Вечер в хату, едоки и жрицы!

Как я вижу, недавнее произведение "Агния 0" (вернее, его первая часть) - оно слишком большое для Пикабу, поэтому я выложил его в своем паблике - Вселенная Кошмаров -  многим очень понравилось, в частности, из-за весьма щепетильных тем, затронутых в данной повести, а именно: старческая деменция и детские психопатологии.

Честно скажу, с деменцией я в своей жизни почти не сталкивался - все как-то из рассказов друзей и родственников. Да, моя прабабушка (до сих пор, кстати, живая) оказалась жертвой жестокой шутки организма над ней - всю жизнь она старалась держать и разум и тело в тонусе. Регулярно занималась физкультурой, ходила на пробежки, с удовольствием работала в саду, здорово питалась, принимала витамины. Разум она тоже пыталась поддерживать в бодрости - решала кроссворды и сканворды, читала книги, постоянно стремилась узнать что-то новое и консультировала своих еще практикующих коллег (она - микропедиатр с сорокалетним стажем). Но разум ее все же предал, и теперь она все еще может сесть на шпагат, но не всегда понимает, зачем. Мое общение с ней к этому моменту прервалось окончательно, отчасти потому, что потеряло смысл. Впрочем, я хорошо запомнил, как она выглядела, когда я видел ее в последний раз - настороженная, нахохлившаяся птица. Стеклянные глаза блуждают по лицам и предметам, демонстрируя натужные попытки вспомнить хоть что-то, дать вещам названия, а людям имена.

А вот детские психопатологии мне гораздо ближе. То, что я пишу здесь сейчас я раньше мало кому рассказывал. Но, думаю, мы уже достаточно хорошо друг друга знаем, чтобы я перестал выебываться и рассказал вам все как есть.

НЕ обещаю, что вам будет дохуя интересно, но... это моя изба-дрочильня. Смиритесь.

Началось все еще когда я не умел ни ходить, ни говорить. Мою мать - девятнадцатилетнюю девчонку, совершенно морально не готовую к пестованию пиздюка, страшно пугало мое поведение. И тут ее можно понять. Описываемое поведение звучит как вполне стандартный троп для фильмов ужасов: ребенок поворачивает голову, пялится своими бессмысленными зенками в абсолютно пустой угол комнаты и начинает истошно орать. Ор продолжался, пока мою пустую голову не поворачивали в другую сторону. Из "консультантов" рядом были только охуительно "прохаванные" бабушки, которые искренне были уверены, что у шестимесячного ребенка не может быть психологических проблем, поэтому ответ был прост: "У него режутся зубки/болит животик/чешется жопа, потому что из-под нее не выгребли говно".

Когда я умел более-менее сносно перемещаться и издавать осмысленные звуки, одним из первых слов было "дядя". Слово "дядя" произносилось в адрес пустого угла в подъезде/квартире/на детской площадке. Перемещение же было, в основном, очень быстрым и в противоположную сторону. Тут уже моя мама начала что-то подозревать. Отцу было не до этой хуйни - кто помнит 1992 год, тот знает, ЧЕГО стоило кормить семью.

Читать я начал рано. Нездорово рано. Первые свои слова я прочел в возрасте полутора лет. Большинство детских психологов склоняются к мнению, что сам этот факт указывает на возможные психические отклонения. Их лишь подкрепило следующее событие - один из друзей семьи припер к нам домой огромного голубого надувного тюленя. Размером с хорошего алабая, глазастая тварь появилась передо мной настолько неожиданно, что от пережитого стресса я перестал не только читать, но и говорить. Зато приобрел самую настоящую фобию по отношению к голубому цвету. Увидев крупный голубой предмет, я произносил слово "голубой" сквозь слезы, и это было мое единственное слово на ближайшие два месяца.

Позже, года в три я выучил новое слово. Слово это было смешное и детское - "дзюка". Появилось оно из банального желания моей бабушки оградить свою полированную мебель и дорогой сердцу хрусталь от липких лап пиздюка. Каждый раз, когда она видела, как я собираюсь коснуться полированной мебели, она издавала резкий, неприятный звук "дзю". Потом придумала под это объяснение - что если трогать дорогие красивые вещи неловкими пиздючьими культяпками, из них вылезет "дзюка". Описать это создание и уж тем более, сказать, чем именно оно неприятно, она не удосужилась, превратив "дзюку" в самое настоящее лавкрафтианское чудовище, пугающее своей неизвестностью.

