Польский писатель Януш Леон Вишневский.

Решила объединить все в единую запись, потому что ещё свежи мысли и эмоции от недавно законченной книге Вишневского и за несколько дней прочитанной книги Сургановой.
Я надеялась, очень хотелось прочитать прежнего Вишневского, со всей его чувственностью, с эротизмом, со всей его женственностью, но нет. Увы, нет.
Его последние книги уже не читались вовсе, но на «продолжение одиночества в сети» я решилась потому что в мои 17, когда я читала за ночь «одиночество в сети» уж слишком бурные эмоции вызвал у меня этот роман. Я и улыбалась, и плакала, казалось, что мужчина понимает и чувствует женщин лучше, чем мы сами себя. И признаюсь, что я ждала, пусть не каких то переживаний, но какого-то логичного завершения этой истории, а не то, что /спойлер/ девушка Якуба (сына главной героини) читает книгу, находит параллели между матерью Якуба и той самой героиней романа, делится своими мыслями с Якубом, тот делает тест днк, где подтверждаются мысли девушки Нади, что на самом деле отец, который его вырастил, не является биологическим отцом. Все.
Книга заканчивается сценой знакомства родителей Якуба и Нади, объятиями Якуба отца и какой то фразой, которая даже не отложилась в голове.
Все.
Нет, возможно, мне очень хочется, чтобы мои мысли совпадали с мыслями автора, вернее, чтобы он написал такое окончание, каким я его вижу и это неправильно, я понимаю.

Сурганова читалась в любую свободную минуту, в транспорте ли, утром ли за кофе, да где угодно.
Я не преданный поклонник творчества Сургановой, хотя концерт, на котором я была лет 7 назад вызывает во мне самые тёплые и приятные воспоминания. Открытая, светлая, искренняя женщина.
Я всем сердцем люблю таких людей, которых не сломали трудности, события, полосы, да можно называть это как угодно. Люди выстояли, не превратились в дерьмо, не затоптали свои принципы-мне близко это.
Масса мыслей, с которыми я согласна полностью, например то, что один из моих страхов-быть обузой для близких, оказаться в таком положении, когда ты сам не сможешь позаботиться о себе.
Этот страх у меня возник, когда я начала работать во время интернатуры в местном хосписе (в доме престарелых), куда свозили никому ненужных родителей, бабушек, дедушек. Первый этаж занимали люди, которые не могли о себе позаботиться и на это больно смотреть, когда ты не в состоянии перевернуться, начинаешь покрываться пролежнями, когда вместо приёма душа/ванны, тебя просто обтирают какой-то старой, грязной тряпкой, когда вытаскивают полный испражнений памперс из под тебя с матом и недовольным выражением лица.
Очень много того, где я полностью соглашалась и больше половины книги написано о событиях, но больше о чувствах и эмоциях, которые сопровождали эти события.
А дальше последовала история распада группы «Ночные снайперы». Много имён, фамилий людей, которые мне ни о чем не говорят. Понятно, что этот «продукт» не рассчитан на таких, как я, кому просто захотелось узнать эту прекрасную женщину чуть ближе, поэтому эта часть дочитывалась уже без остановок на «подумать, покурить».
Пока читала, нестерпимо хотелось в Питер. Все же у этого города своя атмосфера, свой ритм, свои люди, своё сердце. И мне дико нравится этот контраст двух столиц.
Когда-то моя знакомая сказала про Питер, что это как любовник. Москва-муж, а Питер-любимый мужчина.
И да, и нет. Я все же за то, чтобы в мужчине сочеталось два в одном, но мне сложно подобрать слова, которыми бы я могла сравнить с кем-то или с чем-то Петербург. Это что то личное, что то спокойное, трепетное, что то чуткое, замедленное, степенное и в тоже время с надрывом.
В целом, прекрасная Сурганова, чудесная автобиография.

– Я, разумеется, мог бы вам рассказать, но вам пришлось бы взять несколько дней отпуска, чтобы выслушать всю историю, – ответил Якуб. – А почему вас это интересует?

– Да причин много. Извините, я не представился. Я – администратор этого кладбища, – сказал толстяк и назвал свои имя и фамилию. – С этой могилой, хотя она тут самая маленькая, одни хлопоты.

С самого начала. Сперва три раза переносили похороны, потому что ФБР не выдавало тело. На похоронах практически никого не было, хотя я, как обычно, зарезервировал несколько лимузинов. Я здорово прогорел, потому что платить мне за них никто не пожелал. Пришли только две женщины. Одна выглядела так, словно она восстала из какой нибудь здешней могилы, только что косметики на ней было меньше, чем обычно накладывает на лицо покойника мой работник. И она все время курила. Даже когда опустилась на колени, чтобы помолиться. А вторая потребовала, чтобы ей разрешили за гробом идти с собакой. Это был карликовый пудель с черным бантиком на голове. Поверьте, мистер, люди и впрямь совершенно ненормальные. – Он тяжело вздохнул и продолжил: – Похороны организовала какая то адвокатская контора. Я так и не смог узнать, кто за это платил. Они выкупили такой участок, какой обычно берут для большого объекта с фонтаном и другими прибамбасами. Я уже радовался, что заработаю несколько долларов, а они велели положить эту плиту с визитную карточку и посеять вокруг траву. Представляете? Мистер, это называется расточение общественного достояния. Если бы так поступал каждый, покупал чуть ли не акр земли и засеивал его травой, вместо того чтобы строить приличный объект, это кладбище можно было бы закрыть, потому что тут стало бы уныло, как на похоронах, и сюда не заглянула бы ни одна живая душа. А это кладбище, мистер, после джаза самое лучшее, что есть в нашем городе.

