Miamoto1710



Летом 1980 года в Советском Союзе проходили Одимпийские игры.
Первые в социалистической стране и первые в Восточной Европе.
Несмотря на бойкот Олимпиады многими странами из-за ввода наших войск в Афганистан, ожидалось массовое прибытие иностранных граждан.
Чтобы оградить чистые души Советских граждан от тлетворного влияния Запада, руководство страны порекомендовало всем не особо занятым на производстве свалить из Москвы. Во избежание ненужных и вредных контактов.
У нас во дворе поползли слухи о черных машинах с надписью ССД, что означало: «Смерть Советским детям», об иностранцах раздающих жвачку с ядом внутри, и джинсы, в швы которых вшиты отравленные иглы.
В общем я не расстроился, когда родители отправили меня, бабушку и дедушку на вторую половину лета в деревню.
В деревне было три улицы, пруд, лес и велосипед. Что еще требовалось мальчику шести лет?
Целыми днями в компании таких же сосланных детей мы болтались неизвестно где, возвращаясь лишь вечером.
Однажды вечером я вернулся домой. Все было как обычно: бабушка на кухне второй или третий раз разогревала ужин, потому что меня носит неизвестно где и я не могу вернуться вовремя, как нормальный ребенок, а не как божеское наказание, дедушка сидел перед маленьким хрипящем в агонии телевизором «Юность», пытаясь смотреть Олимпиаду.
Я разбил идиллию вопросом: «бабушка и дедушка, что такое хуильник?»
Все замерло. Даже телевизор перестал хрипеть.
Бабушка посмотрела на дедушку взглядом полным плохих последствий и спросила чем вызван вопрос?
Дедушка зашевелился на стуле, делая вид, что решил выйти в палисадник покурить, но бабушка плавно сместилась к двери, отрезая путь отхода, и он обреченно затих.
Я честно признался, что сейчас на улице видел бабу Клаву, она шла и громко кричала: Хуильник, Хуильник, Хуильник,Хуильник.
Без остановки.
Бабушка выдохнула, дедушка и телевизор ожили.
Оказалось, что так звали собачку бабы Клавы. Эта собачка уходила из дома каждое утро, а баба Клава каждый вечер ходила по деревне и звала его по имени. И ничего такого.
Я потом видел этого Хуильника. Имя подходило ему как влитое.
Прошло много лет. Я поступил в университет на философский факультет.
Одним зимним вечером в библиотеке первого гуманитарного корпуса МГУ я продирался сквозь дебри теории экзистенции Кьеркегора, который совершенно некстати, по моему мнению, спорил с Гегелем, усложняя жизнь многим поколениям студентов.
Я как раз читал про причины возникновения и способы преодоления экзистенциального кризиса, вызванного потерей смысла жизни и невозможностью выразить себя.
Вдруг мне вспомнилась баба Клава с ее Хуильником.
Зачем каждый вечер она ходила по улицам искать собачку, которая всю жизнь прожила в этой деревне и прекрасно знала дорогу домой?
Думаю, баба Клава пыталась справиться с кризисом, выбора между свободой и ответственностью, посредством публичного выражения своих чувств.
Ну, или просто высказывала свое отношение к жизни.
Теперь я не уверен, что собачку звали Хуильник.

Младшему сыну было одиннадцать месяцев, когда он умудрился стукнуть сам себя по голове деревянной погремушкой и попасть по этому поводу в больницу.
Жена, естественно вместе с ним.
Я оказался один на один со старшим сыном, которому было два года.
Тогда я впервые осознал смысл фразы: «В критической ситуации вы не подниметесь до уровня своих ожиданий, а опуститесь до уровня своей подготовки.»
Оказалось что «знать как варить детскую кашу» и «варить детскую кашу» - это вообще разные вещи.
У меня хорошо получалось засыпать, когда я укладывал его спать.
Все остальное получалось крайне плохо.
Понятно, что через три дня такой жизни я был слегка не в себе.
Поэтому не сразу понял, что хотела от меня жена, когда она позвонила из больницы и попросила привезти ей тряпку, ведро и средство для мытья полов.
Я на всякий случай переспросил.
Она сказала, что нужно именно это, так как завтра ее очередь мыть полы в отделении. Медсестры утверждают, что это работа уборщиц, а уборщиц нет, и поэтому по странной медицинской логике, полы в отделении моют мамочки детей, которые там лежат. Ничего страшного тут нет, утверждали они, никто не развалится, а спорить и жаловаться бесполезно, потому что они тут начальство, а главврачу все равно.
