Метим мы в жизни вёрсты свои
То слезами, то болью, то радостью.
Боимся, лелеем надежды, мечты,
И успехи вкушаем со сладостью.
Всяко бывает на нашем пути,
Боль, обиды, любовь и дерзания,
Счастье, досада, желанье уйти,
И Фортуны благое лобзание.
В глазах его - холодный блеск,
и в каждом жесте - вызов, спесь,
он знает всё, он выше всех
и мир вокруг - лишь пыль и месть.
Он презирает простоту
и искренность ему чужда,
он ищет в людях пустоту,
чтоб возвышаться без труда.
Но в этой вычурной броне,
где каждый шаг - продуман ход,
он одинок, как в страшном сне
и счастья в жизни не найдёт.
Он ищет в блеске мишуры
признанья, что не получить
и в этой вечной карусели лжи
ему придётся вечно жить.
И строит стены из преград,
чтоб не пустить к себе людей
и каждый взгляд и каждый шаг -
лишь отголосок прошлых дней.
Он смотрит свысока на мир,
но сам в плену своих оков
и этот гордый, злой кумир -
лишь отражение своих грехов.
Сам с собой, в своем холодном мире,
где нет ни дружбы, ни любви, ни ласки,
он - призрак в собственном эфире
и жизнь его - лишь череда из маски.
Из маски, что не снять уже вовек
и под которой - лишь тоска и боль,
он - жалкий, гордый человек
и в этом - вся его земная роль.
Внутри обитель страха, боли и тоски,
где нет ни солнца, ни живой воды,
он сам себе нанес свои штрихи
и в них застыл, как памятник беды.
Свет и тьма — в голосе телефонной трубки
Телефонная будка. Красные стены. Красный автобус за окном. И вдруг — вопрос, который режет воздух, будто скальпель: «Вы светло- или очень темнокожий?»
Что можно ответить на такое? Молчание рвётся между словами, в голосе звенит сталь. В этой стальной вежливости — вся бездна, которую трудно перепрыгнуть: ты не человек, ты — цвет. Тебя измеряют оттенком кожи, а не тем, что в тебе звучит.
Шойинка пишет об этом почти с улыбкой. Его герой парирует, шутит, переводит разговор в иронию. Но между строк слышно то, что нельзя заглушить: боль унижения, стыд чужого взгляда, тоска по простому равенству.
И как же сильно, что эти строки принадлежат человеку, который стал Нобелевским лауреатом. Африканец, которого не пускали в квартиры, оказался среди тех, кого навсегда вписали в историю мировой литературы.
Это стихотворение — не о вчера. Оно о всегда. О каждой ситуации, где достоинство ставят под вопрос.
В этих строках внешние ярлыки («ты кто?») звучат громче, чем тихий, глубокий вопрос к внутренней сути человека: «кто ты есть?»
И хочется спросить себя: а мы? Узнаём ли в этих строках собственный опыт? Ведь дискриминация бывает разной — по цвету кожи, по возрасту, по акценту, по телу. Больно — одинаково.
И, наверное, только одно спасает — умение превратить боль в слово. В слово, которое переживает века и даёт надежду, что однажды трубки будут звенеть только смехом — добрым смехом. Ведь будут, правда?
Потому что свет сильнее тьмы.
Потому что человек всегда больше, чем только его «цвет».
И потому что надежда — это то, что нас соединяет.
Может быть, именно в этой надежде и скрыта настоящая сила литературы? Она ведь всегда напоминает нам: человек — это больше, чем ярлык. И что свет всё-таки побеждает.
Цена была умеренной. Район
не вызывал особых возражений.
Хозяйка обещала предоставить
в мое распоряжение квартиру.
Мне оставалось лишь
чистосердечное признание: «Мадам,
предупреждаю вас: я африканец».
Безмолвие. Воспитанности ток,
отрегулированный, как давленье
в кабине самолета. Наконец
сквозь золото зубов, сквозь толстый слой помады
проник ошеломляющий вопрос:
«Вы светло- или очень темнокожий?»
Я не ослышался? Две кнопки: А и Б.
