Глава 18-я книги «Ледокол» уникальна тем, что Суворов не исказил и не переврал ни одну из трёх приведённых в ней цитат.

Здесь речь идёт в основном о военной теории, приводятся фрагменты из работы маршала Тухачевского и редакционного предисловия к докладу маршала Егорова, напечатанного в 10-м номере Военно-исторического журнала за 1963 год.

«...механизированные корпуса должны располагаться в 50-70 км от границ с тем, чтобы с первого же дня мобилизации перейти границу» (М. Н. Тухачевский, Избранные произведения – Т. 2, С. 219).

«Выполнение задач армий вторжения необходимо возложить на весь Первый стратегический эшелон» (ВИЖ, 1963, №10 – С. 31).

Цитаты полностью соответствуют контексту, но необходимо помнить следующее: войны не начинают военные – войны начинают политики. Обязанность военачальников – быть готовыми к любой войне. Генералы, как профессионалы, обязаны уметь вести все виды боевых действий. Они должны уметь и правильно обороняться, и правильно наступать. Их дело – в любой момент выполнить любой приказ высшего политического руководства страны.

Политика не отменяет необходимости уметь воевать. Президенты ядерных держав на встречах пожимают друг другу руки, а в это время генералы, как в Пентагоне так и в Генштабе вооруженных сил России, непрерывно работают над совершенствованием планов ядерной войны между двумя державами, в том числе планов войны ядерной – это даже не скрывается. А военные теоретики обеих армий усердно трудятся над повышением эффективности методов вооружённой борьбы, в том числе с применением ядерного оружия. Они пишут научные труды на эти темы, защищают диссертации и, естественно, периодически делают доклады перед командирами и коллегами. Да, кстати, китайские генералы заняты тем же.

В свою очередь конструкторы делают оружие всё сложнее и эффективнее… И этому процессу нет конца, потому как нет предела ни техническому совершенству оружия, ни совершенству методов его применения, ни совершенству методов вооружённой борьбы.

Поэтому не надо предавать чрезмерного значения тому, что военные специалисты пишут сейчас и писали в 30-х годах в своих работах и докладах. Это вечный процесс развития военной теории, а не планы политиков. И то, что генералы и маршалы на закрытом совещании, в своём узком кругу, обсуждают, как эффективнее проводить наступление, совсем не означает, что руководство страны отдаст им приказ о нападении. Опять же, даже готовясь к сугубо оборонительной войне, жизненно необходимо отчётливо представлять себе приёмы войны наступательной – это чтобы спрогнозировать действия нападающего и выработать методы противодействия.

В приказе народного комиссара обороны №30 от 21 января 1941 года «О боевой и политической подготовке войск на 1941 год» в частности говорится:

«В текущем году отработать следующие общевойсковые темы (каждую тему в масштабе полка, дивизии и корпуса):

– оборонительный бой в зимних и летних условиях с организацией заграждения в предполье;

– наступательный бой на полевую оборону в зимних и летних условиях с преодолением полосы заграждений» (Приказ НКО №30 от 21.01.1941 – ЦА МО РФ Ф. 4, оп. 11, д. 81, л. 22-33 – Цитируется по «Приказы народного комиссара обороны СССР: 1937 – 21 июня 1941 г». – Москва: ТЕРРА, 1994, С.208).

Для того чтобы научить войска эффективно действовать в обороне, необходимо ясное представление о том, что будет представлять из себя удар противника. Так как нет возможности пригласить генералов вероятного противника, чтобы они поделились информацией о том, как они будут проводить наступательные операции, то даже при сугубо оборонительных намерениях, необходимо прорабатывать вопросы наступления.

Ну и третья цитата из 18-й главы «Ледокола»:

«“Воинские части, убывшие перед войной к государственной границе… увезли с собой весь неприкосновенный запас обмундирования и обуви” (Тыл Советских Вооруженных сил в Великой Отечественной войне. 1941-1945 гг. – С. 216)» (Виктор Суворов, Ледокол – Глава 19).

Вообще-то Владимир Богданович все-таки не удержался и совсем немножко поработал с этой цитатой. В оригинале написано: «... воинские части, убывшие перед войной к государственной границе на лагерные сборы, увезли с собой весь неприкосновенный запас обмундирования и обуви...»

Фразу про лагерные сборы Виктор Суворов решил убрать из предложения. Вопрос о причинах переброски частей Красной Армии к западным границам СССР мы подробно рассмотрим совсем скоро.

Войска забрали с собой неприкосновенный запас имущества. Означает ли это, что готовилась именно агрессивная война? Они что, все эти шинели, ботинки, портянки и исподнее должны были потащить с собой в Европу? Или в оборонительной войне вещевое имущество не нужно? Разве мобилизованных в 1941-м году – уже после нападения Германии – не надо было одевать и обувать? Кто-то скажет, что оно же там всё погибло или досталось немцам – это взгляд на историю постфактум. А весной 1941 года никто не собирался отступать до Москвы и Сталинграда, теряя при этом территорию, людей и неприкосновенные запасы вещевого имущества.

К тому же не все войска забирали с собой всё своё имущество. Вот генерал-майор Лобачёв описывает сборы 16-й армии из Забайкалья на запад весной 1941-го года:

«Вместе с командующим округом приехал представитель окружного интендантства. Когда наша армия находилась в сопках, ей оказывалось всяческое внимание, а теперь интендант настаивал, чтобы имущество и часть вооружения, которое мы хотели взять с собой, были сданы.

–Новый округ о вас позаботится, незачем тащить всё отсюда.

– Вы считаете возможным отправлять армию к новому месту службы в наихудшем виде? – спросил я.

– Я считаю, что придут другие и придется заботиться о них, – ответил он» (Алексей Лобачёв, Трудными дорогами).

От интенданта зависит: возьмёт ли армия с собой своё имущество, или отправится “в наихудшем виде”. И не только имущество, а ещё и часть вооружения оставляют! Если готовится “исторический”, “судьбоносный”, “освободительный поход”, то довольно странно, что оснащённость войск, готовящихся принять в нём участие, ставится в зависимость от какого-то интенданта из Забайкальского округа.

Мы скоро очень обстоятельно поговорим о причинах переброски частей Красной Армии к западной границе СССР и о планах действий этих войск. А сейчас ещё раз вернёмся к вопросу: “нужно ли в оборонительной войне вещевое имущество?” Генерал-полковник Гальдер, оценив количество добра, попавшего в руки немецких войск в приграничных районах СССР, уже 24 июня записал в своём дневнике:

«Однако наличие многочисленных запасов в пограничной полосе указывает на то, что русские с самого начала планировали ведение упорной обороны пограничной зоны и для этого создали здесь базы снабжения» (Франц Гальдер, Военный дневник – запись 24 июня 1941 года).

* * *

19-я глава в «Ледоколе» посвящена попыткам доказать, что Сталин занял должность председателя Совета Народных Комиссаров только потому, что собирался уже в 1941 году напасть на Европу. Почему Сталин не занял эту должность в сентябре 1939 года? Этого Виктор Суворов не объясняет, хотя упорно настаивает в своей книге на том, что именно в сентябре 39-го Сталин якобы “преднамеренно вступил в войну”.

Резун утверждает, что Сталин, до того как занял пост председателя Совнаркома, якобы не нёс никакой ответственности. Интересно, кто это там собирался Иосифа Виссарионовича к ответственности привлечь? Прям так и рисуется картина: сидит Сталин в кабинете и думает: не буду никаких должностей занимать, а то ещё чего гляди, в суд на меня подадут... А уж если говорить о той ответственности, которую он сам мог осознавать, то это ответственность перед ближайшими товарищами по партии, а их названием должности не обманешь – они точно знали: кто здесь главный. Да и если на то пошло – весь народ знал: кто в стране главный.

Автор «Ледокола» пишет:

«... Сталин в мае 41-го принимает на себя официально бремя государственной ответственности. [...] С этого момента он не только принимает все важнейшие решения, но и несёт за них официальную ответственность» (Виктор Суворов, Ледокол – Глава 19).

К этим словам Резуна мы очень скоро ещё вернёмся. А пока рассмотрим цитаты, при помощи которых он пытается обосновать свои рассуждения.

«17 лет не брал Сталин в свои руки инструментов государственной власти, а тут вдруг… Зачем?

По свидетельству адмирала флота Советского Союза Н. Г. Кузнецова (в то время адмирал, нарком ВМФ СССР): “Когда Сталин принял на себя обязанности Председателя Совета Народных Комиссаров, система руководства практически не изменилась” (ВИЖ, 1965, №9, с. 66). Если практически ничего не меняется – зачем Сталину нужен этот титул?» (Виктор Суворов, Ледокол – Глава 19).

Николай Кузнецов – тогдашний народный комиссар Военно-Морского Флота (сокращённо – нарком ВМФ), в своей статье писал не о том, о чём говорит Суворов. Вот что напечатано в 9-м номере Военно-исторического журнала за 1965 год:

«В первое время он [Сталин] относился ко мне, как к новому наркому, снисходительно, но вскоре стал строг, официален, малодоступен. Письменные наши доклады он нередко оставлял без ответа. Приходилось ждать случая, чтобы вновь поднять те же вопросы при личном разговоре. Но когда такой случай будет?

В 1941-м году, когда И.В. Сталин принял на себя обязанности Председателя Совета Народных Комиссаров, система руководства практически не изменилась. Во всяком случае, я не могу сказать, что она стала лучше. Сталин сам, не перепоручая никому, руководил наркоматом обороны. Положение наркома Военно-Морского Флота было более сложным. Флотом занимались В.М. Молотов [...] и А.А. Жданов [...]. А флотские вопросы были, как правило, связаны с общими военными делами, решать которые они не брались» (Николай Кузнецов, ВИЖ, 1965, №9 – С.66).

Как видите, адмирал Кузнецов пишет не о глобальных вещах, а о проблемах сугубо административного характера, с которыми ему приходилось сталкиваться, будучи наркомом ВМФ.

Дальше Резун делает вид, что призывает в свидетели Ивана Баграмяна:

«Советские маршалы говорят другими словами, но то же самое: назначение Сталина связано с внешними проблемами (Маршал Советского Союза И. X. Баграмян. Так начиналась война. С. 62)» (Виктор Суворов, Ледокол – Глава 19).

Есть указание на источник, но нет цитаты как таковой. Думаю, все уже поняли, что если Суворов передает своими словами, то при сверке с первоисточником нас непременно ждёт сюрприз. И действительно ждёт! Вот что в действительности написал маршал Баграмян:

«Последний весенний месяц не принёс потепления в международных отношениях. Советское государство готовилось к отпору. Именно так мы в штабе округа расценили назначение И. В. Сталина Председателем Совета Народных Комиссаров» (Иван Баграмян, Так начиналась война).

Здесь – как говорится – без комментариев.

А теперь вернёмся к словам о том, что Сталин в мае 1941 года “принял на себя бремя государственной власти”. Лукавый Суворов всё расписал так, что читатель непременно сделает вывод: до мая 41-го Сталин занимал высший пост в партии, а теперь занял и высшую государственную должность. Хотя напрямую Суворов не называл новую должность Сталина “высшей”, вывод, из написанного им, напрашивается сам собой. Резун навязывает читателю мысль: раз в руководстве страной и в положении самого Сталина ничего не изменилось, значит, товарищ Сталин занял высший государственный пост накануне агрессивной войны, чтобы войти в историю как “официальный покоритель Европы”.

«“Освободительный поход” Сталин намерен возглавить лично в качестве главы советского правительства» (Виктор Суворов, Ледокол – Глава 19).

На тот момент, совсем недавно – в 1936 году, принята новая Конституция. Создавалась и принималась она под непосредственным руководством самого Сталина и вошла в историю как “Сталинская конституция”. Газеты того времени её прямо так и называли.

Если уж он сам решил, что высшая государственная должность – это Председатель Президиума Верховного Совета СССР, то логично было бы эту должность ему и занять, готовясь стать “покорителем Европы”. Потому что именно эта должность официально являлась должностью главы государства. Извините за тавтологию!

В интернете есть архивный документ – протокол беседы заместителя наркома иностранных дел СССР В.Г. Деканозова с послом Германии в СССР Ф. Шуленбургом от 9-го мая 1941-го года. В нём присутствует следующий фрагмент:

«Шуленбург сказал, что за время, прошедшее со времени нашей последней встречи, имело место большое событие – новое назначение тов. Сталина. Шуленбург считает, что этот факт имеет большое значение. “Сталин – теперь глава партии и глава государства” – [сказал он] [...]

Я заметил, что т[оварищ] Сталин стал во главе Правительства СССР, а не государства» (АП РФ. Ф. 3. Оп. 64. Д. 675. Лл. 162–168. Цитируется по материалам сайта «Фонд Александла Яковлева»).

https://www.alexanderyakovlev.org/fond/issues-doc/1011781

Кстати, Председателем Совета Народных Комисаров Сталин был назначен именно указом Президиума Верховного Совета.

Аж до 1977-го года официально считалось, что в Советском Союзе есть глава Коммунистической Партии, а есть Глава Советского государства. С 1965 по 1977 годы Председателем Президиума Верховного Совета был Николай Подгорный – в западных СМИ его называли президентом СССР. Леонид Брежнев стал первым секретарем ЦК КПСС в 1966-м, а должность Председателя Президиума Верховного Совета СССР занял только 16 июня 1977-го года, став после этого первым лицом Советского Союза и де-факто, и де-юре. На Западе этот акт поняли так: фактическому главе государства придан официальный статус. При этом никакой “третьей мировой войны” Леонид Брежнев начинать не стал.

