a.snigir

Леголас пишет Эру: сегодня сияющий день,
мир так юн и прекрасен, от счастья свербит под коленкой.
ниспошли мне врагов, приключений и кашу без пенки,
сонный полдень, хорошую книжку, зеленую тень,
и напевы ручья - в гриву леса сапфировой лентой
заплетенного кем-то, и дрожь стрекозы на листе.

Леголас пишет Эру: сегодня я весел и пьян,
я не буду просить, принцу эльфов просить не пристало...
но меня гложет боль, тоньше волоса, злее кинжала,
боль со мной говорит, как опасный и страшный смутьян:
почему я так мало умею и сделал так мало?
если в мире изъян, это значит, что в каждом изъян?

Леголас пишет Эру: куда утекают года?
мой ручей пересох, в горле тоже отчаянно сухо.
паутина дрожит, слабо бьется несчастная муха,
день становится смутен и кажется черной вода.
я зову, но в ответ, разумеется, хрипло и глухо
откликается эхо. тревожно гудят провода.

Леголас пишет Эру: зачем это мир искажен?
дай мне знак, дай мне смысл, я пойму, я читаю по птицам,
как по буквам на небе, что мне не дано возвратиться,
что никто не воротится прежним, что мост подожжен,
и завесе пора наконец навсегда опуститься,
глупо лестнице в небо граничить с жилым этажом.

Леголас пишет Эру: не надо, я знаю ответ.
разорвалось, где тонко. где хрупко - со звоном разбилось.
корабли отправляются в смерть. эвтаназия, милость?
нет блаженной земли, и тебя, разумеется, нет.

улыбается и, будто с ним ничего не случилось,
отпускает последнюю птицу в холодный рассвет.

МКБ-10 (с)

Один мой друг подбирает бездомных кошек,
Несёт их домой, отмывает, ласкает, кормит.
Они у него в квартире пускают корни:
Любой подходящий ящичек, коврик, ковшик,
Конечно, уже оккупирован, не осталось
Такого угла, где не жили бы эти черти.
Мой друг говорит, они спасают от смерти.
Я молча включаю скепсис, киваю, скалюсь.

Он тратит все деньги на корм и лекарства кошкам,
И я удивляюсь, как он ещё сам не съеден.
Он дарит котят прохожим, друзьям, соседям.
Мне тоже всучил какого-то хромоножку
С ободранным ухом и золотыми глазами,
Тогда ещё умещавшегося в ладони…

Я, кстати, заботливый сын и почетный донор,
Я честно тружусь, не пью, возвращаю займы.
Но все эти ценные качества бесполезны,
Они не идут в зачет, ничего не стоят,
Когда по ночам за окнами кто-то стонет,
И в пении проводов слышен посвист лезвий,
Когда потолок опускается, тьмы бездонней,
И смерть затекает в стоки, сочится в щели,
Когда она садится на край постели
И гладит меня по щеке ледяной ладонью,
Всё тело сводит, к нёбу язык припаян,
Смотрю ей в глаза, не могу отвести взгляда.

Мой кот Хромоножка подходит, ложится рядом.
Она отступает.

Дана Сидерос

Ученик колдуна
изящным движением
превращает бутылку в розу.
Обещание превращает в угрозу.
Рыхлый сухой верлибр
в опасно ритмичную прозу.
Идущего превращает в бегущего,
бегущего — в лежащего стонущего.
Это простая магия —
ничего стоящего.

Сам колдун превращает
молчание-золото
в свинцовые слитки воя.
Растворяется в красном дыму
на глазах конвоя.
Умеет, к примеру, мёртвое
превращать обратно в живое,
возвращать через Лету в лето,
без паромщика, вброд,
но магический кодекс гласит:
можно только наоборот.

Или вот дурак
стучит варёным яйцом по столу,
чистит, разламывает, находит иглу.
Так приходит конец
вселенскому злу.
Само яйцо, между прочим,
он съест потом, посолив.
Дурак раздражающе весел,
удачлив, нелеп, болтлив.
Даже сидя по пояс в трясине,
не хандрит, не скорбит ни о ком.
Если я когда-нибудь вырасту —
вот бы стать дураком.

Чтобы двигаться, как дурак,
не петляя, не семеня.
Выйти в город за страхом с утра,
всё продать — купить семена.
Уложить их дремать пока
в колыбель горшка
и нанять им няньку, прибывшую издалека:
будет петь им песни в тоске
на своём родном языке.
Как пробьётся цветочек аленький —
срезать,
смять,
сварить в молоке.

Чья-то боль уйдёт в облака
от волшебного молока.
Я же снова пойду за страхом —
подманивать, выкликать —
подающий большие надежды
ученик дурака.

Дана Сидерос