Зловонное дыханье красной будки,
а там, снаружи, красный двухэтажный
автобус, сокрушающий асфальт.
Обыденный, реальный мир! Стыдясь
неловкого молчанья, изумленье
покорно ожидало разъяснений.
Еще вопрос — уже с другой эмфазой:
«Вы темно- или очень светлокожий?»
«Что вы имеете в виду, мадам?
Молочный или чистый шоколад?»
«Да». Подтверждение, как нож хирурга,
безликость рассекало ярким светом.
Настроившись на ту же частоту,
«Цвет африканской сепии, — серьезно
я пояснил. — Так значится в приметах».
Ее фантазия свершала свой
спектроскопический полет — и вдруг
правдивость зазвенела в трубке:
«Что это значит?» — «Я брюнет». —
«Вы черный, словно сажа?» — «Не совсем.
Лицо, конечно, смуглое, мадам,
зато ладони рук, подошвы ног
отбелены, как волосы блондинки.
Одно лишь огорчительно, мадам:
свой зад я изъелозил дочерна...
Одну минутку!..» Чувствуя, что трубка
вот-вот взорвется громовым щелчком,
«Мадам, — взмолился я, — но может быть,
вы сами поглядите...»
Воле Шойинка (Нигерия)
Лауреат Нобелевской премии по литературе 1986г.
Что происходит, когда поэт и поэтесса начинают встречаться, а потом и женятся? Могут ли они ужиться вдвоем? Или это все равно, что поместить двух медведей в одну берлогу? Каждый поэт – это целая вселенная, это сгусток незримой миру энергии, которая перерабатывается в стихи. А тут сразу две вселенных в одной квартире сходятся…
Сразу скажем, браки двух поэтов – явление нечастое. Обычно у поэтов и поэтесс появляются спутники жизни, которые восхищаются их поэтическим творчеством. Все поэты немножко эгоисты (а иногда и “множко”), поэтому стараются выстроить систему, где именно они Солнце, вокруг которого кружится планета. Или сразу несколько планет.
Но нет в этом мире ничего невозможного. Бывают, например, двойные звезды – спросите у астролюбителей, они подтвердят. Две звезды оказываются рядом, и взаимное притяжение соединяет их в одно целое. Они вращаются друг вокруг друга, а их совместное сияние просто ослепляет.
И с поэтами такое тоже бывает. Сегодня мы хотим рассказать о пяти супружеских парах, оставивших яркий след в мировой поэзии. Два ключевых момента - они должны быть официально женаты. И оба должны быть звездами. А то на другом ресурсе нам в комментариях тут же возмущенно накидали кучу случаев, не проходящих либо по одному, либо по другому критерию.
Ну и еще одно замечание. Абсолютно не считаем, что перечень этим исчерпывается. Наверняка мы кого-то забыли. Так что - да, дополнениям будем только рады. С учетом названных критериев, разумеется.
Пожалуй, именно они первыми приходят на ум, когда заходит речь о поэтах-супругах. Николай Гумилев – один из мэтров Серебряного века, основатель акмеизма. Анна Ахматова – королева Серебряного века, дожившая до 1960-х годов. Оба – звезды первой величины на русском поэтическом небосклоне.
Обвенчались они в мае 1910 года. Справедливости ради надо сказать, что со стороны Ахматовой это было больше похоже на уступку. Именно Гумилев долгие годы добивался ее руки, получая раз за разом отказы. Однако в итоге свадьба состоялась.
Отношения молодых супругов не были идиллическими. Первая их ссора произошла прямо в медовый месяц. Однако несколько лет они прожили вместе, родили сына Льва. В 1914 году Гумилев ушел на фронт, и с этого времени их сложно назвать парой или супругами. Каждый в итоге жил своей собственной жизнью. Официально они развелись в 1918 году. Спустя три года Гумилев был расстрелян. Ахматова прожила еще 45 лет.
В 1925 году молодой поэт Борис Корнилов (ему было всего 18 лет) вступил в литературную группу “Смена”, где произвел настоящий фурор. Его стихи были яркими и мощными, они обещали ему всесоюзную славу. И на него смотрели восторженно. Особенно одна девочка в той же “Смене”. Ей было 15, звали ее Ольга Берггольц, и она тоже была безумно талантлива.