ПРОДОЛЖЕНИЕ 8 ЧАСТИ: "Ледокол" на чистой воде (часть 8.2) - полный разбор лжи книги Виктора Суворова

Фрагмент передачи "Споемте, друзья". 1987. Источник: канал на YouTube «Советское телевидение. Гостелерадиофонд России», www.youtube.com/c/gtrftv

Так как в предыдущей части мы несколько отошли от проверки цитат и заговорили о технике, то стоит вспомнить и о других технических вопросах, которые “освещены” в «Ледоколе». Кстати, именно то, что касается техники, едва ли не лучше всего запоминается, и многие, прочитавшие книги Виктора Суворова, до сих пор верят в “автострадные танки”. Во всяком случае, лично мне в дискуссиях не раз задавали вопрос: “А зачем в СССР разрабатывался автострадный танк?”

«В 1938 году в Советском Союзе начаты интенсивные работы по созданию танка совершенно нового типа “А-20”. Что есть “А-20” ни один советский военный учебник на этот вопрос не отвечает. [...] Я долго искал ответ на вопрос и нашел его на заводе №183. Это всё тот же локомотивный завод, который, как и раньше, кроме локомотивов, даёт побочную продукцию. Не знаю, правильно ли объяснение, но ветераны говорят, что изначальный смысл индекса “А” – автострадный. Объяснение лично мне кажется убедительным» (Виктор Суворов, Ледокол – Глава 3).

Недавно в России был принят на вооружение новейший истребитель пятого поколения. Название Су-57 этот самолёт получил одновременно с принятием на вооружение, а до этого именовался Т-50. Почему “Т”, а не “Су”? Со времён СССР, буквенный шифр “Т” присваивается всей технике, которая разрабатывается в КБ имени Павла Сухого. Знаменитый истребитель Су-27 на этапе разработки назывался Т-10С (ничего общего с танком Т-10!).

В Советском Союзе всем конструкторским бюро были присвоены буквенные шифры для обозначения разрабатываемой им техники. Например, КБ горьковского завода № 92 (“Новое Сормово”), которым руководил Василий Грабин, имело индекс “Ф”. Первая пушка, разработанная в этом конструкторском бюро под руководством Грабина, называлась Ф-22.

А теперь угадайте: какой буквенный шифр присваивался разработкам конструкторского бюро танкового отдела того самого Харьковского завода № 183, в котором создавался танк известный как А-20? Правильно! Это - буква “А”. И не был А-20 никаким “танком нового типа”, а являлся дальнейшим развитием колёсно-гусеничного семейства БТ. Вот приняли бы его на вооружение, и стал бы он называться БТ-8 или БТ-9. Но ещё до завершения работ по этой машине, была решена та самая проблема, которая являлась единственной причиной, вынуждавшей делать танки колёсно-гусеничными. Это проблема малого ресурса танковых траков. Пока шли работы над А-20, металлургическая промышленность СССР освоила выплавку стали Гадфильда. Срок службы траков советских танков увеличился в разы, вследствие чего от сложной колёсно-гусеничной схемы отказались раз и навсегда.

Малый срок службы гусеничных лент – единственная причина, побуждавшая разработчиков усложнять конструкцию ходовой части таков и делать их колёсно-гусеничными. Пока эта проблема не была решена, колёсно-гусеничные боевые машины разрабатывались и в США, и в Великобритании, и в Чехословакии, и в Польше, и в Швеции и даже в Новой Зеландии. Правда, в нейтральной, миролюбивой Швеции этими разработками занимались немцы – в обход запретов Версальского договора.

Фото: Шведский танк L-30

Фото: Польский танк 10TP

Фото: Новозеландский танк Скофилда (Schofield Tank)

После появления траков, срок службы которых стал удовлетворять военных, в СССР работы по танкам колёсно-гусеничной схемы были прекращены, в том числе и по А-20. На вооружение был принят созданный параллельно в этом же КБ “чисто гусеничный” танк, который на этапе разработки имел шифр А-32. После принятия на вооружение РККА, А-32 стал именоваться Т-34.

Рассказ Виктора Суворова про “автострадные” танки – это дно технической безграмотности.

* * *

«Советские дивизии и корпуса, вооруженные танками БТ, не имели в своем составе автомобилей, предназначенных для сбора и перевозки сброшенных гусеничных лент: танки БТ после сброса гусениц должны были завершить войну на колесах, уйдя по отличным дорогам в глубокий тыл противника» (Виктор Суворов, Ледокол – Глава 3).

Вообще-то, по здравому размышлению, бросать гусеницы и уезжать навстречу новым боям на колёсах – это очень неразумно. А если придётся где-то взламывать оборону противника и для этого разворачиваться в боевой порядок на пересечённой местности? А если перед этим ещё и ливень был?...

Автомобилей для “сбора и перевозки сброшенных гусеничных лент” в частях действительно не было, да и быть не могло – потому что никто и не думал разбрасываться гусеницами посреди дороги. При переходе на колёсный ход, гусеничные ленты танков БТ силами экипажа укладывались на надгусеничные полки – как на фото ниже. Так что, рассказывая про “грузовики для сбора гусениц”, господин Резун пробил очередное дно некомпетентности.

* * *

«Гаубица отличается от пушки крутой навесной траекторией. Гаубица хороша для выкуривания из окопов и траншей обороняющихся войск противника. Если готовимся к наступательной войне, производим гаубицы, к оборонительной – пушки...» (Виктор Суворов, Ледокол – Глава 8).

Все рассказы Виктора Суворова (и не его одного) про “оборонительное” и “наступательное” оружие – это полный вздор. “Мирным” (“оборонительным”) или наоборот – “агрессивным” (“наступательным”) оружие бывает только в лукавых мудрствованиях политиков и пропагандистов. В реальности же, и в наступательной, и в оборонительной войне, необходимы все виды оружия. “Оборонительные” системы ПВО нужны для прикрытия районов сосредоточения войск перед наступлением и путей подвоза предметов снабжения наступающим; а “наступательные” танки необходимы для нанесения контрударов по прорвавшим оборону силам агрессора. Многие спросят: а как же мины? Уж мины-то – это только для обороны. Мины необходимы и при наступлении. Например, частям и подразделениям, которые будут обеспечивать фланги наступающей группировки, придётся отражать удары противника.

Май 1941 года – Вермахт готовится к нападению на Советский Союз, а начальник немецкого штаба сухопутных войск генерал-полковник Франц Гальдер пишет в своём дневнике:

«Мины: Роммелю 25 тыс. противотанковых и 15 тыс. противопехотных мин (из расчета по три противотанковые и две противопехотные мины на погонный метр). Трем группам армий: 295 тыс. противотанковых и 496 тыс. противопехотных мин (из того же расчета). Кроме того, на складах: 288 тыс. противотанковых и 497 тыс. противопехотных мин (из того же расчета). В саперных частях мины также включены в штатное имущество» (Франц Гальдер, Военный Дневник – запись 16 мая 1941 года).

Три группы армий, упомянутые в записи генерала Гальдера, – это те самые группы “Юг”, “Центр” и “Север”, которые 22 июня вторгнутся в СССР. Мины им нужны сотнями тысяч. Так что мины – это никакое на “миролюбивое” и не “оборонительное” оружие.

А теперь, собственно, о гаубицах. Если вы, готовясь к оборонительной войне, придерживались логики господина Резуна и наделали исключительно “оборонительных” пушек, то напавший на вас агрессор, вооружённый “наступательными” гаубицами, будет беспрепятственно “выкуривать из окопов и траншей” ваши обороняющиеся войска и, в том числе, уничтожать позиции ваших пушек. К чему это приведёт(?) – вопрос риторический. Если у вас нет гаубиц, стреляющих по навесной траектории, то вам нечем будет вести контрбатарейную борьбу и подавлять гаубицы противника, которые обстреливают вас с закрытых (находящихся за складками местности) позиций. Вывод: гаубицы также необходимы в обороне, как и в наступлении.

Но это ещё не всё... Выступая перед выпускниками военных академий 5 мая 1941 года, Сталин в частности сказал:

«Раньше было большое увлечение гаубицами. Современная война внесла поправку и подняла роль пушек. Борьба с укреплениями и танками противника требует стрельбы прямой наводкой и большой начальной скорости полета снаряда – до 1 тыс. и свыше метров в секунду. Большая роль отводится в нашей армии пушечной артиллерии» (Иосиф Сталин, Выступление перед выпускниками военных академий РККА в Кремле, 5 мая 1941 г.).

Раз товарищ Сталин большую роль отводит пушечной артиллерии, то-таки готовится к обороне – если исходить из логики самого Виктора Суворова.

«Самое главное требование к противотанковой пушке – способность пробивать любой танк противника. В 1941 году советская 45-мм пушка такой способностью обладала. Кроме неё, была создана 57-мм противотанковая пушка. Её не выпускали просто потому, что для неё не было достойных целей» (Виктор Суворов, День М – Глава 15).

Противотанковая пушка калибром 57 миллиметров, о которой идёт речь, – это, знаменитая ЗиС-2, конструкции Василия Грабина. Байка о том, что её сняли с производства якобы из-за того, что она была “чрезмерно мощной”, что “пробивала немецкие танки насквозь, не причиняя им вреда”; и сегодня можно услышать даже в документальных фильмах и передачах. Последнее утверждение – следствие просто пещерной технической безграмотности. Внутри танка минимум свободного пространства: всё занято приборами, механизмами, агрегатами, боекомплектом и собственно танкистами. Абсолютно невозможно чтобы снаряд пробил лобовую броню, прошёл через отделение управления, через боевое отделение, потом через моторное отделение, и при этом ничего не зацепил и не нанёс критических повреждений ни танку, ни экипажу.

Пушка ЗиС-2 была снята с производства в 41-м совсем по совершенно другой причине. Причину эту назвал в своей книге воспоминаний маршал Дмитрий Устинов, который во время войны был народным комиссаром вооружения СССР.

«В соответствии с постановлением ГКО был издан приказ по наркомату. Для того чтобы обеспечить выполнение программы выпуска 45-мм и 76-мм пушек с заводов временно снимался ряд заказов, в том числе на 25-мм и 85-мм зенитные пушки, 57-мм противотанковую пушку, 107-мм горный миномёт и некоторые другие. [...]

В некоторых публикациях вопрос о снятии с производства 57-мм противотанковой пушки (ЗиС-2) в конце 1941 года объясняется чересчур упрощённо, а порой и неверно. Временное прекращение выпуска этой артиллерийской системы было обусловлено критической обстановкой начала войны. Для отпора врагу требовалось большое число противотанковых орудий. Обеспечить выпуск их необходимого количества можно было только по уже освоенной и налаженной технологии. А её в тот момент ещё не было» (Дмитрий Устинов, Во имя победы – Глава четвёртая).

Далее, Устинов приводит диалог, имевший место 22 июля 41-го года, между маршалом Куликом, главным конструктором пушки ЗиС-2 Василием Грабиным, и первым заместителем председателя совнаркома, то есть первым заместителем Сталина в правительстве, Николаем Вознесенским.

«– Скажите, Василий Гаврилович, – спросил маршал Кулик Грабина, – почему выпуск ЗиС-2 идёт так туго? Ведь пушка принята на вооружение и пущена в производство ещё в мае. А завод выдал пока считанные единицы орудий. В чём дело?

– Основная причина заключается в том, что завод не может освоить как следует изготовление ствола из-за его большой длины. При обточке ствол гнётся. Но я уверен, что скоро мы решим эту задачу.

– Ваш ответ, товарищ Грабин, – сказал [1-й заместитель председателя Совнаркома] Н. А. Вознесенский, – ещё раз подтверждает, что переход к серийному производству новой системы требует времени. А его-то у нас как раз нет» (Там же).

Никакая не “избыточная мощность”, а проблемы чисто технологического характера стали причиной того, что производство пушки ЗиС-2 было временно прекращено в 1941 году.

В заключение разговора о гаубицах и пушках, замечу, что господин Резун до неприличия упростил тему типов артсистем и возможностей их боевого применения. На самом деле, не одними только пушками и гаубицами жива артиллерия и не так однозначны их характеристики, как описано в «Ледоколе». Есть пушки-гаубицы и гаубицы-пушки, и есть пушки способные стрелять по навесной траектории. Советская дальнобойная 122-миллиметровая пушка А-19 образца 1931/37 годов эффективно стреляла с закрытых позиций и успешно вела контрбатарейную борьбу, в том числе и с гаубицами противника; а тяжёлая советская самоходно-артиллерийская установка СУ-152 проявила себя, как эффективный истребитель тяжёлых немецких танков и САУ, во время оборонительной фазы операции на Курской дуге. Хотя основным вооружением СУ-152 была гаубица-пушка МЛ-20С.

* * *

«В начальном варианте Ил-2 был двухместным: лётчик ведёт самолёт и поражает цели, а за его спиной стрелок прикрывает заднюю полусферу от атак истребителей противника. Ильюшину позвонил лично Сталин и приказал стрелка с пулемётом убрать, Ил-2 выпускать одноместным. Ил-2 нужен был Сталину для ситуации, в которой ни один истребитель противника не успеет подняться в воздух…» (Виктор Суворов, Ледокол – Глава 3).

Откуда Владимир Богданович взял информацию о том, что “позвонил лично Сталин и приказал ...” – это остаётся непонятным: сам он ничего не пишет об источнике информации. Вообще, безосновательные утверждения о том, что едва ли не всё в СССР в 30-е – 40-е годы, делалось именно “по личному приказу/распоряжению/указанию самого Сталина”, встречаются сплошь и рядом. Однако, это явное преувеличение: один человек физически не мог проконтролировать всё происходящее в огромной стране.

Писатель-публицист Феликс Чуев, в свое книге посвящённой Сергею Илюшину, так описал историю “исчезновения” бортстрелка с самолёта Ил-2:

«..Коккинаки испытал двухместный штурмовик, с двумя кабинами – для лётчика и стрелка. Военные потребовали увеличить дальность полёта, скорость и потолок, облегчить самолёт и для этого убрать кабину стрелка» (Феликс Чуев, Ильюшин – Часть 2).

