«Депрессия?»
Алая от крови нить проделала стежок – раз! И еще один! И еще…
Филипп тупо смотрел, как руки механически зашивают фаршированное брюшко рыбины. Обычно кулинария его успокаивала. К вечеру, с бокалом вина и дымящимся изысканным блюдом на журнальном столике он начинал чувствовать умиротворение, но главный элемент системы, без которого все становилось бесполезным, куда-то исчез.
Ника ушла неделю назад. Ушла молча, сильно сократив объем их длинного – чего греха таить, непомерно раздутого! – романа. Как писатель, Филипп не мог этого не понимать… но как любящий муж не мог не страдать и не плакать от осознания происходящего.
«Нужно твое согласие на развод».
Так тем утром гласило мигающее сообщение на фоне фотографии улыбающейся миловидной дамы тридцати лет отроду, дамы с прекрасными мягкими волосами цвета соломы и глазами Умы Турман. «Забавно, ведь в остальном они вообще не похожи», думал порой Филипп…
С недавних пор подобные мысли казались ему фальшивой дрянью. Да и ничего забавного он для себя больше не находил. В особенности сложно ему было отыскать забавную и незаезженную идею для не начатого до сих пор романа, который с нетерпением ждали поклонники уютных детективов с претензией на интеллектуальность.
И теперь, в отсутствии идей, всё его существо сосредоточилось на нити, на стежках и на окровавленном брюшке рыбы. На чём-то простом и вполне определённом. На ужине.
- Это депрессия, - безмолвно шептал Филипп, утопая. Шептал безотчётно, уходя куда-то на самую глубь, сродни Марианской впадины.
В чёртову бездну, откуда крайне редко возвращаются.
***
- Я сам во всем виноват.
Они с Геной сидели под навесом беседки, курили кубинские сигары и наблюдали, как солнце опускается в озеро. За городом жизнью повелевали тишина и спокойствие; даже комаров в это лето звенело в воздухе значительно меньше обычного.
- С чего бы? – резонно спросил Гена, с тревогой глядя на брата. В своей белой майке и дурацкой кепке болельщика тот совсем не походил на себя – циничного, убеждённого, но в то же время приятного и умного мужика средних лет.
«Да и на модного писателя Филя как-то не тянет».
Гена хорошо помнил наставление отца: приглядывай за братом, пока у него не появятся дети – дальше сам разберется.
- Я бесплоден. Ей не сказал, - Филипп говорил тихо, взгляд его блуждал по поверхности воды. - Ты первый, кто узнал… после врача и меня, конечно.
Гена подавился дымом.
- Серьезно?
Младший брат посмотрел на него так, словно впервые в жизни увидел.
- Да.
Повисла пауза длиною в три глубокие затяжки.
- Дела, - мрачно резюмировал Гена.
- Согласен.
Солнце совсем опустилось в воду. Комаров стало больше, зажглись фонари, и стаи мошек заплясали вокруг них. Месяц сверкнул на небе, а они вдвоем по-прежнему сидели, тихо переговариваясь, и курили. Жена Гены, Наталья, смотрела на них с крыльца фазенды (так называл их дачный домик ее муж – сама она считала это глупостью), и видела, как после долгого и, очевидно, напряженного диалога Филипп, словно оборотень, изменился окончательно – стал чем-то жалким и трясущимся, вроде желе.
Молодая женщина удивленно, почти сочувственно цокнула языком, поежилась от набежавшего ветра и поспешила вернуться в дом.
***
Тревожность и мрачные мысли уже давно посещали его, но самым страшным оставался один неискоренимый факт: писать Филипп больше не мог. Сидя перед монитором ноутбука и глядя в пустоту, «модный писатель» не мог выдавить из себя ни строчки.
«Моя плодотворность упала до нуля».