Саму "дзюку" я встретил, однако, на улице. Мы с бабушкой шли мимо трансформаторной будки с изображением черепа и костей на ней. На мой вопрос о том, что же это такое здесь нарисовано - это жуткое, безглазое, с гаденькой улыбкой существо, бабушка в стиле Хидетаки Миядзаки "допилила" свой лор и сообщила мне, что именно это и есть "дзюка", и именно она живет в этой будке.

Далее следовал период без особых происшествий. Я видел человеческие глаза, растущие из плотско-розового плинтуса, видел неизвестного "дядю" ( не просите, хоть убей не помню, что с ним было не так. В одном я уверен, он носил черный женский плащ), неописуемую хтонь за неверными стеклами гофрированного окошка двери. Мне снились страшные сны о сваренных вкрутую младенцах, летающих глазах, хищных проводах и щупальцах. На моих первых рисунках стабильно появлялись черные, закрашенные до порванной бумаги субъекты явно агрессивных форм.

Детские психологи, которых я начал посещать ОЧЕНЬ рано, разводили руками и говорили "Пройдет". Даже высказывали теории, что для детей до пяти лет видеть галлюцинации - абсолютно нормально.

Отчасти, они оказались правы. Галлюцинации действительно завершились. Рисунки усложнялись, приобретали относительную достоверность и идентифицируемость ( по словам моей матери, абстрактные каляки-маляки я перестал рисовать очень рано). Так мои родители увидели, что моими объектами вдохновения являются исключительно монстры, злодеи, скелеты и трупы. Почти все мои рисунки обладали теми или иными частями тел или орудиями, позволявшими наносить увечья и повреждения ближним. Многие из тех рисунков оседали в столе детского психолога, но большого результата эти визиты не приносили — психологи рекомендовали покой, предлагали меня отвлекать какими-то другими темами.

Но я был неумолим. До истерик, слез и кровавых соплей я вымаливал, выпрашивал, выцыганивал у родителей и родственников объекты (книги, наклейки, игрушки, картинки, жвачки, фильмы) так или иначе связанные со смертью и монстрами.

Разумеется, такая выборка расшатывала и без того не самую крепкую психику, а вдобавок ко всему по стране шагали девяностые. На каждом шагу говорили о маньяках, бандитах, инопланетянах и колдунах. Ну и хлестали натуральный «дюшес» собственного производства. Спасибо родителям — нас миновала «чаша» сия.

Пиздец начался, когда оба моих родителя стали «бизнесменами». Отец держал небольшую стоянку при институте, мать — маленькое студенческое кафе. Частыми гостями в нашем доме стали бандиты. Бандиты были повсюду — о них говорили по ТВ, писали в газетах, перешептывались на улицах, с ними работали, общались, сотрудничали и боялись. Разумеется, сотрудничество с такими … ненадежными элементами держало моих родителей в постоянном стрессе. Я слышал, как они говорят о бандитах, договариваются с ними, заключают с ними сделки. И я видел, как они боялись. И я боялся вместе с ними. Более того — я боялся за них. НТВ на тот момент радовало на редкость откровенными репортажами, а передача «Криминальные хроники» одним своим саундтреком вызывает тревогу у моих ровесников.

