У православных слово «ортодокс» ассоциируется исключительно с иудеями. Хотя во всем мире Orthodoxe обозначает именно православного. Это слово используют в научной, теологической, военной литературе, его печатают на жетонах военнослужащих — и никакого двоякого толкования оно не вызывает, никто не перепутает иудея и христианина.

И только в философии это слово имеет другое, уничижительное значение. Так называют людей, слепо использующих давно отвергнутые всем научным миром догматы, причем отвергнутые доказательным путем.

А еще в разговорах о Русской православной церкви теологи всего мира используют неформальный, но очень точный оборот:

Эти четыре слова полностью обнажают подоплеку всех тех процессов, что происходят в РПЦ последние 30 лет — с момента ее воскрешения.

I. Мосейцево

В истории ключевые вехи часто несут имя географического объекта. Таковы греческое местечко Марафон, палестинский город Вифлеем и аравийская Мекка.

В современной истории РПЦ таким географическим объектом стало небольшое село Мосейцево Ростовского района Ярославской области. В воцерковленных кругах его стараются не упоминать — кажется, просто пытаясь вычеркнуть из памяти случившуюся здесь историю и надеясь, что она побыстрее забудется.

В субботу, 22 ноября 2014 года, в одном из домов этого села было обнаружено тело 13-летней девочки Тани.

Судя по материалам уголовного дела, в полицию обратилась местный фельдшер. Позже на допросе в качестве свидетеля она расскажет об обстоятельствах страшной находки:

«Днем ко мне домой пришла Любимова Л.П. и сказала, что ее дочь Таня упала и вроде как не дышит. Я сразу схватила укладку первой помощи и пошла к их дому на улице Труда, но по пути Любимова сообщила мне, что уже переодела дочь в погребальное платье. Меня это насторожило, ведь сначала Любимова сказала, что девочке нужна медицинская помощь.

В доме я обнаружила, что девочка лежит на кровати, уже обмытая и переодетая во все чистое, с повязанным на голову платком. Левый глаз приоткрыт, и под ним на лице — четко различаемая гематома размерами два на два сантиметра.

Других детей в доме видно не было, и я спросила Любимову, где остальные девочки. Она проигнорировала мой вопрос, а когда я его повторила, сказала что-то типа „Я не буду отвечать“. А на вопрос, что произошло, Любимова ответила: „Видимо, она болела“. Хотя там на лице синяки были.

Любимова попросила меня выдать справку о смерти, так как надо похоронить девочку без проблем, но я отказалась и настояла, чтобы вызвали полицию, так как, во-первых, налицо были явные признаки насильственной смерти; во-вторых, умершей была несовершеннолетняя, и причина смерти оставалась неясной; и, в-третьих, слова и поведение Любимовой вызывали у меня подозрения: она говорила, что Таня болела, но травмы были больше похожи на следы побоев. Кроме того, на теле были видны следы алиментарной кахексии».

Кахексия в переводе с медицинского — истощение. Алиментарная — то есть из-за недоедания. Девочка была не просто тощая — детей в таком состоянии мы чаще всего видим на фотографиях из немецких лагерей смерти.

Ее тело забрали в морг и, как того требует закон, срочно провели вскрытие. По его результатам следователи немедленно возбудили уголовное дело, и в дом 67 на улице Труда в поселке Мосейцево выехала следственно-оперативная группа. Изымали все, потому что эксперты дали однозначное и категорическое заключение: причиной смерти Тани стала тяжелейшая черепно-мозговая травма, вызванная не менее чем шестью ударами по разным частям головы. Кроме того, на теле были обнаружены побои разной степени давности — от двух месяцев до нескольких часов. Но особенно врачей впечатлил ожог на внутренней части рта — такой случайно получить невозможно.