Очень скоро навязчивая мысль развилась в кошмар под названием творческий кризис. Филипп брезгливо смотрел на полку с экземплярами давно изданных романов и думал: как это вообще ему удавалось? Почему всё было так легко? Где та грань, заступив за которую он утратил способность врать за деньги? Можно ли такого избежать, или эта кара рано или поздно настигает всех любителей выдумывать истории?
Только его издатель, Андрей Валерьевич, отнесся к ситуации с готовностью.
- Не ты первый, Филипп – я сам два года как развёлся. Тоже переживал, да. Возьми отпуск, отдохни, слетай на Гоа – там сейчас все наши зависают. Пробовал? Эффект стопроцентный!
Андрей Валерьевич, конечно, не знал того, что знали врач Филиппа, сам Филипп и его старший брат; не мог догадываться, что мозг перестал порождать лишь потому, что этого не мог делать другой орган. Однако связь оказалась неочевидной и для пациента.
- Конечно, Андрей Валерьевич, спасибо, - отчеканил он очередную монету в потоке роялти, - непременно, да.
«Нахрена мне лететь на Гоа одному?»
Филипп расстроился: Гена и его жена никуда лететь не согласятся. Наташа его почему-то недолюбливала.
***
«Наложить на себя руки?»
Мысль звучала абсурдно, настолько, что Филипп рассмеялся впервые за последние три недели. Фразу словно вырвали из его ранних рассказов, убогих в своём большинстве.
- И что за выражение такое? – спросил он у себя. Отражение в зеркале пожало плечами.
На секунду он даже забыл, что вчера отправил документы. Разводом занимался юрист, нанятый женой; Филипп не возражал. Какая разница, кто станет душеприказчиком его семьи?
Мысли о смерти, конечно, периодически мелькали в голове Филиппа и раньше, но ни одна не казалась серьезной. С женой или без нее, с любовью или без чувств, с деньгами или без них – в сущности, он любил жизнь. По крайней мере, так считал.
Главной проблемой же всё больше становилась еженощная белизна пикселей; ни проклятиями, ни мольбами, ни бездумным наитием Филипп не мог разбавить ее черными рядами букв. Мысль не шла, слова не приходили на ум, и это здорово пугало. С невиданным доселе упорством он пытался извлечь из головы хоть что-нибудь стоящее, но упирался в снежный ком пикселей, который наматывался на время и рос, рос, рос…
«Наложить на себя руки?»
Мысль в очередной раз пришла посреди ночи, но впервые не показалась странной.
***
Вскоре Филипп прекратил попытки. Его погружение продолжалось – теперь он не мог не только писать, но даже выходить из дома. Да и зачем? Голодная смерть ему пока не грозила, еда в холодильнике водилась в избытке…
Хотя аппетита он тоже лишился. Только пил чай огромными кружками – чай, привезённый Никой из Китая в прошлом году.
Свет он почти не включал. Лежал в темноте, размышлял, вспоминал всё самое примечательное, что происходило в его жизни.
И с каждой новой итерацией приходил к выводу, что всё бессмысленно.
***
Дом, в котором Филипп и Ника долгое время жили вдвоем, и который превратился теперь в мрачное логово холостяка, стоял на самом краю частного сектора. Огромный коттедж из красного кирпича выглядел несколько аляповато на фоне новомодных домиков, выстроенных на европейский манер, но хозяина это нисколько не смущало.
- В конце концов, я здесь поселился одним из первых, - говорил Филипп тем, кто эту ситуацию считал странной, - так что это не мой дом выбивается из общего вида, а остальные понастроили чёрт знает что!
Коттедж проектировали и строили разумно: все комнаты хорошо отапливались и сохраняли тепло зимой, а летом жильцы использовали вентиляционную систему. На первом этаже размещался гараж для двух (теперь уже одного) автомобилей, а под ним - небольшой подвал; всё это Филипп находил очень удобным.
Но однажды ночью, когда он уже почти решился запить огромную пригоршню таблеток сиропом от кашля, со стороны гаража донесся странный звук.
- Показалось, - пробормотал несчастный, сунул таблетки в рот, но звук повторился – словно кто-то с силой ударил железом по железу.
