0 просмотренных постов скрыто
Когда яблоневый сад цветёт
Сняли свой собственный и довольно милый клип на невероятно душевную песню Ляписов - Когда яблони цветут. Видео готовили для корпоративного мероприятия и в идеале должны были записать и свой голос, но голос уехал в Питер на пмж, поэтому оставили петь Михалка и Булатникова.
Приятного просмотра!
P.S.: кто посмотрит - черкните пару слов пожалуйста. Для нас это очень важно)
Сергей Сурин. Жизнь как роман. Часть 9. Прасковья Трубецкая-Гагарина-Кологривова: восхитительная женщина периода смены эпох
Не каждая женщина и в наше время имеет такую богатую на события биографию. Прасковья Юрьевна Трубецкая вместе с фамилией и родовыми имениями тесно вплетена в историю страны.
Прадед Прасковьи, Юрий Юрьевич Трубецкой, надзирал за строительством одного из западных бастионов Петропавловской крепости. Названный в честь него «Трубецким бастионом». В знаменитой тюрьме этого бастиона кто только ни сидел: Петр Кропоткин, Вера Фигнер, Александр Ульянов, Максим Горький, Борис Савинков, Лев Троцкий...
О феноменальном дедушке, Никите Юрьевиче, мы говорили в прошлой части, повторяться не будем.
А вот о двоюродном брате скажем: полковник гвардии Сергей Петрович Трубецкой должен был стать диктатором после победы восстания декабристов, но так и не вышел на Сенатскую площадь.
Отец ее, Юрий Никитич, был единоутробным братом по матери Михаила Хераскова (поэта и драматурга, автора первой русской эпической поэмы и организатора московского Благородного пансиона), приятельствовал с Карамзиным и дружил с Николаем Новиковым, то есть был в эпицентре российского Просвещения. Только вот прозвище у него было очень уж легкомысленное – «Тарара», а всё из-за привязавшейся к речи присказки, звукового сорняка. Не контролировал себя, приговаривая «та-ра-ра». И в итоге остался в дворянской родословной базе данных в Интернете, как Юрий Никитич Тарара Трубецкой – следите за своей речью, не засоряйте ее!
Ну и мама нашей героини, Дарья Александровна Трубецкая, в девичестве Румянцева, – была родной сестрой самого знаменитого российского полководца XVIII века до Суворова, фельдмаршала Румянцева-Задунайского. Добавила историзма в семью тетка и тезка Прасковьи Юрьевны – Прасковья Александровна, в замужестве Брюс: именно в ее объятиях Екатерина Великая застукала своего девятого фаворита, красавца писаного Ивана Римского-Корсакова, о котором мы уже немного говорили, а ниже упомянем его имя еще раз.
Давайте полистаем удивительную книгу жизни удивительной женщины, олицетворившую смену эпох, столетий, характеров и нравов. Будем листать беспорядочно, нелинейно – Тарантино же так делает, чем мы хуже?..
Жениха всякая нагадывает. Попробуй зятя нагадать!
Выйдя замуж во второй раз и став Кологривовой, Прасковья Юрьевна собирала в своем имении в теплые летние деньки золотую молодежь: надо было отслеживать потенциальных женихов и свой актив из четырех дочерей показывать лицом.
Собравшиеся, дабы не скучать, коротали вечера игрой в «башмачок»: гадающей девушке надо было выйти за околицу и швырнуть со всей силы башмак, снятый с левой ноги, – чтобы до падения он многократно перевернулся в воздухе, как монетка, брошенная в качестве жребия. Все бежали смотреть – куда укажет носок упавшего башмачка: если на околицу – значит, помолвки гадающей до конца года не видать, в противном случае носок указывал направление, откуда приедет либо где живет суженый.
