Продолжение автобиографического сериала про излечение от юношеского максимализма.
Знаю, что затянул с продолжением, мягко говоря. Но, как-бы это сказать.. не всегда есть возможность сесть, погрузиться в прошлое и изложить воспоминания так, чтобы это было хоть как-то читабельно. Но буквально вчера я ездил туда, где провел самые худшие пол года своей жизни. Никогда не думал, что увижу вновь это место, но посмотрел в щелочку забора на ту самую казарму, и почувствовал сколько во мне таилось ненависти к этому месту. К прапору и командиру роты, к тем, кто делал всё, чтобы превратить в кошмар мою жизнь. А потом как-то понял, что я сам пришел сюда. Пусть по глупости, незнанию и детству, но сам. И вот, я поделал дела, за которыми приехал в Волгоград и решил дописать следующую часть моих впечатлений, раз уж первая и вторая вызвали интерес.
Вот и наступил Новый Год. К этому дню я успел со всеми перезнакомиться и даже запомнил человек пять поименно, а еще научился мотать портянки, подшивать воротничек и очень быстро одеваться и раздеваться. Все ребята были.. как бы это правильно сказать.. очень разными. По- разному разговаривали, кто-то О-кал, кто-то А-кал, по-разному ругались матом, кто-то болтал без умолку, другие же все время молчали.
Говорят же: "люди - стадные животные". И так как друг-друга мы не знали толком, то стали сбиваться в кучки по территориальным параметрам. У кого не было сослуживца из одного города, примыкал к тому, кто с этой же области.. Со Ставрополья я был один во всей роте. Поэтому дружил с башкиром Дамиром, которого все за огненно-рыжую шевелюру и характерный смех прозвали Тигрой , и Лёхой со смешной фамилией Хренов.
После вечерней поверки из учебного класса мы вытащили парты на взлетку и поставили их в длинну. Получился большой, длинный стол. На столы поставили газировку, печенье и конфеты. Сервировали стол из "зарплат", которые должны были получить те ребята, приехавшие еще до меня. Зарплата рядового была 36 рублей. Но то время, пока я был в учебке, никаких денег не видел, как и все мои сослуживцы.
Мы все по команде сели за стол. На каждого хватило по полкружки газировки, два печенья и три конфеты. С телевизора пела Валерия в красивом платье: " ..мы разошлись как в море корабли", потом президент сказал какой трудный был год, мы три раза крикнули ура и легли спать.
Я долго не мог уснуть. Пялился в потолок и думал о том, как здорово трескать мандарины, оливье, и даже гадкую заливную рыбу. О том, что там, где-то далеко дома, мои друзья сейчас гуляют, пускают салюты и поздравляют друг-друга с Новым Годом.. Все ценности подросткового возраста сразу испарились - не хотелось галдежа и гусарской бравады. Хотелось запаха бенгальских огней и новогодней ёлки в маленькой, но уютной квартире родителей.
Конечно, армию я представлял себе совсем другой. Да, я слышал о дедовщине, портянках и сапогах, о том, что автомат Калашникова можно научиться собирать и разбирать с закрытыми глазами. Но я ничегошеньки про нее не знал. Поэтому постараюсь свои открытия передать списком.
Одежда
По прибытию в часть, всю гражданскую одежду забрали. Всю. Трусы и носки тоже. Можно было договориться о том, чтобы отправить ее посылкой домой, но этого никто не делал, ибо договариваться стоило денег. Мне выдали "аисты" - белые хлопковые кальсоны и рубаху без воротника, пару зимних портянок, новые сапоги, два ремня - один для штанов, второй со звездой, шапку, форму и шинель. Форму мы называли "стекляшкой". Видимо, из-за какого-то специального покрытия она аж блестела, и была первое время жутко не удобна. Шинель и сохранение тепла - это несовместимые вещи. В ней было холодно, она продувалась всеми ветрами, если попадал в ней под дождь, она впитывала в себя ровно столько воды, чтобы начать весить полтонны. А если по расписанию в это время был марш-бросок, или физическая подготовка то помимо дополнительного веса, мы о нее натирали себе плечи и руки Шинель изначально выдали без пуговиц. Голую. Пуговицы тоже выдали, и на пол дня я превратился в швею. Блестящие золотые пуговицы надо было пришить так, чтобы потом их никогда не потерять, ибо раздобыть их было почти невозможно.