Выплюнув таблетки в раковину и сморщившись, Филипп отставил пузырек с сиропом в сторону и вышел из ванной, вытирая со рта набежавшую слюну.
– Что там творится? – выпалил скорее сердито, нежели испуганно – будто на границе между мирами случайно обронил чувство страха.
Звук повторился вновь. Филипп явственно услышал, как лязгнули несмазанные петли на воротах гаража. Значит, кто-то проник внутрь, и мог проникнуть из гаража в дом…
- Ну, нет, - сказал Филипп, ощутив нежданную злость, - не смей.
В маленьком сейфе в спальне лежал травматический пистолет, на стене висела бейсбольная бита с именной гравировкой – подарок Гены на прошлый день рождения.
- Наконец-то пригодится, - мрачно пробормотал Филипп, сжимая биту в правой руке; ее крепость воодушевляла. Пистолет он положил в левый карман штанов.
Вооружившись, сбившийся с курса смертник спустился по винтовой лестнице и свернул к маленькой неприметной нише: там крытые ковром ступеньки вели к первому этажу, прямиком в гараж. Минуя выкрашенные в аквамарин стены
«любимый цвет Ники»
и лестничную отделку из орехового дерева
«выбранного Никой»,
Филипп спускался в гараж и чувствовал, как внутри назревает давнее, знакомое чувство, которого он достигал доселе единственным способом – сочиняя истории и выдумывая миры.
«Как будто вот-вот доберусь до важного сюжетного поворота. Изумительно».
Заинтересованность. Предвкушение приятной работы. Интрига, азарт и лёгкое – едва ощутимое, но всё-таки – сомнение в собственных способностях. Сильное желание доказать самому себе, что всё окей: что сюжет, отчаянно жаждущий вырваться из душной черепной коробки выплеснется на страницы не серой банальной блевотиной, а вполне себе чтивом. Сколько сотен раз он это себе доказывал? До недавнего времени...
И вот теперь, сжимая биту в правой руке, Филипп в очередной раз задался вопросом, который неплохо задержал его на этом свете: а справится ли он с ночным грабителем в одиночку?
- Сейчас проверим, - решил писатель и осторожно потянул на себя дверь, за которой его ждал ответ.
***
Нарушитель не заметил появления хозяина гаража.
Из-за высокого стенда со старыми книгами Филипп смотрел, как бритоголовый, смуглый и сухощавый человек в черных джинсах и чёрном свитере деловито крутится возле его старого, но комфортабельного седана, и явно пытается вскрыть автомобиль. На спине вредителя висел большой рюкзак, руки прятались под чёрным слоем перчаток.
Филипп собирался вытащить пистолет, но не сделал этого. Посмотрел ещё одним пытливым взглядом на ворота гаража. Убедился, что они плотно закрыты.
Идея вызвать полицию даже не возникла, вместо неё в голове фонтанировало возмущение. Благодаря накатившей злости Филипп понял: столкновения не избежать.
Ведь вёл себя этот гад так, словно точно знал, что в доме никого нет и быть не может: громко кашлял, громко шваркал какой-то железкой по стеклу машины, громко насвистывал блатной мотивчик…
А потом грабитель чертыхнулся, и железка из его рук вылетела, угодив куда-то под машину. Еще пару раз ругнувшись, мужчина встал на четвереньки и принялся шарить рукой по бетонному полу.
Филиппу стало смешно, но это ничуть его не замедлило.
Перехватив биту, писатель тихо, словно тень, скользнул к своему нежданному гостю. Тот как раз поднимался на ноги, когда на голову ему обрушился крепкий спортивный снаряд – так, что из глаз посыпались искры.
***
- Хреновый из тебя вор, конечно.
Филипп задумчиво смотрел на крепко привязанного к стулу нарушителя, а точнее – на нейлоновую верёвку, которой его привязал.
«Ну, точно, в гараже всё это время была верёвка, а я, как идиот, глотаю таблетки!».
