Как работает whip-pan — операторский приём из «Ла-Ла Ленда» и «Одержимости». Часть 2
«Одержимость», сцена концерта
Здесь всё снято почти так же, как в «Ла-Ла Ленде». Конечно, интересно было бы потыкать по кадрам в Adobe Premier и поискать склейку, но, видимо, здесь тоже снимали одним кадром.
В «Одержимости» самое главное — это взаимоотношения с передачей музыкальной темы от одного героя к другому, от дирижёра к барабанщику. Это уже закрепление успеха: Шазелл нашёл и применил аналогичный приём в короткометражке. Здесь сцена длиннее, чем в «Ла-Ла Ленде» и в других его фильмах: в ней больше панорам, и музыку играют точнее.
Всё сделано музыкально, движения камеры подчинены ритму: длинный кусок — длинный кусок, короче — короче. Дирижёр разгоняет барабанщика до трёхсот ударов. Дирижёр подставляет его, как бы говорит: «Сейчас ты перед всеми обосрёшься!». Это приобретает особенный смысл в контексте предыдущих событий фильма: до этого герой Симмонса сказал, что публика ничего не забывает. И перед нами как раз сцена важного концерта после прошлого провала.
Он немного продирижировал, они сыграли монтажную фразу, перешли к барабану — и вот наступает момент, которого нет в «Ла-Ла Ленде». Здесь герой Симмонса рукой отправляет пас барабанщику.
Как только Майлз Теллер отыграл, мы возвращаемся к дирижеру. Он, опять же, рукой перенаправляет наше внимание на барабанщика.
Если бы мы представили в «Ла-Ла Ленде» сцену, снятую на камеру 360 градусов, то, наверное, нам бы пришлось очень сильно мотать головой с VR-очками. А тут артист указывает нам, куда смотреть, и мы туда смотрим. Прослушали кусок — и вернулись снова.
Освещение
Свет сценический, — такой, каким мог бы быть свет в театре. В этом случае он жесткий. Так же и в «Ла-Ла Ленде»: на Гослинге был жёсткий контровой сценический свет, а на Эмме Стоун мягкий. Здесь же действие полностью происходит на сцене, где есть острые лучи, которые подчёркивают жёсткость ситуации. Возможно, в этой сцене есть рассеиватель, но совсем слабенький. А штора наверняка подсвечена отдельно.
Если посмотреть на пол справа, то видно закругление луча. Свет светит на барабанщика сверху, и этот же свет падает на макушку дирижера. Ещё какой-то, но уже другой, светит на шторы. Если внимательно посмотреть, то Симмонсу в лицо сверху светит мягкий свет, который в два раза слабее, чем контровой. Несмотря на то, что у него «горит лысина», как говорят в кинематографе, они этого не боятся, а используют на благо. Так и работает сценический свет.
Whip-pan вместо склеек
«Одержимость» — в целом очень монтажный фильм. Но в двух сценах, в конце и в начале, Шазелл применяет сложный внутрикадровый монтаж с этими панорамами. Думаю, «whip» в оригинальном названии [в оригинале фильм называется Whiplash] фигурирует не случайно. Whip-pan создаёт сумасшедшую энергию, ярость, по-настоящему бешеный ритм. Если бы это делали просто при помощи склеек, то кадров бы понадобилось гораздо больше. А это своеобразная оптимизация, при которой события происходят с огромной скоростью.
Самое главное, что всё работает в контексте — это же кульминация, наивысший пик. И для пика обязательно нужен особенный сильный приём.
Монтаж как приём — это пешка в игре. А whip-pan — это ферзь или королева, джокер в колоде карт. Шазелл правильно использует эти два джокера в начале и в конце фильма, он грамотно их разменивает. Это то, чего мне, наверное, не хватает: постоянно хочется поднимать планку по ходу фильма, но не всегда находятся силы.
