Меня зовут Дик Пробка, и я умираю. Сорок лет — неплохой срок для пустошей, где средняя продолжительность жизни — это пока не проглотил пулю или не подавился крысиной костью. Лёжа на своём смертном одре, в окружении золотых цепей, бутылок "Сансет Сарсапариллы" и девок, которые уже прикидывают, как поделят мои шмотки, я хочу рассказать правду. Не потому, что мне есть дело до вашего мнения. Просто, знаете, когда лёгкие хрипят, как ржавый вентилятор, хочется хоть раз в жизни быть честным. И да, это будет смешно. По-моему, смешно. Хотя, возможно, это просто радиация щекочет мне мозг.

Всё началось лет двадцать назад, когда я был ещё тупее, чем сейчас. А это, поверьте, достижение. Я тогда бродил по пустошам, вооружённый ржавой трубой и мечтой найти хоть одну не протухшую банку "Бламко". Мой мозг был как пустыня Невада — сухой, пустой и с редкими кактусами идей, которые кололись, если до них дотронуться.

Однажды я заметил здоровенного кротокрыса, который копошился в куче мусора. Обычно я таких бил трубой, пока они не превращались в паштет, но этот… этот был странный. Он не убегал. Он смотрел на меня. И, клянусь своей лысиной, в его красных глазках было больше мозгов, чем во всей моей башке.

— Эй, дебил, — сказал кротокрыс. — Ты хоть понимаешь, что эта банка, которую ты жрёшь, просрочена на двести лет?

Я замер. Мой мозг пытался переварить факт, что тварь размером с собаку умеет говорить. И оскорблять. Но вместо того, чтобы размазать его по песку, я сделал то, что умел лучше всего — схватил его за шкирку и засунул в мешок. Почему? Не знаю. Может, подумал, что говорящий кротокрыс — это как говорящий автомат с "Нюка-Колой". Редкость, короче.

Я назвал его Сократом. Не потому, что знал, кто такой Сократ. Просто услышал это слово от какого-то караванщика, и оно звучало круто. Сократ, сидя в моей ржавой клетке, сначала матерился, как пьяный рейдер, но потом смирился. И начал… учить меня. Нет, не читать или писать — это было выше моего интеллекта. Он учил меня выживать. И побеждать.

— Дик, — говорил он, пока я жевал его объедки, — ты тупой, как крышка от бутылки, но у тебя есть харизма. Люди тянутся к таким, как ты. Они не знают почему, но тянутся. Используй это.

Я не понимал половины слов, но кивал. Сократ был гением. Он подсказывал, как запугать местных бандитов, как подставить конкурентов, как подкупить бармена в Нью-Рино, чтобы тот подливал яд в виски нужным людям. Я просто делал, что он говорил. И знаете что? Это работало.

Через год я уже был не просто Дик Пробка, а Дик Пробка — гроза Второй улицы. Через три года я владел половиной казино в Нью-Рино, а вторая половина платила мне, чтобы я их не сжёг. Мафия? Ха, я стал мафией. Я, парень, который однажды застрял в дверях, потому что пытался протиснуться с двумя ящиками патронов в руках.

Сократ был моим мозгом. Он придумывал планы, а я их исполнял. Он говорил: «Дик, если ты хочешь держать Нью-Рино за яйца, тебе нужен стиль». И я купил себе шляпу. Чёрную. С перцем, ага. Сократ ржал, но шляпа работала. Люди смотрели на меня, и в их глазах было что-то… уважение? Страх? Желание стащить мою шляпу? Неважно. Я был босс.

Но Сократ… он так и сидел в клетке. Я кормил его лучшим — консервы, крысы, даже иногда "Фанта" попадалась. Но я не выпускал его. Почему? Потому что я боялся. Боялся, что без него я снова стану просто Диком Пробкой, который жрал просрочку и спал в канаве. Он знал это. И, кажется, ему было смешно.

