Не все дни в части были одинаковы, бывали у нас и развлечения. По субботам мы меняли бельё и относили выхлапывать матрасы к физкультурной площадке. Надо сказать, особых тренировок по спорту у нас не было. То есть мы бегали на зарядке, отжимались и выпрыгивали из приседа, так что сзади на брюках оставались пятна от начищенных ваксой сапог. Даже сдавали какие-то нормативы. Самым занятным было усесться рядом на брусьях, обняться с товарищами и поворачивать свой корпус вверх-вниз. Лентяям доставалось, если они рассчитывали подняться за счёт других. Выезжали мы и из части. Нас приглашали охранять стадион, если на них проводились футбольные состязания или приезжал Валерий Леонтьев. Во время матча какой-то там лиги мы курили на почти пустом стадионе, а на концертах стояли в оцеплении, предотвращая зрителей попасть на поле. 1 раз нас даже водили в театр смотреть пьесу о трудностях московских проституток во время Олимпийских игр-80 и в кино на Маленькую Веру. То ли наш культпросвет руководитель был такой озабоченный, то ли страна вовсю перестраивалась. Скажу одно, проблем с женщинами у меня тогда не было: не было самих женщин, а поэтому и не было желания. По телевизору в учебке нам разрешали только смотреть Служу Советскому Союзу и Утреннюю почту. 1 раз мне разрешили пойти в увольнение. Для этого случая я оделся по-особому. У меня был военный пиджак, брюки цивильного покроя и галстук. Сохранилась единственная моя фотография из армии. Нас тогда заставляли накинуть на себя китель, фуражку и повязать галстук. Узла завязывать было не нужно, прицепил на резиночке и voila - готово! Меня встретил отец, он специально приехал из Ленинграда, снял номер в гостинице с телевизором, по которому показывали Олимпийские игры-88. По правде говоря, кроме спанья ничего не хотелось, так что я почти всё время проспал. Ещё 1 раз нас водили в музей, зато по воскресеньям вечером бывали обязательные просмотры кинофильмов в клубе в/ч. То Спортлото-82, то Даурия 70-х каких-то годов на выцветшей плёнке. Никаких мобильников, вообще никакого общения с родными. Кто хотел, звонил в увольнении. Самая большая радость для солдата - письмо. Мы покупали конверты за 1 коп. без марки и писали родным, таким же срочникам-одногруппникам и девушкам. Потом я слышал рассказы, как кто-то из девушек даже приезжали в части. Моя девушка тогда училась во втором классе. Хм, что бы я ей мог написать, «я жыву хорошо»?
В увалах в основном ходили в кино. Те, кто был на Ассе, потом возмущённо рассказывали, что в конце фильма зрители, не дожидаясь конца, стали уходить, когда шли титры и Цой пел «Перемен». По трансляции в столовой крутили какую-то хрень, что-то про «белые розы», а наши потом приходили с увала и с удивлением сообщали, что оказывается, это новая группа, Ласковый май, и она всем очень нравится.
Приближалась осень, и как это ни грустно, приходилось расставаться. Кто-то уезжал в тёплые края, в Азербайджан, кто-то под Ленинград, а мне досталось распределение в часть недалеко от небольшого северного городка. Мы к тому времени уже перешли на пэша, одежду из более плотной хлопчатобумажной ткани. Вместо пилоток наши головы украшали фуражки, мы стали как погранцы. Когда вам выдают военные вещи, их нужно помечать. Мы не животные, у нас есть спички и хлорка. Мы разводим белый состав, окунаем в него спичку и вытравливаем на вещах номер своего военного билета. Дёшево и сердито. На ремне пишем ручкой. О нём отдельная забота. Солдатам и сержантам выдают ремень из кожзаменителя, а офицерам полагается кожаный, который даже приятно подержать в руках. К нему крепится бляха из медного сплава, которая быстро тускнеет, и вы следите за её блеском. У каждого есть кусочек шинели с официальным названием бляхотёрка и специальная паста гоя. Сержант во время утреннего осмотра проверяет, всё ли у вас хорошо с одеждой, не слишком ли изогнута бляха, не низковато ли висит ремень, вплоть до того, что он даёт советы, что вам уже пора идти подстригаться. А поутру в казарме мы заправляем постели. Полосочки на одеялах должны быть выровнены, чтобы одна продолжала другую, их края отбиваются с помощью табуреток и тапок, а сами кровати выставляются ровно-ровно. Три человека берут нитку, один держит её с одной стороны, второй смотрит, если чья-то постель выбивается из общего порядка, а третий, следуя его указаниям, её подравнивает. По вечерам, когда у сержанта скверное настроение, начинаются учения. Мы строимся на подоконнике, он даёт отрывистую команду и мы укладываемся спать. Но сон наш не долог. Звучит другая команда, мы поднимаемся и начинаем одеваться. Одеваться настолько быстро, что это происходит быстрее, чем вы дочитаете этот абзац. Двадцать секунд и всё, а кто-то и раньше. Нам ведь не бежать с полной выкладкой. Мы снова в строю и готовы выполнять следующий приказ.