— Нам было известно, что у Тани пять сестер. Очень быстро мы установили, что все они — удочеренные: в доме была обнаружена папка с решением суда и по два экземпляра свидетельств о рождении — на фамилию, имя и отчество, данные при рождении, и на новые, полученные уже после обретения семьи. Все девочки стали Любимовы, все — Михайловны, — рассказывает следователь по особо важным делам Следственного управления СКР по Ярославской области, капитан юстиции Геннадий Бобров. — Но самих девочек в доме не было, и мать, гражданка Любимова Людмила Павловна, категорически отказалась говорить, где они. А по поводу погибшей Тани рассказала, что девочка по собственной неосторожности упала в погреб и, видимо, тогда же получила ту самую травму. Правда, это не объясняло, откуда у ребенка переломы свода черепа в шести местах.

Матушку Любимову решено было задержать — она явно лгала следствию. А девочек стали искать. Только полтора дня спустя их нашли сотрудники местного отдела по делам несовершеннолетних и уголовного розыска. Всех их попрятали по разным местам: одна была в другом доме в Мосейцево, остальные — кто в Ивановской области, кто в деревне Голузино, кто в Закобякино — там везде были дома, принадлежащие приюту Любимовой.

— Всех девочек спрашивали, кто их мама, и все говорили — матушка Людмила (Любимова), — рассказывает Бобров. — Но спустя несколько дней внезапно выяснилось, что по документам у одной девочки мамой числится гражданка Семенова, у еще двух — гражданка Гусманова. Но все дети продолжали утверждать: наша мама — Людмила. И еще — мы же допросы начинали вообще вслепую, ничего не зная, просто спрашивали детей, что произошло с Таней. Они спокойно отвечали — но нас всех начинала бить дрожь. Вот в такие моменты понимаешь, как же хорошо, что закон ограничивает время допроса несовершеннолетних — не из-за них, детей, а из-за нас, взрослых.

Видеозапись первых допросов детей пугает настолько, что Стивен Кинг точно вышел бы покурить за дверь:

«- Верочка, скажи, ты не знаешь, что произошло с Таней?

— Знаю, она умерла… (быстро поправляется) Ее Бог забрал.

— А перед этим она тебе ни на что не жаловалась?

— Жаловалась, она же несколько дней лежала, потому что у нее голова болела.

— А почему у нее голова болела?

— Потому что она горчицу есть не хотела…

— Какую горчицу? В смысле — есть не хотела…

— Чтобы не болеть и хорошо расти, надо каждый день горчицу есть, по две столовые ложки. Матушка Раиса ей горчицу дала, а Таня ее есть отказалась. И тогда матушка Раиса с матушкой Людмилой ее наказали.

— А как наказали?

— А как всегда, ее палками побили.

— Как побили палками? (вопрос явно задан от неожиданности, но девочка совершенно спокойно начинает на него отвечать)

— А как обычно — велели принести ее палку, матушка Раиса села на печь и стала ее бить. А потом еще кипятку в рот налила.

— Верочка, а что такое „ее палка“?

— Ну палка. Обычная такая… У нас у каждой они есть.

— И как вы их отличаете?

— А они же подписаны. Вот на моей розовым фломастером написано „Вера“. А у Тани красным написано „Татиана“. Так и отличаем.

— А опиши, пожалуйста, палку.

— Ну, белая такая, ровная и круглая, как черенок от лопаты (Вера сводит вместе большой и указательный палец, словно знак „Окей“), но потоньше. А длина (она разводит руки в стороны) примерно вот такая.

— А кого еще горчицей кормили? Вот тебе давали?

— Конечно. (пауза) Нам всем давали. Матушки давали. Два раза. Только мы ее не любили, она невкусная. Но лучше съесть, потому что иначе ее с кашей смешают, и вообще невкусно будет.

— А кто из… матушек (опрашивающий явно произносит это слово через силу) давал?

— А все давали. Кто обедом кормил, тот и давал… И матушка Раиса, и матушка Галина, и матушка Людмила. А, вот еще вспомнила: перед тем как Таня заболела, она есть горчицу отказалась, так матушка Раиса ей силой ложку в рот засунула. Танечка давиться начала, и матушка Раиса чайник с плиты взяла и ей в рот воды налила. Таня потом сильно плакала, и ей пришлось вечером дополнительные земные поклоны бить — за ослушание».