Знаменитый авиаконструктор Александр Яковлев, в своей книге воспоминаний "Цель жизни", пишет о том же:

«... Ильюшина заставили переделать двухместный штурмовик Ил-2 в одноместный. Военные считали, что скорость Ил-2 и высота его полёта малы и, ликвидируя вторую кабину со стрелком-радистом и оборонительным пулемётом, имели в виду облегчить машину, улучшить её аэродинамику и получить некоторое увеличение скорости и высоты полёта» (Александр Яковлев, Цель жизни – раздел “Великий перелом“).

Кстати, на этом претензии комиссии наркомата обороны к самолёту не закончились.

«Вспоминает Д.В. Лещинер:

“Прибежал Ильюшин:

– Дима, не берут штурмовик! Обзора не хватает.

Просидели ночь, опустили нос самолёта вместе с двигателем. Получили нужный обзор, и самолёт завершил госиспытания”.

Так Ил-2 стал “горбатым”. Это прозвище сопровождало штурмовик всю войну.

“Мы и опустили двигатель, и перекомпоновали маслорадиатор, всё было в таком темпе сделано!” – вспоминает Ю.М. Литвинович» (Феликс Чуев, Ильюшин – Часть 2).

Не Сталин был против двухместного Ил-2, против были военные.

«Сколько ни бился Ильюшин, доказывая необходимость на борту воздушного стрелка, который будет прикрывать заднюю полусферу от истребителей противника, ничего не помогало. Он писал в ЦК, а 7 ноября 1940 года сам отнёс письмо на имя Сталина. В начале декабря его вызвали в Кремль.

– Товарищ Ильюшин, военные считают, что делать надо одноместный штурмовик,– сказал Сталин.

– Если бы я всё время слушал военных, товарищ Сталин, я бы сделал самолёт, который имел бы идеальные характеристики, но никогда бы не оторвался от земли!

Он продолжал отстаивать двухместный вариант, но армия настояла на одноместном,– он, дескать, и так защищён броней. К тому ж, если два человека, потери будут больше, а стрелка ещё и учить надо» (Феликс Чуев, Ильюшин – Часть 2).

Здесь уместно сделать отступление и привести цитату из книги маршала авиации Александра Голованова.

«Последнее слово в обсуждаемых вопросах принадлежало Верховному, но мне ни разу не довелось быть свидетелем, чтобы он противопоставлял свои мнения большинству, хотя по ряду вопросов с некоторыми военными товарищами не бывал согласен и решал вопросы в пользу интересов дела, за которое высказывалось большинство» (Александр Голованов, Дальняя бомбардировочная...).

На всякий случай замечу, что книгу воспоминаний, в которой многие страницы посвящены встречам и взаимоотношениям с И. В. Сталиным, маршал Голованов написал уже после смерти Генералиссимуса. Её никак не хотели издавать в СССР: целый ряд эпизодов в книге, в частности касающихся личности Сталина, не соответствовал тогдашней “генеральной линии партии” и совершенно не укладывался в ту официальную историю войны, которая была сформированы во времена Никиты Хрущёва. В 1975 году Александр Голованов обратился с письмом в ЦК КПСС и лично к Леониду Брежневу с просьбой проявить уважение к его маршальскому званию и издать воспоминания отдельной книгой. Своё обращение он закончил словами: «Я прошу предоставить мне возможность опубликовать уже готовую, написанную мной книгу, за правдивость которой готов нести ответственность». Увы… При жизни автора книга издавалась со значительными купюрами и не отдельным изданием, а в литературном журнале «Октябрь» фрагментами, на протяжении аж пяти лет. Впервые мемуары были изданы отдельной книгой только в конце 1980-х годов, а их полная версия увидела свет только в XXI веке – в 2004 году. В издание вошло и то самое письмо в ЦК.

Сегодня книга Александра Евгеньевича Голованова «Дальняя бомбардировочная...» есть в свободном доступе в Интернете, и она стоит того, чтобы быть вами прочитанной.

* * *

«Итак, каким же рисовался Сталину идеальный боевой самолёт, на разработку которого он отвлекает своих лучших конструкторов, как создателей бомбардировщиков, так и создателей истребителей? Сам Сталин объяснил своё требование в трех словах – самолёт чистого неба. Если это не до конца ясно, я объясню в двух словах – крылатый шакал» (Виктор Суворов, День М – Глава 3).

Цитата не из «Ледокола», а из «Дня М», но сути это не меняет: Суворов пытается создать у читателя впечатление, что СССР вооружается исключительно “наступательным” оружием. В качестве образцового “самолёта-шакала” Владимир Богданович описывает японский палубный торпедоносец “Накадзима” B5N.

«По виду, размерам, лётным характеристикам “Никадзима” Б-5Н больше похож на истребитель, чем на бомбардировщик. Это даст ему возможность проноситься над целью так низко, что с кораблей и с земли видны лица пилотов, так низко, что промах при сбросе смертоносного груза практически исключен. “Никадзима” Б-5Н – низконесущий моноплан, двигатель один – радиальный, двухрядный, с воздушным охлаждением. В некоторых самолетах экипаж из трех человек: пилот, штурман, стрелок. Но на большинстве – только два человека: самолёты используются плотными группами, как рои разъяренных ос, потому совсем не обязательно в каждом самолете иметь штурмана. Бомбовая нагрузка самолёта – меньше тонны, но каждый удар – в упор. Оборонительное вооружение самолета Б-5Н относительно слабое – один-два пулемета для защиты задней полусферы. Оборонительного вооружения на ударных самолетах много не надо по той же причине, по которой не требуется сильного истребительного прикрытия [...] Б-5Н – самолёт чистого неба, в котором самолётов противника или очень мало, или совсем нет» (Виктор Суворов, День М – Глава 3).

Это он к тому, что “Накадзима” B5N очень похож на советский самолёт Су-2. Именно эти машины Виктор Суворов называет “шакалами”. Логика господина Резуна в данном случае не замысловата: раз японские “Накадзима” B5N приняли активное участие в нападении на Перл-Харбор и вообще, Япония – агрессор во Второй мировой войне, а у СССР есть очень похожий самолёт, то это должно означать, что Советский Союз тоже готовился стать агрессором.

Изначально нужно заметить: когда автор «Ледокола» обосновывал “агрессивную сущность” штурмовика Ил-2, он делал упор в первую очередь на отсутствие оборонительного вооружения. Мол, раз убрали бортстрелка, то значит, этот самолёт задуман для внезапного нападения и дальнейших действий в условиях “чистого неба”, без необходимости защищаться от истребителей противника. Это и есть доказательство “агрессивных намерений”. Тот факт, что на Су-2 и “Накадзима” B5N бортстрелки и оборонительное вооружение были всегда, Виктор Суворов оставил без внимания.

Самолёт, похожий на советский Су-2, Владимир Богданович разглядел только в Японии. Однако, в 30-х и начале 40-х такие “шакалы” водились в военно-воздушных силах очень многих стран. В британских королевских ВВС – это легкий бомбардировщик “Фэйри Бэттл”. В Польше – легкий бомбардировщик “Карась”. В Соединённых Штатах – это “Нортроп” А-17 “Nomad”, составлявший в конце 30-х ядро ударной авиации ВВС США. Американский “шакал” производился в различных модификациях, в том числе за пределами США:

– 8А-1 (В5А) – вариант А-17 с мотором "Меркьюри" XXIV, строился в Швеции;

– 8A-3N – экспортный вариант А-17А для Нидерландов;

– 8А-5 (А-33) –экспортный вариант А-17 для Норвегии;

– 8А-4 – экспортный вариант А-17 для Ирака;

– 8А-2 – экспортный вариант А-17 для Аргентины;

– 8А-3Р – экспортный вариант А-17А для Перу.

Вот такие “исконно агрессивные” страны заинтересовались “самолётами чистого неба”. Особенно пугающе выглядят “крылатые шакалы” в руках такого “знатного агрессора” как Перу.

А-17 был не единственным самолётом такого типа, созданным на родине братьев Райт. В сентябре 1936 года Советский Союз приобрёл в США лицензии на постройку другого самолёта “Валти” (“Vultee”) V-11 в вариантах штурмовика (V-11G) и легкого бомбардировщика (V-11GB), а также два полностью собранных образца-эталона. В конце апреля 1937 года оба самолета морем отправились в СССР. Советский Су-2 не был копией “Валти” V-11, но создавался по образу и подобию американского “крылатого шакала”.

На самом деле, никакие это не “шакалы”, ничего чрезмерно агрессивного в этих крылатых машинах нет. В 30-е годы все увлекались легкими одномоторными бомбардировщиками способными выполнять функции штурмовиков и разведчиков. С началом Второй мировой войны выяснилось, что возможности одномоторной схемы для этого класса самолётов исчерпаны.

«Авиаконтруктор В.Б. Шавров написал самую полную и, на мой взгляд, объективную историю развития советской авиации. Все остальные авиаконструкторы – его соперники, и потому Шавров не скупился на критику. Но создателей Су-2 он не ругает; ”Хотя от Су-2 было взято всё возможное, и его авторов не в чем было упрекнуть, самолёт соответствовал реально возникшим требованиям лишь до войны” (История конструкций самолетов в СССР. 1938 – 1950. С. 50). Другими словами, всё было хорошо, к создателям самолёта невозможно придраться, до 21 июня 1941 года Су-2 соответствовал требованиям, а на рассвете 22 июня соответствовать требованиям перестал» (Виктор Суворов, День М – Глава 11).

Вот и вернулись мы к проверке добросовестности цитирования. В книге «День М» Виктор Суворов продолжает в том же духе, что и в «Ледоколе». В данном случае он заканчивает цитирование там, где ему выгодно, и навязывает читателю нужный ему вывод.

А Вадим Шавров уже в следующем предложении поясняет, что имеется в виду:

«Однако, хотя от Су-2 было взято всё возможное и его авторов не в чем было упрекнуть, самолёт соответствовал реально возникавшим требованиям лишь до войны. Тогда быстро выяснилось, что такой тип разведчика и ближнего бомбардировщика уже изжил себя, принципиально устарел и стал не нужен. Его функции повсеместно и прочно перешли к двухмоторным скоростным самолётам типа Пе-2 и Ту-2, имевшим скорость около 550 км/ч» (Шавров В.Б. (1978) История конструкций самолётов в СССР (1938 – 1950 гг.). Москва: Машиностроение, С.47 – 48).

ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ

Глава 11 «Ледокола» посвящена расформированию партизанских отрядов.

«...полковник ГРУ профессор И. Г. Старинов в те годы командовал тайной школой, которая готовила партизанские группы, подчиненные советской военной разведке. Полковник в своих мемуарах называет виновника: “Надежно спрятанное в земле оружие и взрывчатые вещества ждали своего часа. Но, раньше чем пришел этот час, скрытые партизанские базы были опустошены, безусловно, с ведома и, наверное, даже по прямому приказу Сталина” (Мины ждут своего часа. С. 40)» (Виктор Суворов, Ледокол – Глава 11).

Во-первых, нужно сказать, что именно таких слов в книге Старинова я не нашёл. Ну да ладно. Так или иначе, Илья Старинов пишет о ликвидации партизанских баз накануне Великой Отечественной Войны. Но он пишет и о причинах этих действий.

«В 1932 году наша оборона на Западных границах зиждилась на использовании формирований партизан. Войска противника, перейдя государственную границу и углубившись на нашу территорию на сотню километров, должны были напороться на укрепрайоны и увязнуть в позиционной войне. В это время на оккупированной территории партизаны начинают организованное сопротивление и перерезают противнику коммуникации. Через некоторое время, лишившись свежего пополнения, подвоза боеприпасов и продовольствия, войска неприятеля вынуждены будут отступать» (Илья Старинов, Записки диверсанта – Часть I, Глава7).

Что это означает?

В первой половине 30-х годов руководство СССР и РККА отдавало себе отчёт в слабости Красной Армии и её неспособности на равных воевать с вооружёнными силами европейских государств. Предполагалось, что в случае нападения, нашим войскам придётся отступить на сотни километров, оставляя свою территорию противнику, потом стать в глухую оборону на линии заранее подготовленных укреплений и ждать пока измотанный боями и действиями партизан в своем тылу враг вынужден будет отказаться от агрессивных планов и убраться восвояси. О том, чтобы вступить в открытое противостояние и нанести противнику сокрушительное поражение, даже речи не шло. К началу 40-х положение изменилось. РККА получила большое количество танков, артсистем, бронеавтомобилей и самолётов разных типов. И по количеству, и по качеству боевой техники РККА в конце 30-х годов реально вышла на мировой уровень.

Руководство страны и вооруженных сил пришло к убеждению, что Красная Армия вполне способна на равных воевать с любой армией мира, и решило, что в случае нападения, нам больше нет нужды отступать, оставляя сотни километров своей территории, сидеть в глухой обороне и партизанить; что теперь мы сможем добиться превосходства в воздухе, ответить контрударами танковых соединений и мотопехоты во фланги наступающих войск агрессора, высадить десанты в тылу наступающих вражеских войск, а потом перейти в полномасштабное контрнаступление и перенести боевые действия на территорию противника.

«Сама мысль о возможности ведения нами партизанской войны была похоронена. Новая военная доктрина исключала для Красной Армии длительную стратегическую оборону, предписывая в кратчайший срок ответить на удар врага более мощным, перенести боевые действия на территорию агрессора» (Илья Старинов, Записки диверсанта – Часть IV, Глава 3).

Именно этим объяснятся то, что разговоры о войне на чужой территории, ведутся политработниками постоянно и повсеместно. Выступая 5-го мая 1941-го года перед выпускниками военных академий, товарищ Сталин говорил: «Нам необходимо перестроить наше воспитание, нашу пропаганду, агитацию, нашу печать в наступательном духе. Красная Армия есть современная армия, а современная армия – армия наступательная».

