Былина о Русиче

В вековечной глуши, где шумит древний бор,
Старый воин решил отдохнуть и развел свой костёр.
Он сидел неподвижно, и в пляске огня и ветвей,
Он как будто опять видел кровь и бесчинства князей...

Ими вертят чернявые греки - попы, как хотят,
На своих же - на Русских, гоня за отрядом отряд,
Разоряют селенья, как будто лютейшим врагам,
Тем, кто верен остался Прадедовским, древним Богам.

И пощады не жди, и о милости их не проси:
Нету Правды отныне, на некогда Светлой Руси!
Лишь в лесах схоронившись, возможно меча избежать -
Жить в землянках, да волю безумных князей проклинать.

Воин сжал рукоять - меч прошел не одну с ним войну...
И услышал он глас, из чащобы взывавший к нему:
«Из восточных степей, хазарами краи полны,
Мчатся конные тысячи дикой хазарской орды.

Не сегодня, так завтра пойдут они Русь разорять -
Выходи, Русский воин, свой край от врага отстоять!»
И со злостью задвинул он в ножны свой меч:
«Мне ль князей, да бояр, да попов ты прикажешь беречь?

Где та Русь, что когда-то Отец наказал мне хранить?
Её греческий бог до хазар уж успел разорить!
Сожжены города и зарублены наши Волхвы,
Непокорного Кривде клеймят, как слугу Сатаны,

Красоту наших жен, наши песни и славу побед
Объявили грехом и пороком - Руси больше нет!»
Но ему возразил из чащобы стенающей глас:
«Русь жива, ведь дух Русича в нас не угас!

Синеглазая рать, однажды, поднимет свой меч:
Не Родившихся воев, должен ты ныне сберечь -
И коль Русская кровь в поколениях будет жива,
Русь поднимется снова, отвергнув обманы попа!»

Не ответил чудесному гласу Езыче тогда.
Погасил он костёр, подозвал боевого коня,
Облачился в доспехи, на голову шелом надел,
И помчался к Восходу, где только Ярило затлел...

...В стольном Киеве воинов спрашивал киевский князь:
«И откуда в вас сила и доблесть такая взялась?
Ведь никто кроме Храброго, не сумел тех хазар одолеть,
Коль встречались мы с ними, так всякий сулил себе смерть!»

Воевода ответил: «То страшная сеча была:
Кого меч пощадил, того вражья сразила стрела.
Уж прощались мы с жизнью, и кровь застилала глаза...
Но нежданная помощь из леса, тогда к нам пришла!

Некий витязь отважный из чащи помчался вперед:
Его взор так сиял, как сияет мерцающий лед.
С громким кличем врубился ратник во вражьи ряды -
Кто вставал на пути, ни один не сносил головы.

И тогда мы, забыв про усталость, про раны и боль,
В бой помчались - нас витязь тот вёл за собой.
И бежали хазары, кибитки свои побросав -
Басурманская кровь, застывала на наших клинках...

Но когда их остаток в тумане бесследно пропал,
Тот таинственный воин, мёртвым на землю упал.
От полученных ран, сражаясь, он кровью истек,
Не узнали мы, кто он - шагнувший за смерти порог!

Ради нашей победы пожертвовал воин собой.»
«Кто же он?» - князь промолвил - «Должно быть, великий святой?»
Воевода ответил: «Не знаю таких я святых,
и не слышал я прежде о воях великих таких.

Но сиял на щите его, красный изогнутый крест,
И когда он упал, то заплакала чаща окрест.
Он, бывало, врагам, по три головы сразу срубал...
И - прости меня, князь! - Но в бою он к Перуну взывал!»

Помрачнел князь, и долго он молча сидел,
И невидящим взором, на крест над дверями глядел...
И промолвил: «Отныне вы так вспоминайте тот бой:
Мол, пришел на подмогу в бою к вам Георгий святой.

Мол, на небо вознесся он после, а не погиб,
И, мол, видели вы, как над шлемом сиял его нимб!»...

Там, где вечно бегут в неизвестность стада облаков,
Выше сосен столетних, и выше горных снегов,
По туманам, по радуге, будто бы по земле,
Ехал воин славянский, на верном красавце коне.

Ехал в Светлую Сваргу, в небесную Светлую Русь...
Но терзала героя, земная и плотская грусть:
Как он сможет во Сварге, гулять и славить Богов,
Если там, на земле, льется красная Русичей кровь?

И воскликнул он: «Предки! Назад отпустите меня!
Мне напиток Безсмертия горек, коль стонет Родная земля!
Молодильные яблоки черствы, и Вечность - не радость, а боль,
Коль на Русских идут басурмане с огнем и войной,

Коли рыцари - псы, разоряют и губят славян,
Коли Правда и Честь - уж неведомы нашим князьям!»
Грянул гром - взор героя, неведомый Свет вдруг затмил...
...А потом он проснулся в своей колыбели, и мама склонилась над ним...