Однажды он сказал: «Дик, ты умрёшь раньше, чем я. Кротокрысы живут долго. Когда ты сдохнешь, я выберусь и найду другого идиота, чтобы править миром. Но ты… ты был забавный».

И вот я здесь. Лёжу, хриплю, а Сократ сидит в своей клетке в углу. Его глаза всё ещё блестят, как будто он уже прикинул, кто следующий. Я хочу сказать ему спасибо, но вместо этого я кашляю и роняю золотую цепь на пол. Девчонки ахают, одна уже примерила её на шею. Соф.

Я умираю в сорок, король Нью-Рино, самый тупой мафиози в пустошах. И всё благодаря кротокрысу, который был умнее всех нас вместе взятых. Если есть рай для таких, как я, надеюсь, там есть "Нюка-Кола" и шляпы. А Сократ… он, небось, уже планирует, как захватить небоскрёб. Смешка.

Дик кашляет в последний раз. Тишина. Где-то в клетке шуршит кротокрыс, прищурив глаз, и бормочет: «Наконец-то».

В пустоши, где солнце жарило так, что ржавые консервные банки плавились в песке, а гекконы зажаривались прямо на бегу, было поселение под названием Грязный Колодец. Десяток хибар, сколоченных из обломков рекламных щитов и старых шин, окружали колодец, который выдавал воду с привкусом ртути. Жители — обычные пустошники: половина с ожогами от радиации, другая половина с ожогами от попыток сварить суп из кактусов. Жили они, как и все в этом мире, — ждали смерти, попивая "Сансет Сарсапариллу" и молясь, чтобы рейдеры не пришли раньше мутантов.

Но раз в месяц, словно по расписанию поезда, которого не существовало уже двести лет, в Грязный Колодец являлся он. Ходячий мертвец. Все звали его Боб, потому что он орал это имя, пока его не пристрелили в первый раз. Высокий, худой, в странном блестящем костюме, похожем на саркофаг из довоенных медцентров. Лицо его было скрыто за мутным визором, а из груди торчали трубки, шипящие, как рассерженные змеи. Он не говорил. Он стрелял. Лазерные лучи, красные, как закат над ядерным кратером, выжигали всё: людей, собак, даже тот чёртов кактус, который кто-то пытался поливать. Потом Боб уходил, оставляя за собой дымящиеся трупы и запах палёной резины. И ровно через месяц возвращался. Снова.

Поселенцы пробовали всё. Стреляли из дробовиков — пули отскакивали от костюма, как горох от стены. Кидали динамит — Боб просто шёл дальше, даже не покачнувшись. Один псих, по кличке Сальный Джо, попытался задушить его цепью от мотоцикла. Джо нашли с лазерной дырой в башке и цепью, аккуратно свернутой у его ног, будто Боб извинился за беспорядок.

В итоге жители скинулись на охотника за головами. Нашли его в баре "Ржавый Шуруп", где он пил браминскую мочу, выдаваемую за виски. Звали его отец Кейн. Высокий, тощий, с лицом, будто вырезанным из куска обожжённой кожи. На шее — потёртый воротник священника, на поясе — два револьвера и Библия, перевязанная проволокой. Кейн был легендой. Говорили, он однажды уговорил супермутанта застрелиться, прочитав ему проповедь о грехе. Другие говорили, что он просто псих, который верит, что Бог живёт в пустыне и пьёт ядер-колу.

Кейн приехал в Грязный Колодец на закате, когда небо было цвета больной печени. Поселенцы высыпали из хибар, таращась на него, как на мессию, который принёс им не спасение, а хотя бы гранатомёт. Он сплюнул в песок и сказал:
— Показывайте своего мертвеца.

Ему рассказали про Боба. Про крики. Про лазеры. Про то, как он идёт по одному и тому же маршруту, как сломанный робот-уборщик. Кейн выслушал, листая Библию, будто искал там инструкцию по разборке ходячих трупов. Потом сказал:
— Это не мертвец. Это техника. А техника ломается.

И ушёл в пустыню, прихватив только флягу с водой и свой револьвер.

