Холли всегда твердила мне, что я совсем не такой, каким пытаюсь казаться. Она старательно отвергала любые мысли о том, что я могу быть бесчувственным, жестоким существом, и приписывала мне такое невообразимое количество добродетелей, сколькими обладает не каждый ангел. Поначалу, меня, признаться, поражала её способность мёртвой хваткой цепляться за любое совершённое мною деяние, которое можно было расценить как нечто больше позитивное, чем негативное; но со временем я перестал удивляться и этому, осознав, что моя подружка обладает даром выискивать в людях последние крохи чего-то доброго, высокого, светлого. Верится мне, что там, где не было и этих крох, Холли с лёгкостью их придумывала.
Она часто приходила ко мне, садилась напротив, и, глядя на меня огромными глазами цвета растопленного шоколада, с тёплой улыбкой произносила: «Я знаю, Уильям, что ты хороший человек». Ей было важно произнести эти слова – так она выказывала мне поддержку. Но гораздо большую поддержку для меня составлял её взгляд, в котором было так много любви и ни тени тревоги. Только в её глазах я не замечал тревоги, все остальные смотрели на меня с отвратительной смесью жалости, страха и недоверия.
Я успел привыкнуть к этому. Сначала был долгий суд, потом меня отправили в клинику для душевнобольных. Эти трусливо осуждающие взгляды сопровождали меня всё то время, что велось следствие. Мне повсюду мерещились широко раскрытые от ужаса глаза Лили, моей девушки, когда она поняла, что в этот раз я не остановлюсь. Я убил её во время очередной ссоры. Задушил своими руками, наблюдая, как угасает жизнь в её зрачках. Адвокат добился признания меня невменяемым, хотя я честно сказал ему, что единственное, о чём я жалею – что я попался. Меня упекли в лечебницу, которую Холли посещала с завидной регулярностью. Как-то раз, во время нашего очередного свидания, она обмолвилась, что Лили заслужила такую смерть, раз довела меня до состояния, в котором я смог пойти на убийство. Кто из нас после этого псих?
Мне всегда было интересно узнать, что такое я должен совершить, чтобы эта сумасшедшая девчонка перестала верить в светлые стороны моей души и осознала, наконец, мою истинную сущность. Признаться, я чуть было не сдался, когда, уже после убийства, услышал от неё стандартное «ты хороший человек, Уильям». И что самое поразительное: она верила в то, что говорила. Её слова, обращённые ко мне, никогда не были пустым звуком.
Однажды, прогуливаясь по территории психушки с Холли под руку, я со смехом спросил у нее:
– Что же мне нужно сделать, чтобы ты, наконец, поняла какой я?
– Ничего, Уильям, - с безмятежной улыбкой, но вполне серьёзно ответила Холли. – Я всегда буду знать и верить в то, что ты самый лучший человек в этом мире.
Я воспринял её слова, как вызов.
Уговорить её помочь мне сбежать не составило никакого труда. Ведь Холли ни секунды не сомневалась в моей адекватности и искренне считала, что моё место – на свободе, а не в заведении, где её ограничивают. Моя подруга обладала природным обаянием и острым умом, и реализовать план побега оказалось не тяжелее, чем придушить Лили. Стоит отдать должное работникам лечебницы – эти остолопы были ленивы и невнимательны до безобразия, и не заметили бы даже обрушения этого идиотского здания на их тупые головы.
Я предложил Холли бежать в дом Лили, благо, та была сиротой,и после её смерти дом некоторое время пустовал. Дом был небольшим, и я бы не сказал, что удобным, но было у него два неоспоримых плюса: до него было просто добраться; и он находился так глубоко в лесу, что крики о помощи могут услышать только птицы. А ещё там был старый сарай, и, по правде сказать, сейчас мне был интересен лишь он, а, точнее, то, что в нём хранилось. Холли согласилась без раздумий – я знал, что она пойдёт за мной на край света.
Мне ведь правда было интересно, что такого я должен совершить, чтобы Холли признала свою неправоту. Поэтому, когда я ударил её по голове лопатой, я очень переживал, что моя подруга может не очнуться.
Но она очнулась – связанная по рукам и ногам, лёжа на сырой от моросящего дождя земле, дрожа от холода и с непониманием глядя на меня, возвышающегося над ней с грязной лопатой в руках. Когда она осознала происходящее, в её глазах будто остановилось время – я видел, как в них рушится весь мир и все установки, которых Холли придерживалась. Это были глаза потерявшего всё человека, но в них не было страха. Я был поражён её стойкости, ведь Холли не догадывалась, что убивать её вовсе не входило в мои планы. Я всего лишь собирался показать ей, что она не права. Я вздохнул с облегчением – у меня получилось, она сломалась. Эксперимент близился к удачному завершению, и я наклонился, чтобы развязать подругу, но тут в её взгляде промелькнула слабая искра надежды, которая меня разозлила. Эта дурочка всё ещё верила в лучшую версию меня.
Комья холодной сырой земли накрывали худое тело Холли, а она, будто бы не замечая, что я закапываю её заживо, всё отрешённо шептала: « Я знаю, ты умеешь быть другим».
