брёвна которой почти полтора десятка лет до этого заложил мой отец. В шестнадцать я научился управлять грузовиком и дядя Вова доверил мне работать одному. Большую часть прибыли он, конечно же, оставлял себе, но без дела он заскучал и быстро начал спиваться. За каких-то полгода крепкий, сильный мужик превратился в сгорбленного забулдыгу. На свои и мамины сбережения я выкупил у него машину за всего-то девяносто тысяч рублей. Впрочем, мои траты скоро окупились, а полученная дядей Вовой сумма столь же скоро испарились. Но иногда я всё-таки подбрасывал ему деньжат. До самой его смерти. Хороший был мужик - жаль, испортился.
В армию я не пошёл. Здоровье матери к тому времени подорвалось. Не резко, но по общим симптомам было очевидно, что для неё это начало конца. Частые простуды, боли в спине, в ногах, мигрени – она таяла, и своей седой лысеющей головой напоминал истёршийся кусок мела. В какой-то момент она перестала выходить на работу, потом – из двора, ещё чуть позже – из дома, а однажды утром она и вовсе не поднялась с кровати. Она смогла уйти быстро и тихо, словно, выполнив главную в своей жизни задачу, даже своей смертью не желала создавать мне хлопот. Я бы мог сказать, что свой двадцать пятый день рождения я праздновал в одиночестве, но по правде говоря, я не праздновал вовсе.
И тогда, когда я освободился от необходимости пребывать в посёлке, появилась вторая причина, по которой я не смог уехать.

Продолжение в комментариях

Если верить библии, давным-давно существовал некий человек по имени Ной. Жил себе спокойно, ничем особенным не отличался, работал, как и все, ел-пил, чудес не творил и вдруг, на тебе, заявляет: «Быть скоро потопу». Да не простому, а таких масштабов, что всем придёт ай-ай-ай. Люди такие: «О чём ты, старик? На небе ни облачка». А он им: «Мне так бог сказал».
- Бог? А-а-а, - растерянно протянули люди. – Ну, ну… ну, понятно, чё уж там, ты это, давай выздоравливай.

Нет, ну серьёзно. Лично я не готов сегодня, в 2014 году, доверять метеорологам, которые обещают дождь назавтра. И уж тем более, я бы не поверил им, если бы их прогнозы звучали примерно так:
«Доброе утро, уважаемые телезрители. Пока вы собираетесь на работу, я коротко сообщу вам о предстоящей погоде. В Красноярске выпадет снег, в Сызрани – дожди, в Москве – деньги, а в Петербурге – Акопян. Мне так бог сказал. И ещё, курс доллара обещает повыситься. Это сообщение из тех же источников».

Ведь по сути, все эти прогнозисты – названные пророки. А я, кажется, знаю, как убедиться в истинности пророчества. Подождать, и стать свидетелем события. Или его отсутствия. Попробую объяснить на спортивном примере.
До начала игр российской сборной на ЧМ2014 прогнозы наших аналитиков звучали примерно так: «Мы попали в лёгкую группу, обязательно пройдём дальше».
После первого игры – «ничья в первом матче – неплохой результат».
После второй - «шансы ещё остались».
После третьей – «ну, вот как-то так… а чего мы собственно ждали? Команда-то у нас никакая».
Первых три сообщения – прогнозы, и они полны надежды на лучшее.

Есть и обратный пример: зимняя олимпиада нынешнего года и предварительные фотоотчёты, полные пораженческих настроений перед проведением игр. И всё не готово, и не достроено, а если достроено, то тяп-ляп, и денег столько потрачено, а всё равно не хватает, и мы проиграем, и это будет позор, и прочее-прочее-прочее.
И эта надежда на худшее не оправдалась.

В обоих случаях незримо чувствуется политическое влияние. Исходя из этого, я позволю себе сказать следующее: новость, подкреплённая надеждой, пусть даже искренней, является пропагандой. Я не доверяю пропаганде, будь то даже пропаганда здорового образа жизни или пропаганда бежать в другой угол загона.

