Особенно порадовал сотрудник "Росгвардии" который просто ушел, а из комментариев к посту выводы делайте сами.

Многие картины Брейгеля могут быть верно поняты только при подробном знакомстве с ними, со всеми их деталями. Попытаемся проанализировать «Детские игры» (1560 год).

Эту картину нередко и совершенно справедливо называют энциклопедией детских игр. По ней можно не только составить весьма полный перечень детских игр в Европе в середине XVI в., но и разгадать их содержание и смысл.

Детские игры происходят на двух пересекающихся улицах, одна из которых, застроенная двухэтажными домами, протянулась от нас в далекую даль. Дом, смотрящий прямо на нас, имеет странный вид. Его архитектура парадоксальна. Грузная деревянная пристройка нелепа и груба рядом с легкой стрельчатой аркадой. Бурое или коричневое строение на первом плане слева не менее странно. При всем впечатлении жизненности, которое производит вид города и окружающего пейзажа, это один из самых фантастических городов, которые когда-либо изображались в мировом искусстве .

Вот в таком городе мы видим детские игры.

Название картины навевает зрителю предчувствие чего-то веселого, ясного и бесхитростного. Нередко это предчувствие зло подводило историков искусств и критиков, которые хотели увидеть и видели «в шутливой, полной веселых мыслей картине "Детские игры" светлый и уравновешенный мир»

Брейгель «стремится передать детский характер игры и шалостей, беззаботного веселья этой шумной ватаги, заполнившей городскую площадь» . «Все эти человечки резвятся, бегают, хлопочут, — словом, живут своей веселой и деятельной жизнью. Их нужно подробно рассматривать одного за другим, не пропуская никаких подробностей, никаких мелочей» Последуем высказанному совету и посмотрим сами на эту картину, «не пропуская никаких подробностей, никаких мелочей».

При внимательном рассмотрении деталей картины ожидаемого радостного настроения отнюдь не возникает. Вглядимся в позы и лица детей (рис. 1, 2).

Какие странные дети: нет ни доброты, ни веселья, ни свойственной их возрасту наивности. Ни одного привлекательного лица!

Вот, например, игра в свадьбу, «Свадебное шествие», в центре которого находится девочка, играющая в невесту. Ее круглая мордашка застыла и превратилась в ханжескую маску: скромно потупились глаза (притворно!), на щеках стыдливый румянец (лживый!). А вместе с тем как точно сыграно! Девочка «невеста» — копия настоящей взрослой невесты со всеми атрибутами фальшивых добродетелей. Это же лицо — лицо настоящей невесты, демонстрирующей целомудрие, скромность и застенчивость, мы можем найти в картине «Деревенская свадьба». Сравним невесту с картины «Детские игры» с настоящей взрослой невестой. Роль невесты в «Детских играх» сыграна девочкой безупречно: та же осанка, та же прическа, тот же румянец на щеках, также смиренно сложены руки! Посмотрим на «жениха» в «Детских играх». Вглядимся, и увиденное вызовет у нас оторопь: это не ребенок, это не взрослый, это — истукан. А за женихом-истуканом увидим существ с недобрыми, мрачными, размытыми лицами.

Станем рассматривать одну за другой группки играющих детей. Вот дети, играющие в торговлю: они заключают сделки, продают и покупают. Девочка с весами за прилавком деловито готовится продавать муку из толченого кирпича. Один кулечек уже готов. А вот девочка палочкой размешивает кучку нечистот. Рядом с ней застыл (застыл, а не скачет) мальчик верхом на деревяшке, конец которой — голова коня...

Глядя на лица этих детей, не находишь ни одного радостного, ни одного привлекательного, наивного и милого личика. Нет ни одной теплой улыбки или усмешки. На всех лицах этих детей маски — маски деловой озабоченности, расчетливости и даже злобы. Но выражение любого из этих лиц-масок какое-то размытое, неоднозначное. Поэтому само словосочетание «выражение лица» здесь не кажется применимым. Нет никакого живого контакта между детьми. И нет никакой непринужденной веселости в их движениях и играх. Разглядывая одно за другим лица детей, понимаешь вдруг, что лица эти совсем не детские. И закрадывается подозрение: может быть участники «детских игр» вовсе и не дети, а взрослые карлики, разыгрывающие какой-то неведомый спектакль. «Дети» играют друг с другом, смотрят друг на друга, но явно друг друга не видят. В их играх царит поразительная разобщенность.

