У колодца и дальше, у избы с высоким крыльцом, уже дважды сменились немецкие патрули, а Харламов все еще лежал в своей белой берлоге. Справа его укрывал плетень, слева - высокий сугроб.

Харламов зарылся в снег на огороде, за одним из крайних домов деревни. Изредка, когда колени, локти и живот начинали коченеть, он осторожно, боясь загреметь оружием, поворачивался на бок. И снова томительные минуты ожидания. Какими длинными они кажутся человеку, который не ел двое суток и промерз до мозга костей!

У разведчика-наблюдателя отличное зрение, и сержант Петр Харламов за сутки пребывания в деревне приметил многое. В колхозных яслях - штаб. В амбаре напротив - склад боеприпасов. У околицы, в доме с каменным фундаментом, - пулеметное гнездо, левее - окопы.

«Эх, наводчикам бы нашим да эти адреса!» - подумал он.

Разведчик при возвращении из поиска должен быть осторожен вдвойне: он рискует и жизнью и добытыми сведениями. Вот почему Харламов терпеливо ждал наступления темноты, когда можно будет подняться, отрыть из-под снега лыжи и двинуться в обратный путь. Для этого нужно прежде всего пройти незамеченным через деревню, добраться до ближнего леса и двинуться по руслу Ламы, сжатой крутыми берегами.

Смеркалось. Снег окрасился в пепельно-голубой цвет и быстро темнел.

Внезапно Харламов увидел, что по деревенской улице, в каких-нибудь тридцати шагах от него, скользит лыжник в халате. Белый капюшон закрывал шапку, лоб, подбородок, оставляя морозному ветру только узкую полоску лица. В уверенных и легких движениях лыжника не чувствовалось усталости.

«Значит, - решил Харламов, - только собрался в дорогу. Должно быть, разведка».

Вслед за первым лыжником, метрах в пяти позади, слегка пристукивая лыжами по насту, шел второй, за ним третий, четвертый…

Девять, десять, одиннадцать… Вот промелькнула согнутая под тяжестью какого-то ящика фигура двенадцатого.

Харламов подождал еще немного - никого. Очевидно, двенадцатый лыжник был замыкающим.

«А почему бы мне не стать тринадцатым? - внезапно подумал он. - И автомат у меня трофейный…»

Не поднимаясь, он разгреб снег, надел лыжи, продел руки в кожаные петли палок и только после этого поднялся на ноги. Энергичный толчок, другой - и Харламов заскользил по деревенской улице. Он легко мог сойти за немца, несколько отставшего от своих.

Тотчас же Харламов встретился лицом к лицу с солдатом, который нес охапку дров. Затем повстречались еще два, шедшие, очевидно, после смены караула. Они пританцовывали на ходу, стараясь согреться.

Не отводя глаз, не смутившись, Харламов разминулся с офицером так близко, что едва не задел его плечом. Небритое лицо, черные наушники, бархатный воротник офицерской шинели.

Харламов шел, копируя размашистый шаг лыжников, идущих впереди. Его отделяло от последнего лыжника не больше сорока - пятидесяти метров. Когда немцы вышли за околицу и отряд растянулся длинной цепочкой, Харламов отстал еще больше. Он шел на такой дистанции, чтобы двенадцатый лыжник, обернувшись, не смог увидеть его лица. А кому придет в голову пересчитывать на ходу, сколько человек движется гуськом друг за другом?

Несколько раз фашисты останавливались на отдых; они курили, пили из фляг. Тринадцатый лыжник быстро высвобождал ноги из креплений и плашмя падал в снег, уже перекрашенный сумерками в темно-синий цвет. Он рад был этим привалам. Сказывались голод и усталость. Ему трудно тянуться за отрядом.

Отряд вошел в перелесок, где темнота была еще плотнее, и остановился. Харламов наблюдал, притаившись за елью. Фашисты установили на треноге какой-то прибор. Когда наши орудия за Волоколамским шоссе подавали голоса, фашисты начинали суетиться у прибора. Очень скоро Харламов признал в них «слухачей». Немцы-звукометристы засекали наши батареи, и Харламов был в отчаянии, что не может сейчас же сообщить об этом в свой дивизион.

Под прикрытием елочек он пошел к чаще леса. Было уже совсем темно, когда сержант вскарабкался на крутой заснеженный берег Ламы и добрался до знакомых мест.