В один из таких вечеров гадающая оказалась на редкость атлетичной, и брошенный ею башмачок, долетев до середины ближайшего пруда, стал меланхолично уходить на дно. Тут-то и пошел кураж: молодые князья да графы, как профессиональные ловцы жемчуга, кинулись в пруд спасать утопающую девичью обувь. Среди прочих нырнувших был и 19-летний Петр Андреевич Вяземский, который кураж подхватил, а плавать не умел (все побежали, и я побежал…) и стал быстро тонуть вслед за башмачком. Вяземского спасли, но сил добираться до своего дома у неудавшегося Ихтиандра в тот вечер уже не оставалось, и заночевал он в имении Прасковьи Юрьевны под бережным присмотром старшей дочери Веры, первой на выданье.
Свадьбу сыграли через два месяца.
В этом не было бы ничего экстраординарного, если бы не одно обстоятельство. Женитьба Петра Вяземского на Вере Гагариной была предопределена его будущей тещей, Прасковьей Юрьевной Кологривовой (в девичестве Трубецкой).
Хроника предопределения
В октябре 1803 года, по другим сведениям в мае 1804 года – в Москве в районе нынешнего Курского вокзала при большом скоплении граждан состоялась презентация воздушного шара. Необычное транспортное средство представлял бывший инспектор революционной французской армии, первый человек, прыгнувший с парашютом (за шесть лет до этого), Андре Гарнерер.
Француз спросил – нет ли желающих прокатиться по небу за две тысячи рублей серебром, и в ответ услышал что-то краткое, резкое и энергичное на местном диалекте. «Желающих нет, – догадался первый парашютист Гарнерер, - и могут еще и навалять, судя по интонации». Оценив ситуацию адекватно, Андре тут же делает компенсирующее предложение: он готов прокатиться по небу совершенно бесплатно с самой красивой женщиной Москвы. Такой вот маркетинговый ход. И все оглянулись на Прасковью Юрьевну, на тот момент еще Гагарину, поскольку самой красивой в Москве была она, тут сомнений быть не могло. Не было сомнений и у самой Прасковьи: согласилась она (мать шестерых детей вообще-то на тот момент) не раздумывая.
Через час упоительной прогулки по небу, воздухоплаватели, не совладав с ветром, произвели посадку средней жесткости на территории усадьбы Остафьево, где их встречал удивленный хозяин, Андрей Иванович Вяземский (отец Петра Андреевича), долго еще потом хранивший остатки диковинного шара в одном из местных амбаров (а совсем скоро после этого в Остафьево горячий поклонник Прасковьи Юрьевны, Николай Михайлович Карамзин, будет писать в течение пяти лет «Историю Государства Российского»).
Андре Гарнерер и Прасковья Трубецкая-Гагарина-Кологривова
Но главное во всем этом то, что, приземлившись у Вяземских, Прасковья Юрьевна Трубецкая-Гагарина таким неординарным образом определила, за кого выйдет замуж через восемь лет ее старшая дочь Вера. Не гаданием на кофейной или любой иной гуще, не бросанием башмака.
Судьбу своей старшей дочери Прасковья Юрьевна нагадала полетом на воздушном шаре. И по ходу гадания стала первой русской воздухоплавательницей.
Пощечина №1 в русской истории
Перелистаем книгу жизни назад – храбрая Прасковья Юрьевна отправляется вслед за мужем, генерал-майором Федором Сергеевичем Гагариным, в Яссы (румынский город на границе с Молдовой), где заканчивалась очередная русско-турецкая военная кампания (1787 – 1791). Прасковья только что отошла от родов – второй сын, тот самый Федор Федорович Гагарин, который заставит московского хама съесть 12 рябчиков и принесет чай Наполеону, не мог не родиться в начале победоносной военной кампании. Следующего ребенка – дочку Веру, будущую княгиню Вяземскую, Прасковья Юрьевна произведет на свет уже в Яссах, в условиях утихающей войны.