Ной, вроде как, в большую политику не лез. Предполагаю, что он не агитировал людей голосовать за него угрозой потопа. Наверное, он действительно верил в то, что с ним говорил бог. Но и это заставляет меня усомниться в его здравомыслии. Я по себе сужу. Вот я бы очень сильно обеспокоился, если бы со мной заговорил бог. Если бы я и решился рассказать об этом кому, то только психиатру. Но во времена Ноя психиатров не было. А не помешали бы, так, наверное, думали люди. А потом стояли по горло в воде и грустно глядели на отплывающий ковчег: «Блиииииин, чувак-то прав оказался».
Окажись я вместе с этими несчастными, я бы разозлился. Почему это придурок начал трещать о боге?! Бог ему, видишь ли, сказал! Ну, конечно, я ему не поверил! Почему он чем-то более серьёзным не обосновал свои доводы?! Мог бы хотя бы сказать, что это по телевизору сказали. Или что в интернете сказали. Или что у него родственник в Донецке живёт. И в Киеве - тоже.

Хотя, пожалуй, и эти два «говорящих с людьми бога» себя тоже уже дискредитировали: и телевизор, и интернет. Настолько, что я уже попросту не понимаю, откуда мне узнавать о событиях, происходящих в мире. От тех, кого знаю лично. Родственники и друзья - за достоверность их источников я могу ручаться. Я ведь им доверяю. Я им верю. И если кто из них начнёт подолгу смотреть в небо, ждать дождя, длящегося несколько лет, и увлечётся кораблестроением, я не выдам их санитарам.
Не выдам, потому что люблю. Потому что лучше утонуть с теми, кого любишь, чем плыть на ковчеге со всякими тварями.
У меня – всё. Спасибо за внимание.

Ей повезло встретить его. Праздновали День Города, и она возвращалась домой из центра города на метро. Какой-то парень, пытаясь завязать знакомство, подарил ей воздушный шарик. Шарик она взяла, представилась, но составить компанию молодому отказалась. А на эскалаторе услышала приятный мужской голос.
- Девушка, давайте я возьму у вас шарик, и тогда он будет мешать человеку позади меня.

Она обернулась и увидела перед собой его. От стоял на движущихся ступеньках, чуть отклонившись назад, чтобы шарик не бился ему в лицо. Так они и встретились. Красивый и умный, он просто не мог не покорить её своим обаянием. В тот вечер он проводил её до дома, и провожал каждый следующий до тех пор, пока они не стали жить вместе.

Она готовилась к интернатуре, он уже два года трудился рекламном агентстве. Каждый вечер, поужинав после работы, они отправлялись гулять по городу. Казалось, он знал всё о тех местах. В честь кого названа та или иная улица, или станция метро, или парк, когда построили здание театра, и кто реставрировал его после пожара в прошлом веке, что символизировали непонятные на первый взгляд памятники - она внимательно слушала. Стараясь не показаться ему глупой пустышкой, она делилась всем, что только знала о своей страсти, о медицине – и он слушал внимательно. Они так много говорили. Так много секретов они рассказали друг другу, так много тайн. Делились своими мечтами. А вернувшись домой, любили друг друга.

Постепенно прогулки сменились домашними посиделками. Виды города уступили место кинофильмам. К удовольствию обоих, она не любила романтические комедии, а он не фанател от боевиков с Сигалом и Норрисом. Иногда он ложилась, кладя голову ей на колени, и она вслух читала ему рассказы Бунина. В другие дни он включал музыку, и они целовались под голоса Джагера, Пейджа и Нины Симоне.

Конечно, их привычное времяпровождение медленно нарушалось, менялось, и не в лучшую сторону. Работы у обоих становилось всё больше, а свободного времени – меньше. Всё, что они успевали сделать, вернувшись домой, это плюхнуться в кровать и уснуть. Но они всё ещё просыпались вместе.

Однажды он сообщил, что на следующий день ему необходимо отправиться в другой город. «Не расстраивайся, малышка, - сказал он. – Это всего на один день».
Но именно на этот день у неё был запланирован выходной.
И у него – тоже.
И они должны были вместе провести этот день.
И они уже купили билеты в кино.
И он должен был предупредить её заранее.
И он просто не хочет проводить с ней время.
И они слишком отдалились друг от друга.
И он не любит её больше…
Она заплакала. Он обнял её и сказал, что позвонит шефу и попросит его перенести командировку на следующий день. «Только если меня уволят, виновата будешь ты», - улыбнулся он.
Его, конечно, не уволили. И следующий день они провели вместе. Как она и хотела. Но не так, как хотела. Они шли по городу, и он почти молчал, и она почти молчала. Фильм в кинотеатре не понравился им обоим. Счёт в ресторане оказался слишком большим, ради той кухни и обслуживания. А таксист заблудился, когда вёз их до дома.
«Мы впервые вернулись домой на такси», - сказала она, пока они укладывались спать.

