Крылатые качели
Сумерки сгущались над городом, обещая долгожданную прохладу. Отец, уставший после долгого дня, мечтал об одном – о пустой детской площадке. Он хотел, чтобы его маленькая дочка могла спокойно покататься на качелях, без толкотни и криков, без вечного «подожди, моя очередь». Ему казалось, это будет идеальный конец дня: покой, тишина, его ребенок и он сам.
Но когда они подошли к площадке, его челюсть невольно сжалась. Никакого покоя. Никакой тишины. Площадка кипела. Рой темных силуэтов, слишком много для этого времени суток. Малыши, чернявые, визжащие на каком-то незнакомом, гортанном языке, носились как угорелые, словно мелкие демоны, выпущенные из преисподней.
При входе их встретил чей-то взгляд. Отец одного из этих детей – крупный, с тяжелым лицом, на котором застыло выражение глухой неприязни. Их глаза встретились. И хоть ни слова не было сказано, отец четко уловил послание в этом взгляде, полное нечитаемой злобы: «Чтоб ты сдох сука». В ответ на это послание, в груди у него что-то оборвалось, и он про себя процедил, глядя прямо в глаза этому мужчине: «Умри мразь грязная».
Его дочка, наивная и радостная, рванула вперед, но тут же наткнулась на вихрь чужих тел. Дети, казалось, вообще не замечали никого, кроме себя. Они бегали с сумасшедшей скоростью, врезаясь друг в друга и в окружающие предметы. Удары неаккуратных локтей, толчки небрежных спин – его дочь то и дело отшатывалась от них, теряя равновесие.
Отец крепче сжал кулаки. Вон там, на цепных качелях, происходил настоящий беспредел. Несколько подростков, слишком больших для этих качелей, вывернули их на изнанку, превратив сиденья в платформы, и теперь прыгали сверху, приземляясь всем весом. Металлические цепи визжали под немыслимой нагрузкой. Еще немного, и они точно сломаются.
«Эй! – крикнул отец, пытаясь перекрыть гвалт. – Не прыгайте так! Сломаете – будете платить!»
Дети обернулись. В их черных глазах не было ни грамма испуга, лишь наглая ухмылка. Один, самый высокий и дерзкий, махнул рукой. «Сам платить будешь!» – проорал он в ответ, и его слова подхватил хор других голосов, превратив их в насмешку.
Отец почувствовал, как кровь приливает к лицу. Он сжал зубы. Оставшуюся часть прогулки, которая должна была быть мирной, они подвергались постоянным нападкам. Мелкий мусор, фантики, обрывки чего-то липкого – все это летело в их сторону. Он прижимал дочь к себе, стараясь быть для нее живым щитом, чтобы ничто не достигло ее.
Сзади все время стоял тот самый отец, с которым он встретился взглядом у входа. Он вовремя усмехнулся «Че, телохранител?» – бросил он, не дожидаясь ответа. Отец промолчал, как будто нет заметив. Его главное правило было – не ввязываться, пока нет прямого физического контакта с его ребенком. Но он чувствовал, что терпение на исходе.
Его дочка захотела на горку. Она была высокая, с почти вертикальным подъемом, на который взрослому забраться быстро было почти невозможно. Он ждал внизу, пока она карабкалась. Вдруг сверху раздался мерзкий смех. Один из мальчишек, с темными, как угольки, глазами, схватил его дочь за тело, резко дернул и начал швырять из стороны в сторону, как куклу. Его дочка завизжала. Это был не просто визг, это был душераздирающий крик, истерика. В этот момент чернявый мальчик гортанно смеялся во всю.
Внутри что-то лопнуло. Все сдерживающие плотины рухнули.
«Сука, отпусти пидасар ебаный! – заорал он, его голос был диким, буйным, незнакомым даже ему самому. – Я сейчас тебя убивать буду, сука!»
На мгновение воцарилась тишина. Мальчик отпустил ее. Его дочь, плача и дрожа, быстро скатилась вниз. Но за ней, словно нарочно, поехали еще двое, и когда они достигли низа, один из них «случайно» ударил его дочь ногой в спину. Она вскрикнула.
Отец подхватил ее на руки. Она вся тряслась, уткнувшись ему в плечо. Он не стал ждать, не стал смотреть. Просто развернулся и пошел прочь с этой проклятой площадки. Униженный, разъяренный, побежденный. Он вел дочь домой, а в голове у него звенел только один звук – мерзкий смех этих детей.