А продюсировал ту войну наисветлейший князь Потемкин, который оставался одним из влиятельнейших людей России, несмотря на то, что его интимно-сердечные отношения с императрицей завершились 10 лет назад, и в данный момент сердце Екатерины занимал молодой выскочка Платон Зубов, который был на 38 лет, то есть на жизнь Пушкина, ее моложе. Но Потемкину инерции своего могущества вполне хватало.
Война клонилась к блестящему завершению, а значит, скоро нахлынет очередная слава с орденами, премиями и подарочными деревеньками. И в один из вечеров на торжественном приеме по случаю грядущей победы, находясь в приподнятом настроении и прекрасном расположении духа, Потемкин стал хвастаться, что всякую женщину всегда можно поцеловать, и ничего страшного от этого не случится. Такую вот князь развивал тему.
Все соглашались – старшему по званию редко когда возражают. Но присутствующей здесь же храброй красавице Прасковье Юрьевне тема не понравилась, и она, в отличие от всех, возражала: вы неудачно обобщаете, князь. Если вас окружают женщины, которых можно невозбранно целовать, то это не означает, что так происходит повсюду. Обобщайте аккуратней, наисветлейший!
Надо сказать, что муж возражавшей, Федор Сергеевич Гагарин, был в прямом подчинении Потемкина и находился здесь же – смущенно придерживая кресло, на котором сидела невоздержанная на язык супруга. Тем временем Потемкин, выдержав паузу, подошел к Прасковье Юрьевне и грамотно сменил тему: в Яссах-то обещают дожди, и красивым женщинам ох как пойдут элегантные зонтики... Сделав неторопливый сближающий шаг, князь неожиданно целует собеседницу и быстро отходит назад, довольный собой и своей теорией невозбранного поцелуя.
Прасковья Юрьевна не падает в обморок, как героини Достоевского, которых без спросу целовал Николай Ставрогин. Она спокойно держит паузу, а затем, подойдя к радующемуся Потемкину, говорит, что предстоящие дожди в Яссах предполагают еще и прочную обувь. При этом она делает аналогичный сближающий шаг и звонко бьет великого князя Таврического правой ладонью по улыбающейся физиономии.
Аудитория впадает в абсолютный ступор. Это примерно как дать публичную пощечину императору или президенту. Муж нашей героини на 90 процентов умер: он сжался, скукожился и пропал за спинкой кресла, на которое элегантно села, возвратившись из боевого подхода к князю Таврическому, Прасковья Юрьевна.
Потемкин, побледнев, вышел из залы. Гробовое молчание.
Вернувшийся вскоре светлейший князь был прежним, светлым: улыбался и шутил о погоде в Яссах, а подойдя через короткое время к Прасковье Юрьевне, подарил ей изящную бонбоньерку – коробку неотравленных конфет, с патетическим названием «Храм дружбы».
Потемкин, оказывается, умел быть благородным, а храбрость и независимость Прасковьи Трубецкой стали легендарными после пощечины в Яссах.
Историю об обмене поцелуя на пощечину любила пересказывать будущая княгиня Вера Федоровна Вяземская (Вера была близкой знакомой Пушкина, поэт доверял ей тайные планы и секреты, неслучайно именно она сидела рядом с умирающим национальным гением).
Еще более экстремальное
Главнокомандующему русским гарнизоном генерал-аншефу Игельстрому удалось бежать во время Варшавского восстания: 17 апреля 1794 года жители Варшавы, воодушевленные победами Костюшко, напали на русский гарнизон, расквартированный в столице Польши. Шла пасхальная неделя, и многие русские были застигнуты нападавшими врасплох во время церковного богослужения. По одним данным, генерал-аншеф прорвался с оставшимися солдатами и двумя пушками, по другим – бежал, переодевшись до неузнаваемости с помощью местной знакомой графини (то есть если Керенский все-таки переодевался при своем побеге, то он шел по тропинке, проложенной Игельстромом). А вот Федору Сергеевичу Гагарину не повезло: знакомых графинь у него в округе не было, и, отражая атаку местной толпы, он был убит кузнецом, ударившим его в висок железной шиной.
