Я не знаю, может меня воспитали таким "черствым и бездушным" человеком, или это сказалось детство проведённое у брата на работе(он патологоанатом), но я не понимаю всех этих "скорбим" "помним и любим" после очередного теракта или аварии с выкладыванием всех этих постов и комментариев со свечками и черной ленточкой.
Объясните мне почему вы типа "скорбите" о 70+- человек и при этом не вспоминаете о еще 150 000 +-20% ?!?!

Разумеется найдется умник который напишет что "эти люди умерли не по своей вине, а по халатности ХХХ ( где ХХХ это кто и что угодно). Отвечу такому сразу тут. Тысячи людей погибают в автоавариях и на работе. Почему ты не скорбишь целый день по ним?!

Просто бесит это, типа вам реально не пофиг и вы все сидите с черным платком.

Пох на ошибки.

P.s. баян выдал картинку двухлетней давности. Хоть бы картинку новую придумали "скорбуны" бля

Не ищу поддержки, просто выкладываю на суд. Интересно услышать критику в сторону моего не трезвого "творчества". Спасибо за внимание и ваши дизлайки )

====================================

Ты знаешь...

Я тут курю капитана черного.

Васян спит, Антоха уже ушел.

Но. Сука. Успел меня убить.

Люблю его, хороший чувак.

Не в этом суть.

Хотел куда более глубокую

мысль. Толкнуть.

Сложно с клавиатурой,

Извини )

Мысль. Черный Капитан, дым

Иии... И воспоминания.

Каждая тяжка "длинной сигареты"

Для меня означала

Возвращение в прошлое.

Не хочу соплить, но

Это для меня многое значило.

Ну... Эмм... Коли уж я

До сих пор это вспоминаю

И ощущаю все как наяву

Тебя, увы, не забываю

И, как в сладком сне, плыву.

Твою любовь не ощущаю

И грущу я потому.

Рифмы нет, и не надейся,

Я хуйню сейчас порю,

НО! Надо мною ты не смейся,

Одна суть - "Тебя люблю"

Перевод:

-Эшли

-Жизнь на земле не бесконечна

-Когда мы умрём - это конец

-Поэтому, дай мне кончить в тебя

Всем привет, хочу представить мои небольшие потуги в формировании следа для своих потомков в виде книги! Страшно если честно выносить это все на люди, но все же! может кому и понравится и у меня появится мотивация ее закончить)

Ранее утро майского понедельника. Облака лениво ползут по вязкому небу, цепляясь толстыми боками за шпили горизонта. На улице ни души, горожане наслаждаются последними, самыми сладкими и крепкими часами сна. Город крепко зажмурил веки в ожидании громкого зуммера ненавистного будильника, и лишь редкие прохожие, кутаясь в легкие куртки и пальто, нарушали кристально чистую тишину шорохом своих подошв.

За углом центральной улицы поспешил скрыться грузовичок с причудливой надписью на борту. Вальяжно где-то на окраинах занимается рыжий, весенний рассвет, ночная прохлада постепенно сменяется теплыми массами майского воздуха, мягко обволакивающего все вокруг.

Это местечко, как и многие ему подобные провинциальные города, из года в год живет, будто по написанному без особого проявления фантазии сценарию для многоэпизодной мыльной оперы, где чувство дежавю не покидает зрителя на протяжении всего просмотра. Не стало исключением и это утро, всё как и прежде, все как и ровно год назад.

Но, как и полагается провинция, при своей монохромности, пестрила разнообразием жизней и судеб, становясь отправной точкой в неспокойный мир для одних и последним этапом долгой дороги для других.

