Миллиарды человек по всему миру начинают свой день с кружки кофе. Единственное различие заключается в том, что каждый выбирает свой способ заварки этого напитка. Кто-то пьет исключительно эспрессо, кто-то предпочитает заваривать френч-пресс, а кто-то обходится пакетиком «3 в 1»! Подождите, но разве эту смесь можно считать кофе? Разбираемся, из чего получают растворимый кофе, а заодно и сухое молоко.

В пакетиках кофе «3 в 1» обычно всего три ингредиента: растворимый кофе, сахар и сухое молоко. И если с сахаром все понятно, то еще два продукта часто вызывают недоумение. Многие даже уверены, что и сухое молоко, и кофе в гранулах, могут навредить здоровью.

В продаже сухое молоко впервые появилось еще в 1832 году в России, а в 1885 году российский химик М. Дирчов подал на него патент. С тех пор процесс изготовления натурального сухого продукта практически не изменился. Коровье молоко нормализуют до нужной жирности, пастеризуют и сгущают. После этого сгущенное молоко гомогенизируют и высушивают при температуре 150 – 180°C. Именно так от жидкого напитка остается лишь его сухой остаток, потерявший 85% своего объема.

В ходе такой процедуры молоко теряет часть витаминов, поэтому с точки зрения полезных и питательных веществ в составе, жидкое молоко выигрывает у сухого. Но есть и еще одна проблема с сухим продуктом. Дело в том, что в ряде стран он запрещен из-за содержания оксистеролов, основой которых является холестерин. Эти соединение содержатся и в других популярных продуктах, например, в яичном желтке, однако ученые считают, что лучше использовать жидкое молоко, а не искать ему замену, которая проигрывает по всем параметрам.

А вот история первого растворимого кофе не так однозначна. С точной уверенностью можно лишь сказать, что первый порошок, который появился на полках магазинов, был Red E Coffee. Это случилось еще в 1909 году. Его изобрел английский химик Джордж Констант Вашингтон.

Поскольку популярность кофе растет с каждым днем, сегодня существует несколько способов приготовления «сухого» напитка: сублимированный, порошковый и гранулированный. Для всех трех кофе изначально подготавливается одинаково. Зерна обжаривают, измельчают и заваривают кипятком, а затем, концентрированную жидкость превращают в сухой продукт разными методами. Сублимированный кофе (самый дорогой, так как сохраняет больше вкусовых качеств) сначала замораживается, а потом обезвоживается в вакууме. Когда создают порошковый кофе, раствор просто распыляют в потоке горячего воздуха, высыхая на таком тепленьком ветерке, кофе и превращается в порошок. А вот гранулы создают уже после того, как кофе стал порошком, путем смачивания.

Многие люди считают, что растворимый кофе вредный, а вот в зернах — полезный. На самом деле это не так. Оба продукта имеют один источник, разница будет заметна лишь во вкусе. Свежесваренный зерновой кофе будет более ароматным и плотным, а вот растворимый зачастую бывает жидким и горьковатым.

Теоретически, кофе из пакетика «3 в 1» не сильно отличается от чашки американо с молоком из кофейни. Однако все-таки есть несколько нюансов, которые в основном влияют на вкус напитка. Нет ничего страшного в том, что вы предпочитаете, например, сублимированный кофе. Он будет оказывать на вас точно такой же бодрящий эффект, как и свежесваренный, однако тонкие ноты регионов кофе в растворимом напитке почувствовать вам не удастся.

ЖПМ https://www.popmech.ru/editorial/663473-3-v-1-iz-chego-delay...

Язык — один из главных признаков, выделяющих человека из животного мира. Нельзя сказать, что животные не умеют общаться друг с другом. Однако столь высокоразвитая, управляемая волей система звуковой коммуникации сформировалась только у Homo sapiens. Как же мы стали обладателями этого уникального дара?