Утром он уехал. Она не пошла на работу, сказалась больной. Кинула музыку, что он любил, на плеер и отправилась на прогулку. Как когда-то раньше, но уже одна. Она заскучала так сильно, что пожалела о глупой сцене, устроенной ей накануне. За что было корить его, ведь это всего лишь работа? Всего лишь на один день?
Она всё испортила. Эта мысль подсказала ей вернуться домой. Поскорее, на метро.
Она обомлела, увидев на эскалаторе его в обнимку с другой девушкой. У станции она ещё долго стояла, не веря собственным глазам, пытаясь переубедить себя.

Из дома она позвонила подруге, договорившись пожить у той пару дней, собрала вещи, написала ему объяснительную записку, положила её на комод возле двери, да так и замерла у порога. Чуть позже она снова позвонила подруге и сказала, что не приедет, вернула вещи на свои места, уничтожила записку, умылась, включила какой-то фильм и легла в кровать. Прежде чем уснуть, она вдруг подумала о том, что на этот раз ей снова повезло встретить его в метро. А ему – нет.

Она встречалась с моим другом. Недолго – около полугода, не больше. Я не видел необходимости в том, чтобы прекратить с ним общение на этот период, и мы продолжали видеться почти каждый вечер. И с ней - тоже. Мне нравилось любоваться её красотой, нравился её смех, нравилось задумчивое выражение, которое принимало её лицо, когда она узнавала что-то новое или необычное. Я рад был удивлять её шутками и рассказами. Он ни о чём не догадывался – да и не мог, ведь и сам я до конца не осознавал, как сильно влечёт меня к его девушке.

Расстались они внезапно. Он позвонил мне и пригласил в бар. Его печаль казалась мне несерьёзной, неискренней, в ней больше было демонстративной позы, чем естественных переживаний. Может быть, так он пытался скрыть свои истинные чувства. И всё же, выпив прилично, мою компанию он покинул в сопровождении новой пассии, а я отправился домой.

Она ждала меня у подъезда. Едва глянув в её лицо, я понял, зачем она пришла. Как понял и то, что не смогу отвергнуть её. Сейчас мне кажется, что мы шли до моей квартиры, не проронив ни слова, но в действительности звучали какие-то тихие фразы, смысл и значение которых я забыл, пожалуй, навсегда. Чувствовалась неловкость положения, и глупая, дурацкая стеснительность заставила меня пригласить внезапную гостью на кухню, а не в зал. Мы выпили по бокалу дешёвого приторного вина, по счастливой случайности хранившееся в буфете. Она сама взяла меня за руку и провела в спальню.

Утром позвонил он. Я гадал, знает ли, с кем я провёл ночь, мой друг, пока он хвастался очередной победой на любовном фронте. Даже будь я уверен в том, что признание не ранило бы его, я не решился бы рассказать ему о своей.

Вечером она снова ждала меня у подъезда. И следующим – снова. И следующим. И следующим. И следующим. И следующим. Это продолжалось до тех пор, пока мне не пришлось покинуть город на несколько дней, о чём я, конечно же, предупредил её. Вернувшись, я захотел порадовать её сюрпризом после тягот, пусть и недолгой разлуки. Недалеко от частного дома, в котором она жила, я купил букет жёлтых хризантем и надеялся, что мой утренний визит не покажется ей невежливым. Она открыла не сразу и выглядела заспанной, но, когда я вручил ей цветы, улыбнулась. Я и сегодня отчётливо помню её лицо в тот миг. Казалось, никто и никогда, ни до, ни после, не был так же сильно рад видеть меня. Весь тот день я пробыл у неё.