На момент допроса Вере еще не исполнилось семи лет. Матушке Людмиле (Любимовой) было 67. Матушке Галине (Гузель Семеновой) — 55. Матушке Раисе (Рифе Гусмановой) — 56.

Все до одной девочки дали одинаковые показания и говорили о происходящем так, будто удивлены расспросами о таких естественных вещах. А через пару дней спрашивали воспитателей реабилитационного центра, почему им вместо горчицы дают какие-то вкусные таблетки.

Дело было в 2014 году. В XXI веке. В Центральной России — в 180 километрах к северо-востоку от Москвы…

Гусманову задержали после допроса девочек, вечером 24 ноября. Когда сотрудники СКР пришли к ней в Мосейцево, она была в котельной. В топке пылал жаркий огонь — там вперемешку с дровами горели гладкие палки, похожие на черенки от лопат, только тоньше. Потом в золе эксперты обнаружат множество обгоревших тряпок со следами крови, сгоревшие бумаги и следы красящих веществ. Идентифицировать их не удастся — очищающий огонь смешает все.

— У всех этих женщин отличный аналитический ум, — вспоминает следователь Бобров. — А еще высшее техническое образование: Людмила Павловна окончила физико-математический факультет и перед пенсией работала в совместной российско-швейцарской фирме. Семенова и Гусманова всю жизнь трудились в нефтянке.

Они утверждали, что девочки не просто несмышленые — что они недоразвитые. Но здесь сильно прогадали: закон требует, чтобы перед усыновлением все дети проходили тщательную диспансеризацию и чтобы такая же диспансеризация проводилась при поступлении в реабилитационный центр. То есть еще до начала допросов. Потом по ходатайству адвокатов результаты сравнили эксперты. И опровергли заявления обвиняемых. Правда, сразу скажу: все врачи, особенно гинекологи, отметили безумную антисанитарию в состоянии девочек. А психологи сделали вывод: это следствие исковерканного воспитания.

II. Социальный приют

В конце 1990-х годов москвичка Людмила Павловна Любимова, вышедшая на пенсию, вырастившая дочь и даже поднявшая внуков, внезапно стала очень набожной. Она полюбила Никитский мужской монастырь в Переславль-Залесском и стала ездить туда в свободное время, оставив столичную квартиру наследникам. Ее духовником стал настоятель монастыря архимандрит Димитрий (в миру — Алексей Михайлович Храмцов). Таких женщин, как Людмила Павловна, у него было несколько.

В начале 2000-х Людмила Павловна внезапно создает Любимовский приют милосердия (юридический адрес — село Любимово Ростовского района Ярославской области, отсюда и название). Формально — для оказания помощи попавшим в трудную жизненную ситуацию, но фактически приют получает несколько домов и гектаров земли под индивидуальное жилищное строительство и для личного подсобного хозяйства. В результате все «попавшие в трудную жизненную ситуацию» и обратившиеся в монастырь направляются в эти богоугодные заведения. А там трудятся на благо Господа: встают в шесть утра и с молитвою отправляются пасти коров и коз, выращивать картофель и прочие сельхозкультуры, печь хлеб и просвирки, квасить капусту, собирать грибы и ягоды, ухаживать за садами. За свою работу они, конечно же, не получают ни копейки. Зато в распорядке дня — обязательные молитвы, отбитие земных поклонов перед иконами, размышления о греховности земной жизни и индивидуальных грехах каждого.

Абсолютно вся продукция этого приюта отправлялась в монастырь: овощи и фрукты, квашеная капуста, консервированные грибы и ягоды, компоты и морсы… Все то, чем живут монахи и излишки чего они меняют на деньги.

Такие же приюты создают несколько других женщин. Всех их отличает высшее образование, аналитический ум, практичность, преклонный возраст, отсутствие греховной менструации, высокая набожность и безоговорочное подчинение отцу Димитрию. То есть это женщины, которым по канонам позволено входить в алтарь. Правда, не все приюты получают юридический статус — некоторые никаких бумаг не имеют, хотя у них есть и свои бланки, и своя печать, а высшие чины РПЦ пишут письма с просьбами выделить им пустующие дома и участки.