Загадка происхождения языка по праву занимает свое место в ряду главных тайн бытия: рождения Вселенной, возникновения жизни, появления эукариотической клетки, обретения разума. Происхождение языка не было одномоментным и скачкообразным. Ведь у млекопитающих всех детей рожают и растят мамы, и для успешного выращивания потомства матери и детеныши — в каждом поколении — должны достаточно хорошо понимать друг друга. Поэтому такой точки во времени, до которой предки человека не умели говорить, а после которой сразу заговорили, конечно же, не существует.

Мозг, а не кости

Происхождение языка было частью адаптации древних представителей нашей эволюционной линии в том направлении, которое вообще характерно для приматов. А характерно для них не отращивание клыков, когтей или четырехкамерного желудка, а развитие мозга. Очень важно и то, что приматы — животные групповые. Чтобы им успешно воспроизводить свою численность, чтобы их потомство не только рождалось, но и доживало до какого-то приличного возраста и само достигало репродуктивного успеха, нужны усилия всей группы, нужна общность, пронизанная множеством социальных связей. Чем дольше детство, тем больше требований к сплоченности группы — а значит, и к развитию средств коммуникации.

Существует гипотеза, согласно которой разделение общих предков человека и современных человекообразных обезьян шло по средам обитания. Пращуры горилл и шимпанзе остались в тропических джунглях, а наши предки вынуждены были адаптироваться к жизни сначала в редколесье, а потом и в саванне, где весьма велики сезонные различия и всеядному существу имеет смысл ориентироваться в огромном количестве деталей окружающей действительности. В такой ситуации отбор начинает благоприятствовать тем группам, у членов которых возникает потребность не только подмечать, но и комментировать увиденное с помощью тех или иных сигналов. С этой страстью к комментированию люди не расстались и по сей день.

Реагировать звуками на какие-то окружающие явления умеет не только человек: у многих видов животных есть, например, пищевые крики, крики на разные типы опасности. А вот развить такие средства, с помощью которых можно было бы комментировать вообще все что угодно, навешивать словесные «ярлычки» на реальность в бесконечном количестве (в том числе изобретать новые в пределах собственной жизни), — это удалось только людям. Удалось потому, что в выигрыше оказывались группы, у которых эти комментарии были более выраженными и более детальными.

Всхрюкнул от досады

Переход к звуковой коммуникации мог начаться с того времени, когда наши предки стали регулярно изготавливать каменные орудия. Ведь пока человек делает орудия или делает что-то этими орудиями, он не может коммуницировать с помощью жестов, как шимпанзе. У шимпанзе звуки неподконтрольны воле, а жесты подконтрольны, и когда они хотят что-то сообщить, то входят в поле зрения «собеседника» и жестами или иными действиями подают ему сигнал. А что делать, если руки заняты?

Первоначально никто из древних гоминид и не думал, чтобы в этой ситуации что-то «сказать» сородичу. Но даже если у него непроизвольно вырвется какой-нибудь звук, велика вероятность, что сообразительный сородич просто по интонации сможет догадаться, в чем там проблема у ближнего. Точно так же, когда человеку с разными интонациями называют его имя, он уже зачастую прекрасно понимает, с чем к нему обратятся — с упреком, похвалой или просьбой. А ведь ему еще ничего не сообщили. Если эволюционный выигрыш будут получать те группы, члены которых понимают лучше, отбор будет поощрять все более тонкие различия в сигнале — чтобы было что понимать. А подконтрольность воле придет со временем.

Развиваем аппарат

Для того чтобы лучше понимать (а потом и произносить), нужны мозги. Развитие мозга у гоминид видно по так называемым эндокранам (слепкам внутренней поверхности черепа). Мозг становится все больше (а значит, увеличиваются возможности памяти), в частности, растут те его участки, на которых у нас расположены «зоны речи» (зона Брока и зона Вернике), а еще — лобные доли, занятые высшими формами мышления.