Красноармейцам много лет прививали мысль, что в случае нападения врага, необходимо будет засесть в своём окопе или ДОТе, за рядами мин и колючей проволоки, на оборонительной лини имени товарища Сталина и защищать свою позицию до последней капли крови, пока наши доблестные партизаны не измотают врага и не принудят его отказаться от агрессивных намерений. Да, мы будем вынуждены временно отступить, временно отдать часть своей территории и временно оставить сотни тысяч своих граждан под властью врага. Но главное – это удержать линию обороны. Пусть враг истекает кровью перед нашими укреплениями и от действий наших партизан в своём тылу, пока выдержит.

К 1941-му году возникла необходимость вселить в сознание личного состава Красной Армии понимание того, что в случае нападения они не будут ни отступать, ни сидеть в окопах. В первый же день агрессии они обязаны будут встать в полный рост – пойти в атаку – разгромить агрессора в открытом бою, а затем перенести боевые действия на его территорию. Забегая наперёд, скажу, что оборонять свою территорию не пассивной обороной, а отвечая ударом на удар, планировали не только в СССР, а в большинстве крупных европейских государств. Об этом подробно поговорим в следующих частях.

Далее Суворов ссылается на другого спецназовца.

«Один из ветеранов советского политического терроризма полковник КГБ С. А. Ваупшас в то время командовал партизанским отрядом НКВД в Белоруссии. Он объясняет причину уничтожения партизанских формирований. “В те грозные предвоенные годы возобладала доктрина о войне на чужой территории… она имела ярко выраженный наступательный характер” (На тревожных перекрестках. С. 203). Можно соглашаться с полковником КГБ, можно его оспаривать. Но другой причины уничтожения партизанских формирований и баз пока никто не назвал» (Виктор Суворов, Ледокол – Глава 11).

По своему обыкновению, Резун прерывает цитирование там, где ему выгодно.

Реальную причину расформирования партизанских отрядов Старинов назвал, но Резун предпочел этого “не заметить”. А в книге полковника Ваупшаса мы читаем:

«В те грозные предвоенные годы возобладала доктрина о войне на чужой территории, о войне малой кровью. Сама по себе, абстрагированная от конкретно-исторической обстановки, она, разумеется, не вызывала никаких возражений, имела ярко выраженный наступательный, победоносный характер. Однако проверку реальной действительностью эта доктрина не выдержала и провалилась уже в первые дни Великой Отечественной войны.

Не берусь утверждать, что заранее созданные, хорошо обученные и оснащенные партизанские подразделения смогли бы коренным образом изменить ход войны в нашу пользу. Это, конечно, утопия. [...]

Нет слов, шесть белорусских отрядов не смогли бы своими действиями в тылу врага остановить продвижение мощной немецкой армейской группировки, наступающей на Москву» (Станислав Ваупшас, На опасных перекрёстках).

Напоследок темы партизанских отрядов вспомним: а где собственно находились, созданные в 30-х годах, партизанские базы.

“Линия Сталина” – это до 1939 года, главная линия обороны, на которой планировалось удержаться любой ценой. Не надо быть гением, чтобы понять, что партизанские базы были созданы между границей и линией укрепрайонов. Эта территория обозначена на карте синими точками.

Количество точек никак не связано с количеством партизанских отрядов или баз, а только обозначает территорию, на которой они располагались.

В результате известных событий 39-го – 40-го годов, граница Советского Союза сместилась на несколько сотен километров на запад. В результате партизанские базы оказались в сотнях километров от государственной границы. Командование Красной Армии не планировало, в случае войны, отступать насколько далеко вглубь страны, потому партизанские базы, созданные в начале 30-х, утратили своё значение и были ликвидированы.

* * *

«... 22 июня 1941 года он [Ваупшас] встретил не на границе, а ЗА границей, на территории “вероятного противника”, имея в кармане дипломатический паспорт. Зачем этого карателя, террориста, ГУЛАГовского дипломата отправили за рубеж? Может, в интересах укрепления безопасности страны “в предвидении оборонительной войны”? Нет, в оборонительной войне он там был совсем не нужен. Как только такая война началась, его срочно вернули в Советский Союз... » (Виктор Суворов, Ледокол – Глава 11).

В данном случае Виктор Суворов не выражает свои мысли прямо, но разного рода ухищрениями и недомолвками подталкивает читателя к мысли о том, что Ваупшас находился за границей с целью развертывания там диверсионной деятельности накануне вторжения РККА и/или в ходе вторжения. Он же не просто так назвал его “ветераном советского политического терроризма”, а специально, чтобы это отложилось в подсознании читателя.

Описания работы в сопредельном государстве, приведённое в книге полковника КГБ, Суворов конечно проигнорировал. Вот чем занимался Ваупшас:

«Согласно указанию Центра, чтобы не привлечь внимания вражеской контрразведки, я морем добрался до соседнего государства, там сел на поезд и с севера по железной дороге приехал в страну, в которой мне надлежало работать.

В одном вагоне со мной ехали немецкие летчики, одетые в свою серо-голубую форму, украшенную всеми характерными регалиями. Сомнений не оставалось: в сопредельном государстве сосредоточивались части гитлеровских военно-воздушных сил.

Первого мая 1941 года вместе с товарищем по работе Алексеем Алексеевичем я выехал в один из портовых городов. У нас была задача проверить, какие грузы прибывают сюда и каково их назначение» (Станислав Ваупшас, На опасных перекрёстках).

Как видите, он занят обычной разведдеятельностью. Нужна ли информация о противнике накануне оборонительной войны(?) – вопрос риторический.

И далее Ваупшас описывает один из эпизодов всей работы в качестве разведчика:

«Оглянулся по сторонам и увидел рядом двухэтажный домик таможни, совершенно безлюдный в этот час. Вошел в него, поднялся на второй этаж и разыскал окно с видом на море, через которое можно было наблюдать все, что происходило у причалов.

Туман вскоре рассеялся, и к пирсам стали подходить и швартоваться немецкие транспортные суда, о чем свидетельствовали отчетливо выведенные названия на их бортах. Сразу же началась их разгрузка в поданные к причалу железнодорожные вагоны. На палубе появились серо-зеленые фигуры гитлеровских солдат. Работа шла быстро и четко, я еле успевал считать и запоминать количество разнообразной военной техники. Здесь были танки, самолеты, артиллерийские орудия различного калибра и назначения. Нагрузили один эшелон, подали другой. По трапам с судов сходили солдаты, вооруженные винтовками, автоматами, пулеметами. Выгрузилось одно подразделение, другое, третье…

Всего на шести транспортах прибыло, по моим подсчетам, около дивизии хорошо оснащенных войск. На папиросной коробке я записал условными значками названия кораблей, все остальное хранилось в памяти. Теперь мне нужно было как можно быстрее попасть к радиопередатчику, продиктовать шифровальщику донесение в Центр...» (Там же).

Суворов писал про Ваупшаса: «Как только [...] война началась, его срочно вернули в Советский Союз...». Но сам полковник иначе говорит о сроке своего возвращения:

«Лишь осенью 1941 года я возвратился в Москву» (Станислав Ваупшас, На опасных перекрёстках).

* * *

Глава 12-я «Ледокола»: от партизан, разведчиков и спецназовцев автор «Ледокола» переходит к десантникам. Рассказ Владимира Резуна о воздушно-десантных войсках СССР – это шедевр грязной пропаганды.

«Воздушно-десантные войска предназначены для наступления. Это аксиома, которая в доказательствах не нуждается» (Виктор Суворов, Ледокол – Глава 12).

Этот прием не оригинальный. Сейчас им часто пользуются и политики, и продажные журналисты-пропагандисты. Если есть необходимость влить в голову масс ерунду, которая не имеет вообще никакого обоснования, то нужно просто объявить это аксиомой, “которая не нуждается в доказательствах”. Если речь идёт НЕ о математике, а политик или журналист называет какое-то своё утверждение аксиомой, то он пытается вами манипулировать и навязывает вам выгодную ему точку зрения, а на самом деле, это его утверждение просто безосновательно.

Википедия так определяет назначение ВДВ Советского Союза:

«Воздушно-десантные войска СССР – род войск Вооружённых Сил СССР, предназначался для охвата противника по воздуху и выполнения задач в его тылу по нарушению управления войсками, захвату и уничтожению наземных элементов высокоточного оружия, срыву выдвижения и развертывания резервов, нарушению работы тыла и коммуникаций, а также по прикрытию (обороне) отдельных направлений, районов, открытых флангов, блокированию и уничтожению высаженных воздушных десантов, прорвавшихся группировок противника и выполнения других задач.»

Десантники способны выполнять боевые задачи как наступательного, так и оборонительного характера.

Утверждения Резуна об исключительно наступательном предназначении ВДВ абсолютно не соответствуют действительности.

Воздушные десанты применялись в 1941-м и 1942-м годах, в период, когда СССР оборонялся:

– в сентябре 1941 года при обороне Одессы;

– в январе 1942 года в районе Медыни – с целью захвата аэродромов и уничтожения вражеских самолётов;

– в январе 1942 года – для усиления войск, которые вели бой в окружении, и содействия им в выходе из окружения в районе Ржева;

– в октябре 1942 года – во время боёв в районе Майкопа – также для уничтожения вражеских самолётов на аэродроме.

А самая первая воздушно-десантная операция советских войск во Второй мировой войне, была проведена в последних числах июня 1941 года, в районе Слуцка, с целью уничтожения немецких танков, у которых закончилось горючее.

Достаточно посмотреть на даты, чтобы уяснить, что эти воздушно-десантные операции были проведены в период, когда Красная Армия вынуждена была вести тяжёлые оборонительные бои.

Далее Виктор Суворов “поражает” воображение читателя безумным количеством десантников в СССР в 1941-м году.

«Он [Сталин] создал воздушно-десантные войска в 1930 году. К началу Второй мировой войны Советский Союз имел БОЛЕЕ ОДНОГО МИЛЛИОНА отлично подготовленных десантников-парашютистов.

Если подсчитать всех военных парашютистов мира на момент начала Второй мировой войны, то получается, что Советский Союз имел подготовленных десантников примерно В ДВЕСТИ РАЗ БОЛЬШЕ, чем все страны мира вместе взятые, включая и Германию» (Виктор Суворов, Ледокол – Глава 12).

На момент начала войны в СССР было пять воздушно-десантных корпусов, численностью более 10'000 человек каждый. То есть, общая численность воздушно-десантных войск в РККА- более 50'000 человек. И это с учетом поваров, кухарей, сапожников и музыкантов военных оркестров. Даже если бы 50'000 десантников было в Красной Армии уже к концу 1930-го, то, при тогдашнем сроке службы в три года, к июню 1941-го миллион человек никак не могли успеть послужить в ВДВ, но 50'000 не было ни в 31-м, ни в 32-м годах.

Здесь ещё необходимо отметить, что сейчас, когда заходит речь о воздушно-десантных войсках, большинство представляет себе десантирование так, как это показано в фильме «В зоне особого внимания». Это когда бойцы ВДВ покидают Ил-76 в четыре потока, то есть из двух боковых дверей и в два потока через задний грузовой люк. Но в начале сороковых всё было совсем не так. Не было Ил-76, с его широченным фюзеляжем и огромным задним люком. Десантникам нужно было выйти на фюзеляж и крылья самолёта, какое-то время там держаться и только потом прыгать с парашютом. Подготовка солдат ВДВ в 30-х годах прошлого века была делом гораздо более сложным, чем сейчас.

Так как же Виктор Суворов насчитал аж миллион десантников у Сталина в 41-м году? А вот так:

«... в стране бушевал парашютный психоз. Старшее поколение помнит время, когда без парашютной вышки не обходился ни один городской парк...» (Виктор Суворов, Ледокол – Глава 12).

Резун каждого парнишку, который прыгал с парашютной вышки в городском парке и сдал нормы ГТО, причислил к “отлично подготовленным десантникам-парашютистам”.

Поинтересуйтесь у тех кто служил, или служит в десанте: можно ли школьников, прыгавших с парашютной вышки в парке и бросавших муляж гранаты на уроках физкультуры, считать отлично подготовленной десантурой? Только не спрашивайте это во время празднования Дня десантных войск! Такой вопрос может ребят обидеть........

И снова Виктор Суворов повторяет как мантру:

«В оборонительной войне парашютисты не нужны» (Виктор Суворов, Ледокол – Глава 12).

Но вот ведь незадача. На основании приказа Наркома обороны № 0083 от 4 сентября 1941 года “О развёртывании воздушно-десантных войск Красной Армии” в РККА было начато формирование пяти новых воздушно-десантных корпусов, которым присвоены номера с 6-го по 10-й. Также начато формирование пяти отдельных манёвренных воздушно-десантных бригад с номерами с 1-го по 5-й. Идёт оборонительная война, а командование Красной Армии продолжает формировать десантные части.

«Коммунисты-историки тратят сотни тысяч тонн бумаги на свои исторические книги, а вот зачем Сталин создал в 41-м году десять воздушно-десантных корпусов, ни одна коммунистическая книга не объясняет» (Виктор Суворов, Ледокол – Глава 12).

А сам Суворов не упоминает о том, что формирование половины из десяти воздушно-десантных корпусов, о которых он рассказывает, да ещё пяти десантных бригад в придачу, было начато уже осенью – в ходе сугубо оборонительной войны.

* * *

После парашютистов Суворов заводит речь о средствах десантирования.

«В конце 30-х годов в Советском Союзе одновременно более десяти конструкторских бюро вели жестокую конкурентную борьбу за создание лучшего транспортно-десантного планера. Олег Антонов кроме крылатого танка создал многоместный десантный планер А-7. В. Грибовский разработал великолепный десантный планер Г-11. Д. Колесников создал планер для переброски двадцати солдат – КЦ-20, а Л. Курбала работал над созданием планера-гиганта» (Виктор Суворов, Ледокол – Глава 13).