В 2002 году матушка Людмила берет опекунство над восемью сиротами и забирает их из детского дома. Процедура проходит почти в соответствии с законом: женщина подала документы, предоставила характеристики, некоторое время навещала избранных сиротинок (сплошь девочек) — и получила соответствующее решение суда. Отступление от государственных требований только одно: формально она одинока, то есть у нее нет мужа. Но суд этого противоречия не замечает.

Опекунство позволяет женщине получать деньги от государства на содержание детей. Но уже в тот момент епископат РПЦ начинает говорить, что это — неправославный метод. В феврале 2017 года Архиерейский Собор прямо запишет в программном документе «Об отношении Православной церкви к сиротам»: опекунство — не наш метод. Только усыновление православными!

Но еще в 2005 году Любимова обращается в суд с заявлением об удочерении всех опекаемых ею восьми дочерей. Суд вынужден дать согласие, но с учетом возраста отказывает в усыновлении восьми девочек, и Людмила Павловна становится приемной матерью шести. А уже на следующий день в тот же суд поступает ходатайство об усыновлении двух оставшихся — от православной башкирки Рифы Гусмановой (матушки Раисы) и ярославки Гузели Семеновой (матушки Галины). Обе, по странному совпадению, учредительницы таких же приютов и духовные чада отца Димитрия. Суд в кратчайшие сроки удовлетворяет оба заявления, но впоследствии все восемь удочеренных девочек называли матерью именно Любимову.

Таким образом, в свои 62 года Любимова становится многодетной матерью — со всеми причитающимися льготами.

А приют продолжает работать. Там оказываются многодетные матери со своими детьми, больные, алкоголики, бездомные. По словам жителей села, на участках порой работало до 30 человек. Примерно треть из них — дети.

Всеми руководила и показывала пример матушка Людмила. Помогали ей матушка Галина и матушка Раиса. Причем территориально принадлежащая приюту недвижимость обнаружена была не только в Ярославской, но и в соседней Ивановской области — там, где следователи СКР после смерти Тани нашли спрятанных девочек. Никакой бухгалтерской или иной отчетности в государственные органы приют не сдавал, но грузовики с продукцией еженедельно отправлялись в монастырь.

«Весной нас наказывали в бане, что во дворе дома в Мосейцево стояла, но летом и осенью она заполнялась картошкой, поэтому лавку для наказаний принесли в дом. А в июле матушка Раиса брала нас, и мы шли в лес резать прутья на весь год. Они потом замачивались в специальном ведре, и нас этими прутьями наказывали», — такие показания дали все бывшие дочери Любимовой, Семеновой и Гусмановой. Они тогда еще не знали слова «розги».

— Все дочери наших женщин проходили домашнее обучение, — рассказывает следователь Бобров. — В школу ездили только на контрольные работы и на экзамены. И обязательно — в сопровождении взрослых. Те сидели с ними в классе — ведь закон этого не запрещает. Но в ходе расследования выяснилось, что принимавшие экзамены учителя в какой-то момент выходили из класса, и в это время все задачи и упражнения быстро делали матушка Людмила и матушка Раиса. И получалось, что девочки чуть ли не отличницы. Во всяком случае, в пример окружающим их ставили. Уже потом, когда детей забрали в реабилитационный центр, выяснилось: они отстают по всем предметам минимум на год, а то и на два. Хотя все до одной, включая погибшую Таню, буквально на коленях умоляли матушку Людмилу разрешить им ходить в школу. В первую очередь потому, что они многого не понимают, ведь объяснить некому. Но им запрещали. Знаете, почему? Говорили, что односельчане ловят православных детей на улице и отрубают им головы.

По показаниям девочек, эту фразу им повторяли неоднократно на протяжении 2011–2014 годов. XXI век. Центр России, 180 километров от Москвы.

А тем временем такие же приюты создаются по всей России, и обязательно под покровительством РПЦ. Возглавляющие их женщины всегда одиноки. Только в Ярославской области известно о 12 подобных приютах и двух православных общинах, где живут и трудятся во славу Божию кузнецы и столяры. А у Николаевского монастыря даже есть своя вотчина — деревня Герасимово.