Прасковья Юрьевна жила тогда в Варшаве и была беременна шестым ребенком. То есть под ее присмотром находилось пятеро детей: старшему 7 лет, младшей меньше года.
Узнав ночью о смерти мужа, княгиня берет с собой несколько солдат с фонарями и отправляется на место бойни, где между другими убитыми находит труп князя. В эту минуту ее арестовывают, и около полугода она вместе с пятью детьми находится под стражей. Говорят, что сам король Станислав-Август, чтобы спасти княгиню и ее детей от голодной смерти, делился с ней отпускаемым ему раз в сутки хлебом.
Можно только догадываться – что пережила, находясь в польском плену, отважная и упорная Прасковья Юрьевна Трубецкая-Гагарина. Через два месяца после освобождения она благополучно произвела на свет девочку Софью (а через 24 года Софья выйдет замуж за Василия Николаевича Ладомирского, внебрачного сына красавца Ивана Римского-Корсакова и графини Екатерины Петровны Строгановой, в девичестве Трубецкой, двоюродной сестры Прасковьи Юрьевны: отцы Екатерины Петровны и Прасковьи Юрьевны – родные братья).
Софья и Василий Ладомирские, а также их красивые родители
Опять на выданье
Прасковья Юрьевна вернулась с детьми в Москву. Соблюдала траур, – в серьге носила щепотку земли с могилы мужа, а затем – вернулась к обычной бойкой жизни. Да и красота Прасковьи Юрьевны не уменьшилась после шести родов и экстремальных событий, красивая вдова притягивала толпы поклонников, в городском и загородном домах устраивала представления, вплоть до итальянских опер, где исполняла первые партии...
Вполне вероятно, что под именем виртуального грибоедовского персонажа – Татьяны Юрьевны – скрывается именно наша героиня, ставшая влиятельной московской красавицей.
Прасковья Юрьевна отказала многим женихам. Особое место занимает в этом списке отказ самому влиятельному литератору той поры – Николаю Михайловичу Карамзину.
30-летний Карамзин делает предложение 34-летней Гагариной в стихотворении «К верной», предлагая построить домик над тихою рекою, где Прасковья будет жить «с любовью, счастьем и со мною, – для прочего умрем…».
Но Прасковья Юрьевна вовсе не хотела умирать для прочего. Ей нравился свет, театр, приятное обхождение. Перспективы, обозначенные Николаем Михайловичем, были крайне сомнительны. И, разрушив виртуальный домик отца русского сентиментализма, наша героиня закручивает новый роман. А ошарашенному Карамзину ничего не остается, как написать стихотворение «К неверной»:
Еще ты рук не опускала,
Которыми меня, лаская, обнимала,
Другой, другой уж был в объятиях твоих...
В общем, обман и облом. Но зато много чувств, которые как раз и воспевает сентиментализм. Возможно именно после этого невероятного отказа, Карамзин – из либерала, лоббирующего частную жизнь (над тихою рекою), – превращается в государственника-империалиста. Что с нами делают женщины!..
Но поклонение красивой московской вдове продолжалось с новой дьявольской силой. Поклонялись совсем юные, двадцатилетние… Один из тех, кто был сражен сначала красотой Прасковьи Гагариной, а затем ее отказом – застрелился. Во избежание дальнейших суицидов Прасковья Юрьевна в 43 года выходит замуж за полковника Петра Александровича Кологривова, который был на десять лет моложе ее.
Уровень неувядающей красоты Прасковьи Юрьевны с шестью детьми даже трудно себе представить.