Прямой лжи здесь нет. Автор «Ледокола» не утверждает, что у Советского Союза есть много десантных планеров. Он употребляет такие обороты, как “создал”, “разработал” и “работал над созданием”. Но у читателя создаётся впечатление, что десантных планеров в СССР к моменту начала войны видимо невидимо. Вдобавок Суворов изображает из себя “глубоко знающего вопрос” спеца.

Во времена, когда Владимир Резун писал свой «Ледокол», проверить информацию о планерах в СССР в начале 40-х было весьма проблематично. Но сейчас – спасибо Интернету – это, вообще, не вопрос.

Планер конструкции Грабовского совершил первый полёт только 1 сентября 1941-го.

До конца года завод № 471 изготовил 10 серийных аппаратов, которые по количеству перевозимых десантников получили обозначение Г-11.

Планер КЦ-20, рассчитанный на перевозку двадцати десантников, серийно выпускался с 1942 года. Первые два опытных образца, КЦ-1 и КЦ-2, были изготовлены в октябре 1941 году. А всего КЦ-20 было выпущено 68 штук.

Планер-гигант К-Г – “Курбалы грузовой” (Курбала – фамилия главного конструктора), который должен был перевозить 76-мм пушку с боекомплектом, или легкую танкетку, или 20-25 десантников, начали проектировать в срочном прядке уже после начала войны. Испытания опытного планера К-Г проходили с 9 января по 22 февраля 1942 года. По результатам летных испытаний решили, что, несмотря на ряд положительных качеств, К-Г запускать в серийное производство нецелесообразно.

Итак, на 22 июня 1941 года в СССР серийно выпускался только один планер военного назначения – это планер А-7, конструкции Олега Антонова. Как не сложно догадаться, цифра “7” означает количество перевозимых десантников, включая пилота, то есть шесть десантников и пилот планера. Планеров А-7 за все время производства было выпущено 400 единиц (по другим данным 600).

Сознательно врал Суворов по вопросу о планерах или просто некомпетентен – осталось для меня неясным.

«Советский Союз вступил во Вторую мировую войну, имея во много раз больше планеров и планеристов, чем весь остальной мир. Только в 1939 году в СССР одновременно обучались пилотированию планеров 30 000 человек» (Виктор Суворов, Ледокол – Глава 13).

Этот фрагмент из «Ледокола» – прекрасный образец манипуляции.

Расписывая всё, что связано с планерами, Виктор Суворов избегал цифр. Он не называет ни количество имеющихся у Красной Армии планеров, ни сколько их выпускается промышленностью в сутки, в месяц или в год. Он подбрасывает количество людей, которые обучались планеризму в 1939 году. У читателя откладывается в голове число 30'000 и большинство подсознательно решает для себя, что, наверное, и планеров у Красной Армии примерно столько же.

В СССР в 39-м году были аэроклубы, в которых желающие учились летать на спортивных планерах. В 20-30 годы в Советском Союзе имел место настоящий бум планёрных школ, добравшийся даже до провинции. В 1934 г. было учреждено звание мастера планёрного спорта СССР. К 1941 г. советским планеристам принадлежало 13 мировых рекордов из 18, регистрировавшихся Международной авиационной федерацией. И как видно из вышеизложенного, подавляющее большинство этих людей обучаются как спортсмены.

Далее господин Резун также самозабвенно врёт:

«Вот тут мы подошли к довольно интересному моменту. Выпущенные весной 1941 года планеры можно было использовать летом 1941-го или, по крайней мере, – ранней осенью. А вот сохранить транспортно-десантные планеры до 1942 года было уже невозможно. Все ангары, а их в Советском Союзе было не так уж много, были давно забиты ранее выпущенными планерами. Хранить огромный десантный планер под открытым небом на осенних дождях и ветрах, на морозе и под многотонной снеговой нагрузкой – невозможно.

Массовое производство транспортно-десантных планеров в 1941 году означало намерение их использовать в 1941 году» (Виктор Суворов, Ледокол – Глава 13).

Это, какими такими “ранее выпущенными планерами” были забиты “все ангары”? Как назывались эти планеры? В каком количестве их выпустили? Исследователь Александр Красильщиков в своей книге «Планеры СССР» пишет:

«В 1940 г. был объявлен конкурс на ряд планеров, в том числе пятиместного транспортного. Первую премию получил О. К. Антонов за пятиместный планер «Рот-Фронт-8», схема которого являлась дальнейшим развитием одноименных спортивных планеров. Вторая премия была присуждена Г. Н. Воробьеву за пятиместный десантно-транспортный планер КАИ-5 “Сокол”. Коллектив конструкторов – Н. И. Афанасьев, Б. В. Кучеренко и Л. М. Роднянский – за одиннадцатиместный планер “Орел” был удостоен поощрительной премии. Опытные планеры были построены к середине 1941 года» (Александр Красильщиков, Планеры СССР – Глава 6, Часть 1).

Только ОПЫТНЫЕ ОБРАЗЦЫ построены к середине 1941 года.

Единственное исключение – это “Рот-Фронт-8” Олега Антонова. Он был принят на вооружение под индексом А-7. Единственный серийный транспортно-десантный планер А-7 только начали выпускать в 1941 году.

Вернёмся к словам Резуна о том, что “огромный планер нельзя хранить под открытым небом”. Во-первых, планеры, рассчитанные на транспортировку 7, 11 или 25 человек, совсем не огромные. И почему это вдруг планер нельзя хранить под открытым небом? Большинство самолётов того времени были сделаны из тех же материалов что и планеры. Взять хотя бы знаменитый многоцелевой По-2 конструкции Поликарпова (он же У-2). Мотор – едва ли не единственный элемент этого самолёта, сделанный из металла. И ничего, зимовали эти крылатые машины на аэродромах, накрытые брезентом: на всех ангаров не напасёшься.

* * *

«Если бы Сталин намеревался выбросить сотни тысяч своих десантников в Западную Европу в 1942 году, то массовое производство планеров нужно было планировать на весну 1942 года» (Виктор Суворов, Ледокол – Глава 13).

Опять Владимир Богданович бредит “сотнями тысяч десантников”. Если бы все 400 десантных планеров А-7, которые были выпущены за весь период производства, вдруг чудесным образом оказались бы в распоряжении Сталина в середине лета 1941 года, то он смог бы на них выбросить 2800 бойцов ВДВ. Но в 41-м четырёх сотен таких планеров попросту не было.

Ну а далее пошла тема военно-транспортной авиации.

«Планер – это средство для доставки грузов и групп десантников без парашютов. Десантников с парашютами доставляют в тыл противника военно-транспортные самолёты.

Лучшим военно-транспортным самолётом мира в начале Второй мировой войны был легендарный американский самолёт С-47. Резонно предположить, что если лучший в мире военно-транспортный самолёт создан в США, то Советский Союз в области военно-транспортных самолётов вступил в войну, имея не первое, а максимум второе место.

Такое предположение неверно. Дело в том, что американский С-47, правда, под другим именем (Ли-2), составлял основу советской военно-транспортной авиации. Правительство США по какой-то причине до начала войны продало Сталину лицензию на его производство и необходимое количество самого сложного оборудования. Сталин использовал предоставленную ему возможность полностью: С-47 выпускали в СССР настолько большими сериями, что некоторые американские эксперты считают, что в начале войны СССР имел этих самолётов больше, чем США» (Виктор Суворов, Ледокол – Глава 13).

Этот приём манипуляции сознанием масс используется повсеместно. Например, говорится, что “по МНЕНИЮ НЕКОТОРЫХ исследователей”, Земля плоская, или внутри пустая, или имеет форму куба. А уже спустя несколько предложений все забывают, что это всего лишь МНЕНИЕ, всего лишь НЕКОТОРЫХ. Если Вы встречаете такой оборот, имейте в виду: Вас пытаются одурачить!

Жаль, что Суворов не назвал имена “некоторых экспертов”, обнаруживших С-47 и Ли-2 в СССР в июне 1941 года, да ещё в количествах бо́льших, чем в США. Собственно, и в самих США найти С-47 летом 1941-го года было бы, мягко говоря, затруднительно.

Впрочем, обо всем по порядку. У кого будут сомнения – вся вселенная Интернета в помощь.

В 1936 году в Соединённых Штатах Америки началась эксплуатация будущей легенды мировой авиации – гражданского транспортного-пассажирского самолёта “Douglas” DC-3 [“Дуглас” ди-си-3], также широко известного под британским названием “Dakota” (“Дакота”). В 1937-38 годах СССР приобрёл 18 этих самолётов и лицензию на их производство в Советском Союзе. В СССР лицензионная машина получила обозначение ПС-84 – пассажирский самолёт завода №84. С середины 1940 года началась их активная эксплуатация Гражданским воздушным флотом (ГВФ) СССР. ГВФ располагал 12-ю лицензионными, произведёнными в Союзе самолётами ПС-84 и таким же количеством DC-3.

На момент начала Второй мировой войны DC-3 существовал только в гражданских вариантах – для перевозки грузов и пассажиров. И только 23 декабря 1941 года в США совершил свой первый полёт военно-транспортный вариант самолёта, получивший индекс С-47. А в Советском Союзе производство военно-транспортного Ли-2, созданного на базе лицензионного, пассажирского ПС-84, началось только в 1942 году.

К слову, по одним данным “Ли” означает “лицензионный”, по другим – “Ли” происходит от фамилии главного инженера завода №84 Бориса Лисунова, возглавлявшего создание военной модификации СП-84. Мне второй вариант представляется более близким к истине.

Итак, рассказы Виктора Суворова о военно-транспортной авиации СССР накануне 22 июня 1941 года оказались лютым бредом.

Глава 10 «Ледокола» посвящена “Линии Сталина” и “Линии Молотова”, она содержит по большей части рассуждения, цифры и технические данные.

Несоответствие действительности содержания этой части писаний Суворова очень подробно раскрыта в 13-й главе книги историка Алексея Исаева «Антисуворов: Большая ложь маленького человечка». Кто желает – может ознакомиться. Там всё расписано детально, а здесь я приведу только несколько эпизодов из 10-й главы творения Виктора Суворова.

Сначала, доказывая неприступность линии имени Сталина, он пишет:

«“Линию Сталина” было невозможно обойти стороной: её фланги упирались в Балтийское и Чёрное моря» (Виктор Суворов, Ледокол – Глава 10).

А уже через несколько абзацев показывает ту же самую линию укреплений совсем с другой стороны:

«“Линия Сталина” была универсальной: она могла быть использована для обороны государства или служить плацдармом для наступления, именно для этого и были оставлены широкие проходы между УРами...» (Виктор Суворов, Ледокол – Глава 10).

Чисто формально – противоречия в утверждениях господина Резуна здесь как бы и нет. Но что с того, что нельзя обойти, если есть возможность наступать через те самые “широкие проходы”? Кстати, эти самые проходы имели ширину в сотни километров.

Дальше Виктор Суворов утверждает, что «... линию разоружили, а потом и сломали: она мешала массам советских войск тайно сосредоточиться у германских границ, она мешала бы снабжать Красную Армию в ходе победоносного освободительного похода миллионами тонн боеприпасов, продовольствия и топлива. В мирное время проходов между УРами было вполне достаточно и для военных, и для экономических нужд, но в ходе войны потоки грузов должны быть рассредоточены на тысячи ручейков, чтобы быть неуязвимыми для противодействия противника. Укрепрайоны как бы сжимали потоки транспорта в относительно узких коридорах [...]» (Виктор Суворов, Ледокол – Глава 10).

“Узкие коридоры” в обиходе именуют дорогами. И войска, и транспорт движутся именно по ним. Ряд бетонных ДОТов никак не мог помешать перемещениям своих войск. Дороги совершенно свободно пересекали линию укрепрайонов. В ходе боевых действий ДОТы воспрещали движение по дороге огнем. К “оборонительности” и “наступательности” просветы в линии УРов никакого отношения не имеют.

* * *

«Маршал Советского Союза Г. К. Жуков свидетельствует: “Укреплённые районы строятся слишком близко от границы и имеют крайне невыгодную оперативную конфигурацию, особенно в районе Белостокского выступа. Это позволяет противнику ударить из районов Бреста и Сувалки в тыл всей нашей белостокской группировки. Кроме того, из-за небольшой глубины УРы не могут долго продержаться, так как они насквозь простреливаются артиллерией” (Воспоминания и размышления, С. 194)» (Виктор Суворов, Ледокол – Глава 10).

Это, как вы поняли, речь уже о ”Линии Молотова”. Один из немногих случаев, когда Резун не исказил смысл цитаты. Но! Описанная Георгием Константиновичем ситуация имела место на знаменитом совещании высшего командного состава в конце декабря 1940 года, по итогам которого Жуков стал начальником генерального штаба Красной Армии. Суворов заостряет внимание читателя на том, что укрепрайоны строятся “не там”, но игнорирует тот факт, что Жуков обеспокоен именно возможностью нападения противника на эти УРы. И почему-то именно генерала Жукова, поднимавшего этот вопрос, уже в феврале Сталин назначил начальником Генштаба.

Конечно же Суворов “не замечает” и того факта, что в ходе этого совещания рассматривались также и вопросы обороны.

Ниже цитата из книги маршала Жукова:

«На совещании всё время присутствовали члены Политбюро А. А. Жданов, Г. М. Маленков и другие.

Были сделаны важные сообщения. Генерал армии И. В. Тюленев подготовил содержательный доклад "Характер современной оборонительной операции" [...]

Генерал-лейтенант А. К. Смирнов выступил с докладом на тему "Бой стрелковой дивизии в наступлении и обороне"» (Георгий Жуков, Воспоминания и размышления – Глава восьмая).

* * *

И снова о крепостях.

«Если противник может ударить из районов Бреста и Сувалки, то почему не использовать брошенные старые русские приграничные крепости Брест, Осовец, Гродно, Перемышль, Каунас? [...]

