Гробик на колёсиках
В доме, где поселилась тишина, стало слишком громко. Особенно для семилетнего Артема. Сначала умер хомячок, потом папа ушел к тете Люде из соседнего подъезда, а потом и мама перестала выходить из своей комнаты. Тишина в квартире была липкой и тяжелой, как мокрое одеяло.
Именно тогда у Артема начала болеть рука. Не сильно, а так — ныла косточка, будто в ней застряла чужая сосулька. А однажды вечером, когда он лежал на старом персидском ковре в гостиной и разглядывал узоры, рука засветилась. Слабый, фосфоресцирующий зеленоватый свет пробивался из-под кожи у него на запястье. Он тряс ею, тер о пыльные завитки ковра, но свет лишь усиливался, становясь ярче с каждым вечером.
В первую ночь он проснулся ровно в три. Его разбудил тихий, мерный скрип. Из-под кровати, из темноты, медленно выкатился гробик на колесиках. Он был маленький, аккуратный, словно сработанный для куклы, и сделан из темного, почти черного дерева. Крышка его была приоткрыта, а внутри лежала бархатная подушечка. Гробик подкатился к ковру, где спящий Артем выбросил свою светящуюся руку, и замер. Простоял так минуту, а потом так же бесшумно откатился обратно под кровать.
Утром Артем решил, что это был сон. Страшный, очень реальный, но сон.
На вторую ночь все повторилось. Ровно в три скрипнуло колесо. Гробик выкатился, подъехал к светящемуся пятну на ковре, где лежала рука Артема, и на этот раз крышка его медленно, с тихим стоном, приоткрылась чуть шире. Изнутри пахнуло холодной землей и старыми досками. Артем, зарывшись лицом в подушку, боялся пошевелиться, чувствуя, как ледяной воздух от той шкатулки ползет по его спине. Гробик снова уехал.
На третью ночь Артем не спал. Он сидел, обняв колени, и с ужасом смотрел на светящееся запястье. Оно горело теперь как яркий светлячок, освещая причудливых птиц и цветы на ковре. Он знал, что придет.
И он пришел.
Скрип был тише,почти ласковый. Гробик выкатился из-под кровати и плавно подъехал к нему. На этот раз крышка откинулась полностью, и Артем увидел, что бархатная подушечка внутри была не пустой. На ней лежала маленькая, желтая от времени кость. Палец. Детский палец.
И тогда Артем все понял. Это был обмен. Гробик приезжал за своим. За тем, что светилось у него в руке — за его косточкой.
Он попытался отдернуть руку, но не смог. Она будто приросла к ковру, тяжелая и не своя. А гробик стоял и ждал. Молчаливое, терпеливое ожидание было страшнее любого звука.
И вдруг свет на его запястье погас. И в тот же мих из темноты под кроватью послышалось тихое, сухое щелканье — будто ломают спичку. А потом — легкий, костяной стук.
Гробик медленно покатился назад. Но прежде чем скрыться в тени, он на мгновение остановился. И Артему показалось, что в его черной глубине что-то шевельнулось. Что-то маленькое и недоделанное ждало там свою очередь.
С тех пор рука у Артема больше не светилась. Но теперь по ночам он просыпался от другого звука. От тихого, мерного постукивания. Будто кто-то маленький и нетерпеливый катал по полу под его кроватью игрушечную тележку, собирая свой пазл. И ждал, когда в Артеме снова что-нибудь заболит.