Полковник Кологривов – как и полагается военному, который не является при этом поэтом, был прямолинеен и грубоват, но в делах проявлял завидную эффективность, а Прасковье как раз и нужно было, чтобы супруг пристроил всех дочерей замуж, а сыновей – в военные училища…
Эпилог книги жизни
Выйдя повторно замуж, Прасковья Юрьевна стала писать последнюю, спокойную часть своего романа – плавно перешла в эпилог. Войну с Наполеоном Кологривовы пережидали в Пензе, в усадьбе мужа, а вернувшись в Москву, в феврале 1818 года принимали у себя дома императора Александра I.
Счастье принять у себя императора стоило пятьдесят тысяч рублей (на наши деньги – в районе 70 миллионов), что включало полную реконструкцию дома со строительством огромной залы для торжества с полонезом. В наше время для приема высших должностных лиц денег тоже не жалеют. Но, как правило, все-таки не своих – бюджетных.
Последние годы Прасковья Юрьевна жила в Петербурге на Конногвардейском бульваре, а финальную запись в книге жизни сделала в апреле 1846 года, покинув этот мир в один год с Федором Толстым-Американцем.
Последними словами ее были: «Я перехожу».
Удивительный путь Прасковьи Трубецкой-Гагариной-Кологривовой я бы назвал срединным: ведь она не была ни патриархальной мужниной женой, ни феминисткой.
При этом за полет на воздушном шаре и пощечину светлейшему князю ей бы позавидовали самые отчаянные суфражистки, а за искреннюю любовь к своим мужьям и заботу о шести детях ей всегда перешлют респект те, кто почитает «Домострой».
Но кроме всего – поразительного и экстравагантного, это была одна из самых красивых женщин в истории России.
Источник "Ревизор"
Публикация с разрешения автора
Показать полностью
4
Интервью начинающего и перспективного солиста белорусской панк-рок группы
Надеюсь не скатится в политику.
Сергей Сурин. Жизнь как роман. Часть 8. Никита Юрьевич Трубецкой: слуга восьми господ и друг Антиоха Кантемира
В этот раз мы уйдем из пушкинской эпохи и опустимся в XVIII век, более того – в первую его половину. Наш герой закрывает книгу своей жизни за два с половиной года до появления на свет отца Пушкина.
Что мы знаем о людях первой половины XVIII века (если они не цари)? Ну, – представляем более-менее жизнь Меншикова и Ломоносова. А вот, что касается других… Другие россияне той поры иногда всплывают, скажем, в телесериалах, но надолго в памяти народной не остаются. А жаль. Давайте сосредоточим внимание на человеке, который был современником Меншикова и Ломоносова. На удивительном представителе далекой эпохи…
Никиту Юрьевича Трубецкого мы знаем по весьма неожиданной, с точки зрения тогдашней архитектуры, усадьбе, которую он построил под Москвой. Именно там проходила игра, которая еще недавно собирала перед телеэкранами миллионы россиян, и это при том, что у нас осталось не так много поводов для объединения. А ведь когда-то нас объединяли, например, любимые фильмы: рабочие, колхозники и интеллигенты всех мастей, номенклатурщики и диссиденты, взрослые и подростки – смотрели одни и те же фильмы и оперировали в разговорах одними и теми же цитатами…
Попурри советских фильмов.
Но мы отвлеклись.
Итак, Никита Трубецкой внес свой весомый вклад в нашу будущую сплоченность, построив усадьбу "Нескучное", где через 225 лет в Охотничьем домике стали проводить игры "Что? Где? Когда?".
Усадьба Нескучное.
Но нас сейчас будет интересовать не его шикарная усадьба и не наша ускользающая сплоченность. Никита Юрьевич Трубецкой, дед Прасковьи Трубецкой (о ней будет следующая статья), и прадед Федора Гагарина (его гусарские подвиги мы уже обсуждали), был первым зафиксированным непотопляемым карьерным кораблем в России. Его жизнь читается сегодня как гротесковый авантюрный роман: Никита Юрьевич оставался на плаву, да не на простом, а на высокопоставленном плаву, при восьми царях и семи дворцовых переворотах, что достойно занесения в книгу рекордов Номенклатурного Гиннеса.