Итак, куда же смотрит ГВИУ – Главное военно-инженерное управление Красной Армии? “Начальник ГВИУ предложил использовать старые русские приграничные крепости и создать зоны заграждений. Это предложение так никогда и не было принято. Ни к чему, мол.” (И. Г. Старинов. Мины ждут своего часа. С. 177)» (Виктор Суворов, Ледокол – Глава 10).

Здесь Суворов дописался до того, что крепость Брест не используется и вообще является “брошенной”.

А как обстоит дело с другими крепостями?

Вот цитата из той самой книги о генерале Карбышеве, на которую Суворов уже ссылался ранее:

«Учитывая значительное отставание строительства новых укреплений, Карбышев настоял на создании комиссии для определения состояния старой Гродненской Крепости и возможности её включения в систему Гродненского укрепленного района. Он придавал большое значение этой крепости, расположенной на подступах к городу, на возвышенном правом берегу Немана. [...]

Карбышев вошёл научным консультантом в состав комиссии, которая пришла к выводу, что крепость восстановить целесообразно, но работа потребует значительного срока» (Евгений Решин, Генерал Карбышев – Часть первая).

Собираются использовать старые крепости, но на их восстановление необходимо время и средства. Стройматериалы с неба не падают.

* * *

«На строительстве “Линии Молотова” после прихода Жукова ничего к лучшему не изменилось. Наоборот, строительство некоторых укрепленных районов, например Брестского, было отнесено ко второй очереди (Анфилов, с. 166). Читателю, знакомому с советской действительностью, не надо объяснять значения слов “строительство второй очереди”. На практике это означает почти полностью замороженное строительство» (Виктор Суворов, Ледокол – Глава 10).

Читатели, знакомые с советской действительностью, знают, что такое срыв сроков поставки...

Суворов не отрицает факта строительства укреплений, но пытается показать, что строительство ведётся «фиктивно» – чтобы усыпить бдительность немцев.

«... германские войска видели интенсивное строительство, которое не останавливалось ни днем, ни ночью, причем ночами «русские строят свои доты при полном освещении».

Как же это понимать? Ужели такие идиоты, что строительные площадки у самой границы полностью демаскируют каждую ночь полным освещением?! И как связать вместе «строительство второй очереди» и «день и ночь при полном освещении»?! Неужели демонстрация? Именно так. [...]

Генерал-полковник Л. М. Сандалов в своих мемуарах (Пережитое. С. 64) передает слова коменданта Брестского укрепрайона генерал-майора К. Пузырева: “Вынос укрепрайона к самой границе – дело непривычное. Раньше мы всегда строили доты на некотором удалении от границы. Но тут ничего не поделаешь. Мы должны руководствоваться не только военными, но и политическими соображениями…”» (Виктор Суворов, Ледокол – Глава 10).

Демонстрация работ по укреплению обороны на участке, где планируется наступление – это военная хитрость. Военная хитрость и политические соображения, согласитесь, вещи разные – это, во-вторых. А во-первых, в оригинальном тексте у Сандалова всё несколько иначе.

«Следующий день ушел на ознакомление с Брестским укрепрайоном, комендант которого генерал-майор М. И. Пузырёв вместе со всем своим управлением находился тогда также в Бресте. Этот укрепрайон простирался главным образом на северо-восток от города по восточному берегу Буга. Работы по сооружению дотов развернулись там широким фронтом. Кроме строительного управления и специальных частей, переброшенных из Слуцка, округ прикомандировал в распоряжение генерала Пузырёва окружной инженерный полк и несколько корпусных саперных батальонов из восточной части Белоруссии.

Расспрашивая коменданта укрепрайона о количестве людей, работающих на строительстве каждого дота, о видах транспорта, которым подвозился на стройплощадки разного рода материал – песок, щебень, арматура, – я высказал предположение, что немцы, наверное, наблюдают за нами с вышек и часть дотов, несомненно, будет засечена их разведкой.

- К сожалению, – вздохнул Чуйков, – немецкая разведка знает об укрепрайоне в целом и расположении отдельных его дотов не только путём наблюдения, но и через свою агентуру. Выселить подозрительных лиц из пограничной зоны пока не удалось. Впрочем, разрушить дот, даже если известно, где он находится, не так-то просто.

- И потом надо иметь в виду, – добавил от себя Пузырёв, – что после окончания строительства все доты будут тщательно замаскированы. Попробуй отличи их тогда от окружающей местности. Правда, вынос укрепрайона к самой границе – дело непривычное. Раньше мы всегда строили доты на некотором удалении от границы. Но тут уж ничего не поделаешь. Мы должны руководствоваться не только военными, но и политическими соображениями, исходя из известного положения: "Ни одного вершка своей земли не отдадим никому..."» (Леонид Сандалов, Пережитое).

Как говорится, оцените разницу. И заодно ещё раз обратите внимание на тот факт, что работы по возведению оборонительных сооружений ведутся весьма активно.

Полковник Анфилов свидетельствует:

«Строительство укрепленных районов вдоль новой государственной границы осуществлялось высокими темпами. Для организации и руководства оборонительными работами были сформированы несколько управлений начальника строительства (УНС) и 138 строительных участков. В целях обеспечения рабочей силой были сформированы 84 строительных батальона, 25 отдельных строительных рот и 17 автобатов. Кроме того, на строительство привлекли 160 инженерных и саперных батальонов приграничных округов и 41 батальон из внутренних округов. Вместе с этими инженерными частями с весны 1941 г. на строительстве находилось 17 820 вольнонаёмных рабочих. Чтобы представить ежесуточный объем работ весной 1941 г., достаточно указать, что на строительстве оборонительных сооружений в укрепленных районах Прибалтийского особого военного округа ежедневно работали 57 778 человек, Западного особого военного округа – 34 930 человек и Киевского особого военного округа – 43 006 человек. Однако если сил было и достаточно, то средств, в связи с большим объёмом оборонительного строительства, явно не хватало. Вполне естественно, что промышленность не могла в короткие сроки обеспечить строительство всем необходимым. Из-за недостатка строительных материалов (цемент, щебень, дерево, арматура), механизмов, вооружения для дотов, коробов амбразур и другого оборудования тормозилось выполнение намеченных планов строительства» (Виктор Анфилов, Начало Великой Отечественной Войны – Глава вторая).

А Виктор Суворов пытается сформировать у читателя впечатление, что эти самые работы ведутся преднамеренно вяло. Далее он пишет:

«Всё у него [Жукова] всегда было правильно. И раньше, и позже. Но вот в первой половине 1941 года Жуков вдруг превратился в идиота и давал идиотские приказы. Ведь именно в момент прихода Жукова в Генеральный штаб, “укрепрайоны на старых границах по-прежнему разоружались, а строительство на новых границах велось черепашьим темпом” (Старинов. С. 178)» (Виктор Суворов, Ледокол – Глава 10).

Резун вставляет вырванную из контекста цитату из книги Старинова и подталкивает читателя к мысли, что темпы строительства оборонительных сооружений искусственно замедляются Жуковым, видимо с подачи самого Сталина. Однако обратимся к источнику, который цитирует Суворов.

«27 сентября [1940 года] был заключен Берлинский пакт между Германией, Италией и Японией. 12 октября гитлеровцы вступили в Румынию. Теперь от Балтийского до Черного моря перед нашими войсками стояли немецко-фашистские полчища. Во второй половине ноября Румыния, Венгрия и Словакия присоединились к Берлинскому пакту. [...]

Но укрепленные районы на старых границах по прежнему разоружались, строительство на новых границах велось черепашьими темпами. Столь же медленно у границы возводились противотанковые и противопехотные препятствия из-за недостатка средств заграждений» (Илья Старинов, Записки диверсанта – Часть III, Глава 4).

Вот так! Речь у Старинова идёт о темпах строительства системы обороны на новой границе осенью 1940 года – задолго до того как Жуков возглавил генштаб РККА. И главное – Старинов называет причину низких темпов строительства: недостаток средств заграждений. Не умысел Жукова, или Сталина, а технические проблемы тормозят возведение заграждений.

Почему разоружались укрепрайоны на старой границе? Потому что производить новое для новой «Линии Молотова» и содержать две линии укреплений являлось задачей непосильной для бюджета тогдашнего СССР.

Далее Виктор Суворов, ни на что не ссылаясь, чисто от себя, выдает рекомендации по обустройству “наступательной” фортификации. Он рекомендует не маскировать УРы, не делать их глубокими, не прикрывать ДОТы минными полями, не тратить много цемента и стали, и тут же пишет, цитируя Жукова:

«Чуть раньше, в августе 1939 года, великий Жуков на Халхин-Голе блистательно применил все эти правила: “Этими мероприятиями мы стремились создать у противника впечатление об отсутствии на нашей стороне каких-либо подготовительных мер наступательного характера, показать, что мы ведем широко развернутые работы по устройству обороны, и только обороны” (Жуков, С. 161). Японцев обмануть удалось, они поверили “оборонительным” работам Жукова и тут же поплатились, попав под его внезапный сокрушительный удар» (Виктор Суворов, Ледокол – Глава 10).

Выглядят так, что, мол, Жуков-то – не промах! Не хуже самого Виктора Суворова, понимает, как строить “наступательную фортификацию”.

Ну а что же на самом деле применил Георгий Жуков на Халхин-Голе, в ходе подготовки к удару по японцам? Какими мероприятиями он стремился создать у противника впечатление об отсутствии подготовки наступления? Вот что написал сам маршал:

«В целях маскировки, сохранения в строжайшей тайне наших мероприятий Военным советом армейской группы одновременно с планом предстоящей операции был разработан план оперативно-тактического обмана противника, который включал в себя:

– производство скрытных передвижений и сосредоточений прибывающих войск из Советского Союза для усиления армейской группы;

– скрытные перегруппировки сил и средств, находящихся в обороне за рекой Халхин-Гол;

– осуществление скрытных переправ войск и материальных запасов через реку Халхин-Гол;

– производство рекогносцировок исходных районов, участков и направлений для действия войск;

– особо секретная отработка задач всех родов войск, участвующих в предстоящей операции;

– проведение скрытной доразведки всеми видами и родами войск;

– вопросы дезинформации и обмана противника с целью введения его в заблуждение относительно наших намерений.

Этими мероприятиями мы стремились создать у противника впечатление...» (Георгий Жуков, Воспоминания и размышления – Глава седьмая).

Ну и далее по тексту. Как видите, у Георгия Константиновича вообще ни слова нет о фортификации или каких-то “оборонительных работах”. Опять прямая фальсификация в стиле Резуна!

Как же хорошо Суворов отозвался о деятельности Жукова на Халхин-Голе! Даже назвал его действия блистательными. А давайте-ка вспомним: чем собственно Георгий Жуков на этом самом Халхин-Голе занимался.

В период с июля по сентябрь 1939 года комкор Жуков скрытно подготовил и успешно провёл стремительную НАСТУПАТЕЛЬНУЮ операцию против японских войск в районе реки Халхин-Гол.

Виктор Суворов несметное количество раз повторял в своих книгах, что в оборонительной войне нужно рыть окопы, строить ДОТы, а потом ещё рыть окопы и ещё сооружать ДОТы – строить вторую линию обороны, а потом третью и так далее, и что разграждение, а равно продвижение вперёд в оборонительной войне абсолютно не нужно. Когда враг нападёт, то, подержав оборону на первой линии, надо отступать на вторую, а потом на третью и т.д. – он прямо так и пишет. По Суворову, оборонительная война – это строительство полос укреплений и постоянное отступление на новую линию обороны. Только так выпускник Киевского высшего общевойскового командного училища имени Фрунзе Владимир Богданович Резун представляет оборонительную войну! А наступают, по его утверждению, только в агрессивных, захватнических войнах. Но Жуков-то на Халхин-Голе наступал! Так, может, СССР напал на Японию в 39-м? Может, товарищ Сталин надумал начать “освободительный поход” в Азию? Почему автор «Ледокола», упоминая о событиях на Халхин-Голе, ничего не говорит об “агрессивных планах Сталина” на Дальнем Востоке? А потому что весной 1939 года японские войска вторглись на территорию Монголии и армия Монгольской Народной Республики вела сугубо оборонительную войну. Это никакая не аналитика, это, как говорится, медицинский факт. Красная Армия выступала на стороне Монголии в войне против японской агрессии. Окончательный успех в этой ОБОРОНИТЕЛЬНОЙ войне был достигнут в результате скрытно подготовленной и внезапно проведённой НАСТУПАТЕЛЬНОЙ операции – войска агрессора были разгромлены.

К слову, в июле 1939 года – в разгар боёв на Халхин-Голе – между Японией и Великобританией был заключён договор известный как «Соглашение Ариты – Крейги». По этому договору Англия признавала все захваты Японии в Китае, и тем самым, фактически оказывала дипломатическую поддержку японской агрессии против Монголии и её союзника СССР.

Американский адмирал Честер Нимиц, командовавший во время войны Тихоокеанским флотом США, в своей книге «Война на море 1939-1945» хот и не назвал страны и фамилии фигурантов, но всё же не двузначно указал на последствия британской политики на Дальнм востоке.

«В конце 1931 года после захвата Манчжурии Япония начала активную подготовку ко Второй мировой войне. Соединенные Штаты отказались признать изменения, происшедшие в результате применения силы, [...] но европейские страны не смогли поддержать позицию США, и это привело к тому, что в дальнейшем Япония ещё решительнее встала на путь агрессии. Единственное, чего опасалась Япония, - это вмешательства Советского Союза» (Честер Нимиц, Война на море (1939-1945) - Глава седьмая).

И опять же, просто к слову: в 1937 – 1939 годах США продали Японии военных материалов и сырья на сумму 511 миллионов долларов. Это примерно на 9 с половиной миллиардов долларов по курсу 2019-го года.

«В июле 1940 года конгресс принял закон, ограничивающий вывоз некоторых военных материалов: была приостановлена продажа Японии самолетов и авиационного бензина, однако экспорт железа и стали продолжался до осени 1940 года. Вывоз в Японию нефти был запрещен государственным департаментом только в июле 1941 года» (Честер Нимиц, Война на море (1939-1945) - Глава седьмая).

