Сага о призраках - 65 (творческие муки)
Некая компания неких призраков, заметив Краснощёка за таким вот занятием, о котором сам Хейзозер постарался вскорости забыть, переняла его и распространила по всему острову. Естественно, от могил сразу отказались, но название “могильная рыбалка” сохранилось. Многие привидения так увлеклись могильной рыбалкой, что просиживали за ней сутками и стали настоящими спецами по психологии рыб, которых сами же и выдумали. Они могли выловить из могилы и молодого амура, но эти пресные бестии клевали редко. Взрослых амуров мало кто удил. На них уходила половина себя.
Оказывается, можно творить со своей душой всё, что захочешь, рвать её, резать на части. Почему раньше никто не додумался до столь, казалось бы, простой мысли? Наверное, потому, что многие ригормортисчане, как и их правители, являлись по природе своей эгоистами и эгоцентристами. Одни сознательными, другие не очень. Как, от себя кусок отломать?! Да в своём ли ты уме?! Вот от других можно. И даже нужно.
Для Кикосеца Ветрокрылого скука и одиночество стали его отрадой и его спасением, которого ему не хватало в обычной жизни обычного смертного, полной суеты и соблазнов. Кикосец был очень талантливым, но и очень слабовольным он тоже был, о чём, кстати, говорил его маленький округлый подбородок. Бард тайно комплексовал по поводу этого подбородка. Ему хотелось чеканного, выдающегося, внушающего уважение подбородка... а не этого слюнтяйского округлыша, по которому так и хотелось двинуть кулаком, причём самому Кикосецу. Потому Кикосец носил жиденькую бородёнку, маскирующую сие недоразумение. Уж лучше походить на козла, но мужественного козла, чем на безвольного мужчинку. Да, от козлов так и веет мужественностью. Их блеяние свидетельствует о волевом, нордическом характере, а глаза желтеют от суровой храбрости, целеустремлённости и врождённой сексуальности.
Стремясь к уединению, Кикосец спрятался от всех, кто и не думал вспоминать о нём, “зарывшись” в землю на берегу залива, как нагулявшийся Рафаэль Санти на недели “зарывался” в мастерской. Вы когда-нибудь пробовали, зарывшись в землю, играть на дульцимере и петь? Да, ответите вы саркастично, только этим и занимаюсь.
Поначалу Ветрокрылого как отсекло от той мелодии, которую он сочинил в едином порыве на берегу и сыграл Хейзозеру и Зенниспару. Дальше не ладилось. Развить, разнообразить гармонию не получалось. Кикосец пробовал другие ритмы, тональности, игрался с терциями, задавал дульцимере новый строй, однако, первый вариант, который никак не хотел становиться чем-то получше, нравился ему больше. Но всё же суховато. Бард ощущал это почти физически, как бы неуместно это не звучало в данном случае. Такое чувство появляется, когда долго работаешь над созданием произведения, добиваясь, чтобы каждая нота и каждое слово максимально точно и слаженно выражали смысл и настроение всей песни и настолько подходили друг другу, что менять что-то уже бы не хотелось. Недаром строители говорят, из хорошей стены кирпича не выкинешь. Мол, в хорошей стене плохой кладки нет. А вышибалы говорят, хорошую стену плохим человеком не сломаешь. И задумчиво добавляют: А вот плохую стену хорошим человеком сломать можно. Вышибалы - люди простые, для них человек чем крупнее, тем и хорошее. Вот оно, позитивное мышление, когда хороших побеждают ещё более хорошие. Плохие же - это такие заморыши и доходяги, которым переход из количества в качество ни за что не светит, и даже самый позитивный кретин не может назвать их хорошими.
Весёленькие пустые песенки для кабачного населения Ветрокрылый писал легко, и каждый месяц он выдавал по две штуки. А если учесть те песенки, которые Ветрокрылый выдавал за свои, тогда он мог и по семь песенок выдавать каждый месяц. А теперь же, когда захотелось придумать что-то серьёзное, заставляющее задуматься, может быть, немного иначе взглянуть на себя и окружающий мир, ничего не получалось. “Разучился что ли? – смурно подумал Кикосец. – Иль никогда и не умел?”.
Он и во время учёбы в Академии не особенно напрягался. Иногда пытался сочинить что-нибудь такое эдакое, но его постоянно увлекало и уносило прочь, то друзья, то девицы. Для выпускного экзамена он на скорую руку сочинил некий продукт, какой можно было принять за серьёзное произведение, если на время прослушивания песни полностью отключить мозг. Ну а если включить, песня оказывалась сентиментальной чушью, напичканной пафосом и незрелой подростковой патетикой, именно на то и рассчитанной, чтобы чуть ли не насильно выдавить у слушателей слезу. Начинающему самоуверенному барду повезло, что преподаватели не особенно любили включать мозг. “Неуд” ему поставил только Зенниспар. Остальной состав экзаменационной комиссии тут же объявил теоретика зачерствевшим от постоянного чтения книжек сухарём, ханжой и снобом. “Ты бы хоть на улицу почаще выходил, птичек слушал, – посоветовала ему Бленотина Сиклая, профессор по щипково-струнным, и восторженно прощебетала: – Ведь как птичка спел наш Кикосец, как птичка!”. “Да, как расчувствовавшаяся ворона”, – злобно ответил Зенниспар и удалился в свои покои, кабинеты по тогдашнему.
Ладно, не получается с музыкой, попробую подойти со стороны стихов. А не сложить ли мне элегию? Нет, не моё это. У Семафоры-то они не ахти какие получались, куда уж мне. Это вон, какой-нибудь Мак Лиак триста лет назад элегии кропал, как я кабацкие песенки. Или Миредах Шотландах шестьсот лет назад.
– Быть таким, как все, с детства не умел я, – напел Кикосец. – Ну да… про меня… про многих. Но не то. Все уверены, что они не такие как все. И это делает их такими как все. Но мелодия совсем не о том, совсем не о том. Как там Зенниспар говорил?.. Слова должны рождаться из мелодии и из сердца. А что в моём сердце таится? Мышцы, кровь и всё. Никогда не поймёшь, когда эта старая пройдоха серьёзен, а когда ерничает. Соберись, Кикосец, соберись… – Ветрокрылый заиграл мелос и печально и проникновенно пропел: – Я беру тебя в трактире, будто ты кружка “Стельки сапожника”... Тьфу! И это в глубинах моего сердца? Пожалуй, это в моих привычках, а сердце моё пусто. И того самого теперь лишился. Ладно… ещё одна попытка… Да, я видел немало, но нашёл тебя по глазам, твой взгляд это маяк, и я шёл будто по волнам… Пьяный что ли? Твой взгляд это маяк... Он пьяный, а она одноглазая. Пьяный искал её по глазам. Как по хлебным крошкам. Шла одноглазая и глаза на дорожку роняла, а за ней пьяный пёрся. И причём здесь “я видел немало”? Одноглазых он видел немало? О боги, что за бред мне в голову лезет? Так, ещё разочек... Мой азарт любит опасность, любимая, прости, но мне плевать на нашу старость… О ком это я, о старых пердунах? Да что я то о девках, то о старых пердунах! Ладно… Песня должна быть о чём-то важном для многих, тогда и песня станет нужной многим. Хм, а мысль дельная. Надо думать именно в этом направлении.
Но в этом направлении не думалось вообще.
Прошло шесть часов.
– Да я так свихнусь! – завопил в бессилии самопогребённый Кикосец. – Ничего не получается! Ни-че-го!
Прошлая прода: Сага о призраках - 64 (башканогия)
Книга здесь: https://author.today/work/168329