- Я вор в законе, братишка, у меня руки золотые, отпусти, век не забуду, выручу, как понадобится… - слова «бывалого взломщика» лились скороговоркой.
Писатель усмехнулся.
«Сказочный персонаж».
- Почему ты залез именно в мой гараж?
- Ты ментов только не вызывай, если ещё не вызвал, я тебе всё расскажу, да и сам признаю, лоханулся, конкретно ты меня вырубил, мужик, наше вам, как говорится…
Поток болтовни «вора в законе» скоростью и непосредственностью очень походил на лепет трёхлетнего ребёнка, но Филипп не растерялся. В нём проснулась уверенность.
Газовый пистолет плавно перекочевал из левого кармана просторных домашних штанов в правую руку, а потом дулом упёрся в висок несостоявшегося угонщика.
- Рассказывай, что тут забыл. Иначе выстрелю.
И это подействовало. Лицо воришки обрело разумный вид, и на этот раз он заговорил спокойно – видимо, понял: Филипп не шутит.
Филипп действительно не шутил. Риск привлечь внимание соседей его не волновал: физиономия человека, собиравшегося его обокрасть, будила в нём ярость.
- Машину твою угнать хотел. Ты только не стреляй, начальник, зачем одежду пачкать?
- Только машину собирался увести?
- Только машину.
- Оружие с собой есть?
- Нету, начальник, дал бы крест, да руки связаны.
Филипп вздохнул. Отставил пистолет.
- Почему я?
- Свет по вечерам не горит. Машина из гаража давно не выезжала. Хозяев дома не слышно и не видно – какие могут быть варианты?
- Так ты, значит, следил за моим домом?
- За всеми здешними домами. Просто выбрал твой как самый надёжный. Прогадал, хули.
«И не поспоришь».
Филипп сжал рукоять пистолета покрепче. Мысли стучали по вискам изнутри.
- Ментов уже вызвал? – вяло поинтересовался пленник.
- Обойдёмся без них.
Лицо «вора в законе» оживилось. Глаза вспыхнули, будто две яркие лампочки в сломанной новогодней гирлянде.
- Вот это правильно! Вот это верно, начальник. Надо самим всё порешать. Может, сначала меня развяжешь, а?
- Не думай, что я идиот, раз решил обойтись без ментов. Я тебя не развяжу. По крайней мере, пока.
- Как скажешь, начальник, - ворюга, насколько позволяли путы, пожал плечами, - только вот у меня руки уже затекли, а им это вредно. Они у меня особенные, знаешь?
- С чего бы вдруг?
- Золотые руки, слышишь, нет? Я любой замок могу вскрыть, любую охранку обойти. Я твой дом выбрал, потому что твоя сигнализация – дерьмо, я её кусачками и двумя мотками изоленты обошёл.
Филипп оставался спокоен. Мысли в его голове складывались сейчас в стройные, логичные ряды, ведущие, однако, к чему-то до сих пор им не виданному.
- Так значит, это твой первый прокол?
- В смысле?
- Тебя раньше ловили? В тюрьме сидел?
- В молодости, ага. Да только кто старое помянет, начальник, тому сам знаешь, глаз вон.
«Нет, насчёт глаза это, конечно, жестоко. А вот информация о золотых руках весьма занятная».
- Знаешь, в Средневековье воров не особенно жаловали...
- Как и сейчас.
- Ну, сейчас такое можно в Персидском заливе встретить, например, но…
- Чего встретить?
- Оригинальное наказание. Знаешь, кто такие воры для любого общества, в первую очередь?
- Санитары, ясное дело. Забираем у богатых, отдаём бедным себе.
- Воры для любого общества, в первую очередь, гниль.
- Ты фильтруй базар-то, начальник…
- Воры, - терпеливо продолжил объяснять писатель, и снова приставил дуло пистолета к виску «гостя», - это на редкость тупые и опасные люди. Знаешь, однажды мне в молодости в трамвае пальто порезали. Хотели вытащить деньги, наверное. Представь, я – студент, ни гроша за душой. Пальто мне родители подарили. Хорошее, кстати, пальто. А какая-то падла, вроде тебя, его взяла и порезала.