Застывшие глаза детей незрячие. В таких «глазах» не фокусируется образ того, что перед ними. Движения «детей» лишены ребячей мягкости, и возникает ощущение, что вместо суставов у них шарниры. И если попытаться мысленно озвучить картину «Детские игры», то услышим резкий костяной стук. Это не игры детей. И это не дети. И даже не карлики. Это куклы-марионетки, при помощи которых кто-то изображает детские игры. Такая вот странная энциклопедия детских игр, преподнесенная во всей полноте марионетками. Нелепый и страшный театр, где марионетки изображают детей, а те, в свою очередь, изображают взрослых.

Но неожиданно в массе незрячих недетских лиц мы можем увидеть на этой картине одно-единственное привлекательное и умное лицо. Лицо взрослого человека, с горечью и болью смотрящего на детские игры и видящего истинный смысл происходящего (рис.3).

Трагическая улыбка застыла на лице этого человека. Он наблюдает за детьми сверху из чердачного окна дома, расположенного на переднем плане картины, у ее левого края.

Всматриваясь в это мудрое печальное лицо, мы вдруг понимаем, что это не лицо, а маска! — на этот раз маска в прямом, буквальном смысле слова. (Маску держит маленькая рука, прикрывая ею невидимую «детскую» физиономию). Маска, ненастоящее лицо, наделена настоящими переживаниями, настоящим пониманием происходящего.

Эта маска обычно остается незамеченной. Но если ее увидеть и сравнить с лицами «детей», то мы почувствуем, что Брейгель тонко и деликатно указывает нам на условность, на ненастоящность всего изображенного, и на его собственное отношение к тому, что изображено как детские игры. Обычно мы смотрим на картину последовательно слева направо, и первое, что мы можем увидеть, — это маска, взгляд и выражение «лица» которой являются как бы эпиграфом ко всему живописному рассказу.

Дырки в маске, обозначающие глаза, вопреки всему, наделены способностью видеть и понимать, наделены тем, чем не обладают глаза «детей». Гений художника одарил маску парадоксальным умением смотреть, в то время как глаза на лицах живых людей часто мертвы в пуговичной слепоте, а сами лица, приняв нужное и удобное выражение, застыли и утратили жизнь, превратились в маски-ширмы, за которыми находится то, что тщательно утаивается от всех. Впрочем, за этими масками-ширмами зачастую и вовсе ничего нет.

И сами «детские игры» — это тоже маска, за которой прячется настоящая жизнь взрослых. Это мы и наша жизнь, увиденная со стороны и воспроизведенная марионетками.

Вот мы надуваем щеки, чтобы казаться солиднее, притупляем лукавые и лживые глаза, чтобы выглядеть скромными и честными, многозначительно молчим, чтобы казаться мудрыми, погруженными в глубокие мысли, которых на самом деле нет. Мы хвастаемся и врем — чтобы самоутвердиться, ходим на ходулях высокомерия, смотрим на мир, встав вверх ногами, играем в работу, но ничего не делаем, и суетимся — чтобы выглядеть деятельным и энергичными. Играем! И принимаем правила игры, потому что мы, как и дети на картине «Детские игры», зачастую просто марионетки: марионетки внешних обстоятельств, марионетки условностей, марионетки начальства, марионетки собственных прихотей и стремлений. Нас дерут за волосы — мы терпим и молчим, молчим, потому что сопротивляться опасно, а кроме того, может быть, придет и наш черед драть кого-то за волосы, а уж тогда ...Разнообразны игры взрослых — настоящим детям до них далеко! Но настанет момент, когда кукловоду все это надоест. Что останется? Что будет?

Останется ворох лоскутьев и грязь ...

Посмотрев «детские игры», мы можем утверждать: при всем впечатлении жизненности, которую производят играющие дети, это самые фантастические дети, которые когда-либо изображались в мировом искусстве.

Заканчивая анализ картины «Детские игры», отметим одну интересную деталь. В литературе нередко можно встретить указания на то, что здесь изображены только играющие дети, а взрослых нет. Это не так. На темной стороне дома с деревянной пристройкой из дверей высунулась женщина в белом платке и чем-то обливает из ведерка мальчишек, сцепившихся и борющихся на земле у стены этого дома, — чтоб им неповадно было. Один взрослый человек все-таки нашелся! Нашелся и по-своему отреагировал на «детские шалости».

Свое отношение к «Детским играм» Брейгель выразил на лице трагической маски — лице незаметного, даже ненастоящего, но тем не менее чрезвычайно важного героя этой картины, который призывает нас трезво посмотреть на нее живыми глазами.