И последнее о Монголии. В предисловии к «Ледоколу» Виктор Суворов написал:

«До Второй мировой войны все суверенные государства мира, кроме СССР, по сталинскому делению, считались капиталистическими» (Виктор Суворов, Ледокол –Предисловие).

Монгольская Народная Республика была социалистической страной с 1924 года. Мелочь, конечно, но всё равно нагрешил против истины.

* * *

«Весной и летом 1941 года Гудериан снова занят оборонительным строительством теперь уже на советской границе. Если Гудериан строит бетонные коробки по берегам пограничной реки, то это совсем не означает, что он намерен обороняться» (Виктор Суворов, Ледокол – Глава 10).

Это Суворов старается создать у читателя впечатление, что действия советских и немецких генералов накануне 22 июня абсолютно симметричны. Откуда он взял информацию о том, что генерал Гудериан «строил бетонные коробки», абсолютно непонятно. В воспоминаниях самого Гейнца Гудериана нет никаких упоминаний об участии в строительстве. Нет вообще – от слова «совсем».

Вот что писал генерал о весне и начале лета 41-го года:

«Готовясь к выполнению, предстоящих трудных задач, я с особым рвением занимался обучением и вооружением дивизий, находившихся под моим командованием. Я настойчиво указывал войскам на то, что предстоящая кампания будет значительно тяжелее, чем кампания в Польше и на Западе. В целях сохранения военной тайны я не мог говорить ничего другого...» (Гейнц Гудериан, Воспоминания солдата – Глава IV).

Также он упоминает об учениях, проводившихся в этот период.

«У Верховного командования, несмотря на опыт Западной кампании, не было единого мнения относительно использования танковых соединений. Это сказывалось во время различных учений, которые организовывались с целью уяснения предстоящей задачи и подготовки командиров к её выполнению» (Там же).

Ни о каких строительных работах в книге Гудериана не говорится.

P.S. к 3-й части.

Строительство системы укреплений известных как Линия Сталина началось в 1927 году. А проектировалась она вообще в середине 20-х. На тот момент никому в страшном сне не могли присниться немецкие танковые клинья 41-го года. В тогдашней Веймарской Германии вообще не существовало танковых войск. Линия Сталина проектировалась в расчёте на то, что ей придётся отражать атаки польской кавалерии. именно Польша в 20-х и начале 30-х годов считалась наиболее вероятным противником Советского Союза.

По немецким данным, составленным после захвата Линии Сталина, в 1941 году, всего на этой линии, не считая Карельского УРа, было 142 каземата и позиции для полевой артиллерии калибра 76 мм (4,8%), 248 казематов и бункеров для противотанковых пушек калибра 45 мм (8,4%) и 2572 каземата и бункера для пулемётов (86,8%). Как видите, подавляющее большинство ДОТов Линии Сталина имели пулемётное вооружение и соответственно не могли противостоять танкам. В Полоцком УРе не было артиллерийских позиций; а в Мозырьском, Коростеньском, Литическом и Рыбницком укрепрайонах отсутствовали позиции для противотанковой артиллерии.

Линия строилась для того чтобы из пулемётов косить вторгшихся польских улан, а не останавливать немецкие танки – это во-первых. Во-вторых, бетонные укрепления Линии Сталина были рассчитаны на то, чтобы выдерживать многократные попадания артиллерийских снарядов калибром до 155 мм. Но в период со времён их проектирования и до 1941 года, механизация и моторизация войск очень сильно шагнула верёд. В результате, летом 41-го артиллерия немецких корпусов имела в своём составе орудия калибром 170 мм (17 cm K.Mrs.Laf) и 210 мм (21 cm Mrs.18). ДОТы Линии Сталина просто не были рассчитаны на обстрел и артсистем такого калибра. Так что не могла откровенно устаревшая Линия Сталина остановить немецкое наступление.

ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ

А теперь перейдем к главному – к проверке цитат в книге «Ледокол». Для удобства восприятия начнём разбор не с 1-й главы, а с 9-й. Никакого подвоха здесь нет. Мы рассмотрим содержание предыдущих глав, но несколько ниже. Просто именно с 9-й главы “скромный собиратель цитат”, как он сам себя называет, Виктор Суворов начинает действительно обильно приводить “фрагменты из открытых источников”.

«Накануне войны советские железнодорожные войска не готовили рельсы к эвакуации и взрывам, не вывозили запасы из приграничных районов. Наоборот, прямо на границах они создавали мощные запасы рельсов, разборных мостов, строительных материалов, угля. Там эти запасы и захватила германская армия. Не только германские документы свидетельствуют об этом, но и советские источники. Начальник отдела заграждений и минирования инженерного управления РККА Старинов описывает пограничную станцию Брест 21 июня 1941 года: “Солнце освещало горы угля возле железнодорожных путей, штабеля новеньких рельсов. Рельсы блестели. Все дышало спокойствием” (Мины ждут своего часа. С. 190)» (Виктор Суворов, Ледокол – Глава 9).

Патетическая какая картина с “освещёнными солнцем горами угля”. Но давайте сразу проверим: что же всё-таки написано в книге, на которую ссылается господин Резун, что там за “штабеля угля и горы новеньких рельсов” в Бресте 21 июня. Уточню, что книга Старинова «Мины ждут своего часа» впервые увидела свет в 1964 году, а в 1997 – ещё при жизни автора – была издана расширенная версия книги под названием «Записки диверсанта», первый раздел которой называется «Мины ждут своего часа».

Итак, накануне войны Илья Старинов действительно направлялся из Москвы в Брест для участия в учениях.

«Тёплым, душным вечером 19 июня мы выехали из Москвы, чтобы представиться в Минске командованию, а затем продолжать путь в Брест, в штаб будущих учений» (Илья Старинов, Записки диверсанта – Часть IV, Глава 1).

Пообщавшись в Минске с командующим и штабистами округа, Старинов с коллегой «...отправились в гостиницу, выспались и ранним утром 21 июня, в субботу, выехали поездом в Кобрин, где располагался штаб 4-й армии, прикрывавшей брестское направление... [...]

Начальник инженерного управления устроил нас на ночлег в собственном служебном кабинете. Условились, что поутру вместе поедем в Брест» (Там же).

Как несложно догадаться, проснулся автор книги утром 22 июня от грохота взрывов – немецкая авиация бомбила Кобрин.

«Узнав от беженцев, что фашистские войска перешли границу и в Бресте идёт бой, мы с Колесниковым направились в Буховичи, в штаб 4-й армии, где нам сообщили, что в 5 часов 25 минут из штаба Западного особого военного округа получена телеграмма, требующая поднять войска и действовать по-боевому.

– Надо срочно возвращаться в Минск, Илья Григорьевич, – забеспокоился Колесников. Ехали через Пинск. Добрались до него около полудня» (Илья Старинов, Записки диверсанта – Часть IV, Глава 1).

НЕТ в книге полковника Старинова фраз про “освещенные солнцем горы угля” в Бресте 21 июня. Нет и быть не может! Не был Илья Григорьевич там 21 июня 41-го года, он вообще туда не добрался.

А ещё в книге Суворова есть такие слова о Старинове:

«Итак, этот матерый диверсантище появляется 21 июня 1941 года прямо в районе тех самых брестских мостов, которые имеют столь важное значение для обороны советской территории. [...]

Но прибыв в Брест, Старинов узнаёт, что учения – это только предлог. Учения отменены (а может быть, и не планировались вовсе). Если не учения и не подготовка обороны, то что же диверсанту такого ранга делать на самой границе? Он так и не узнал причину своего визита в Брест» (Виктор Суворов, Ледокол – Глава 11).

Это – прямая фальсификация. И в Бресте полковник Старинов не был, и учения никто не отменял. Дальше в писаниях Резуна лжи будет только больше!

Буквально в следующем абзаце Суворов-Резун пишет:

«Вот маршал Советского Союза Г. Кулик (тайно прибывший в Белоруссию) разговаривает с полковником Стариновым, который тогда был начальником отдела заграждений и минирования Главного инженерного управления РККА: “Миноискатели давай, сапер, тралы давай!” (Мины ждут своего часа. С. 179). А ведь маршал о германской территории говорит: на советской территории уже все мины обезврежены и заграждения сняты» (Виктор Суворов, Ледокол – Глава 9).

Запомнили? “В Белоруссии”.

Хотя Суворов не написал прямо, что этот разговор происходит в 1941 году, но цитата из книги Старинова в «Ледоколе» подана в таком контексте, что читатель, не знакомый с оригиналом «Записок диверсанта», поневоле подумает: это маршал Кулик говорит непосредственно накануне войны.

А теперь – то, что написано у Ильи Старинова на самом деле:

«В начале зимы 1940 года во дворе Второго дома НКО я столкнулся с Г. И. Куликом. Он недавно получил звание маршала и был в то время заместителем Наркома обороны. Кулик узнал меня:

– А-а-а… Сапер! Чего здесь? Нельзя было упускать подвернувшийся случай.

– Работаю в ГВИУ, товарищ Маршал Советского Союза… Все о минах хлопочем. Хотел с Вами поговорить…

– Зайди…

В кабинете я напомнил заместителю Наркома о случае на заминированной дороге в Финляндии.

– Вы тогда не дождались разминирования, товарищ маршал… Мины попортили всем много крови. А выходит, их недооценивают у нас и теперь! Откинувшись в кресле, Кулик укоризненно покачал головой и, хитро улыбаясь, погрозил мне пальцем:

– Но! Но! Не в ту сторону гнешь, сапер! Мины твои: нужны, никто не спорит. Да не так уж много их. нужно, как вы там у Хренова подсчитываете,

– Но, товарищ маршал…

– Ты погоди!.. Повторяю, не так много их нужно. И не такие сложные, как вы предлагаете. Ну, были у белофиннов сложные мины, факт. Так ведь и простые имелись? Зачем же непременно выдумывать что-то сложнее финских мин? Прямо говорю тебе, сапер: не выйдет у вас это дело. Мины – мощная штука, но это средство для слабых, для тех, кто обороняется. А мы – сильные. Нам не так мины нужны, как средства разминирования. Миноискатели давай, сапер, тралы давай!» (Илья Старинов, Записки диверсанта – Часть III, глава 4).

События происходят не в Белоруссии, а в Москве, и не в 41-м, а в начале зимы 1940 года.

Апологеты Суворова очень не любят когда его называют фальсификатором. Но если это не фальсификация, то что?

Почему маршал Кулик говорит, что мины – это для слабых, а мы сильные и нам нужны средства разминирования – это будет подробнейшим образом освещено ниже.

* * *

«Накануне войны никто в Красной Армии не думал о заграждениях, все думали о преодолении заграждений на территории противника. Вот почему под прикрытием Сообщения ТАСС от 13 июня на западной границе появились (тайно) советские маршалы и ведущие эксперты по вопросам разграждений» (Виктор Суворов, Ледокол – Глава 9).

«...командующий Западным особым военным округом [...] генерал армии Д. Павлов. Он сердито замечает, что вопросам разграждений уделяется недостаточное внимание» (Там же).

Резун, в свойственной ему манере, сначала просто пишет неправду, а потом превратно излагает эпизод из книги всё того же полковника Старинова.

Вот Илья Старинов с коллегой 20 июня 1941 года знакомят генерал-полковника Дмитрия Павлова с планом предстоящих учений. В книге «Записки диверсанта» это описано так:

«Показали командующему [генералу Павлову] программу испытаний. Он посмотрел её, недовольно заметил, что инженеры опять взялись за свое: слишком много внимания уделяют устройству противотанковых заграждений и слишком мало – способам преодоления их» (Илья Старинов, Записки диверсанта – Часть IV, глава 1).

То есть, из наркомата обороны предлагают план испытаний, в котором большая часть времени посвящена устройству противотанковых заграждений – это значит: обустройству обороны, и в первую очередь, именно обороны противотанковой. В том, что командующему округом Павлову не нравится такая диспропорция в планах учений, нет ничего удивительного. Ведь сам генерал Павлов – танкист – вполне естественно, что его больше интересует отработка преодоления противотанковых препятствий, чем приёмы борьбы с танками. Кстати, это речь о тех самых учениях, про которые Виктор Суворов написал, что их отменили.

* * *

«Но интересная вещь: в оборонительной войне вопросам разграждений вообще не надо уделять никакого внимания. Нужно создавать только заграждения и, опираясь на них, изматывать противника, а затем быстро отходить к другой, заранее подготовленной, линии заграждений» (Виктор Суворов, Ледокол – Глава 9).

“Гениально”!!! Просто слов нет! Вот так себе, отходим от одной линии заграждений к следующей, а потом к следующей, и так далее... – пока не упрёмся в Тихий океан! Даже КОНТРнаступленю нет места в оборонительной войне – если верить Владимиру Богдановичу. А как же возвращать свои территории, утраченные в результате отходов “к другим, заранее подготовленным, линиям заграждений”?

Виктор Суворов упорно пытается внушить читателю мысль, что оборона – это сидение в окопах и ДОТах и отступление к новым рубежам обороны, а любое продвижение вперёд – это элемент исключительно агрессивной, завоевательной войны. Воспринимать это как истину, могут только люди, которые совершенно, даже поверхностно, не знакомы с азами оперативного искусства и никогда не интересовались деталями крупных военных операций.

В качестве косвенного обоснования правильности тех взглядов на оборону, которые он пытается навязать читателю, Владимир Богданович ещё в 4-й главе написал:

«... в 1943 году на Курской дуге, Красная Армия готовилась к отражению наступления противника. За короткий срок на огромном фронте советские войска создали шесть непрерывных полос обороны протяжённостью в сотни километров каждая и общей глубиной 250-300 километров. [...] Так в чистом поле в очень короткое время была создана поистине непреодолимая оборона » (Виктор Суворов, Ледокол – Глава 4).