Это был период аутоиндуцированных галлюцинаций и дурных снов. Дополнительным ударом стало исчезновение дедушки. Нет, он, конечно же, не пропал без вести. Он бросил мою бабушку, которая любила и до сих пор любит его без памяти, ушел к другой женщине, переехал на другой конец Москвы и сократил общение с нашей семьей до минимума. Человек, которого я очень любил, которому я доверял, который на тот момент был для меня кладезем знаний… пропал. Бросил меня, даже не удосужившись мне об этом сообщить или объяснить. Меня часто оставляли с бабушкой в детстве, но теперь ее квартира превратилась в место скорби. Полное вычурных мрачных сувениров, которые нельзя трогать, ибо придет «Дзюка». Моя бабушка — крайне инфантильный человек, чьей задачей всегда было - «оставаться самой обворожительной и женственной» (кстати, до сих пор в свои 70 справляется). Когда она осталась одна, ей пришлось буквально УЧИТЬСЯ жить — речь идет не только об оплате коммуналки, домашнем хозяйстве и ведении бюджета, нет. Она была вынуждена ИСКАТЬ дорогу на работу, ведь дедушка всегда отвозил ее туда и провожал обратно. Понятное дело, что последствия такого удара она «вымещала» на мне, сливая в меня всю эту бесконечную скорбь, страх и отчаяние. Были моменты, когда она поворачивалась ко мне спиной и вдруг начинала беспричинно смеяться. А после смех перерастал в рыдания. Короче, здоровая атмосфера для гармоничной поездки кукушечки.

Дурные сны стали изощреннее — прибавились такие опции как: погребение заживо, утопление, падение с большой высоты и — мое любимое — потеря идентичности + нечто похожее на сонный паралич, но все же внутри сна. Монстры теперь не просто снились мне, они пытали и убивали меня. Заснуть тоже было той еще задачей. В темноте комната превращалась в самого настоящего врага — на занавесках жили полчища комаров, кресло превращалось в горбатую зеленоглазую каргу, книги перешептывались, а один раз я всерьез увидел в завернувшемся уголке одеяла отрубленную человеческую голову. В такие моменты я звал маму, и она лежала со мной, пока я не усну. В эти ночи моя мама (большое ей спасибо) по моей просьбе рассказывала мне о Чикатило, Сливко и Фишере, казнях, пытках, войнах, голодоморе и разных эсхатологических концепциях ада. В ее оправдание скажу, что ей было всего двадцать четыре.

Результатом всего этого стал мой панический страх отпускать родителей куда-либо. Когда они выходили за дверь, я впадал в панику и истерику. У меня текли слезы, я выл, орал, названивал по всем номерам, которые знал, лишь бы не оставаться в этом жутком одиночестве. Даже вытаскивал соседей «по предбаннику» и заставлял их со мной пиздеть. Если они пытались «откосить», я тут же включал превентивную истерику. Помню, какими глазами на меня смотрела их дочь-подросток. Когда я, будучи молодым студентом вернулся в свой родной двор и случайно встретился с ней — уже очень аппетитной милфой, я успел сорок раз пожалеть о том, что устраивал эти сцены, ведь в ее сознании я закрепился как сопливое воющее существо, которому не стоит давать даже из жалости.

В моей голове роились картины, как моего отца расстреливают из автомата через лобовое стекло машины, а мою мать вытягивают из металлической утробы, разрезают опасной бритвой одежду и насилуют по очереди, после чего перерезают горло и выкидывают труп в канаву (я свято верил, что поблизости всегда найдется канава). Если мой отец уезжал куда-то один, я представлял, как подкачанные пацаны из Солнцево прыгают у него на голове, пока та не лопается как гнилая дыня. Если мама шла куда-то одна, я представлял, как ее пожирает и попеременно насилует сбежавший из тюрьмы Спесивцев ( про то, что его поле деятельности находится в Новокузнецке я благополучно забыл. Да и вдобавок, я не сомневался, что уж ради моей мамы он вполне может потрястись денек-другой в плацкарте).

Я воображал себе аварии, пожары, теракты (актуальная тема так-то), нападения маньяков, бандитов и прочие события, способные оставить меня сиротой. Учитывая решетки на окнах и запертую снаружи дверь, к этим фантазиям прибавились еще и навязчивые идеи о том, что умру я, замурованный в собственной квартире, питаясь собакой и подсолнечным маслом ( я знаю, пиздюки охуенно глупые). Стоило моим родителям где-то задержаться, я их тут же мысленно хоронил и, не переставая рыдать получше некоторых русских актеров, принимался планировать свою дальнейшую жизнь. Я начинал собирать вещи в детдом, выбирал себе какой-то из предметов одежды мамы и папы, который буду нюхать перед сном, как это делают сиротки в американских фильмах ( маленький ссаный фетишист с Эдиповым комплексом).