Наш неутомимый жизнерадостный герой без пыток, ссылок и опал пережил: Петра I, Екатерину I, Петра II, Анну Иоанновну, Ивана VI, Елизавету Петровну, Петра III и ушел из комфортной жизни, обласканный Екатериной II.
Успешно пережитые государственные колебания: 1725 — на престол возводят Екатерину I; 1727 — престол передан Петру II, а через 4 месяца свергают Меньшикова; 1730 — на престол приглашается Анна Иоанновна, и вы помните – как красиво она разрывает кондиции, ограничивающие её самодержавие; 1740 — организованная группировка Миниха свергает Бирона, а через год в Зимний дворец гвардейцы на плечах вносят Елизавету Петровну; 1762 — на трон усаживается Екатерина II с последующей ликвидацией Петра III.
Во время всех этих потрясений нужно было оперативно принимать правильную сторону, дружить с теми, кто будет в фаворе, и вовремя разрывать отношения с отправляющимися в ссылку или на эшафот. Всё это блестяще удавалось Никите Юрьевичу – он каждый раз оставался в выгодном для себя положении. В то время это называлось: "ловко соображаться с переменой обстановки". Напомню, что политический долгожитель развитого социализма, Андрей Андреевич Громыко, пережил на высоком политическом плаву только пять генеральных секретарей и ни в какое сравнение с Никитой Трубецким идти не может.
Итак, Никита Юрьевич Трубецкой был примером приспосабливания и конформизма. Он не гнушался ничем, чтобы поймать фазу колебаний новой государственной линии и вписаться в радикально изменившиеся вкусы и привычки нового монарха. Трубецкой не боялся выглядеть унизительно.
"Над вами потешаться будут", – говорил один известный персонаж другому за завтраком. "Пожалуйста, смейтесь на здоровье, – говорит своей книгой жизни Никита Трубецкой. – Смех и улыбка продлевают жизнь!".
И книга его жизни действительно читается запоем.
Заразительно ревел теленком
Петр I понял, чего не хватает стране для выхода из мрачного Средневековья: ассамблей. Это когда все вместе за одним столом в европейских платьях. Раньше такие совместные застолья на государственном уровне не проводили. И уж точно не было такого, чтобы жены сидели с мужьями за общим государственным столом. Ходили, конечно, друг к другу в гости, но этим всё и ограничивались. При этом жены бояр, до Петра, носили длинные платья, плотно закрывающие все участки тела. Всё было спрятано, как в танке. Напоказ, для всеобщего обозрения, выставлялось одно лицо, плотно набеленное или нарумяненное, с амбразурами внимательных глаз. И вдруг – надо приходить на эту самую прогрессивную ассамблею с оголенными руками и открытой шеей...
Неудобно. Неуютно.
Кроме того, Петр заставлял подчиненных обильно пить и курить, так как это ускоряло необходимый прогресс державы. Из помещения выходить не разрешалось (если повезет, помещений было несколько, но везло не всегда). Кому станет плохо, надо было терпеть, пока не станет хорошо. Хочешь быть в верхних слоях номенклатуры – крепись, учись, держись до последнего. Карьера – не для слабых: вверх больных не берут.
Можете представить, как чувствовали себя женщины в этой прокуренной и пропитой до невыносимого смрада атмосфере (у Данте наивысший уровень зловония был между 6-ым и 7-ым кругом ада), сидя в непривычно откровенных платьях и выходя, по команде царя, танцевать незнакомые европейские танцы – это тоже должно было резко сократить технологическое отставание страны.