Либо автор «Ледокола» не поинтересовался историей знаменитого сражения, либо счёл, что ход битвы на Курской дуге не слишком хорошо знают большинство тех, кто будет читать его книгу.

Пример он привёл далеко не лучший для его “гипотезы” об обороне. Известно, что на южном фасе Курской дуги немцы оборону прорвали, и спасать положение пришлось наступательными действиями армии Ротмистрова. Это был контрудар под Прохоровкой.

А в целом, ход событий в Курской операции в Википедии описывается так:

После начала немецкого наступления 5 июля Ставка Вepxoвногo главнокомандования приказала почти всем фронтам перейти к активным наступательным действиям. Сделано это было для того, чтобы лишить противника возможности маневрировать своими резервами и перебрасывать на курское направление войска с других участков фронта.

Генерал-лейтенант В. И. Чуйков, участвовавший во главе 8-й гвардейской армии в июльском наступлении Юго-Западного фронта, отмечал: “Юго-Западный фронт должен был начать наступление на Барвенково; Южный фронт – из района Матвеев Курган на запад, на Сталино и далее на Мелитополь; Брянский фронт – на Орёл; Западный фронт – на Карачев. В такой обстановке немецкое командование лишалось всякой возможности маневрировать резервами”.

А немецкий генерал Раус в своих воспоминаниях написал: «В конечном счёте, именно наступление Красной Армии вдоль реки Миус и у Изюма не позволило 4-й танковой армии продолжить наступление до рубежа Псёл – Пена. 24-й танковый корпус был введен в бой на южном крыле и у группы армий “Юг” больше не было стратегических резервов. Инициатива теперь принадлежала русским. Наступление на Курск было отменено…».

Ещё при организации и планировании обороны Курского выступа в марте 1943 г. Ставка Верховного Главнокомандования предусматривала переход в наступление войск левого крыла Западного, Брянского и Центрального фронтов. 12 июля Западный и Брянский фронты перешли в стратегическое наступление (по заранее разработанному плану под кодовым наименованием “Кутузов”) в районе города Орла. В результате, над немецкой 9-й армий нависла угроза окружения.

«[...] русские сумели создать не только сильную оборону на участке наступления, но и накопить восточнее и севернее Орла настолько крупные резервы, что уже на шестой день немецкого наступления ударили во фланг и тыл северной ударной группировке 9-й армии. Под угрозой окружения 9- я армия вынуждена была через три дня боев прекратить наступление, отойти на исходные позиции и бросить основную массу своих сил для отражения ударов русских войск восточнее и севернее Орла. Неудавшееся наступление, которое должно было “дать в руки немцев инициативу на весну и лето”, окончилось тем, что инициатива теперь окончательно и при тяжелых обстоятельствах перешла в руки противника [...]» (Курт фон Типпельскирх, Итоги Второй Мировой войны – раздел “Безыдейность руководства войной”).

Как видите, исход крупной ОБОРОНИТЕЛЬНОЙ операции решался посредством наступательных действий советских войск.

Уже в самые первые недели реальной оборонительной войны, летом 1941 года, возникла необходимость наступать, чтобы разблокировать войска Западного фронта, попавшие в окружение. Об этом подробно будет рассказано ниже.

А что касается рассказов майора Резуна о том, что можно защититься от агрессии, “создавая только заграждения” и плодя бесчисленные бетонные коробки (ДОТы), не заботиться о наступательных возможностях своей армии, то приведу мнения авторитетных генералов с солидным опытом.

В октябре 1936 года Шарль де Голь говорил председателю совета министров Франции Лену Блюму:

«Уже в 1918 не существовало непреодолимой обороны. А ведь какой прогресс достигнут с тех пор в развитии танков и авиации! В будущем массированное использование достаточного количества боевых машин позволит прорвать на избранном участке любой оборонительный барьер» (Шарль де Голль, Военные мемуары: Призыв 1940-1942 – Глава первая).

Де Голь в 36-м году говорил, что массированным ударом можно будет прорвать любой оборонительный барьер. В 1939 году его прогноз полностью оправдался.

«С сентября 1939 года наступление танков, если оно проводилось быстро передвигающимися бронетанковыми силами, столь часто имело полный успех на каждом театре военных действий, что общественное мнение и военная мысль стали рассматривать оборону как несостоятельный способ действий и уверились в том, что любое наступление ведёт к успеху» (Безил Лиддел-Гарт, Вторая мировая война – Часть IV, Глава 12).

Кому-то это может показаться странным, но наступательные действия (к таковым относятся, контрудары и контратаки) с целью удержать линию обороны против превосходящего противника – это вполне естественный тактический приём. Ниже, без комментариев, цитаты описывающие действия весьма уважаемых и опытных военачальников.

Итальянский маршал Джованни Мессе:

«Утром, 22 августа [1942 года] , итальянские войска выдержали ещё одну сильную атаку неприятеля. Бой продолжался целый день до наступления темноты. [...] Вновь прибывшие силы помогли частично разрешить критическую ситуацию в армейском корпусе. Решение привлечь пополнение к оборонительным мероприятиям без других подкреплений на широком участке линии фронта стало бы легкомыслием с моей стороны, так как они всё равно не создали бы нужного эффекта в борьбе с непрерывными атаками противника. Поэтому я принял единственно правильное на тот момент решение и перешёл от обороны к наступательным действиям» (Джованни Мессе, Война на русском фронте – XX глава).

Уинстон Черчилль о том, как немецкие войска под командованием фельдмаршала Кессельринга, обороняются в Италии против сильно превосходящих войск союзников:

«Собрав и перебросив две дивизии из спокойных секторов, [Кессельринг] начал ожесточенные контратаки. В результате истощения 5-й армии немцам удалось удержать свою линию» (Уинстон Черчилль, Вторая мировая война – Том 6, Часть первая, Глава четырнадцатая).

Дуайт Эйзенхауэр об оборонительно тактике фельдмаршала Эрвина Роммеля. А Лис пустыни таки был выдающимся полководцем.

«[Перед высадкой в Нормандии] Монтгомери, зная, что Роммель, его старый противник по боям в пустынях Африки, будет руководить обороной немцев, предсказывал, что действия противника будут характеризоваться постоянными контратаками, осуществляемыми любыми силами, какие окажутся у него под рукой, – от дивизии до батальона даже роты. Монтгомери исключал возможность того, что противник под руководством Роммеля будет выбирать естественные оборонительные рубежи и спокойно и терпеливо наращивать максимально возможные силы, чтобы затем предпринять решительное контрнаступление на наши войска в прибрежной зоне. Его предсказания полностью подтвердились» (Дуайт Эйзенхауэр, Крестовый поход в Европу – Глава 14).

Русский и белогвардейский генерал Антон Деникин о боевом эпизоде Первой мировой воны.

«Положение дивизии было необыкновенно трудным. Австрийцы, вводя в бой всё новые силы, распространялись влево, в охват правого фланга армии. Сообразно с этим удлинялся и мой фронт, дойдя, в конце концов, до 15 километров. Силы противника значительно превосходили нас, почти втрое, и обороняться при таких условиях было невозможно. Я решил атаковать. С 21 авг. я трижды переходил в наступление, и тремя атаками Железная дивизия приковала к своему фронту около трёх австрийских дивизий и задерживала обходное движение противника» (Антон Деникин, Путь русского офицера – Часть четвёртая).

Немецкий генерал-лейтенант, инженер Эрих Шнейдер так написал о ценности мощных оборонительных линий во Второй мировой войне.

«Ни одно долговременное укрепление, на которое было затрачено большое количество умственного труда, техники, материалов и рабочей силы, не оправдало в прошедшей войне даже приблизительно тех надежд, которые возлагали на него создатели. Даже такой мощный форт, как Эбен-Эмаэль, был легко взят группой отважных сапёров-парашютистов, взорвавших его бронеколпаки усиленными подрывными зарядами. Линия Мажино с её мощными укреплениями была взломана в наиболее слабом месте танками генерала Гудериана, а позднее прорвана в нескольких местах фронтальной атакой пехоты. Недостроенный и плохо укрепленный “Атлантический вал” был разбит авиацией и корабельной артиллерией союзников во время их вторжения в Европу и атакован в местах прорыва воздушными десантами. Севастополь и Брест были вначале подвергнуты усиленной артиллерийской обработке и только затем взяты пехотой. Немецким войскам не удалось задержать противника и на линии Зигфрида, ибо организовать устойчивую оборону было невозможно, а постоянного гарнизона уже не существовало. Опыт войны показал, что в современных условиях никакие оборонительные сооружения не могут задержать наступающего противника. Мощные бетонированные доты потеряли всякий смысл» (Эрих Шнейдер, Итоги Второй Мировой войны – раздел “Техника и развитие оружия в войне”).

Позволю себе дополнить авторитетного немецкого генерала и напомнить, что ни Линия Маннергейма на Карельском перешейке в 1940 году, ни Линия Барлева на Синайском полуострове в 1973-м, не смогли остановить наступающего противника.

И, в заключение темы, описание штурма укреплённой линии от ветерана войск СС:

«С высот пулемёты вели точный огонь по амбразурам дотов, а миномёты своим огнём перед амбразурами “ослепляли” их гарнизоны, позволяя сапёрам и пехоте преодолеть находящиеся перед ними заграждения из колючей проволоки и приблизиться к дотам. Я видел, как на удобное для стрельбы по укреплениям расстояние подъезжали трёхосные тягачи с 37-мм противотанковыми и лёгкими 75-мм пехотными орудиями на прицепе, как из них выпрыгивали расчёты, наводили орудия и вели огонь по тем дотам, которые не могла взять пехота» (Герберт Крафт, Фронтовой дневник эсэсовца – раздел “Солнцеворот 1941 г.”).

* * *

Далее Виктор Суворов пишет о деятельности советских военных инженеров накануне войны:

«Прибыв на западную границу, он [генерал Карбышев] развернул кипучую деятельность: присутствовал на учениях по форсированию водных преград (что в оборонительных боях не требуется) и по преодолению новейшими танками Т-34 противотанковых препятствий (что тоже в оборонительной войне не нужно). 21 июня он выехал в 10-ю армию. Но перед этим “Карбышев с командующим 3-й армией В. И. Кузнецовым и комендантом Гродненского УРа полковником Н. А. Ивановым побывали на погранзаставе. Вдоль границы, у дороги Августово-Сейно ещё утром стояли наши проволочные заграждения, а когда они проезжали вторично, заграждения оказались снятыми” (Е. Г. Решин. Генерал Карбышев. С. 204)» (Виктор Суворов, Ледокол – Глава 9).

То, что в оборонительной войне возникает необходимость наступательных действий с целью возврата ранее оставленной своей территории (или для прорыва кольца окружения, или с целью окружения наступающего противника), только что говорилось.

Теперь – о работе Дмитрия Карбышева. Редкий случай для Суворова: он не извратил смысл написанного в книге Решина. Проволочное заграждение действительно сняли. Кто снял? По чьему приказу? С какой целью? И вообще, какое собственно отношение имеет Карбышев к произошедшему – в оригинальном тексте не поясняется. Но зато по соседству с этими словами много написано о деятельности генерала в районе западной границы.

«Учитывая значительное отставание строительства новых укреплений, Карбышев настоял на создании комиссии для определения состояния старой Гродненской Крепости и возможности её включения в систему Гродненского укреплённого района. Он придавал большое значение этой крепости, расположенной на подступах к городу, на возвышенном правом берегу Немана. Она контролировала переправы через реку» (Евгений Решин, Генерал Карбышев – Часть первая).

«20 июня 1941 года для разбора штабного учения командующий 10-й армией (штаб её находился в Белостоке) генерал-майор К. Д. Голубев собрал командиров корпусов. В это время из Гродно в Белосток позвонил Карбышев и сообщил, что он вместе с начальником инженерного управления округа генерал-майором инженерных войск П. М. Васильевым прибудет 21 июня в 10-ю армию для ознакомления с состоянием крепости Осовец и Осовецким укрепленным районом. [...]

Рано утром 21 июня Карбышев и Васильев приехали в штаб 10-й армии. Генерал Голубев, которого Карбышев хорошо знал по академии, рассказал о состоянии оборонительных работ в Осовецком укрепленном районе» (Там же).

«Еще 9 июня, по приезде в Минск, в штабе Западного особого военного округа его командующий генерал Павлов, беседуя с Карбышевым, упомянул о комиссии Ахутина. Она была создана сразу же после освобождения Западной Белоруссии. Главное командование Красной Армии поставило перед комиссией серьезную задачу: выяснить возможность использования шлюзов Августовского канала для затопления так называемого Белостокского выступа, затопления и заболачивания территории, на которой расположен Осовецкий укрепленный район. Ведь он стратегически чрезвычайно важен. [...]

Ахутин определил наиболее выгодные объекты в случае затопления. Как его практически осуществить. Как сделать непроходимой не только для пехоты, но и для танков пограничную полосу в 4100 квадратных километров» (Там же).

Совершенно очевидно, что Карбышев уктивно занимается вопросами обороны. В начале лета 1941 года, на западной границе СССР ведутся работы по строительству укрепрайонов и подготовке к затоплению и заболачиванию местности – явно не к наступлению. Но этого господин Резун естественно “не заметил”.

А вот немцы очень даже заметили. Ещё раз приведу запись в дневнике начальника штаба сухопутных войск Германии генерала Гальдер, от 22 мая 41-го года:

«Демонстрация снимков, сделанных эскадрильей Ровеля над пограничными районами русских. Ясно видны большие работы по усилению обороны (особенно отрывка противотанковых рвов) вдоль границы. Многочисленные траншеи для кабельных линий связи свидетельствуют о наличии сплошного оборонительного рубежа. Аэрофотоснимки подтверждают наше мнение о решимости русских удержаться на границе» (Франц Гальдер, Военный Дневник – Запись 22 мая 1941 года).