Коллега нытик
У всех есть знакомых, коллега , друг, брат , сват , кому ты жалуешься о проблемах , а в ответ тебе говорят " это ещё что , а вот у меня ..."
бля...
У всех есть знакомых, коллега , друг, брат , сват , кому ты жалуешься о проблемах , а в ответ тебе говорят " это ещё что , а вот у меня ..."
бля...
Продолжаю рассказ о том, как в нашу контору прислали фейс-контроль с целью научить нас любить начальство и должностную инструкцию. Начало здесь. Не было времени пригладить, поэтому принимайте как получилось.
Итак, суровые проверяющие (далее — контролеры, засланные казачки и прочее) на отлично справлялись со своей задачей, а задачей их было никому не дать умереть счастливым. Издательство, мелкая полиграфия, пиар, рекламные акции, написание текстов разного назначения — все то, чем мы занимаемся — было для них никому не нужным делом, которое лишь по чистой случайности приносит хороший доход. «Бумажки писать может каждый!» - заявили они сразу. «Ну-ну», - ответила я.
Они давали нам понять, что все мы дармоеды и тунеядцы, и если мы перевыполнили план по коммерческим заказам в прошлом квартале, то так и должно быть, чтобы оправдывать наше существование, а если у нас на столах документы лежат криво, то это уже косяк-косячище. И хотя в моем творческом отделе строгий документооборот отсутствует (бухгалтерия сама все бумаги оформляет и носит только на подпись), проверяющие требовали, чтобы и нестрогий (например, мои неразборчивые каракули в ежедневниках и стикеры админов) велся со всем рвением. Их ранило в самое сердце, что у меня в кабинете нет сейфа для хранения ежедневников. А то, что я в одно лицо без ушедших в отпуск двух помощников доделываю большущую книгу, - это они даже не поняли, где аплодировать.
Не скрою, я — фанат стильных канцтоваров, и у меня есть экземпляры весьма недешевые, но нафига их в сейф-то запирать? Оказалось — потому, что в них хранятся персональные данные разных людей по работе. И они, казачки эти, втроем скакали за мной неделю, требуя прекратить нарушение закона о хранении персональных данных. И напоминали, что если я уволюсь (что в свете происходящего перестало казаться мифом и бредом), то все ежедневники обязана буду сдать.
- С хера ли? - вежливо спросила я. - Это моя собственность, я их покупала за свои деньги.
- Вы подписывали кодекс этики и служебного поведения, там указано, что персональные данные, ставшие известными вам при исполнении служебных обязанностей, не подлежат разглашению.
- Так я их и не разглашаю!
- Но если ваши записи попадут в чужие руки, произойдет утечка данных! Они должны быть уничтожены.
- Блин, вот вы серьезно думаете, что телефон помощника гендиректора фирмы «Лебединая песня» и ватсап жены заместителя губернатора кому-то позарез нужны?
- А если?
- Хорошо, - я открыла один из ежедневников. - Посмотрите мои записи. Вы можете разобрать здесь что-то?
Казачки изучали страницу несколько минут и вынуждены были признать, что им знакомы не все буквы.
- Вы изучали стенографию? - неуверенно спросил один.
- Это специальный способ записи, - соврала я.
И от меня по этому пункту они отстали.
Решив, что персональные данные разных важных дядек и тетек в безопасности благодаря моему неразборчивому почерку, проверяющие взялись за неразборчивый вид сотрудников. Их задевало, что человек в отглаженной белой рубашке мог оказаться младшим менеджером, а человек в драных джинсах и футболке с ЧеГеварой — юристом по закупкам. Админ, который ходил, ходит и будет ходить с бородой и в футболке еще «хуже», чем у юриста, даже выражение лица не менял, когда ему внушали, что он позорит наши ряды. Иногда кивал, но ничего не отвечал и снова надевал наушники.
А вот завхоз Петрович дал слабину. Сначала он написал заявление по собственному и решительным шагом понес его в отдел кадров. Не дойдя до кадров двух метров, так же решительно поменял курс и отправился курить. Вернувшись, снова пошел в кадры, но решил, что заявление мятое и такое отдавать нехорошо. Это выбросил, а новое писать повременил. При первом же поползновении контролеров к админовой бороде Петрович сбрил усы и нарядился в такой же темный и жаркий костюм, как у этих возмутителей спокойствия. При этом Петровичу можно было не делать ни того, ни другого. Во-первых, в костюме таскать коробки с бумагой и картоном тяжко и неудобно. Во-вторых, должность Петровича вряд ли могла быть сокращена: кто будет закупать нам материалы, ремонтировать технику, обслуживать автотранспорт и вкручивать лампочки? Взять одного человека на аутсорс при такой широте обязанностей невозможно, а два-три выйдут дороже. Петровичу терпеливо объясняли (сначала бухгалтерия, потом я, потом юрист), что паниковать не следует, просто не надо постоянно путаться у проверяющих под ногами с молотком и ворчанием «Столько забот — и все на меня одного». Но Петрович смотрел подозрительно и никому не верил.