III. Добрая такая книга

Самой главной книгой, по которой с благословления отца Димитрия жил приют матушки Людмилы, был «Домострой».

Это сейчас в энциклопедиях пишут, что «Домострой» — выдающийся памятник русской словесности XVI века, рассказывающий о быте крестьянской Руси. В советские годы его характеризовали иначе: образец косности Церкви, лишающий крестьян права самостоятельно мыслить, делающий женщину полностью бесправной и предрешавший массовый голод, ведь вести сельское хозяйство крестьяне были обязаны по писанным правилам, а не в соответствии с реальными погодными условиями. До 1991 года эта книга была запрещена к переизданию, причем, по некоторым данным, неофициальный запрет ввели еще в 1861 году, одновременно с отменой крепостного права. Сейчас ее купить легко — самый дешевый экземпляр стоит всего 1 461 рубль.

«Домострой» определял, что женщина — ничто, поскольку она «не раб и не господин». За серьезные провинности женщину предписывалось раздеть донага и до крови сечь «дураком» — специальной плеткой из сплетенных кожаных ремней.

«Жены мужей своих вопрошают о строгом порядке, о том, как душу спасти, Богу и мужу угодить и дом свой получше устроить. И во всем покоряться мужу. А в гости ходить и к себе приглашать и пересылаться только с кем разрешит муж. А увидит муж, что у жены непорядок…, сумел бы свою жену наставлять да учить полезным советом; …но если жена науке такой, наставлению не последует и того всего не исполняет, и сама ничего из этого не знает, и слуг не учит, должен муж жену свою наказывать, вразумлять ее страхом наедине… Плетью же, наказывая, бить страшно и здорово, если вина велика».

Именно в «Домострое» прописано, что женщин за убийство мужа надо живыми закапывать в землю «всем миром».

В Мосейцево и в других подобных приютах жили по «Домострою», но с коррективами. И правки с благословления отца Димитрия матушки вносили по своему разумению.

Из материалов уголовного дела:

«Распорядок дня был всегда один и тот же. Он немного менялся, когда приезжала комиссия или милиция. Когда же комиссия не ожидалась, он был следующим: просыпались в шесть утра, шли управляться со скотиной: кормили, поили, выводили, чистили навоз. Потом шли домой, читали молитвы из Молитвослова, делали поклоны. Поклоны выполнялись следующим образом: ладони прикладывались к затылку, локти разводились в стороны, в таком положении мы вставали на колени и, сгибаясь вперед корпусом, касались лбом пола. Таких поклонов делали много, отказаться было нельзя, иначе матушка Раиса начинала ругать и таскать за волосы.

В последнее время уроками не занимались. После обеда, когда матушка Раиса ложилась спать, мыли грязную посуду, которой было очень много, так как матушки из молока делали простоквашу для монастыря и другую молочку, в том числе сметану и творог. После мытья посуды, ближе к вечеру, шли управляться со скотиной. После читали правила-молитвы и били поклоны до трех часов ночи. На ночь Лизе и Тане, а также иногда другим девочкам связывали руки, делали это матушка Людмила и матушка Раиса. Они считали, что девочки занимаются блудом, те это отрицали, но им не верили.

В обед и ужин нам давали горчицу, в каше и на хлебе, а перед сном разводили горчицу в полчашки воды, и ее надо было пить.

Когда приезжали комиссии, распорядок менялся: мы в эти дни не делали поклоны, спали до восьми утра, не работали, играли и нормально питались. И могли рисовать сколько угодно.

Со взрослыми мужчинами и с мальчиками нам общаться было вообще нельзя, и если кто проходил мимо, мы должны были уходить в дом. И не смотреть на них».

При обыске в Мосейцево был обнаружен листок формата А4 с распорядком дня.

Пробуждение детей в 7 час. 00 минут, с крещением и молитвами, исполнение поклонов. Обязательное и систематическое исполнение детьми молитв, послушания и поклонов. Занятия с детьми на религиозные темы, церковно-славянская азбука. Распорядок дня предполагает обязательный ежедневный труд детей. А еще там указано, когда и каким образом дети должны выполнять религиозные обряды. А воспитателям запрещается прививать детям понятия из мирской жизни.