Думаю, пока что наиболее выигрышная стратегия — снимать фильм монтажно, восьмёрками, интересными кадрами, но самый крутой приём, который ты придумал, использовать в кульминации. Их не может быть пятнадцать или двадцать: он должен быть один, два или три, насколько хватает творческих сил. И каждый последующий может немного девальвировать предыдущий.
Всегда будет хотеться усиливать, усиливать и усиливать поток. Как я сделал в «Хардкоре»: в начале подрались, побегали, что-то разбили, упали, поездили, постреляли, кто-то умер, — но к концу фильма это превращается в огромную драку на крыше, где все валят на героя. И это уже полный хардкор.
Оператор Шэрон Мэйр, естественно, тоже распределил усилия верно, как распределил их и сам Шазелл. Он — король этого приёма.
«Бар Эдди», сцена драки в первом эпизоде
Здесь не совсем такой же приём. Это тоже внутрикадровый монтаж, но всё-таки это сцена, снятая на ручную камеру.
Самое главное, что здесь мы находимся будто бы внутри сцены. Вероятно, режиссёр пытается включить нас в переживания героя, который получил по лицу. Чтобы не разрывать линию сопереживания, Шазелл делает эту панораму вниз после удара, и мы как бы падаем вместе с героем.
Камера на руках — она может быть на стабилизаторе Easyrig, может лежать на специальном мешке или просто в руках, — это не так важно. Важно, что после удара мы делаем панораму: вот сейчас он ударит его, и мы будем следить за падением.
После этого, как я думаю, камерамен или оператор сел на колени или хотя бы спустился на одно колено, — ушёл в нижнюю позицию. После этого удара он пытался просто следить за падением, не выпускать из виду.
Потом оператор чуть-чуть остановился в нижней точке, а затем мы как бы вместе с ними поднялись и пошли.
И это всё снято «на руках». Причём камеры у них в сериале были отличные — Aaton XTR Prod и Red Helium. Aaton — это вообще очень удобная камера, которая лежит на плече, как кошка.
Про эту камеру есть даже такой мем в интернете: стоит оператор с кошкой на плече. И описание: так же удобно, как если бы у вас на плече лежала кошка. С точки зрения изготовления камеры — это прикольная концепция.
Наверное, здесь камера тоже на плече. Конечно, это радиофокус, синетейпы и разные передатчики, необходимые, чтобы не было проводов. Они снимают на простые объективы Standard Prime. То есть камера очень лёгкая и удобная.
Естественно, оператор вместе с ней упал и вместе с ней сел. Так часто делает Роджер Дикинс. Обычно он привязывает к аппаратуре мешок, наполненный шариками от пенопласта, так, чтобы он мог и поставить на него камеру, и вместе с камерой упасть на землю.
Конечно, здесь не та же самая техника: оператор, скорее всего, не падал, а просто сел вместе с падением актёра. Затем он так же вместе с ним поднялся и побежал.
Далее, мы вместе с героем бежим. Это не очень долгий пробег, здесь нет ступеней, по ступенькам сложно бегать — это всегда замедляет ритм.
Дальше вторая панорама в финале. Герой гонится за обидчиком, хочет его поймать и мы всё видим с точки зрения его восприятия. «Куда же он делся?» Хоп, по одной стороне улицы — его нет, хоп, смотрит в другую сторону — его тоже нет. И затем возврат на крупный план. Всё, герой его упустил.
Это всё нужно для того, чтобы создать единство времени и места, не разрывать единую линию переживания героя. Здесь вполне можно было бы использовать склейку кадров. Но склейку в современном кино воспринимают как элемент «неправды»: и поэтому Шазелл отказывается от неё, пытаясь сделать сцену как можно более правдоподобной и пытаясь создать ощущение сопричастности.
Думаю, что после того, как герой получил по лицу, ему в кровь попал адреналин — естественно, он теперь находится в немного дёрганом, нервном состоянии, что подчёркивают движения камеры. И мы можем лучше понять эмоции героя, благодаря этим приёмам.