Я в тот момент не мог оценивать реальность адекватно, так как пытался приготовить суп-пюре из брокколи, поэтому сделал то что мог. Позвонил маме и попросил ее отвезти жене все необходимое для мытья пола.
В отличие от меня, мама была полна нормальности, она дважды уточнила что нужно отвезти и почему. Мама сказала, что все решит и я успокоился.
Мама не стала ничего покупать. Она поехала сразу к главврачу больницы, они были давно знакомы, как позже стало известно. Вдвоем они пришли в отделение, где мама сказала старшей медсестре, что она пришла мыть полы, вместо своей невестки, которая тут лежит с сыном, так как ее очередь.
Предано глядя в глаза главврача старшая медсестра сказала, что не понимает о чем речь. Они, медсестры все тут моют сами, несмотря на отсутствие уборщиц и постоянные переработки. И как вообще кто-то мог подумать, что они, медицинские специалисты могут заставлять пациентов мыть полы! Это просто уму непостижимо, скорее всего их просто не так поняли.
Главврач сказал, что раз так, то это видимо досадное недоразумение и он зря сюда пришел. Помолчал секунду и добавил, что если он придет сюда из-за недопонимания еще раз, то они знают, чем все закончится.
Они знали. Они очень хорошо его знали, поэтому больше никто из пациентов отделения полы не мыл.
Во всяком случае, пока моя жена была там.

Помощнику товарища городского головы небольшого уездного города в самом центре Нижегородской губернии коллежскому секретарю Роману Аполлинарьевичу Пулькину нездоровилось. Еще бы: сначала Святки, затем Рождество, а следом и Новый год. Праздничные ужины и обеды, в кругу семьи, визиты к родственникам и знакомым слились в нескончаемый поток сменяемых друг друга блюд и напитков разной степени крепости.
И вдруг в один миг все закончилось и нужно снова деловитой рысцой семенить на службу в городскую управу, с самого утра.
Такие перемены не могли благотворно сказаться на здоровье Романа Аполлинарьевича. Голова болела, руки противно дрожали, в животе наблюдалось эдакое подозрительное волнение, но долг превыше всего и он выпив жалкий стакан чаю вместо, ставшего привычным за эти дни праздничного завтрака, отправился в присутствие. На службу.
Должность его вроде бы небольшая, да и чин так себе, коллежский секретарь, это вообще что? Вроде плюнуть и растереть, однако, будучи помщником товарища, то есть заместителя, городского головы, стал Роман Аполлинарьевич вхож так сказать «в сферы» и со временем научился извлекать некие невинные, но приятные выгоды от своего положения.
Город словно специально сразу же после праздников завалило снегом и пробираясь по заметенным улицам до здания градоначальства, чувствовал он себя словно в нехоженом лесу.
Сразу же по прибытии на службу отправился доложиться начальству.
Стоя в кабинете своего начальника коллежского асессора Никифора Валериановича Семенюка тучного благообразного мужчины и глядя несколько в сторону, дабы не смущать начальство остаточными ароматами праздников, Роман Аполлинарьевич доложился о прибытии и готовности немедленно приступить к своим обязанностям. Он после этих слов попытался молодецки щелкнуть каблуками, запутался в ногах, но схватившись рукой за спину стула устоял.
Начальник в свою очередь ничего не заметил, так как разговаривал с подчиненным сидя за большим письменным столом и глядя перед собой на чернильный прибор.
Он двигал по столу какие-то бумаги, сопел, вздыхал и наконец, явно собравшись с силами исторг из себя поручение.
Оказалось, что в городе выпало слишком много снега. Дворников не хватает, их и до снегопада было немного, а нынче не все еще от праздников очнулись, а тут пришли выборные люди от торговой палаты, артели извозчиков и прочей общественности и требуют объяснений и уборки снега.
В общем Роману Аполлинарьевичу поручается от лица градоначальства выйти к пришедшим, успокоить, пообещать, приободрить, и так далее. Главное, чтобы ушли, а там дальше разберемся.
В большой приемной градоначальника действительно стояли решительной толпой люди в количестве примерно полутора десятков человек.
Роман Аполлинарьевич знал их всех. Самые богатые, а значит лучшие люди города, как назло.
Они заметили его, и без лишних слов изложили суть дела. Они как допропорядочные граждане города регулярно и в срок платят все городские сборы, включая сборы за стоянки извозчиков и торговые места на рынке и на каждой улице, и так далее. Так почему же городская администрация со своей стороны не обеспечивает своевременную и надлежащую уборку снега, который мешает всем им заниматься своими делами?