«Детей воспитывать в молитве, занятиях, труде, без молитвы ни одного дела не начинать, следить за поведением детей, корректировать их поведение».

IV. Монастырские дети

История Мосейцево — далеко не первый скандал с «благословленным» издевательством над детьми. Такие случаи происходят каждый год, но очень быстро гаснут на местном уровне, не выходя на уровень федеральный. Исключений очень мало. Например, наделавший немало шума побег Валентины Перовой и Ксении Головченко из Свято-Боголюбского женского монастыря. Сейчас в сети сложно найти следы этой истории, но в 2009 году она гремела по всем федеральным каналам. Правда, уже через пару дней судьба двух девочек словно канула в Лету.

16-летняя Валентина Перова и 17-летняя Ксения Головченко преодолели полторы сотни километров и обратились в полицию, откуда их заявление переадресовали в прокуратуру.

Девочки жаловались на незаконное лишение свободы и издевательства. По их словам, детей в возрасте от двух до семнадцати лет морили голодом, ставили на колени на просо, заставляли бить земные поклоны до двух часов ночи, а уже в половине пятого поднимали и отправляли трудиться в поле. За малейшие провинности, даже вполне невинные, мальчиков и девочек били ремнями, заставляя вслух считать удары. Доходило до семидесяти. Непокорных запирали в затвор на втором этаже коровника и неделями держали там на хлебе и сухарях. На ночь девочек могли привязывать к кроватям. Часто запястья стирались от веревок в кровь, но никакой медицинской помощи они не получали.

Спустя год, в октябре 2010-го, из того же монастыря сбежала еще одна группа воспитанниц, и все они описывали свою жизнь абсолютно так же.

Прокуратура провела проверку и даже возбудила уголовное дело (тогда Следственный комитет еще был при прокуратуре РФ), но когда шум утих — дело это прекратили. За отсутствием состава преступления.

— На следователя и руководство следственного управления оказывалось очень серьезное давление, — рассказывает бывший сотрудник прокуратуры Владимирской области. — Были и обращения воцерковленной общественности, и личные аудиенции у князей Церкви, и намеки со стороны светских властей, и даже шантаж: обещание задержать выделение жилья следователям. Было много личных подходов к сотрудникам СКП (Следственный комитет при прокуратуре — так тогда назывался нынешний СКР). Были звонки из Москвы…

В итоге родился компромисс: состава преступления не нашли, но выявили очень много нарушений, которые должны были исправить на федеральном уровне. Соответствующая бумага ушла в Москву, где очень быстро потерялась. Причем на уровне аппарата Уполномоченного по правам детей и в Государственной Думе.

В одном из федеральных архивов нашлась копия той самой справки. Описание нарушений, выявленных в Свято-Боголюбском монастыре, занимает четыре страницы мелким шрифтом. Вот только некоторые из них.

Устав монастыря позволял создавать образовательные учреждения в соответствии с требованиями российского законодательства. И там были специальные школы, вот только они не были официально зарегистрированы. Обучение в них вели священнослужители либо старшие дети, причем не по учебникам, а по церковным книгам. Экзамены сдавали экстерном в местной сельской школе, но учителя в это время выходили из класса, оставляя детей наедине с сопровождавшими матушками. В результате все образование оказывалось фикцией.

В монастыре фактически был создан приют, где с 2004 года находились от 38 до 60 детей. Большинство, по бумагам, оставили там родители, но их годами никто не навещал. Полтора десятка мальчиков и девочек на поверку оказались сиротами. Семейный кодекс требует, чтобы таких детей направляли в детские дома, а в дальнейшем передавали на усыновление или под надзор органов опеки и попечительства. Но руководство монастыря не только этого не делало, но и сознательно игнорировало требования закона, чем нарушало статью 122 Семейного Кодекса РФ.