А еще всё своё имущество кроме "аистов" надо было подписать определенным образом и в определенном месте. Для этого в мыльницу насыпали немного хлорки и добавляли воды так, чтобы получить кашицу, в которую потом макали спичку и аккуратно выводили: "4 рота Фамилия Имя Отчество" на шинели, шапке, трехпалых рукавицах, сапогах, форме, и даже на ремнях и тапках.
В одежде иногда заводились БТРы. Первые полгода я про них только слышал, а когда переехал в "войска", познакомился лично. Блоха трикотажная (отсюда и появилась созвучная армейская аббривиатура БТР) - омерзительные маленькие полупрозрачные жучки, которые жили во швах одежды. Их не трудно было заметить, но замечали лишь тогда, когда их становилось много. Они жили исключительно в нательном белье, а питались исключительно кожей солдата. Каждую субботу был банный день - строем и с песней мы шли в баню, сжимая в руках мыло, полотенце и тапочки. Солдатская баня - это здание на территории воинской части, иногда совмещннное с котельной. Там я раздевался до гола, вешал верхнюю одежду в шкафчик и кидал аисты в общую кучу. Сама баня представляла из себя зал с душевыми лейками и бетонными скамьями, на которых стояли кривые жестянные тазы. Из душа лился кипяток. Леек было мало, поэтому набирали тазы, так и мылись. На помывку нам давали пять минут. Солдатское мыло такое, что я думаю, одного куска бы хватило на все два года, что я служил. Мылилось оно кое-как, уж не знаю в каком году и из чего его делали.
После бани всем раздавали новые, а точнее, чистые аисты. Мы по очереди подходили к окошку и банщик каждому в руки давал комплект. Уже в раздевалке между нами происходил обмен - размеры белья были чисто условными, никаких бирок и обозначений не было, а рост и телосложение у всех было разным. Больше всего страдали высокие ребята. Они, как правило, ходили в подстреляных кальсонах и с рукавами чуть ниже локтя.
Тут-то и начиналась лотерея: все аисты после прачечной пропаривали, но БТРы такие гады, что прятали свои яйца в самых далёких уголках и складках. На второй -третий день из яиц вылуплялись первые насекомые. На пятый день чесалась вся рота. Но первые полгода, повторюсь, я о их не знал. Что-что, а в учебке парили наши кальсоны хорошо.
15 апреля начинался "тёплый сезон" и вместо аистов мы получали чёрные семейные трусы и зеленые майки-алкоголички. Но 15 октября все вновь превращались в подстреляных аистов.
Еда
Так, как попал я в учебку, то вкусил все прелести высокой армейской кухни, а так же отрицание, гнев и принятие. В первый день я ничего толком не ел - просто не понимал как ЭТО можно есть. Но уже на третий день я съедал всё, что было в моей порции.
За стол садились по четверо. На столе была тарелка с шайбочками масла и двумя кусками хлеба на каждого. Миски, ложки, котелок с едой на четверых, а так же чайник и четыре кружки.
Коронные блюда от шэфа: БИКУС - суп из квашенной капусты. В супе много кислой капусты и одна картофелина. По вкусу напоминает серную кислоту. ПЮРЕ- представьте пол порции картофельного пюре, в которую долили кипятка до полной порции. Никакого молока. ПАРЕНЫЙ ОВЁС - студенистая горячая жижа с овсом. Так и не понял: то-ли это каша была, то-ли суп. Это были основные блюда, которыми мы питались. Как я не умер с голода - до сих пор не могу понять. Изредка давали варёные яйца, иногда пареную рыбу. Для разнообразия - квашеные помидоры, квашеная капуста и репчатый лук. Мясо я видел только тогда, когда заступал в наряд по столовой. Но "видел" и "ел" не одно и то же. Всё мясо уносили домой жирные поварихи в своих сумках. Наверное, несли чтобы кормить своих жирных детей. Уверен, если есть "тот свет" и преисподняя, то каждая из них неминуемо окажется в котле с кипящим маслом. Выйдут отличные шкварки! Мы же ели супы лишь на воде, без бульона. Для восемнадцатилетних ребят, оторванных от родных и родного дома, сломленых и подавленных, не оставляли даже костей для навара. Быть может, был какой- то тайный смыслс в этом? Сделать нас сильнее и яростней, научить принимать и терпеть любые невзгоды и лишения?