На этот раз «вор в законе» промолчал – только буравил немигающим взглядом руку своего благодетеля, решившего разобраться без привлечения полиции.
- Вы, воры, очень странные люди. Готовы нанести другому человеку очень большие неприятности и неудобства ради собственной мизерной выгоды. Украл мобильник, толкнул за бесценок на рынке – а человеку одни только контакты восстанавливать хренову тучу времени. Угнал машину – а у человека по ней, может, кредит ещё не выплачен. А он на ней, может, таксовал!
- А ты че, таксист? - ворюга, казалось, искренне удивился его тираде.
- Нет, писатель. По сути, вру людям за деньги – мало хорошего, конечно, но я, по крайней мере, сочувствую их проблемам. А такие уроды как ты никому не сочувствуют. Только хвастаются золотыми руками и тем, что они, блядь, «воры в законе»!
Филипп вдавил пистолет в висок пленника так, что тот взбрыкнул и чуть не повалился вместе со стулом.
- В Средние века бытовала хорошая традиция: пойманным ворам отрубали руки. А твои, как ты говоришь, и вовсе золотые… может, они удачу приносят?
Глаза пленника округлились.
- Ты о чём, начальник? Какая удача, какой «отрубали»? У тебя чего, фляга засвистела, шутник хуев?!
Испуг ворюги сменился лающим смехом. Привязанный к стулу заходился хохотом, так, словно действительно услышал хорошую шутку.
А к Филиппу тем временем вернулась жизнь. Вернулась с жаром и яростью, которой он воспылал к этому презренному человеку, трусливому прохвосту…
Он даже лгать нормально не научился – явно ведь не собирался ограничиться машиной. В том, чтобы понять это, Филиппу помогли вытатуированные памятью на подкорке сюжеты всех прочитанных и написанных детективов.
Ведь в кармане джинсов взломщика лежал увесистый складной нож; пока его владелец находился в отключке, Филипп успел проинспектировать все «потайные места» на одежде незваного гостя, но их содержимое вернул обратно – чтобы вор даже не догадался о том, что досмотр был.
- Ладно, - сказал негромко Филипп, убрал пистолет в карман и повторил, глядя на насмешливое смуглое лицо: - Ладно.
После чего схватился за биту и во второй раз за ночь хорошенько приложился по бритой голове пленника.
***
К утру Филиппу пришла идея замечательного рассказа, который он написал всего за несколько часов и тут же отправил издателю. В ответ ожидал прочесть слова негодования и непонимания, заламывал руки, морщился, перечитывал ряды строчек, выискивая…
Реакция последовала на удивление быстро и состояла из единственного смайлика.
В виде руки с поднятым большим пальцем.
***
- Так значит, для того, чтобы мой персонаж смог сохранить части тела человека, достаточно просто держать их в сухом и очень теплом месте?
- Как один из вариантов, да. Бальзамировать их довольно трудно, знаете ли, особенно в условиях, которые вы мне описали. Нужны химические вещества, масла, растворы, да и сам процесс трудноосуществим. Так что да: наиболее реальным в вашем романе будет вариант, в котором главный герой просто засушит части тела своих, э-э-э… оппонентов.
- Спасибо за консультацию, доктор. Обещаю, первый экземпляр книги получите вы.
***
- Да, Андрей Валерьевич, спасибо. Я тоже рад. Ну, звоните, как они нам ответят насчет сроков. Спасибо, до свидания!
Филипп положил трубку и достал из верхнего ящика стола пачку сигарет. Неторопливо закурил. Права на экранизацию его последнего романа-дробь-первого триллера всё-таки собирались выкупить. И это несмотря на шквал негодования рассерженных фанатов, а точнее – фанаток, ожидавших очередной уютный томик, что особенно хорош для растопки камина холодным зимним вечером.