К сожалению или к счастью этим майским утром здесь начался и мой путь. В больничной операционной, среди суетливых медсестер, опытный акушер, дал начало новой жизни, такой важной и такой незаметной в формате целого мира. Вот он я, лежу заботливо завернутый в теплое одеяло, среди таких же комков, человеческий детеныш. И как же всё-таки досадно, что подсознание не в силах записать на подкорке первые впечатления от жизни: «первый луч света, первые запахи, первое прикосновение, поцелуй мамы» и воспроизвести это, скажем ровно через восемнадцать лет, в день твоего рождения, с бонусом в виде самых ярких впечатлений в период бессознательной жизни. И может где-то, в далеком будущем, при выписке из роддома, к маленькому сопящему конвертику будет прилагаться какой-нибудь биологический носитель информации с пометкой: «Открыть через 18 лет».

Что будет, через сотни лет неизвестно никому, но в то время, когда мне довелось родиться лучше, чем родители наряду с их стариками с этой задачей никто справиться не мог. Кажется, для твоих самых близких людей все произошло будто вчера. В очередной раз, доставая распухший, словно тесто на дрожжах, старый фотоальбом с черно-белыми снимками они с трепетом и теплотой в глазах возвращали жизнь в каждый застывший кадр. Удивительно, сколько разных историй, эмоций и чувств могут вмещать в себя эти небольшие клочки фотобумаги с потрёпанными временем краями. Здесь каждая страница могла похвастать множеством повестей: от выкупа невесты моим отцом, до горячих споров о выборе имени для чада, которое вот-вот заревет прямо в объектив фотоаппарата. Книга жизни одной семьи и два пожелтевших конверта с локонами волос после первой стрижки.

Я слышал эти истории много раз и каждый раз, наблюдая за светящимися лицами родных, в большей мере находил подтверждение тому, что человек живет в воспоминаниях. Они будто строки, высеченные на гранитном камне сознания - не стереть бесследно, не исправить. Забавно, как мы время от времени перечитываем одни и пытаемся избавиться от других, не осознавая безуспешность этой затеи.

Эта книга-диалог с самим собой, постоянное хранилище для мыслей и воспоминаний, что еле вмещаются в черепной коробке. История человека, который не переворачивал мир, не вел за собой легионы, но которому есть что сказать и что донести.

****

Стены палаты городского роддома вскоре сменил двухэтажный дом в живописном пригороде, расположившийся практически на берегу безымянного озера, окруженного широким кольцом камыша. Из года в год лебединые пары выбирали это местечко для того, чтобы поставить своих птенцов на крыло. Гордо качаясь на волнах, эти белоснежные птицы порой доверчиво выходили на травянистый берег, чтобы полакомиться хлебным мякишем из рук местной детворы.

Дом наш, при всей своей громоздкости снаружи, был довольно скромным и уютным внутри. С парадного входа гостей встречала просторная прихожая с мягким светом и трельяжем. Типовой интерьер тогдашних времен: мягкие ковры на полу и стенах, мебель которую только можно было достать и забитый книгами шкаф-стенка в гостиной, которые никогда так и не будут прочитаны. По словам родителей, иметь домашнюю библиотеку, ассортимент которой действительно мог конкурировать с муниципальной, было модно - книги можно было приобрести за бесценок, да и полки не пустовали, пестря разноцветными переплетами. Здесь вели соседство классики и современники, «Собрание стихов русских поэтов» в нескольких томах, и «Энциклопедия молодой семьи» тесно прижимались плотными обложками друг к другу. Четыре комнаты на двух этажах связывала деревянная лестница с перилами, которая мелодично поскрипывала под ногами домочадцев. Здесь взрослым никогда не было тесно, а для детской фантазии наше жилище представляло целый мир с большим количеством укромных мест и локаций для игр.