У непосредственного предка человека нашего вида — Homo heidelbergensis — был уже весьма приличный комплекс приспособлений к артикулированной звучащей речи. Видимо, они уже могли довольно хорошо управлять своими звуковыми сигналами. Кстати, с гейдельбергским человеком палеоантропологам очень повезло. В Испании, на территории муниципалитета Атапуэрка была обнаружена расщелина, где тела древних гоминид оказались недоступны хищникам, и останки дошли до нас в прекрасной сохранности. Уцелели даже слуховые косточки (молоточек, наковаленка и стремечко), что позволило сделать выводы о слуховых возможностях наших предков. Оказалось, что гейдельбергские люди могли лучше, чем современные шимпанзе, слышать на тех частотах, где работают признаки звуков, которые достигаются артикуляцией.

Игра на диафрагме

Артикулярованная звучащая речь — дело непростое, потому что разные звуки по природе своей разной громкости. То есть если через ротовую полость при разной артикуляции прогонять один и тот же звуковой поток, то звук «а» будет самым громким, а, например, «и» — гораздо тише. Но если с этим смириться, то получится, что громкие звуки типа «а» начнут глушить другие, не столь громкие звуки по соседству. Поэтому наша диафрагма, делая удивительные тонкие движения типа вдоха на выдохе, аккуратно «выправляет» наш звуковой поток, чтобы громкие звуки были не слишком громкими, а тихие не слишком тихими.

Более того, воздух на голосовые связки подается порциями, слогами. И нам не надо между слогами непременно делать вдох. Каждый отдельный слог мы можем совместить с другими слогами, и придать этим слогам различия — как друг относительно друга, так и внутри слога. Все это тоже делает диафрагма, но для того чтобы мозг мог столь виртуозно управлять этим органом, человек получил широкий позвоночный канал: мозгу понадобился, как мы сейчас говорим, широкополосной доступ в виде большего количества нервных связей.

Вообще, с развитием звуковой коммуникации физиологический аппарат речи существенно усовершенствовался. У людей уменьшились челюсти — они теперь не так выступают вперед, а гортань, напротив, опустилась. В результате этих изменений у нас длина ротовой полости примерно равна длине глотки, соответственно, язык получает большую подвижность как по горизонтали, так и по вертикали. Таким образом, можно производить много разнообразных гласных и согласных.

И, разумеется, значительное развитие получил сам мозг. Ведь если мы обладаем развитым языком, то нужно где-то хранить такое большое количество звуковых обликов слов (а когда — значительно позже — появляются языки письменные, то и письменных тоже). Куда-то нужно записать колоссальное количество программ порождения языковых текстов: ведь мы не говорим теми же самыми фразами, что слышали в детстве, а постоянно рождаем новые. Мозг также должен включать в себя аппарат для генерации выводов из полученной информации. Потому что если выдать много информации тому, кто не может делать выводы, то зачем она ему? И за это отвечают лобные доли, в особенности то, что называется префронтальной корой.

Из всего вышесказанного можно заключить, что происхождение языка было эволюционно длительным процессом, начавшимся задолго до появления человека современного вида.

Молчащие глубины времени

Можем ли мы сегодня представить себе, каким был тот первый язык, на котором заговорили наши далекие предки, опираясь на материал живых и оставивших письменные свидетельства мертвых языков? Если учесть, что история языка насчитывает более сотни тысяч лет, а самые древние письменные памятники — около 5000 лет, то ясно, что экскурс к самым корням представляется крайне сложной, почти неразрешимой задачей. Мы до сих пор не знаем, было ли происхождение языка уникальным явлением или разные древние люди изобретали язык несколько раз. И хотя сегодня многие исследователи склонны считать, что все известные нам языки восходят к одному корню, вполне может оказаться, что этот общий предок всех наречий Земли был лишь одним из нескольких, просто остальные оказались менее удачливыми и не оставили дошедшего до наших дней потомства.