А еще вчера Филипп узнал, что бывшая жена разбилась в автокатастрофе. За рулём сидел её новый мужик, третий по счёту. Ника погибла в больнице, по крайней мере, так написали в газетах.
Бывший муж искренне надеялся, что перед смертью она вспомнила о нём... хотя сам он уже давно о ней не вспоминал.
Поймав себя на дурных мыслях, литератор со вздохом открыл нижний ящик и извлёк оттуда небольшую красивую шкатулку, сделанную под заказ. Сколько времени прошло с тех пор, как он её открывал? Сколько времени не спускался в подвал? Пожалуй, сегодня стоило туда сходить.
Автор самого скандального бестселлера сезона аккуратно распахнул шкатулку, окинул кратким взглядом её содержимое и улыбнулся.
***
- Ты не умер.
Скрюченная тень на полу мелко дрожала от слабости, голода и болезни. Цинга и анемия забрали у неё зубы и ногти, испортили кожу и глаза, сломили и без того слабый разум.
- И хорошо. Ты ведь был прав, чёрт тебя возьми! И я тоже оказался прав – кажется, твои руки приносят удачу.
В ответ Филипп услышал лишь невнятное бормотание.
- Что ты говоришь?
- Ферни мне их, - прохрипел пленник слабым голосом, уставившись на хозяина. Глаза его казались двумя мутными жёлтыми пятнами на измождённом лице.
- Верну, не переживай. А пока вот – еда. Тебе не стоит умирать, слышишь? Ты мне еще понадобишься.
С этими словами Филипп кинул на пол кусок хлеба. Остатки человека на полу среагировали мгновенно – пища не успела долететь до бетона подвала, как бывший вор схватил хлеб культями и впился в него дёснами.
- Знаешь, раньше жена являлась мне символом вдохновения. Странно даже вспоминать, но пока я её любил, мне казалось, будто всё, что я делаю, творится не зря.
Тварь на полу не слушала – просто обсасывала булку, вонзалась в неё сухим языком.
- Она умерла вчера, представляешь? Ты живёшь, а она умерла. Жалко немного, но вообще, конечно, поделом.
Ответа снова не последовало.
- А мой брат и его жена, кажется, тоже разводятся. Может, рассказать Гене про тебя, если ему станет невмоготу?
Булка исчезла в недрах ссохшегося живота, и пленник рыгнул, после чего пополз к кулеру с водой (он стоял прямо на полу подвала) чтобы хорошенько запить сытный ужин.
- Смешно: в каком-то смысле мне жену заменили руки. Шутка – огонь, а рассказать некому, представляешь? – Филипп осклабился. – Конечно, тот факт, что руки твои, делает шутку отвратительной, но какая разница?
- Ферни руки, - упрямо мотнул головой пленник, и на глаза его навернулись слезы, - ферни!
- Непременно верну, дружок. Верну, когда они ослабнут. Когда перестанут наталкивать меня на новые сюжеты. А потом, пожалуй… может, попробуем ногу. Или язык? Болтовня твоя утомляет, честное слово. Да и жанров, в которых я раньше не писал, ещё целая уйма.
Филипп даже задумался.
- Мистика. Хоррор. Сплаттер-панк – ты о таком, пожалуй, не слышал. Но тебе понравится.
Пленник что-то промычал, издал низкий протяжный звук. Слезы градинами покатились по измученному лицу.
- Да ты не переживай. Я ведь не вор, в отличие от тебя. И уж тем более не в законе.
Филипп окинул задумчивым взглядом крепкую цепь, надёжно приваренную к металлической балке. Нет, он не вор. Он профессиональный лжец, и привык использовать руки для того, чтобы преумножать собственную ложь, за её счёт жить и выживать.
- Все части я тебе верну, и умереть не дам, - хозяин подвала и своей новой жизни усмехнулся забавной идее: – по рукам?
****
Логово автора, в котором он смотрит в шкатулку и улыбается.