Летом с открытого балкона на расстоянии вытянутой руки можно было наблюдать, как шустрые ласточки хлопочут по-хозяйски в своих глиняных гнездах и слушать, как огромные капли дождя разбиваются о крышу, стоя на холодной веранде с маленькими окошками в несколько рядов. А из окон просторной гостиной открывался вид на часть озера с дамбой, над которой во время штормов черное небо разрывали на куски купы молний, освещая на доли секунд промокшие окрестности. Меня всегда завораживала эта необузданная природная мощь и словно неведомая сила толкала ближе туда, к эпицентру бури. Я вспоминаю вечера, когда из-за аварийного отключения электростанций гостиная наполнялась пляшущими огоньками свеч и вся семья собиралась вместе, обсуждая прошедший день и возможные последствия текущей бури, встречая удивленными возгласами очередной раскат грома. Словом каждая пора года добавляла своих красок в общую атмосферу нашего местечка: осень - ярким лоскутным пледом опавших листьев во дворе, зима – треском дров в котельной и ветвистой елкой под потолок в Новый год. Меня часто греют воспоминания о предпраздничных вылазках с отцом и братом в чащу леса неподалеку, на поиски той самой, под которой в первое утро наступившего года мы находили свои подарки, бережливо оставленных сказочным стариком. Помню, как разгорались баталии между мной и братом за место в кресле по вечерам, рядом с украшенной советскими расписными игрушками ели, но зачастую итог спора был предрешен заранее родителями – в кресле сидели мы вдвоём.

Удивительно насколько сознание пропитано обрывками памяти для каждого случая, каждого времени года и душевного состояния повседневной жизни, оно будто старый проектор интуитивно воспроизводит слайды на стене для единственного зрителя, словно гид, в сотый раз, распинаясь заученными историями, уводит истоптанными маршрутами вдоль, мимо внешних волнений. Так и сейчас ловко проигрывая уютные картины, провожает прочь от завязки, от начала той истории, которая лежит в основе сродни порывам шквального ветра силой толкающего в спину. Опираясь на краеугольный камень основной мысли, я вновь возвращаю себя в то время, когда центром одной ячейки общества вновь стал маленький гражданин, с приданым в виде бесконечно долгих бессонных ночей под аккомпанемент неокрепших голосовых связок и уймы хлопот в часы бодрствования.

За разбором такого количества багажа время для моих близких летело незаметно. Менялись пленки и ползунки, менялись плоскости, в которых несмышленое дитя познавало окружающий мир, понимая, что взгляд можно фокусировать на том, что интересует, а руки созданы не только для того, чтобы пугать себя по ночам. В чистую память неизмеримыми объёмами записывалась информация о своих и чужих, о предметах, взаимодействуя с которыми можно причинить себе неприятные ощущения. Шел тот период жизни, на котором себе, я взрослый, могу только завидовать: каждый день что-то новое, каждый день открытие.

Вскоре родители, наблюдая за тем, как растет их чадо стали замечать одну особенность: за новыми игрушками я тянулся в большинстве случаях правой ручкой, крепко сжимал рукоятку погремушек снова правой и повторял жест «пока-пока» исключительно правой рукой. Вся совокупность таких, казалось-бы, мелочей излагалась на очередных приемах у хирургов и терапевтов, врачи успокаивали, мотивируя тем, что малышу сейчас так комфортно, подкрепляя слова слишком маленьким сроком жизни, для того чтобы выявить и подтвердить патологию. Тяжело представить, что принимая эти вроде бы приятные прогнозы, сердца родителей с течением времени, которое предательски особо ничего не меняло, не успокаивались ни на йоту. И во время очередных приемов люди, в белых халатах опираясь на диагностические данные, пришли к выводу, что в этой семья растет особенный ребенок, малыш с детским церебральным параличом.

Ко мне только сейчас приходит осознание того, что чувствовали мои родные и близкие в те моменты и на сколько вопросов они хотели получить единовременно ответы:

-Почему из несметного количества семей, это случилось именно с их ребенком? В семье ведущий правильный образ жизни, а не в чете пропойц и маргиналов.

-Как он будет расти и развиваться? Насколько тяжела форма диагноза?

-Что послужило поводом, для приобретения недуга?

-Экология? Фатальная ошибка акушера?

Неизвестность – бездна, овладевшая мыслями тех, кто меня так ждал.

Продолжение следует..