Оператор снял эту панораму так, что мы не видим голову героя во время поворотов. Здесь использован приём, который называется «вход и выход из субъектива». Этот трюк можно часто встретить в кино.
Например, мы как бы находимся у героя за спиной. Он останавливается и куда-то смотрит: мы проходим с героем, вместе с ним смотрим на то, что он видит. Потом герой входит в кадр, и мы начинаем за ним идти. Вход и выход в субъектив — это когда мы теряем героя и смотрим сами. Потом герой появляется в кадре, и это уже не субъектив: мы снова следим за персонажем. Здесь тот же самый приём, но смешанный с панорамой-переброской.
Актёр мог просто присесть, а в момент панорамы в обратную сторону он встал. Я не думаю, что оператор как-то обходил его, — не видно никаких движений. Думаю, что это трюк. Таким образом можно много чего сделать и спрятать: мы, как с котом Шредингера, не знаем, что находится за камерой. Там может происходить всё, что угодно. Например, в видео со съёмок сериала «Шучу» показывали, как во время длинного плана за спиной у оператора менялась комната.
Нестандартный whip-pan и реализм
Если сравнивать фрагмент из сериала с другими работами Шазелла, то здесь всё снято проще. Потому что весь сериал снимали в реалистичной манере. Основное место действия — это подворотни, парижское гетто, бедные районы и подобный антураж.
Два предыдущих фильма — это всё-таки про музыкальное училище и сказку, это другая фактура. А здесь всё-таки сериал отчасти про бандитов и про какие-то тёмные делишки. Поэтому документальный стиль лучше украшает происходящие в «Баре Эдди» события.
«Ла-Ла Ленд» начинается со сцены в пробке, где происходит некая фантазия, а затем действие обратно возвращается в пробку. Интересно, что каждый из этих фильмов создает свою вселенную, и в этой вселенной пытается добиться максимума правдоподобия такими средствами, как whip-pan, — то есть не разрывая, не разрезая ткань повествования монтажом.
История из «Одержимости» — это же история про музыканта, в которого кинули тарелку. Она просто рассказана не напрямую, не про него, она рассказана так, как будто такая же история случилась с другим человеком. Вот так и происходит рождение гения — это ведь тоже фантазия, тоже выдуманная вселенная.
А в «Баре Эдди», наоборот, будто показано то, что происходит в тёмных подворотнях, когда вы спокойно спите у себя дома. В это время плохие парни с пистолетами ворочают большими бабками и толкают наркотики. Это тоже во многом придуманная вселенная, но она, пожалуй, стоит на другом контексте.
Если «Ла-Ла Ленд» существует в контексте мюзиклов, где люди танцуют и поют, то здесь люди стреляют из пистолетов, торгуют наркотиками и бьют друг другу морды. Если «Ла-Ла Ленд» — это сказка, то «Бар Эдди» — сточные каналы этой сказки.
В «Ла-Ла Ленде» приёмы мюзикла становятся главными, там музыка начинает формировать вселенную. В «Баре Эдди» основой становится манера репортажа, — Шазелл берёт инструменты из другой сферы. Если в «Ла-Ла Ленде» и «Одержимости» он делал whip-pan на основе музыкальных приёмов, то здесь он использует аналогичный приём на основе стиля документальных фильмов. Или, возможно, даже гангстерских фильмов, где есть нерв, дёрганность и неспокойствие.
Именно поэтому Шазелл в этом случае идёт от персонажей. Здесь мы как будто друг, невидимо летающий за главным героем. Будто мы сцеплены вместе, идём за ним и соучаствуем.
В «Ла-Ла Ленде» мы скорее наблюдаем за Гослингом и Стоун, словно смотрим на планеты через телескоп. Но здесь всё наоборот: мы пошли в бар, пили с приятелем, потом его вытаскивали, ехали с ним в такси, он нам что-то рассказывал, потом он вышел, его встретила жена, тоже побила, а потом он лёг спать. Всё это время мы как будто шли с этим героем, а не статично смотрели в телескоп.