Зато верстальщик Ваня чуть не уволился по-настоящему. У них с женой как раз родился второй ребенок, и ему нужны были какие-то массажи или процедуры, талоны на которые выдавали только при личном посещении поликлиники с восьми утра до восьми ноль пяти. Утрирую, конечно, но очередь Ваня занимал с половины пятого и при этом не всегда бывал даже в первой десятке таких же молодых отцов. На одну процедуру — один талон. При этом массажи делают курсами, так что приходилось мотаться за каждым талоном отдельно. На работу Ваня приходил уже порядком измученный и в обеденный перерыв уходил поспать в переговорную. Если он вместо часа спал два или три, его не будили, потому что знали, что работу свою он доделает. Еще не было случая, чтобы он нас подвел — в отличие от некоторых других, которые ходят на работу тютелька в тютельку. В конце концов, массажи скоро закончатся, и Ваня вернется в обычный график.
Конечно, проверяющие нашли его спящим в переговорной, которую открыли запасным ключом. Вызвали его, меня как его начальника и кадровичку, чтобы потребовать объяснений. Как раз этим утром я опоздала на работу на 10 минут, потому что один из проверяющих поставил свою машину на мое место на служебной парковке, и мне пришлось дать два круга по окрестностям, чтобы куда-нибудь приткнуться, и я решила: сгорел сарай — гори и хата. Уже порядком затраханная всем этим, сказала, что Иван отдыхает по состоянию здоровья и претензий к его работе нет. И еще — что я запрещаю наводить свои порядки в моем отделе. Я подчиняюсь директору учреждения, а распоряжения директора должны оформляться документально. Ваня подчиняется мне, а я в курсе его режима труда и отдыха. Контролеры качали головой и безостановочно строчили в блокнотах.
Дальше еще много было всего. Мы вообще-то не косячная организация, а тут как нарочно! То юрист Федор Михайлович спалится на просмотре порнухи, то старший дизайнер, спортивный красавчик, порвет летние штаны и переоденется в шорты, так что у бухгалтерии цифры в графы перестанут попадать, то я разговаривала по телефону с заказчиком в таком специфическом тоне, что проверяющие решили, будто я заказываю вечеринку садо-мазо, то Петрович, пряча от греха подальше свои запасы алкоголя, вывалил и разбил почти все бутылки со страшным грохотом… За Петровича особенно обидно. Он на работе ни-ни, а все его запасы — подарки еще с 23 февраля. Некоторые, правда, отпитые, но у алкаша они бы до лета не дожили.
Тем временем директор Кристина нехотя вышла с больничного (эта проверка напугала ее почти так же сильно, как Петровича, потому что Петрович хотя бы разбирается в том, что делает, а Кристину нам навязали по блату, но она в нашем деле не петрит от слова «ваще»), а проверяющие объявили, что соберут нас в общем зале для оглашения результатов ревизии. Пообещали, что увольнения будут непременно.
Для интересующихся уточню, что сами проверяющие, конечно, не обладают полномочиями казнить и миловать. Но их отчет для нашего учредителя - глас божий. Учредитель даже разбираться не будет, к кому претензии дутые, а кто реально зря у нас пыхтит. А уж как безболезненно для конторы уволить нежелательную персону - головная боль кадровика.
Завтра постараюсь закончить, чтобы не длить мхатовскую паузу. Но стопудово не обещаю - пятница день тяжелый.
Когда по коридору идет пожилая женщина в шляпке, я запираюсь в кабинете. Потому что знаю, что будет дальше: она извлечет из недр своего бездонного ридикюля пачку исписанных листов и начнет читать вслух с выражением, обмахиваясь шляпкой. А я буду многозначительно молчать, проклиная тот день, когда у меня на дверях появилась табличка «начальник редакционно-издательского отдела». Да, у нашей конторы есть в названии слово «издательский», но это не означает, что мы печатаем книги самодеятельных поэтов и готовы на общественных началах грузить стихи трехтомниками. За деньги мы можем отредактировать, откорректировать, сверстать макет, но... это никого не убеждает. Всем нужны бесплатные книжки хорошим тиражом, чтобы не стыдно было дарить родным и близким стихоплета. Причем чем хуже эти чертовы вирши - тем больше автор уверен, что он велик, особенно если его уже похвалила соседка, племянник, и стих собрал четыре лайка в социальных сетях.