Мы продолжали встречаться, скрывая от окружающих романтическую сторону наших отношений. Иной раз нам приходилось столкнуться на глазах у друзей, её или моих. Тогда мы лишь коротко обменивались приветствиями, никак себя не выдавая, и это делало ожидание ночи ещё нестерпимее. Дни тянулись удручающе медленно – порой стрелки часов застывали на циферблате - но каждый из них заканчивался тем, что или я наведывался к ней, или она, как и впервые, ждала меня у дома.

К сожалению, наш роман был прерван через каких-то пять недель, так и оставшись тайной для общих знакомых. Не думаю, что мог бы объяснить причины столь скорого расставания – всё просто закончилось, так она сказала, и я вынужден был покорно принять это. Я достойно держался, пока не понял, что считаю время, проведённое без неё. Один день, два дня, три дня, четыре, пять… Телефон стал мне ненавистным врагом. Я постоянно ждал, когда он разразится мелодией, и ничто не било по моему самолюбию больнее, чем другой - не тот, что въелся в память - номер на дисплее. Разве что обречённые на неудачу попытки позвонить самому. Она не брала трубку, и я благодарен ей за это. Хандру я лечил алкоголем и новыми связями.

Через пару лет нас свела случайная встреча. Какой-то клуб, она с подругами, я с приятелями, несколько крепких коктейлей, сотни воспоминаний, один медленный танец – и мы оказались у неё дома. Утром меня разбудил настойчивый писк домофона. Она сказала, что её парень вернулся с вахты и мне стоит убраться незаметно. Под настойчивый грохот двери я быстро оделся и ушёл через задний двор. А она, впустив своего ухажёра, наверное, выглядела заспанной и улыбнулась подаренным ей цветам.

Игорь Никишин потерял всё. Почти всё. Да и те крохи, что остались, та малая сумма, обещали скоро закончиться. С деньгами всегда так: говорят, сначала они заканчивают начинаться, а потом начинают заканчиваться. Никишин это прекрасно понимал – первую стадию он уже прошёл - и потому пытался сообразить, как остаться на плаву, как не оказаться на улице. А ведь совсем недавно дела у него шли превосходно. Магазин одежды в торговом центре, точки с разливным пивом в нескольких районах и бар – последнее было особенно обидно потерять. Собственно говоря, именно эта, осуществлённая пару лет назад, мечта и привела Никишина к краху. А ведь его предупреждали, как тяжело управлять развлекательными заведениями в небольших городах.

Первая проблема – наём охранников. Это, если не рассматривать уже саму необходимость в охране. А таковая необходимость имеется – пьяный народ охоч до драк, потому во всех заведениях и нужны крепкие ребята, которые способны убедительно объяснить чрезмерно выпившему посетителю, что ему пора домой, а иногда и вовсе не пустить человека внутрь. В городе со стотысячным населением найти троих-четверых амбалов не трудно. Но в городе со стотысячным населением, где все, так или иначе, знакомы, найти того, кто не будет закрывать глаза на выходки своих друзей, весьма проблематично. Никишин поступил так же, как и многие другие до него – привозил охранников из соседнего города. Те быстро осваивались, обзаводились знакомствами и начинали проявлять лояльность по отношению к ряду посетителей. Приходилось нанимать новых – такая вот текучка кадров.

Вторая проблема – члены мэрии, сотрудники милиции, налоговой и прочих служб. А если быть точным, их сынки. Пьяный угар мажоров не мог остановить даже сам Никишин, оправданно полагая, что это повлечёт за собой серьёзные последствия. И всё-таки однажды Игорь не сдержался. Накачанного ромом, виски и абсентом – наверняка, и без наркотиков не обошлось – восемнадцатилетнего оболтуса выбросили из бара по приказу Никишина, как последнего забулдыгу.

Специфика стычек с представителями власти такова, что если ты обидел одного из них, будешь иметь дело со всеми. Одна проверка сменялась другой, полгода – столько понадобилось им, чтобы вынудить Никишина закрыть бар. Ещё столько же – чтобы отнять у него магазины и ларьки. И это Игорь ещё легко отделался, дело могло и до тюрьмы довести. Милосердие Никишин заслужил, лично извинившись перед мажором и его отцом.

- А что ты хотел? – разводил руками его приятели. – Это Россия.
Но выживать как-то надо было, и у Никишина созрел план, помочь в осуществлении которого мог только один человек – Скрыльников Михаил.