От праязыка к прапраязыку

Но вместе с тем движение к истокам в русле сравнительно-исторического языкознания идет. Этот прогресс мы наблюдаем благодаря методам реконструкции языков, от которых не осталось ни единого написанного слова. Сейчас уже ни у кого не вызывает сомнений существование индоевропейской семьи языков, заключающей в себе произошедшие из одного корня славянскую, германскую, романскую, индо-иранскую и некоторые другие живые и вымершие ветви языков. Праиндоевропейский язык существовал примерно 6−7 тысяч лет назад, но лингвистам удалось до определенной степени реконструировать его лексический состав и грамматику. 6000 лет — это время, сопоставимое с существованием цивилизации, но это очень мало в сравнении с историей человеческой речи. Можно ли двигаться дальше? Да, можно, и вполне убедительные попытки воссоздания еще более ранних языков предпринимаются компаративистами разных стран, в особенности России, где существует научная традиция реконструкции так называемого ностратического праязыка.

А что если это случайность?

Остается лишь вопрос верификации получаемых результатов. Не являются ли все эти реконструкции слишком гипотетическими? Ведь речь идет уже о масштабе более десятка тысяч лет, и языки, лежащие в основе макросемей, пытаются изучать не на базе известных языков, а на основе других, также реконструированных. Главным доказательством родства языков являются регулярные звуковые соответствия в области наиболее устойчивой (так называемой базисной) лексики. При взгляде на близкородственный язык типа украинского или польского такие соответствия легко увидит даже неспециалист, и даже не только в базисной лексике. Родство русского и английского, относящихся к ветвям индоевропейского древа, которые разделились около 6000 лет назад, уже неочевидно и требует научных обоснований: те слова, которые звучат похоже, скорее всего, окажутся случайными совпадениями или заимствованиями. Но если посмотреть внимательнее, можно заметить, например, что английскому th в русском всегда соответствует «т»: mother — мать, brother — брат, устаревшее thou — ты…

У русского с японским нет, казалось бы, совсем ничего общего. Кому может прийти в голову, что русский глагол «быть» и японский «иру» («быть» в применении к живому существу) являются родственными словами? Однако в реконструированном праиндоевропейском за смысл «быть» отвечает, в частности, корень «бхуу-" (с долгим «у»), а в праалтайском (предке тюркских, монгольских, тунгусо-манчжурских, а также корейского и японского языков) это же значение отводится корню «буи-". Эти два корня уже очень похожи (особенно если учесть, что праиндоевропейским звонким придыхательным всегда соответствуют алтайские звонкие, а сочетания типа «уи» были в праиндоевропейском невозможны). Таким образом, мы видим, что за тысячелетия раздельного развития слова с одинаковым корнем изменились до неузнаваемости. Поэтому в качестве доказательства возможного родства отдаленно родственных языков компаративисты ищут не буквальные совпадения (они как раз, скорее всего, укажут на заимствование, а не на родство), а устойчиво повторяющиеся звуковые соответствия у корней со схожим значением. Например, если в одном языке звук «т» всегда соответствует звуку «к», а «х» всегда соответствует «с», то это серьезный аргумент в пользу того, что мы имеем дело с родственными языками и что на их основе можно попытаться реконструировать язык-предок. И сопоставлять надо не современные языки, а хорошо реконструированные праязыки — они меньше успели измениться.

Единственное, что можно использовать в качестве контраргумента против гипотезы о родстве данных языков, это предположение о случайном характере выявленных параллелей. Однако для оценки такой вероятности существуют математические методы, и при накоплении достаточного материала гипотезу о случайном появлении параллелей можно легко отвергнуть.

Олег Макаров Светлана Бурлак

Статья «Заговорит ли история речи» опубликована в журнале «Популярная механика» (№12, Декабрь 2012).

Все знают «Ушастого», «Горбатого», ну и ещё «Таврию». Тем не менее, у ЗАЗ был целый ряд интересных машин, практически неизвестных непрофессионалам — опытных моделей, прототипов, модификаций. О них и поговорим.