В 1926 году Корнилов и Берггольц поступили Высшие государственные курсы искусствоведения при Институте истории культуры. У них уже вовсю цвел роман. А в 1928 году, едва Ольге исполнилось 18 лет, они поженились.
Отношения у них были бурные, но непрочные. Страсть – да. Но еще скандалы и ревность. Семейная жизнь закончилась в 1930 году. Сразу после развода Ольга Берггольц вышла замуж за журналиста Николая Молчанова.
В 1937 году Борис Корнилов был расстрелян. В 1941 году началась Великая Отечественная война. Ольга Берггольц осталась в блокадном Ленинграде и стала его живым голосом.
Их роман стал одним из самых ярких в советской литературе 1950-х. Евгений Евтушенко, уже тогда известный своим бунтарским духом и громкими выступлениями, и Белла Ахмадулина, чей изысканный стиль и глубина мгновенно покорили читателей.
Поженились они в 1955-м. Ей едва исполнилось 19 лет. Ему было 24 года. Молодость, талант, страсть – это был союз двух восходящих звезд. Однако их брак продлился лишь три года. Они были как два урагана, пытающиеся ужиться в одной комнате. Это было безумно ярко, но недолговечно. Отношения их разладились после того, как Евтушенко уговорил жену сделать аборт.
Позже Ахмадулина вышла замуж за Юрия Нагибина, а Евтушенко женился еще трижды.
Эта пара стала олицетворением как творческого взрыва, так и личной трагедии. Американка Сильвия Плат и британец Тед Хьюз встретились в Кембридже в 1956-м – их страсть вспыхнула буквально с первого взгляда. Свадьба через четыре месяца, переезд в Англию, рождение двоих детей…
Казалось, это союз двух гениев, способных перевернуть поэзию XX века. Но за фасадом идеальной пары скрывались ревность, измены и глубокая депрессия Плат. После развода в 1962 году Сильвия, оставшись одна с детьми в лондонской квартире, написала свои лучшие стихи, но в феврале 1963-го покончила с собой.
Хьюз, ставший главным объектом критики со стороны феминисток и поклонников Плат, молчал десятилетиями, а его сборник «Письма дней рождения» (1998), посвященный Сильвии, многие расценили как попытку оправдаться перед историей. Их отношения – вечный спор о том, может ли великая поэзия искупить человеческие ошибки.
Их история похожа на роман викторианской эпохи. Элизабет Барретт, прикованная к постели хронической болезнью, уже считалась выдающейся поэтессой, когда Роберт Браунинг написал ей восторженное письмо в 1845-м.
Завязалась переписка, затем тайные встречи, и в 1846 году Элизабет, вопреки воле деспотичного отца, бежала с возлюбленным в Италию. Здесь, на флорентийских холмах, она написала свои знаменитые «Сонеты с португальского» – одно из самых пронзительных признаний в любви мировой литературы.
Они обвенчались. Ей было 40 лет, ему – 34 года.
Браунинги прожили вместе 15 лет, до самой смерти Элизабет в 1861-м. Их союз, редкий пример гармонии в мире поэтических бурь, доказывает: две звезды могут жить и сиять вместе долгие годы.
Источник: Литинтерес
Так трудно быть богом: взирать беспристрастно на горе и радость, веселье и плач... И думать за всех постоянно, всечасно, вести вас к успеху сквозь строй неудач... Размазаным быть по иконе нелепо, и в камне застыть в полумраке церквей. Не чувствовать запаха свежего хлеба, гоняя мышей из подвальных теней. Скучая, терпеть обращения клира, и видеть, как в небо нацелены лица... Мечтать о кусочке обычного сыра, о кофе в постель и о пьяной блуднице... Всех к черту отправлю, ну, то есть- к коллеге, пускай он порулит, рогатый, и все же: "Закрыто до вторника. Я- на обеде. А вы- не скучайте." И подпись- "ваш боже".