"Упитых складывать бережно, дабы не повредить, и не мешали бы танцам"/указ Петра I "О достоинстве гостевом, на ассамблеях быть имеющем"/
Атмосфера складывалась нервная и напряженная. Царь хоть и приказывал улыбаться, но улыбки выходили вымученными и натянутыми. Нужно было что-то радикальное и неприказное для разрядки напряженности…
И вот, в такие тяжелые для национальной идеи минуты Петр находил глазами Никиту Трубецкого, и кивал – Юрьич, давай! И с нетерпением ожидавший царскую команду Никита Юрьевич – немедленно начинал… реветь теленком.
Да-да, Никита не умел строить корабли, не писал актуальных од, но теленком ревел так, что удержаться от смеха было просто невозможно. Причем смех был именно тот, который требовался: естественный, внезапный, отлично снимающий напряжение.
Был у царя стряпчий, ловчий. Был и ревущий – Никита Юрьевич красиво застолбил себе место в верхних слоях номенклатуры.
Рыдал в религиозном экстазе
При Елизавете Петровне ситуация радикально изменилась. Все эти пьяные безобразия на государственном уровне давно ушли в архив и не могли прийти в голову императрице даже в страшном сне. Елизавета любила театр, балы, любила красиво наряжаться – генеральная линия страны поменялась весьма ощутимо. А еще дочь Петрова стремилась быть набожной и по воскресеньям аккуратно посещала церковь. Правда, часто ей казалось, что во время службы не хватало искреннего религиозного чувства. Духовного подъема. В словах и пении слышались ей обыденность и формальность. Елизавета ведь не зря любила театр, выдерживая порой шестичасовые представления, – кто любит, тот понимает и знает – когда можно и нужно верить без всякого принуждения, а когда надо честно и твердо признаться: "Не верю". В такие тяжелые воскресные минуты Елизавете Петровне было не по себе – она сомневалась, падала духом и срочно искала глазами Трубецкого, который был здесь же, сзади, среди молящейся номенклатуры.
Елизавета кивала – давай, Никитос!
И Трубецкой тут же начинал рыдать в религиозном экстазе. Делал он это честно, искренне, громко, пусть даже немного театрально – иногда он падал, рыдая, и в экстазе бился головой о церковный пол, хорошо, что не бетонный (схоже с ним, лет через 70, будет биться затылком об пол другой вельможа – Максим Петрович, – о чем нам расскажет Александр Сергеевич Грибоедов). Елизавета получала то, чего ей недоставало – уровень святости резко повышался, религиозный подъем и благостность были видны невооруженным глазом.
Императрица уходила со службы в хорошем настроении.
А Никита Юрьевич продолжал удерживать свое законное место в верхних слоях номенклатуры.
Чеканил шаг с лучезарной улыбкой
При Петре III вектор развития страны снова претерпел радикальные изменения. Не нужен был ни ревущий теленок, ни религиозный экстаз. Все эти дела давно минувших дней оказались неактуальными. Для того, чтобы сократить отставание, стране требовался прогрессивный прусский шаг, который и тренировали солдаты с офицерами ежедневно на парадном плацу. Но наблюдая за тем, как вяло и натужно маршируют гвардейцы, как мало в их глазах бодрости и веры в светлое будущее, – молодой император терял управленческий драйв. Становилось грустно, на душе скребли кошки, и совершенно ничего в жизни не радовало. В такие тяжелые минуты Петр Гольштейн-Готторпский действовал точно так же, как и его предки: он искал глазами Никиту Юрьевича Трубецкого, а найдя, кивал ему, – "Давай, Трубецкой!".
И почти что 70-летний Трубецкой – толстый, низенький, при полном парадном обмундировании, при всех орденах и полагающихся по возрасту болезнях, высоко, по-балетному задирая ногу, с вытянутым носком и неподражаемой жизнерадостной улыбкой, с блестящими от неминуемого светлого будущего глазами – чеканил прусский шаг. Чеканил так, что искры летели в оторопевших, разинувших рты гвардейцев.
"Вот как надо, олухи", – отчитывал гвардию удовлетворенный император. – "Неужели это сложно? Учитесь, болваны, у ветеранов!"