Шел медленно, с трудом волоча ноги. Лыжные палки отяжелели в руках, словно они были вырезаны не из бамбука, а из водопроводных труб. Тяжело прополз через знакомую лазейку в проволочном заграждении. Стал на колени, сложил руки рупором, закричал хриплым, простуженным голосом, и его услышали.

Он еле держался на ногах, и друзья повели его под руки, как раненого. От предложения отогреться и отдохнуть в землянке боевого охранения сержант Харламов отказался наотрез.

- Нужно бежать на батарею. Есть срочный разговор с командиром, - сказал он озабоченно и потянулся к лыжным палкам.

1942

«Язык» мой - враг мой», Евгений Захарович Воробьев, Орест Георгиевич Верейский, 1974г.

Кароч, "Русский рыбный мир" выпустил консервы из сардины тихоокеанской (иваси) и назвал их "Сайра приморская". Состав (сардина) честно указан на банке, так же крупными буквами указано, что "Сайра приморская" - эт придуманное название. Роспотребнадзору не понравилось, теперь изымают эти консервы по всей необъятной, чтобы наши огранизмы не отравились ивасёй, включив по ошибке режим переваривания сайры. Чтобы не получилось так как с одним латентным людоедом, питавшимся одной лишь "Докторской", а потом умершим от разлива желчи, узнамши, что при изготовлении этой колбасы ни один доктор не пострадал.

Мне повезло, я встроилась в спасительную очередь, однако... В ожидании дело шло к полудню, и тут я начала понимать, что меня не просто колбасит, меня лихорадит, да так, что даже я перестаю соображать, что сама написала на листе. Позже в общажном медпункте выяснится, что моя нервная система отопления разогрелась до 39.1, и резко охладилась после хорошего доброго сна. Как вы можете догадаться такой поход даже при таких удачных обстоятельствах закончился тройкой, которая означала, что кушать мне следующие полгода пустую гречку, закусывая упреками от мамы, так как тогда сильно финансового зависела от стипухи.

Подстава же заключалась в том, что на пересдаче был всего один препод. Угадайте какой. Подраскинув мозгами, решила что терять мне уже нечего, меньше тройки я не получу, а весь позор, который могла получить, уже получила, не сдав на 4 доброму дяденьке, и пошла на пересдачу, перед этим получше подготовившись (корпела четыре дня не разгибаясь, упустив все возможные совместные мероприятия по случаю окончания сессии и нормальные билеты домой). Сделав выводы из прошлой попытки, ещё и нормально поспала, ну насколько смогла учитывая то, как сильно я успела накрутиться

Пришли где-то человек 15. Запуская в аудиторию он попросил нас рассесться в зависимости от того, какую оценку мы рассчитываем получить. Разумеется никто ему не осмелился сказать, что хочет 5, так что мы разделились на два неравных клана (желающих 4 было всего 5), взяли билеты и начали писать. В этот раз с теорией было значительно проще, однако ... Задачу я не решила, вернее, решила, но сколько бы ни копалась, красивый ответ, который свойственен задачкам из учебника, не получался, и каждая прошедшая минута, отведенная на написание билета, приближала меня к приступу панической атаки.

Принимая экзамен он сначала взялся за троечников. И там он в своих лучших традициях мучил несчастных, но и тем не менее ставил им трояки и отпускал восвояси. Когда он отпустил последнего троечника, настроение его будто переключили, он сказал, что мы можем достать тетради с теорией и писать оттуда все, что захотим, начал ходить туда-сюда у доски, травя анекдоты, а потом даже не стал смотреть наши листы или слушать ответы, просто сложил все листы стопкой и сказал: "тройка у вас уже есть, и раз вы пришли сюда, после того как дополнительно готовились все эти дни, и все ещё рассчитываете на 4, значит вы ее достойны, давайте зачетки".

У всех присутствующих было ощущение, что мы коллективно выиграли миллион или нас просто незаметно обкололи какой-то наркотой, ведь эта нездоровая эйфория не могла быть чем-то связанным с реальностью. Никто нам потом не мог поверить, да и мы сами не верили.

Немного не в тему скажу, что Наруто учил не сдаваться, а ещё он учил как писать экзамены, когда ты нихера не знаешь. Пустой лист или недорешенная задача иногда тоже прекрасный ответ.