Но вот, день отъезда назначен, а вещи уложены в холщовый вещмешок. Из гражданского у меня там остались только пара книг, из которых за всю армию я прочёл лишь 1-2 страницы и зубная щётка. Нам дали и одежду на зиму: шинель мы свернули в клубок и перевязали верёвочкой. Не хватает только винтовки за спиной. Ни с чем пришли, ни с чем и ушли. Обратно в Москву мы едем тоже командой, только это уже не те люди, что ехали туда. То есть да, те же самые, но уже не такие. Мы знаем, что такое время, как оно долго может тянуться, мы ценим то, на что раньше просто не обращали внимания.
Я не забуду эти годы
И цвет казарменной стены
Кто не терял хоть раз свободы
Тот не поймет её цены.
Нас мало, человек 15, мы в форме, окружающих не шокируем своим внешним видом. Хотя намётанный взгляд сразу определит, сколько мы отслужили. Мы едем в зиму, я сижу в вагон-ресторане, а за окном проплывают места, где сидят заключённые.
Нас привозят в часть поздно вечером, кругом уже темным-темно. Но это только кажется, на самом деле нет и шести, просто световой день зимой тут маленький. Солнце восходит в 12, а в 3 уже садится. Кругом снег, холод и темнота. Как мои предки могли жить в таких условиях! Я же, как Гитлер, стал ненавидеть снег. Перед глазами картина: ночь, развод на плацу, падает снег и плохой оркестр из трёх человек играет Прощание славянки. Я думал, эта зима для меня никогда не кончится. Столько снега я никогда не видел, а ведь его ещё и нужно убирать. Нас специально поднимают пораньше, в 5 утра, чтобы убрать на плацу снег. Сугробы уже большие, куда ж на них закидывать, а он всё валит и валит. И это здорово, когда целую ночь, целую ночь, господа, можно провести на одном месте, в части. После учебки приобретённые знания нужно отрабатывать на практике. Идёт что-то вроде экзамена, офицеры проверяют, можно ли нас ставить на боевое дежурство. Меня вызывают к карте и просят показать штат Вашингтон. Я становлюсь с указкой справа от карты и обвожу место на западном побережье. Майор в шоке, наверно, я первый, кто показал ему правильно. Ну а того, кто притворяется, что не понимает ничего из усвоенного, ждёт одна дорога - в караулы и в наряды. Вместо сидения в тёплом помещении стояние на тумбочке или хождение с автоматом на посту. Вопросы есть? Вопросов нет.
В первые дни, когда я ещё не ездил на БД, боевое дежурство, ко мне приехала мать. Мы сидели в комнате на КПП. Вернее сидела она одна, а я спал, прислонившись к ней. Мы ни о чём не поговорили. Перед этим я разгружал Камаз с цементом, и мне было не до разговоров.
Вскоре все формальности улажены, и я получаю допуск на БД. Когда мне говорят, что где-то быстрый ритм жизни, я тихо смеюсь. Представьте сами. С утра вы сидите на смене, после обеда спите (а почему нет, ведь эти несколько часов будут единственным отдыхом на целые сутки), потом ещё целую ночь сидите на смене. Спать нельзя, если увидят, как вы рубитесь, вам дадут шанты, удар оттянутым средним пальцем по лбу. Сон пропадает начисто. Лучше, не дожидаясь, выйти на улицу и постоять несколько минут на холоде. Если очень провинитесь, вам дадут фанеру, удар кулаком по второй пуговице кителя. Ножка от пуговицы вопьётся вам в грудь, так что у нерадивых на груди будет большой синяк и им нужно будет что-то придумывать, если его заметит офицер и спросит. Говорить правду нельзя, всё построено на том, что вы когда-то тоже станете стариком и будете учить своих карасей. После ночи на точке - возвращение в часть на грузовике с кузовом, обтянутым тентом, непродолжительный сон до обеда, вечерняя смена и возвращение в часть на всю ночь. Нам повезло, у нас такой график. У других - дежурство утром и первая часть ночи, или вечер и вторая часть ночи. То есть в 3 ночи вас будят, вы садитесь в этот грузовик и уезжаете. И так день за днём. Целую ночь в казарме вы не спите.
Пока есть те, кто прослужил нас ровно на 1 год больше, мы караси. Мы должны выполнять уборку по роте за старослужащих, носить еду в судках на всю смену, наконец, отдавать свой сахар им в чай. Будь как все, сынок, своё через год ты получишь. И здесь нам повезло. Старшие нас - тоже весенники, тоже студенты, у них есть голова на плечах, они не припахивают нас стирать их обмундирование. Мы не танцуем по их просьбе у телевизора дискотеку.