Да, не подумайте, что я был эгоистичным сгустком конской смегмы: даже на Новый Год, загадывая желания под бэндовые завывания Бориса Николаевича, я желал счастья в эту ночь Деду Морозу и Снегурочке — мне было охуительно за них обидно, ведь в эту ночь каждая мразь наверняка желает себе килотонны Лего под елку, а о них, бедных, никто не подумал. Забавный факт: моя бабушка знала меня настолько хорошо, что когда я в первый раз загадывал это желание, она его тут же угадала. Еще немного оффтопа: один раз в жизни мой отец переоделся в Деда Мороза. В ту ночь меня оставили у бабушки, родители, понятное дело, хотели встретить Новый Год весело и задорно, а пиздюки этому не способствуют. Однако, не поздравить меня было бы тоже неправильно. Поэтому, вечером к бабушке пришла моя мама и … Дед Мороз. То, что это мой батя, я выкупил сразу — пиздюки тупые, но не слепые (кроме тех случаев, когда еще и слепые). Но окончательно разрушилось «новогоднее чудо» после того, как «Дед Мороз» смачно шлепнул мою маму по жопе. Аниматор уровня b/

Впрочем, мы отвлеклись. Моя тревожность достигла своих пределов. Дошло до того, что однажды (а потом еще раз с перерывом в неделю) мой отец вышел погулять с собакой «на 5 минут». Я, на самом деле, охуительно пунктуален. Самый пунктуальный человек из всех, кого я знаю. После моего отца. Так вот, когда мой отец не появился в тщательно отсчитанные мной лично триста секунд, я впал в панику. Слезы покатились градом из глаз. Выбежав на балкон первого этажа я принялся орать «Помогите!». Оба раза откликались женщины средних лет. Когда они обращали на меня внимание, я просил их обойти дом ( мои окна не выходили во двор) и посмотреть, жив ли мой отец. Я показывал фотографию и описывал собаку (черный скотч-терьер, такой был у популярного когда-то клоуна Румянцева). Возвращался батя, дико кринжуя с этой ситуевины и вставляя мне моральных пиздюлей. Впрочем, ровно так же я поступал и в следующий раз, и в следующий за ним и так далее...

Но, конечно же, любое действие рождает противодействие. Так в мою жизнь вошел Бог. Бог оказался очень требовательным пидарасом — у него была куча условий, чтобы его магия работала. Нужно было носить крестик, соблюдать заповеди, читать молитвы и даже поститься (я, как жирная прожорливая мразь предпочел заедать стресс. В свое оправдание могу сказать, что читал состав сникерсов и хотя бы мяса я там не находил). Так или иначе, жить стало чуть проще. Если мужику на небе с утра сообщить, что ты не хочешь, чтобы сегодня твои родители умирали, то, так и быть, еще денек можно не готовиться к сиротскому приюту. Впрочем, спокойствия мне это добавляло немного. Усердные молитвы, постоянное общение с богом, походы в церковь оказались дохуя утомительной штукой для меня как для ребенка. Вдобавок, когда я просил бога о чем-то более существенном, чем «пусть мои родители сегодня не сдохнут, пожалуйста», он проявлял себя как весьма прижимистый хуесос — ни тебе пиратского корабля Лего, ни экшн-мэна за дохулиард денег, ни даже ебанного «Дисней-клуба» вместо «Бесед с батюшкой» или что там было. Так что ближе к восьми годам я испытал жесточайший кризис веры и збаил на этого самовлюбленного старца из пыльных фолиантов. Вообще не стоит доверять чуваку, который чуть что — хуярит города огненными глыбами или вовсе вайпает сервер, засейвив одного алкаша и его инцестную семейку.

Так я стал язычником. Язычником мне понравилось быть куда больше — во-первых, реально дохуя чего может тебе помочь. Постучал по дереву — говно не случилось, сплюнул через левое плечо — черт, подслушивающий твои гадкие мысли и претворяющий их в реальность пошел умываться. Красота! А главное — гарантии. Сколько плевал и стучал — всегда срабатывало.