Женитьба как карьерное ускорение
А еще у Никиты Юрьевича было не менее 14 детей от двух жен, которых он выбирал с кибернетической точностью: первая жена была дочерью первого российского канцлера Гавриила Головкина, и в нее был влюблен фаворит Петра II, Иван Долгорукий. С одной стороны, это способствовало продвижению по службе, с другой – Никите приходилось несладко: потребовалось ангельское терпение. Долгорукий приезжал в дом Трубецких, требовал питья и веселья, в ходе которого бил Никиту, за то, что тот мешал ему всласть ухаживать за хозяйкой дома. Каждый раз Долгорукий грозился в следующий приезд выкинуть Никиту из окна, но, видимо, забывал, поскольку так и не выкинул (хотя хозяин предусмотрительно стелил под окном солому). Неизвестно – поехал ли Никита Юрьевич через 10 лет в Новгород, чтобы посмотреть, как на Красном поле за государственную измену будут четвертовать Ивана Алексеевича Долгорукова, оказавшегося неловким при перемене политической обстановки. Это было последнее четвертование в истории России.
Во вторую жену Никиты Юрьевича (первая, Анастасия Гавриловна, умерла в середине правления Анны Иоанновны, а вторая, Анны Даниловна, родила в первом браке Михаила Хераскова, автора первых эпических, громадных по объему, русских поэм) был влюблен влиятельнейший фельдмаршал эпохи Анны Иоановны, фон Миних, который вел себя по отношению к Никите уже несравненно корректнее четвертованного Долгорукого (что не помешало впоследствии Никите Юрьевичу вести с пристрастием следствие по делу Миниха).
Иван Долгорукий, Никита Трубецкой и фон Миних
Как видите, нахождение в верхних слоях номенклатуры требует жертв, но Никита Юрьевич своего добился. Он стал генералом-фельдмаршалом, действительным тайным советником. И в течение двадцати лет занимал комфортную позицию генерал-прокурора.
Всё, что сбыться могло,
Мне, как лист пятипалый,
Прямо в руки легло.
/Арсений Тарковский/
Другая незаметная жизнь
Но всем этим книга его жизни не ограничивается, и далеко не всё в той книге просто. Давайте полистаем другие страницы Никиты Юрьевича Трубецкого, который, оказывается:
- участвовал в собраниях "ученой дружины" Феофана Прокоповича (а на эти собрания клоунов точно не приглашали; по сути, "ученая дружина" – это первое общественно-литературное сообщество Санкт-Петербурга);
- покровительствовал театральной труппе Федора Волкова, а это же основатель русского театра, первый русский актер (хотя замечательным русским актером был и до Федора Волкова – Никита Юрьевич Трубецкой);
- и, наконец, дружил с Антиохом Кантемиром, а Антиох Кантемир – это Грибоедов первой половины XVIII века: блестяще образованный, умный человек, первый русский поэт (именно у него в стихотворении появляется интонация) и талантливый дипломат, работавший посланником в Лондоне и Париже. Будучи младше Трубецкого на 10 лет, Кантемир почитал за честь дружить с Никитой Юрьевичем и посвятил ему свою седьмую сатиру.
Таково было время. Таковы были тогда люди. И в пределах эстетики дворцовых переворотов, Никита Юрьевич жил абсолютно органично.
Мы сегодня живем в другой эстетике и можем только догадываться – как на нашу жизнь будут смотреть лет эдак через 250. Вполне возможно, что потомки будут считать уже наши деяния – куцыми и странными. И всласть смеяться над нами – точно так же, как мы улыбаемся сегодня, читая книгу жизни слуги восьми господ, Никиты Трубецкого.
И все-таки согласитесь, что книга Трубецкого, Юрьича и Никитоса, далеко не так однозначна, как кажется на первый поверхностный взгляд.
Источник "Ревизор"
Публикация с разрешения автора
Показать полностью
7