В наряд по столовой заступали на сутки. Старослужащие распределяли кто чем будет заниматься. Под строгим надзором мы таскали со складов овощи и огромные кастрюли с квашнёй. За нами следили, чтобы мы ничего не ели из того, что несли. Изжога и голод - это единственное, что я, как и все вокруг, в то время чувствовал постоянно. Я научился высыпаться, не думать об усталости, не грустить о доме, и даже побеждать изжогу сигаретным пеплом или зубной пастой (да-да, просто глотаешь немного зубной пасты) но не чувствовать голод не мог. Мой организм постепенно перестраивался и привыкал к новому режиму питания.
Со складов тащить это всё было тяжело. Мясо мы видели только в тот момент, когда тащили его со склада в столовую. Не знаю, сколько кусок весил, вдвоём брали те, на которые указывал толстый прапорщик и несли, изредка останавливаясь, чтобы перехватить - руки соскальзывали и мёрзли. Плиты с замороженым минтаем 76-го года весили, пожалуй, как мешок цемента. И если первую я нёс бодро, то к десятой ноги уже волочились и все мышцы болели и ныли. Квашеные помидоры хранились в большом бетонном бассейне. В нем стояла лестница, а рядом резиновые сапоги. Тот, кто набирал помидоры должен был обуть сапоги и спуститься вниз. Потом огромным черпаком набирать ведро, которое за веревку вытаскивали наверх и пересыпали в кастрюлю. Когда большая аллюминиевая кастрюля была полна, два человека тащили ее на кухню.
В это время те, кто попал на мойку пересчитывали всю посуду и радовались, что не попали на овощи. Радость, правда, была ровно до тех пор, пока не наступало время приёма пищи. Потом уже и эти ребята вкушали все прелести наряда по столовой. Перемыть всю посуду за двумя тысячами человек предстояло шестерым. Выбросить объедки, помыть, отнести на сушку, потом обратно и снова всё пересчитать. Разумеется, тарелок и ложек в таком колличестве не было, поэтому работа закипала сразу после того, как сдавали первые грязные тарелки, а прекращалась только перед началом следующего обеда, завтрака или ужина. Если недосчитывались ложки, первым делом лезли руками в кострюли с помоями и искали там.
Напомню, что все были по умоланию голодными. Поэтому тех, кто резал овощи в цеху, снаружи закрывали на ключ, дабы в гости к ним никто не бегал. Цех - комната без окон, примерно, 4 на 6 метров, выложенная плиткой до потолка, с четырмя ваннами и парой раковин. Нам давали обычные столовые ножи, те, что с круглыми концами, и наполняли обе ванны картошкой. Выпускали на ужин, а потом только перед завтраком. После первого или второго раза, перед следующим нарядом, я нашел подходящий кусок кирпича и проносил его в столовую. Там точил ножи в овощном цеху. Да, времени на заточку уходило не мало, зато всем, кто был на чистке, удавалось перед завтраком часок поспать - картоху получалось почистить быстрее. Прапор очень недовольно смотрел на наши заспанные лица, ругался, что мы спали, но наказать не мог, так как две ванны блестели почищенной картохой. Сказывалась, видимо, профдеформация и его пропитый мозг не мог понять как мы тупыми ножами успели всё сделать к его приходу. Он проверял кожуру, чтобы была снята не слишком толстым слоем, смотрел в ванну, а потом махал на нас рукой.
Ночь в овощном цеху длинная. Мы сидели втроём, либо вчетвером и работали ножами. Иногда курили вонючую приму, скуривая одну сигаретку на всех до тла. Последний уже ногтями держал край сигаретной бумаги и на расстоянии пытался затянуться. Уголек, когда прогорала бумага, падал на мокрый пол и шипел. Когда, ближе к часам двум ночи, уже наваливалась усталость и наша болтовня и рассказы про гражданскую жизнь стихали, я затягивал какую- нибудь песню. Потом уже негромко все подпевали:
...сяду я верхом на коня
Ты вези по полю меня
По бескрайнему полю моему
По бескрайнему по полю моему...
Песня звучала, конечно же, не так бодро, как обычно её поют. Но акустика овощного цеха добавляла ей волшебства. Я вспоминал что-то из своей другой жизни, где я еще ничего не знал про сапоги и портянки и как никогда понимал, что очень ее недооценивал...