Правда, тут есть одна загвоздка. Каждая плохая мысль требовала «очищения» стуком и плевком. Подумал про аварию — постучи и сплюнь. Подумал про маньяка — постучи и сплюнь. Как у стоматолога. Со временем, начали выстраиваться ассоциации ( очень хорошо раскрыт подобный тип обсессивно-компульсивной ритуалистики у Михаила Елизарова в его рассказе «Кубики»). Подумал про машину — подумал и про аварию, а, значит, снова надо поплевать и постучать. Подумал про папиных друзей — подумал про бандитов — сплюньте и постучите. Не найдешь дерева — быть беде. Со временем все эти ассоциативные цепочки стали настолько длинными, что стук и плевки вошли почти в бесконечный цикл.

Таким родители привезли меня на Каширку — детский психиатрический диспансер. В кабинет врача вошел мальчик с желтой кожей, бегающими глазами, проплешинами на голове (меня мучил стригущий лишай) и открытым ртом. Губы постоянно шевелились, шепча какие-то молитвы и наговоры, голова то и дело дергалась влево — я научился сплевывать через левое плечо так быстро, что делал это меньше, чем за секунду. Руки постоянно дергались в поисках деревянных поверхностей, чтобы постучать. На тот момент я уже решил, что не нужно стучать и достаточно три раза прикоснуться, ведь важен сам факт соприкосновения, а не звука, верно? Вдобавок, постоянный стук, разносящийся по квартире, ужасно раздражал моего отца. Разве мог он, наивный дурак знать, что я изо дня в день спасаю его жизнь? Ну, и матери, конечно.

Человек, находящийся в состоянии острого психоза меняется не только внешне, но и физиологически. Закосить под психа не так-то просто. Даже анализ крови способен указать на вашу вменяемость или невменяемость. Такие вещи, как повышенный уровень кортизола, бледность, плохой запах изо рта, налет на языке. Мозг человека во время психоза в определенном смысле «кипит», как оператива вашего ноута, когда вы открываете сорок вкладок Порнхаба в Гугл-хроме. Только вот мысли в его голове, чаще всего, не из приятных. Разговаривая с психиатром, я постоянно отвлекался. Мне нужно было обработать массу информации, и меня почти раздражало, что этот пожилой человечек в очках не понимает, что только что он сказал слово «больница», а ведь за больницей тянется «болезнь», которая может в любой момент поразить маму или папу, или еще хуже — обоих, и эти мысли нужно срочно очистить серией постукиваний и плевков…

На столе у психиатра лежала моя тетрадь, наполненная изобретенными мной способами казней и пыток. Там же лежал листок с старательно выписанными моей мамой моими любимыми консольными играми, книгами и фильмами. «Дум», «Ужастики» Стайна и «Байки из склепа» - вот лишь по одному представителю из каждой категории. Точно не помню, что там было. Знаю, что среди фильмов фигурировал старое голливудское полотно «Битва титанов» с пластилиновыми монстрами. Психиатр просил меня нарисовать придуманного монстра — я нарисовал Немесиса из третьего Резидента, немного его модифицировав. Также он попросил меня посмотреть на фотообои с березками и сказать, не вижу ли я чего в глубинах леса. Я ответил ему, что увидел старую гниющую телегу без лошади, из которой сыплются отрубленные головы. Я рассказывал ему, что, закрывая глаза перед сном вижу уродливые лица людей, которых я никогда не знал. Также я временами слышал голоса, которые на меня кричали. Наверное, это все же был шум крови в ушах. Про то, что каждую ночь перед сном я строю стену из одеяла, отделяющую меня от остальной комнаты я рассказать постеснялся — все же мне было уже одиннадцать лет.

В багажнике отцовской машины лежала сумка с моими вещами. Я должен был остаться на Каширке в тот день. В те годы инвалидизирующий диагноз F20 – параноидальная шизофрения — детям не ставили, заменяя его щадящим «аутизмом». Если же к совершеннолетию не наступала полная ремиссия — F20 оставался с вами на всю жизнь. Моя мама, спасибо ей на этом, поинтересовалась, что, собственно, меня ждет дальше.

Психиатр рассказал ей о провокативных препаратах, позволяющих более точно диагностировать заболевание, и, уже на основании дополненного анамнеза, назначить пожизненные транквилизаторы и антипсихотики. Также психиатр показал моей маме, где будет проходить мой трехмесячный стационар. Не знаю, что она там увидела, но из открывшейся двери резко пахнуло мочой.