Боб, если бы мог думать, наверное, пожалел бы, что нашёл тот чёртов костюм. Он был обычным парнем. Ну, насколько можно быть обычным, когда твоя жизнь — это поиск крышек от бутылок и уклонение от когтей когтя смерти. Боб рылся в развалинах довоенного госпиталя, надеясь найти пару стимпаков или хотя бы шприц с чем-нибудь весёлым. Вместо этого он нашёл его. Травмокостюм. Блестящий, как новенький "Корвега", с табличкой: "Экстренная эвакуация. Сохраняет жизнь носителя любой ценой". Боб, не долго думая, влез в него. Костюм щёлкнул, обхватил его, как любовница, и зашипел. А потом Боб понял, что он больше не главный.

Костюм был запрограммирован. Шёл по кругу, от госпиталя к Грязному Колодцу, потом к старому бункеру и обратно. Раз в месяц он активировался, будто кто-то заводил будильник. И стрелял. Во всё, что двигалось. Боб орал, умолял, плакал, но костюм не слушал. Он был машиной, а Боб — просто мясом внутри. В первый раз, когда поселенцы открыли огонь, Боб умер. Сердце остановилось, лёгкие сгорели. Но костюм? Костюм продолжал идти. Лазеры жгли, трубки шипели, а Боб, мёртвый, болтался внутри, как марионетка.

Кейн нашёл Боба на третий день. Тот шагал через дюны, равнодушный к ветру, который швырял песок в его визор. Охотник притаился за валуном, наблюдая. Лазеры Боба вспыхивали, поджаривая случайного радтаракана. Кейн достал Библию, пробормотал что-то про "не убий" и прицелился. Выстрел. Пуля ударила в шлем, оставив лишь царапину. Боб повернулся, и лазерный луч прошёлся в сантиметре от лица Кейна. Охотник рухнул в песок, чувствуя, как его борода тлеет.
— Сын мой, — пробормотал Кейн, — ты не Боб. Ты железяка с комплексом Бога.

Он следовал за Бобом двое суток, изучая маршрут. Костюм был предсказуем, как пьяница, идущий к бару. Кейн заметил, что на бункере, где Боб "отдыхал" между рейдами, был терминал. Старый, с треснувшим экраном, но всё ещё живой. Кейн взломал его, пока Боб топтался в пустыне, расстреливая кактусы. На экране высветилась инструкция: "Травмокостюм серии X-7. Протокол эвакуации. Деактивация: код 0713".

Кейн дождался, пока Боб вернётся к бункеру. Костюм замер, шипя и клацая. Охотник подкрался, чувствуя, как пот заливает глаза. Ввёл код. Костюм щёлкнул, визор открылся, и на Кейна уставилось лицо. Боб. Или то, что осталось. Глаза мутные, кожа серая, как пепел. Он не дышал. Но губы шевельнулись.
— Помоги...

Кейн вздохнул, достал револьвер и выстрелил. Пуля вошла в лоб, и Боб наконец обмяк. Костюм заискрил, пытаясь ожить, но Кейн выдернул пару проводов, и машина умерла вместе с хозяином.

Вернувшись в Грязный Колодец, Кейн бросил на стол перед поселенцами кусок визора.
— Ваш Боб мёртв. И, кстати, он вас любил.
— А что это было? — спросил кто-то, теребя обгоревшую бороду.
— Технологии, — ответил Кейн, сплёвывая. — Довоенные. Считали, что спасут мир. А спасли только пару кактусов от скуки.

Он забрал свой гонорар — ящик крышек и бутылку виски — и ушёл в пустыню. Поселенцы смотрели ему, пока его силуэт не растворился в мареве. А где-то в песках травмокостюм Боба лежал, шипя в последний раз, как будто жалуясь, что его программу так и не закончили.

И вот что самое смешное: через месяц в Грязный Колодец пришёл другой. Не Боб. Кто-то новый. В таком же блестящем костюме. И с лазерами. Поселенцы переглянулись, вздохнули и начали копить крышки на Кейна. Снова.