Папа у Миши был военным, поэтому Скрыльниковы нередко переезжали из города в город, а Миша так же часто менял школы. К восьмому классу он зачислился в ту, где учился Игорь. Миша, вопреки – а может быть, и благодаря - суровому воспитанию отца, обладал характером застенчивым и робким, а потому быстро стал объектом травли со стороны подростков. За четыре года, до самого одиннадцатого класса, Игорь стал, пожалуй, единственным, кто не вытер о Мишу ноги, и тот был за это особо благодарен. После школы Миша поступил в какой-то московский экономический ВУЗ, да так и остался в столице. На десятилетний юбилей со дня окончания школы Скрыльников прибыл на шикарном авто и сорил деньгами. Это произвело впечатление на всех, кроме Игоря.
- Ну, что, закрыл гештальт? – с ухмылкой поинтересовался он у Миши, когда они остались в ресторане вдвоём.
- В каком смысле? – захмелевшими глазами огляделся Скрыльников. Пить он не умел совершенно.
- Да ладно тебе, - отмахнулся Игорь. – Будто не понимаешь.
- Не понимаю.
- Ты думал, фантиками здесь всех закидаешь, и всё? Все твои обиды за испорченное детство развеются? Все твои страхи, комплексы, а? Думал, купить уважение тех, кто тебя не уважал раньше? Херня всё это. Максимум, чего ты добился – это их зависть.
Миша посерьёзнел, собрался, на миг сделался грозным, но тут же сник.
- Твоя правда, - устало выдохнул он.
После разговора по душам выяснилось, что Миша действительно добился серьёзного финансового благополучия. Впрочем, о своём способе заработка он отделывался пространными фразами – всё, что Игорь понял, Миша «считал» деньги серьёзных людей. Распрощались они лучшими друзьями, но с тех пор лишь обменивались телефонными звонками.

И теперь, пребывая в отчаянном положении, Никишин отправился в Москву. Предварительно он подготовил всю необходимую документацию.
Скрыльников обрадовано принял гостя. После бутылки коньяка перешли к разговорам о делах.
- Сколько? – спросил Миша, выслушав план товарища.
Никишин назвал сумму. От удивления Скрыльников даже присвистнул.
- Лихо начинаешь, - растерянно произнёс он.
- Я всё рассчитал, через полгода пойдёт прибыль, ещё через три-четыре ты объёшь вложения, а потом…
- Ясно-ясно-ясно, - скороговоркой выпалил Скрыльников. Кажется, он даже протрезвел немного.
- Ну, что скажешь? – после продолжительной паузы подал голос Никишин. – Поможешь мне?
Скрыльников задумчиво вздохнул.
- У меня сейчас нет таких денег.
- А когда будут?
- Ну-у, - Скрыльников шумно выдохнул. – Не скоро, я думаю, очень нескоро.
- Чёрт. Я не могу так долго ждать.
- Сейчас таких денег у меня нет, - повторил Миша. - Но они есть у моего хо… у тех, на кого я работаю.
- И?
- И я вправе ими распоряжаться.
- И? Ты вложишься в моё дело или нет?
Скрыльников отпил из стакана, и ответил:
- Да.
Деньги Никишин получил на следующий день. Налом.
- Никакого договора, никаких переводов, - предупредил Скрыльников. – Возвращать будешь так же.
- Давай я хоть расписку оставлю.
- Игорь, дружище, – улыбнулся Миша. – Тем, кому принадлежат эти деньги, не нужны никакие расписки. Им достаточно моего слова, – после этих слов у Никишина похолодело в животе. – И потом, я тебе доверяю, – а после этих сжалось сердце.
- Не сомневайся, у меня всё получится.
- Если бы сомневался, я тебе этих денег никогда бы не дал. Если ты не сможешь их вернуть, и я не смогу их вернуть. И тогда мне – конец.
- Всё будет нормально, Миш, - поспешил сказать Игорь, видя, что Скрыльников от волнения может передумать.

Они попрощались, договорившись встретиться вечером, но больше никогда не виделись. Никишин отправился в банк, где, проигнорировав инструкции Миши, перевёл всю выданную ему сумму на заранее открытый счёт, и в тот же день, двадцать девятого июня девяносто четвёртого года, покинул страну по поддельным документам.