В тот год мы уехали в Германию. В некоторой степени, свое пребывание там в первый раз ( я пробыл там всего год) можно охарактеризовать как «терапевтическая деградация». Мои родители взяли с собой минимум вещей, напоминающих мне о прошлом. Мама накупила мне массу книг «на вырост», наиболее подходящих для подростка. Без капли фантастики и мистики. Алексин, Зощенко и иже с ними. Фильмы (тогда еще на кассетах) тоже выбирались максимально придирчиво — никакого хоррора, никакой мистики, никакого криминала.

Вынужден сказать, что волшебного мгновенного эффекта пересечение границы на меня не произвело. Я все также боялся выпустить родителей из комнаты ( мы жили в общежитии в комнате 3 на 3 метра с удобствами на этаже). Когда они все же были вынуждены уйти, я ходил по коридорам общежития и выл как печальное привидение, а толстые хохляцкие еврейки, чтобы не слушать мои стоны, запихивали мне в рот оливковые лепешки с форшмаком. Более того — за родителей стало резко страшнее, ведь теперь они не просто умирали, а я отправлялся в сиротский приют, это еще и происходило В ЧУЖОЙ СТРАНЕ.

Но со временем покой, информационный вакуум и интеллектуальная деградация сделали свое дело. Мой мозг успокоился. Он перестал считать варианты и вероятности, при которых мои родители подыхают страшной смертью. Оказавшись в тихой и максимально безопасной среде, я размяк и затих. Я целыми днями читал книги, смотрел мультики, играл в простые, нестрашные компьютерные игры, зная, что все бандиты, маньяки, убийцы, хуевые водители, террористы и прочие неурядицы остались где-то там, далеко, в трех днях пути на автобусе с остановками «на пописать» в Беларуси и Польше.

Глупый, спокойный и толстый мальчик совершенно спокойно воспринял новость о том, что его родители будут ходить на курсы немецкого пять дне в неделю с десяти до шести вечера. Я знал, что у меня всегда есть мои 29 центов на самую дешевую шоколадку, Герои 4 ( играя за замок Хаоса я отключал колонки), сороковой просмотр Шрека или Гарри Поттера на выбор и покой. В Россию я вернулся социально-отсталым, поглупевшим, очень толстым, но психически здоровым человеком.

Прошло ли это для меня бесследно? Нет. Получив сообщение на телефон, мне приходится делать над собой усилие, чтобы не схватиться и не прочесть его МГНОВЕННО. Незаконченные дела меня страшно фрустрируют. Какие-то новые, возможно, судьбоносные события в будущем заставляют меня трястись в ожидании. Я очень сильно дергаюсь от громких звуков. Я всегда боюсь опоздать, не успеть, ошибиться, облажаться, не понравиться. Я не так давно (лет 6 как) научился выходить из состояния ПОСТОЯННОГО напряжения. Я очень серьезно слежу за тем, чтобы в моей жизни было как можно меньше ритуалов. Я всерьез взвешиваю необходимость потребления сомнительного контента — это может крайне негативно отразиться на моей психике. И избегаю очков виртуальной реальности и любых, хоть немного психотропных веществ. ЛСД, псилоцибин и другие галлюциногены для меня — билет в один конец. И, если вы достаточно хорошо знакомы с моей фантазией, то понимаете, что билет этот явно не в страну единорогов.

Страдал ли я тревожным расстройством? Скорее всего. Страдаю ли сейчас? Скорее, остались «осложнения». Здоров ли я психически? Сейчас — да. Я полностью дееспособен, вменяем и отвечаю за свои действия. Но такие вещи никогда не проходят бесследно. Сам факт существования данного паблика — яркое тому доказательство.

Делать какие-либо выводы из данной истории я не буду. Это просто жизнь одного маленького больного мальчика, который имел все шансы пускать слюни и рисовать говном. Если вам такое понравилось — могу рассказать немного о подростковом возрасте и такой штуке как выборка (хуйните там чего-нибудь в комменты, шоб я был в курсе).

Спасибо за выслушали! Ах да... Почему творожное расстройство? Потому что жизнь в таком качестве - тот еще подзалупный творожок!