Еда ещё хуже, чем в учебке. Уж на что я не притязательный, я терпеть не могу скумбрии - отвратительной рыбы, кислой на вкус. Хорошо, что есть китайские продукты, тушёнка Великая китайская стена. Картошка не то отваренная, не то тушёная. Зато есть машина для чистки картофеля. Кожуру и отходы дежурные относят свиньям. Да ты и сам похож на свинью. В свою жизнь у меня не было такой грязной одежды, как подменка для работы в столовой. Зато, как в учебке, есть чайник, кафе на территории части, где сидят старослужащие и разговаривают с буфетчицей. 1 раз нас сводили в музей в соседнее село, а в городке я был 1 раз в увольнении. Я надёл шинель с парадкой без ремня, и под неё проникает ветер. Холодно и темно, лучше бы я поспал где-нибудь. По вечерам в казарме орёт телевизор, но приехавшим со смены до него нет никакого дела - только лёг и сразу заснул. Никакой новый год, никакие праздники не нужны - отстаньте от меня, дайте выспаться. Есть ещё заготовка угля для котельной, вас вместе с напарником направляют к вагонетке с киркой и лопатой нарубить угля на части. Вальтовать, т.е. отлынивать нельзя, управитесь раньше - уйдёте раньше. Я потом вспоминал об этом, читая «Записки из мёртвого дома» Достоевского.
В то время, когда думаешь, что оно уже остановилось, начинается весна. Хотя думать так нельзя, если старослужащий тебя спросит, нужно не переспрашивать, о чём идёт речь, а сразу назвать точное число дней до выхода приказа Главнокомандующего об очередном призыве на военную службу. Снег тает, вокруг лужи, но как-то быстро всё уходит. Начинаются длинные световые дни. Потом в 11 вечера вы ложитесь спать, а солнце светит вам прямо в глаза. Вокруг точки растут грибы. Мы с сослуживцами-белорусами ходим их собирать. Только я их не вижу, они буквально подбирают за мной те, на которые я чуть не наступил. Они жарят их с яйцом и грибами. Вкуснее картошки я не ел, какой там фри, тьфу!
С гражданки до нас доносятся отголоски политических событий, где-то произошло столкновение на национальной почве, или вот по телевизору показывают депутатов Верховного совета. Они что-то решают, но вы в этом ничего не понимаете, ведь у вас нет политологического образования, да и сил не остаётся после БД или караула. Последнее заслуживает отдельного упоминания. Или вы стоите у знамени части в штабе, или прогуливаетесь на свежем воздухе, охраняя казённые припасы. В первом случае важно не заснуть на посту ночью, если вы надумаете отдохнуть на тумбочке. Ходят истории о коварном дежурном по полку, который тихонько поднимается по лестнице с первого этажа, чтобы посмотреть, всё ли у вас ОК. Вы сидите и видите, как он подходит к вам и трогает за плечо. Чёрт, это сон, автомат соскользнул с плеча, не услышал бы кто. Потом два часа сна в караульном помещении, ой ну почти два часа, потом дрёма как дежурной смены, потом опять два часа дежурства. А если вы караулите склады, вам выдают кожух - дублёнку, надеваемую поверх шинели и телефонную трубку с проводом, которую вы можете воткнуть в розетку на объекте, если заподозрите что-то неладное и захотите доложить об этом старшему. В кожухе вы также стоите на входе в КП - командном пункте. Чтобы не было очень скучно, вы перемежаете стояние с заготовкой угля, уже для КП.
Стоп! Что я там говорил про Верховный совет? Депутаты, похоже, приняли решение об отмене призыва студентов. Никто ничего не понимает, все переспрашивают друг у друга, а с какого года, а что будет с теми, кто уже служит, а ты тоже студент, а у вас есть военная кафедра? Постепенно, когда до всех доходит, что студенты увольняются раньше тех, кто призывался раньше, но не студент, доходит чуть не до взрыва. «Как ты, студент, уже дембель, а мне ещё год служить?» возмущаются не студенты с моего призыва. Терпеть остаётся чуть меньше трёх месяцев, мне даже присвоили звание ефрейтора, теперь уже насмешки и обиды от рядовых, уже наступил сентябрь, начался учебный год, а нас не отпускают. Понятно, прецедента такого не было, да и набор оскудеет, не будет студентов-интеллектуалов. Ладно с вами, товарищи военные, воюйте сами, а я поеду домой.
16 сентября финальное построение на плацу с проверкой, а вдруг кто что прихватил, хотя самые умные в увалах заранее подготовили себе гражданку, и вот мы садимся в автобус и едем в город. Здесь меня тоже поджидает удивление. Открываются двери, ты выходишь и: всё, больше не нужно никому подчиняться. Хочешь, иди на вокзал, а хочешь - едь в аэропорт. Ну конечно, на самолёт, какой вопрос. Я прилетаю, уже не военный, но и не гражданский - нет паспорта, еду до кольца, на метро пр. Просвещения, а там вижу пустырь и два киоска звукозаписи. Здравствуй, родная страна, ты уже не такая, но и я за год и 3 месяца изменился. Я не супермен и не десантник, в меня не стреляли, но и я не испытываю потребности ни в кого стрелять.