Толстяк снял темные очки и выключил сотовый телефон.

– Я не прочел всего, что в этом договоре было написано мелким шрифтом. Это была моя ошибка, мистер. Какая разница, откуда мрамор, из Мексики или из Италии? Я заказал в Мексике, все таки ближе. А они через две недели прислали какого то эксперта. И пришлось мне заменять плиту. Вазу тоже. Жуткие расходы, скажу я вам. Но это было только начало. Похоронили его как Макмануса. А через три месяца велели изменить фамилию на Альварес Варгас. Мистер, вы когда нибудь слышали, чтобы покойнику меняли после похорон фамилию? Я не хотел менять, но, оказывается, у них и это было записано в договоре. Остались следы букв предыдущей надписи. Шлифовка не помогла. Пришлось опять везти мрамор из Италии. Хорошо, хоть вазу можно было оставить. Эта ваза, мистер, почти такая же дорогая, как плита.

Толстяк на несколько секунд умолк.

– Можно я закурю? – спросил он, достав металлическую коробку с сигарами. Он подошел к кару и особой гильотинкой обрезал толстую сигару. – Я потому спрашиваю, мистер, что некоторые не желают, чтобы рядом с их могилами курили. Они даже против сигар. Как будто покойникам это может повредить. А между прочим, мистер, я не курю сигар дешевле десяти долларов штука. Но это еще не конец. Потом о его могиле была целая статья в «Таймс Пикайан"». Семья клиента, что покоится рядом – вон там, слева, – то ли не заметила, то ли решила не обращать внимания и, когда стала заливать бетон в фундамент для прожектора, залезла на фут в глубь газона вокруг могилы этого самого Альвареса. На целый фут! Что тут началось, мистер. Адвокатская контора, как только получила донесение от их гориллы, что приходит сюда с фотоаппаратом каждые три недели, мигом подала судебные иски на что только возможно. Они даже потребовали возмещения за «страдания семьи их клиента». Их якобы клиент – это Альварес, который тут лежит. Мистер, никакой семьи у него нет! Мне говорили о какой то сестре, но никто ее тут не видел. Как только адвокаты выиграли этот процесс, так сразу же сюда приехал маленький экскаватор. От них. Мне они не доверили. Бетон этот выковыряли и заново посеяли траву. А тем, которые проиграли процесс, пришлось за все заплатить. Честно говоря, так им и надо. Я тут уж многое повидал, но они из этой своей могилы сделали какую то площадку аттракционов.

Якуб слушал, не прерывая. Потом спросил:

– А кто поручил вам менять в вазе розы?

– Та же адвокатская контора. У меня с ними договор. Каждый день тут должно стоять одиннадцать белых роз. Вы, мистер, представляете, какую кучу денег кто то выбросил на эти цветы? Уже столько лет на этом объекте каждый день свежие розы. Сперва я сам ежедневно сюда приезжал. Это подешевле, чем поручить доставку цветочному магазину. Но потом у меня с женой пошли проблемы, потому что я по субботам, воскресеньям и даже в День благодарения ехал, чтобы купить и поставить эти чертовы розы. Жена с самого начала говорила, что за всем этим стоит какая то женщина. С тех пор как я ей рассказал про эту могилу и розы, она постоянно сюда приходит. Раньше, когда она иногда перед праздниками приезжала на машине, чтобы забрать меня отсюда, она заходила только в часовню. А теперь вот каждый раз приходит взглянуть на эту могилу. Меня это все, мистер, здорово удивляет, – толстяк понизил голос и оглянулся, словно опасаясь, не подслушивает ли кто его, – потому как это был наркоман. Обычный наркоман. Я знаю это от племянника, который служит в ФБР в отделе убийств. Его нашли в Марди Гра – вы ведь знаете, наверно, что это последний день безумной недели, на которую в Новый Орлеан люди съезжаются со всего света, – на свалке, и мало того что он весь был продырявлен ножом, как швейцарский сыр, и правую руку ему отрезали, кто то, видно по случайности, взрезал ему ножом в желудке презервативы, наполненные кокаином. Должно, он проглотил их перед смертью. Кокаина в нем было больше двух фунтов. Так что умер он, надо думать, под большим кайфом. Племянник рассказывал, что во время следствия допрашивали какую то женщину. Вроде она какой то важный прокурор в Луизиане. Он утверждает, что это она дала поручение тем адвокатам. Я однажды, всего один единственный раз, видел тут странную такую женщину. Я внимательно наблюдал за ней, потому что уж очень необычно она себя вела. К могиле не подошла, а стояла на дорожке. И смотрела на плиту Альвареса. Час, наверно, стояла и смотрела. Но это было всего один раз. Примерно через год после того, как ему сменили на надгробной плите фамилию. А вы, мистер, позвольте поинтересоваться, кем ему приходитесь?

После этого вопроса Якуб опустился на колено, коснулся» пальцами губ, после чего положил руку на могильную плиту Джима. Встал и бросил могильщику:

– Я? Да, в общем, никем. Мы кайф вместе ловили. Всего навсего.