ЗАЗ-966 (1961). Модель ЗАЗ-966 («ушастый») попала в серию лишь в 1967 году, но первые её опытные образцы появились в 1961-м, вскоре после постановки на конвейер 965-го. На снимке — второй опытный образец. В задней части уже угадывается будущий серийный 966-й, дизайн же передней части отличается коренным образом.

ЗАЗ-970 (1962). В то же время разрабатывался лёгкий развозной грузовичок на базе опытного 966-го. Машина имела грузоподъёмность 350 кг.

ЗАЗ-970Б (1962). И вторая машина семейства — развозной фургон, от базовой модели 970 отличался только формой кузова. Автомобиль имел двигатель мощностью 27 л.с. Интересно, что не сохранилось ни одной фотографии вида 970Б сзади, и по этой причине все версии, изготовленные микромоделистами, являются «приблизительными», разработанными по виду сзади автомобиля ЗАЗ-970В (пассажирской версии фургона с остеклением боковых панелей).

ЗАЗ-970Г (1962). А это вариант пикапа — дальнейшее развитие как модели 970, так и модели 970Б. Считается, что было построено два экземпляра. Грузоподъёмность этой версии увеличена до 400 кг.

ЗАЗ-971 (1962). И, наконец, военизированная версия 970-го с тентованным верхом. Машина существовала в единственном экземпляре.

ЗАЗ-969 (1964). Узнаёте? Да, это «ЛуАЗ». Изначально разработанную на НАМИ машину сперва планировали производить в Запорожье и сделали первую пробную партию из 50 экземпляров, но затем по организационным причинам перевели производство в Луцк. Там автомобиль доработали и запустили в серию как ЛуАЗ-969.

ЗАЗ-1102 (1970). Самая первая «Таврия» (ещё не получившее это имя собственное) появилась в 1970 году, за 17 (!) лет до постановки на конвейер. На деле завод банально опережал ленивое руководство. Уже в начале 1970-х было понятно, что 965-й устарел и срочно требует замены, и завод по своей инициативе занялся разработкой таковой. Но задание партии появилось лишь в 1978 году, а дальнейшие бюрократические проволочки (и неоднократные смены задания с новыми требованиями) привели к тому, что только в 1987-м с конвейера сошло новое поколение. Ну как новое… морально оно устарело ещё до начала производства.

ЗАЗ-1102 «Купе» (1970). И ещё одна опытная версия раннего 1102, на этот раз в кузове купе.

ЗАЗ Такси (1970-е). Так и не реализованный в железе проект такси на агрегатах ещё не существующей на тот момент «Таврии». Подобная компоновка позволяла увеличить пространство салона и даже дать место для багажа.

ЗАЗ-2320. Тесные связи с Луцким заводом не рвались, и уже на грани развала СССР появилась разработка ЗАЗовцев на агрегатах ЛуАЗа-969, лёгкий грузопассажирский самосвал. Было изготовлено не менее 4-х образцов, и как минимум один ещё несколько лет назад существовал в исключительно плохом состоянии и продавался на каком-то автофоруме. Ныне судьба экземпляра неизвестна.

Тим Скоренко

https://www.popmech.ru/vehicles/314662-10-maloizvestnykh-zap...

Журнал "Популярная механика"

Вы будете смеяться, но банальный на первый взгляд механизм щекотки для научного сообщества — один большой вопрос. В настоящее время проделана масса исследований на основе которых существует ряд объяснений природы этого чувства, но ни одна до сих пор не является основной. Может ли человек пощекотать себя сам, почему мы смеемся от щекотки, кто менее восприимчив к этому ощущению, есть ли у животных такой же механизм и как лабораторные крысы смеются, когда их щекочут — не без помощи науки попытаемся разобраться в этих и других «щекотливых» вопросах.