Ни один ребенок в монастыре по достижении 14-летнего возраста не получал паспорт, то есть выпадал из поля зрения органов внутренних дел. Ни на одного из сирот не оформлялась пенсия по случаю утраты кормильца. Ни один не получал предусмотренных законом алиментов. Имущество большинства детей оказалось неучтенным. Правда, по словам бывшего сотрудника Владимирской прокуратуры, квартиры детей могли быть проданы, а деньги исчезли в неизвестном направлении. Однако из-за отсутствия каких-либо бумаг установить это было невозможно.

В нарушение Федерального закона «Об основных гарантиях прав ребенка в Российской Федерации» ни один ребенок не имел амбулаторной карты в районных поликлиниках, ни на одного не были оформлены полисы ОМС.

Авторы справки приходили к выводу, что служители монастыря в силу собственных религиозных убеждений отказывались от уcтановленных государством социальных и правовых гарантий для детей.

— Понимаете, их искусственно делали рабами, — говорит бывший сотрудник Владимирской прокуратуры. — Даже сбежав из монастыря, они оказывались никем: нет ни паспорта, ни полиса ОМС, вообще никаких следов в документах РФ. Даже свидетельства о рождении в монастыре отсутствовали. Послушникам просто некуда было деваться — они были обречены служить. Не Богу — духовенству.

Разгоревшийся после побега девочек скандал привлек огромное внимание: в монастыре были комиссии уполномоченного по правам детей, уполномоченного по правам человека, Общественной палаты, Московской патриархии и множества фондов.

Правда, в результате митрополит Владимирский и Суздальский Евлогий (в миру — Юрий Васильевич Смирнов, 1937 года рождения, бывший иподиакон Патриарха Алексия Первого) в 2014 году стал доктором богословия, защитив диссертацию на тему «Православное монашество в служении Миру и Богу», а в 2017 году получил титул почетного гражданина Владимирской области.

Настоятель монастыря отец Петр (Кучер) был признан старцем, хотя многие говорят, что он младостарец (или лжестарец) — то есть священник, создавший собственный культ, отличный от канонического православного, по сути — раскольник. В 2010 году он был отправлен на покой с почтением и благодарностью — сразу после второго, а по некоторым данным, пятого массового побега детей из Свято-Боголюбского приюта. При этом отец Петр — страстный поклонник одновременно и «царя-искупителя» Николая II, и генералиссимуса Иосифа Сталина, главный борец с ИНН и паспортами как содержащими антихристианскую символику и главный противник светской власти. Он, кстати, родился на юго-востоке Украины.

Близкие к архимандриту Петру люди пересказывали его любимую застольную историю — о том, как в его кабинете сотрудника военной контрразведки навытяжку стоял легендарный капитан третьего ранга Александр Маринеско, которого он допрашивал о непартийном поведении. Но, согласно официальной биографии Петра Петровича Кучера, был призван на фронт в 1943 году в артиллерийские войска и дослужился до сержанта, а затем был переведен в морскую пехоту, откуда демобилизовался в 1950 году в звании майора. Смущает в этом скачок от рядового до майора всего за семь лет вкупе с официальным перечнем его наград, но проверить эти данные не представляется возможным. Хотя безнаказанность майора Кучера в воцерковленный период его жизни заставляет верить именно в факт службы в НКВД, и уж никак не в морской пехоте.

Но стоит задуматься: если в одном только Свято-Боголюбском монастыре удалось найти 47 детей без документов, получается интересная цифра: в 2008 году в России было около 900 монастырей, а в конце 2017 года — 1010. Это значит, что в масштабах страны число таких детей может достигать десятков тысяч.

А еще выявленные в приютах Владимирской области нарушения как две капли воды похожи на материалы уголовного дела по Мосейцево Ярославской области. А изменения в законодательство, о которых еще в 2009 году говорили в прокуратуре, по-прежнему не внесены. И в 2018 году церковные дома призрения работают точно так же. Хотя их стало меньше — с 2017 года РПЦ декларировала приоритет усыновления. Но и в семьях с приемными детьми обращаются также — по «Домострою».

Продолжение во ВТОРОЙ ЧАСТИ

Источник: https://churchslaves.lenta.ru/