И вот дама льет мне в уши свои прекрасные стихи («Я сегодня к вам пришла несмело, ваши руки мне сказали больше слов. Вы меня поймете, может быть, сегодня, если я вам выражу свою любовь» или еще: «Мои глаза летели, как в тумане, оглядывая даль прошедших лет, а вы смотрели, как огонь в камине играет дымом сигарет»). И пока она заглядывает мне в лицо, ожидая восторгов, оваций и цветов, я пытаюсь понять, какие аргументы смогут пробить ее непоколебимую уверенность, что я должна разрыдаться от нахлынувших чувств и организовать ей бесплатный сборник или хотя бы публикацию в СМИ.
А еще вместо дамы в пожилой шляпке может прийти мужчина с трудным лицом и пакетом, полным рукописей. Или молодой парень в необъятного размера ботинках, которые оставляют на светлом кафеле следы размером с собаку Асю. У мужчин стихи философские: «Строка прошла навылет, впившись, как змея, и ядом обожгла. Но вы, живущие, не в силах остановить последний мой Харонов рейс». Творческих мужчин я не боюсь. С мужчинами можно договориться. Один раз сказанное «нет» - и они с достоинством удаляются. Иногда, конечно, попадаются неутомимые бомбардировщики аргументами, но таких мало. А вот поэтические женщины все до одной привыкли бороться за свое счастье, от них не отделаться полстаканом крови. Они выпьют всю.
Так что, увидев тревожный сигнал — шляпку, цветочки — я поняла, что ни до канадской границы, ни хотя бы до кабинета добежать не успею.
- Это ведь к вам с рукописями? - искательно спросила посетительница. Возраст еще не сильно преклонный, поэтому я немного воспряла духом. Совсем пожилые могут и припадок начать изображать, а один раз мы вызывали «скорую» старушке, которая не могла поверить, что стихи «детей войны» бесплатно не опубликуют даже «жалким» тиражом в 1000 экземпляров. Но тут хоть падучая, хоть гремучая, хоть Паркинсон на пару с Альцгеймером — не выделяют нам учредители денег на благотворительность. Нам что, на свои издавать всех этих заслуженных артистов кружка вышивки и хореографии имени Зои Космодемьянской?
- Извините, я рукописи не принимаю, - долдоню уже сто раз повторенную фразу, стараясь, чтобы лицо не искажала злобная гримаса.
- А мне сказали, что со стихами к вам! - не верит шляпка с цветочками из шерсти покойного кота. - Мне в приемной директора сказали.
«Они от вас отделаться хотели, но не знали куда послать, поэтому послали ко мне», - думаю я, а вслух говорю:
- Мы не принимаем рукописи на рецензию. А если вы хотите книгу печатать, можем сделать вам макет, но за деньги.
- Да что вы! Да меня же все в городе знают! - чуть не плачет дама. - На мои стихи в кружке ветеранов «Золотой осенний дождь» песни пишут! - и тут же, не дожидаясь, пока я подниму руку, чтобы перекреститься, изгоняя эту нечистую силу, затягивает тоненьким голоском:
- Давайте любить!
Давайте дружить!
Давайте друг к другу в гости ходить!
Город родной,
Родная страна,
Мы все одна большая семья!
На звук этих гадских песнопений в коридор из кабинетов начал выглядывать народ — дизайнеры, верстальщики, сисадмин, офис-менеджер. По коридору к нам устремился завхоз Петрович.
- Так, - говорю я голосом ржавого Железного Дровосека. - Мы вам помочь ничем не можем. Будьте здоровы.
- Хорошо! - кричит она отчаянно. - Давайте так: вы издаете книгу бесплатно, но половину денег от продажи тиража забираете себе!
Видя, что дама собирается возрыдать, старший дизайнер попытался воззвать к ее разуму:
- Вы поймите, что не по адресу пришли! Если вы хотите книжку стихов, сделайте самиздатом небольшой тираж — экземпляров сто. Будет для вас недорого. А я вам подскажу адрес, куда можно обратиться.
- Это что — вы мне предлагаете стихи за свои печатать?! - страшным голосом возопила она так, что шляпа съехала набок. - Это же стихи, духовная ценность! Как можно ее мерить деньгами?
- Женщина, вы в уме? - вдруг строго сказал подошедший Петрович. - Вы представляете себе, сколько стоит книжку сделать? Пойдемте, я вам покажу, что почем. Сколько техника наша стоит, почем бумага сейчас, картон. У нас в городе поэтов этих как говна за баней. А вы говорите — книжку вам бесплатно. Я вам могу накладные на бумагу показать…
Но дама в шляпке не захотела смотреть накладные. Она поправила шерстяные розочки и пошла по коридору. Возможно, в этот момент в ее душе рождался новый стих. О непонимании поэта толпой и накладных на бумагу.
Одна вакансия, два кандидата. Сможете выбрать лучшего? И так пять раз.