Роман Аполлинарьевич все еще не до конца пришел в себя. Он и сам не знал, почему вдруг вместо того, чтобы сказать то, что он заготовил в уме, он широко улыбнулся, развел руки и сказал что-то вроде того, что означенные господа, вместо того, чтобы жаловаться, могли бы организовать своих служащих и родственников, взять лопаты и почистить город от снега вместе с дворниками, это и на свежем воздухе полезный моцион и в целом борьба с ленью.
Ему никто не ответил. Все повернулись и молча вышли.
Он сидел в своем маленьком кабинете и сквозь тяжелую послепраздничную пелену в голове, пытался размышлять. Вроде бы он все сделал правильно. Никто не возмущался и все ушли. Но что-то было не то. Или ему просто мерещится. Он вдруг вспомнил как говорила его бабка: «блазнится».
Без стука открылась дверь и в его кабинет вошла молодая дама в странном, словно с исторического бала наряде. Не дожидаясь приглашения, она села на стул и стала молча смотреть на Романа Аполлинарьевича.
Он под ее взглядом заерзал на стуле и немного нервно спросил, что ей угодно?
- Не узнаешь? – тяжелым, совершенно не вязавшимся с ее внешностью голосом спросила дама.
Он вдруг понял, что не может говорить и только покачал головой.
Дама двумя руками сняла свою голову с плеч и поставила ее на стол перед окостеневшим Романом Аполлинарьевичем.
- А теперь узнаешь ? – спросила голова со стола.
От ужаса он не мог даже покачать головой, только смотрел на сидящее перед ним безголовое женское тело.
- Я королева Мария Антуанетта – сказала голова, она видимо убедилась, что диалог не выстраивается – я королева Франции, бывшая конечно – голова горько усмехнулась – и я гляжу ты у нас шутник. Шутить любишь с народишком? Это правильно. я вот тоже любила пошутить. Нет, про пирожные вместо хлеба это вранье конечно, не говорила я такого никогда, но кому какое дело, когда тебя за твои шутки взяли под белы рученьки и на эшафот. И ходи теперь как хочешь. Без головы – Она посмотрела на него в ожидании хоть какой-нибудь реакции.
Он сидел и не мог дышать. Воздух в легких заканчивался, а вдохнуть не было никакой возможности. Все тело свело мышечной судорогой. Понимая, что задыхается, он забился в судороге и проснулся.
Роман Аполлинарьевич сидел на своей кровати у себя дома. Рядом привычно сопела жена. Он тяжело и неуклюже поднялся и на негнущихся ногах, путаясь в полах ночной сорочки подошел к окну. За окном в предутренней мгле одинокий дворник стоял, опираясь на лопату и слегка покачиваясь.
- Приснится же такое – с облегчением подумал Роман Аполлинарьевич – ничего, у нас не Франция, у нас народ смирный и никаких вольтерьянств с якобинствами ему не надобно.
Он еще постоял, прислонившись лбом к холодному стеклу, успокаиваясь, затем облегченно залез под перину и счастливо засопел в тон своей дражайшей супруге.

Второе образование я получал экстерном, поэтому в институте появлялся только на экзаменах.
В тот день сдавал семейное право. С трудом нашел нужную аудиторию. Перед ней хаотично стояла кучка студентов, по виду первокурсников, судорожно пытающихся вспомнить билеты.
Я уточнил у них: здесь ли принимают экзамены?
А тебе зачем?-спросили они.
Тоже экзамен сдать-вежливо ответил я.
За нами будешь-определили мне место первокурсники и вновь погрузились в пучину знаний.
Один юноша постоянно ходил по коридору и повторял как заведенный: РСФСР, РСФСР, РСФСР, что это такое?
Я догадался, что он не псих, и скорее всего они сдают теорию государства и права. Минут через пять мне надоело слушать про РСФСР, я дождался, когда он проходил мимо меня и отчетливо сказал: РСФСР это Российская Советская Федеративная Социалистическая Республика.
Он замер, недоверчиво посмотрел на меня и спросил: А ты откуда это знаешь?
Я ответил, что я там жил. Он все еще недоверчиво глядя на меня уточнил, где же это находится.
Я сказал, что находилось это здесь, только раньше, во времена Советского Союза.
Он несколько секунд молчал, взгляд его изменился.
Таким взглядом смотрят на старых лошадей и собачек, так смотрят, когда уступают место в транспорте пожилым людям, инвалидам и беременным женщинам.
Он сглотнул и вежливо сказал: Вам наверно тяжело здесь стоять, проходите без очереди.
Мне было 35 лет, но я не стал спорить. В старости есть свои плюсы.