Почему мы боимся щекотки

По одной из версий — это защитный механизм нашего тела, безусловный рефлекс, который достался нам от животных более низкого класса. Смысл прост: щекотка нужна для быстрого обнаружения и устранения насекомых с наиболее уязвимых участков тела, а не для издевательств над друзьями. Также ученые полагают, что щекотка — один из побочных рефлексов, который возник в ходе развития нашей центральной нервной системы. Это своеобразный ответ организма на прикосновение к участкам с большим количеством нервных окончаний и кровеносных сосудов (ступни, живот, подмышки и другие наиболее «щекотливые» места), пограничная реакция между основными типами контактного воздействия (лаской и болью).

Почему мы смеемся от щекотки

Вопрос на миллион долларов. Зачастую процесс щекотания вызывает отрицательные эмоции, может быть даже неприятным и болезненным. Стало быть, в этот момент нам должно быть не до смеха. Ученым удалось установить, что на щекотание в человеческом мозге реагирует сразу два участка: один, отвечающий за приятные ощущения, и второй, в ведении которого рефлекторная защитная функция. Некоторые ученые утверждают, что смех в случае с щекоткой — это своего рода прелюдия к плачу от дискомфорта или сильной боли, а масса невольных, нестройных отраженных движений в этот момент похожи на реакцию от сильной боли.

Интересный факт: при смехе (как от щекотки, так и от анекдота) человек не произносит ни слогов, ни отдельных букв. Связано это с тем, что в этот момент центры речи в человеческом мозге подавляются. Вот почему в приступе смеха нам так сложно выдавить из себя хоть слово.

В каком возрасте мы начинаем бояться щекотки

Учеными установлено, что чувствительность к щекотке есть даже у новорожденных, но только ближе к шести месяцам они начинают реагировать на нее улыбкой или смехом. Дело в том, что в самом начале жизни наш мозг не связывает ощущение щекотки с воздействием из окружающего мира, и только в процессе социализации у нас появляется специфический ответ на подобное воздействие. Кстати, психологи считают, что игривое щекотание ребенка родителями отлично способствует эмоциональному сближению.

В процессе жизни чувствительность к щекотке заметно снижается. Это связано с тем, что с возрастом сокращается общая тактильная чувствительность во всем организме.

Кто еще, кроме людей, чувствует щекотку

Ближайшие наши родственники — человекообразные обезьяны — тоже чувствуют щекотку, разве что реакция на нее у них слегка отличается, но так же имеет общие черты со смехом. Во время наблюдений за шимпанзе в конце 1980-х годов было установлено, что приматы-родители так же как и мы игриво щекочут своих детенышей.

Но самые большие фанаты щекотки — лабораторные крысы. Они готовы выполнять специальные задания чтобы их лишний раз пощекотали, плюс ко всему эти грызуны при щекотке издают определенный ультразвуковой сигнал с частотой 50 кГц. Этот сигнал является аналогом смеха, так как ассоциирован у крыс с игровым поведением.

Почему нельзя себя пощекотать

Если вы психически здоровый человек, то процесс самощекотания у вас закончится провалом. Все дело в том, что мозжечок нашего головного мозга очень точно определяет положение наших же конечностей, координаты которых незамедлительно сообщает в моторную зону коры. Там эта информация обрабатывается отделом, ответственным за осязание, и по результатам запускается процесс снижения активности. Ни к чему реагировать, ведь реальной угрозы от собственной руки нет. Но стоит кому-то другому пробежаться пальцами по вашим ребрам, как реакция будет незамедлительной. Механизм работает как часы, и пока ученым никак не удается его обмануть.

Это вовсе не значит, что никто не может сам себя пощекотать. На подобное способны больные шизофренией и те, у кого наблюдаются существенные повреждения мозжечка. В первом случае человек способен сам себя пощекотать при симптоме бреда, когда больному кажется, что кто-другой управляет действиями его рук, во втором — отсутствует или нарушена координация конечностей, то есть в кору не поступают данные о положении конечностей.

https://www.popmech.ru/science/595293-smeh-skvoz-slezy-5-nau...

Журнал "Популярная механика"