МЕДИЦИНСКАЯ ПОЭЗИЯ
- Пиня, поехали по Набережной, хоть на Днепр глянем. Триста лет не был на рыбалке.
- Запросто! Земля-то круглая, домой попадем все равно.
Соглашается с предложением и, глянув в зеркала, закладывает лихой разворот на сто восемьдесят градусов через трамвайные рельсы. Въезжает в переулок, ведущий снова к больнице.
Тосик удивлен. Не знает он заветной короткой дорожки через поселок. Проулок называют «тропой Хошимина» потому, что дорога грунтовая, на одну машину между заборами с нависающими ветвями плодовых деревьев.
Как в дачных поселках. В Новых Кайдаках таких улочек много в результате дикого самостроя на днепровских холмах.
Браконьеры живут здесь поселковые. Ночами мужики ставят сети в плавнях залива, а жены поутру торгуют свежей рыбкой на базаре, красавцами лещами, судаками, щуками. Попавшуюся крупную плотву и мелких лещей солят, вялят сами для себя и на продажу.
Сетки ставят крупноячеистые трехстенки, очко не меньше пятидесяти миллиметров. За сеть погуще, задерживающую мелочь, сами могут сурово наказать по-браконьерски – завернуть жлоба в его же мелкоячеистую сеть и притопить.
Здесь же живут и пара сомятников известных уловами. Здоровенные немногословные мужики с порезанными леской пальцами и мозолистыми от весел ладонями. Сом в сети редко попадается, его на донку вернее взять.
На живца хорошего, вьюна, пиявку, лягушку, или на жареного дохлого воробья. Мужиков этих и браконьерами не назовешь.
Выходят «на ямы» в самую мерзкую погоду, ночью. Ветер порывистый, дождь поливает, волны хлещут через борт. Суров Днепр в штормовую погоду, волна до метра поднимается, когда «низовка» дует. А ты держишь нежно в пальцах леску «на чуй». Терпеливо ждешь, пока попробует сомяра наживку мелко трепыхающуюся.
Пожует, потеребит, заглотит и медленно потянет, уходя с добычей. Только тогда можно плавно, но размашисто подсекать. С этими рыбаками никогда без улова не вернешься, если в компанию взяли. Вес улова всегда идет на несколько десятков килограммов.
Разрешается ловить пять килограмм на рыбака, если вес одного хвостика не превышает норму. Скользкая такая эта норма любительского улова.
И как тут бедному, но удачливому профессионалу поместиться в эти рамки?
В этом же поселке живет знаменитый дед-квочатник. Ловит он с вечера в любую погоду сомов, поднимая их из омута на странный ритмичный, булькающий звук квока(Квок — колотушка, производящая булькающие звуки при ударе по воде. Применяется при ловле сома. Удар квока слышится как громкий щелчок, при этом сом покидает яму и движется по направлению к источнику звука. До сих пор точно не установлено, что привлекает сома в звуках, издаваемых квоком.).
Чем только не пробовали бултыхать, как он – а звук не тот. Приспособление не показывает никому. Скрытный, хмурый всегда, не разговаривает ни с кем. А пиво ему его бабка носит в трехлитровом бутыльке домой. Партизан старый, умеет тайны хранить.
Жаль, что одинокие они. Умрет секрет хитрого рыбацкого инструмента с дедом, как и многие днепровские тайны. Останутся только разговоры и воспоминания о таких специалистах.
Блестит маняще Днепр синим разливом широченным. Лодки рыбаков стоят рядком на перекате. Кто дремлет над колокольчиками донок, кто активно спиннингом размахивает. Счастливчики отпускники, пенсионеры. Ловят люди. Не столько рыбу, сколько удовольствие от пребывания на рыбалке. Занятие такое душу согревает необыкновенно.
- Сороковая!- Раздается хрипловатый от помех Жужин призывный вопль.
- Да чтоб тебя! Уже и помечать нельзя! Весь день будет посылать на разную херню, типа последнего столбняка!- Вынимаю трубку из защелки.
- А потому, что нехрен об эротическом мечтать! Знаем мы эту вашу рыбалку и охоту!
Замахивается для подзатыльника Рыжий. Шутливо отклоняюсь, голову руками закрываю.
- На связи, нам до подстанции двенадцать минут. Набережная.
- Мимо проедете, как раз! -Злорадствует Жужа.
- Н-дцатая больница. Приемное отделение. Ущемление члена инородным телом. Синдром длительного сдавления!
- Члена администрации, парткома, или профкома ущемили, Сесилия Львовна? Уточняю локализацию и жертву ущемления.
Тосик и Пиня начинают весело хихикать, Колька держится, только крякнул довольно.
- Накаркал провидец! – Выдавливает Пиня сквозь смех.
- Полового члена! Не умничайте! На месте разберетесь.- Уже срывающимся голоском орет Жужа.
В эфире раздаются различные веселые звуки от бригад, подслушавших разговор. Кто на что горазд, ойкают тоненько, попискивают и даже хрюкают. Не часто такой веселый диагноз услышишь, столь сложно сочиненный. Есть место для фантазий и воспоминаний у многих.
- Прекратить шум в эфире! – Грозно командует Левитан. – Плохо методику французскую преподаете. Травмы появились. Дуйте на практические занятия! Членознавцы!
- Летим, Юрий Алесеевич! Аж резина пригорает! Пинечка, прибавь ходу, едем без шума. Тосика будем просвещать по дороге.
- И так, Тосик! Нам сообщили, что член половой ущемлен не вагинально, а инородно, то есть не в одном из физиологических отверстий организьма. Хотя и там случается у некоторых ущемиться. Перечисли нам известные варианты, пожалуйста.
- Кольцо!- Сходу отвечает испытуемый.
- Неее, про колечко сразу сообщают, что обручальное, только пробу не говорят. Туда же приобщим всевозможные шайбы и гайки средних диаметров, кольца от ключей. А что еще на ум придет паре озабоченных мыслителей для удержания потенции и продолжения столбняка? Что есть в кладовках у хозяек для уверенного продолжительного секса? Шнурки не вспоминай, их завязывают бабским бантиком, сами развязываются в процессе.
- Термометр, черенок от ложки, или вилки. Проволочки, сложенные вдвое, палочки деревянные. Задумывается Тосик глубоко.
- Не, это все внутренние вспомогательные средства придания уверенности направления. А тут ущемление, то есть снаружи, для большего объёма органа!
- Тиски, двери?! Мясорубка?!- С сомнением в голосе несет пургу Толя. Пиня и Рыжий уже ржут во весь голос, утирая слезы. Уж больно предположения дикие.
- Эти инструменты для пыток больше подойдут, а не для секса. И все это можно открыть-отмотать назад, кроме фарша. Ты не горячись идеями делиться про пытки. Сотрудников не пугай такими мечтами! Ладно, изобретатель, на месте посмотрим, чем на этот раз ущемили обмякшую уверенность. Как начальство приказало. Ишь, какой ты горячий! Затейник! Не ожидал я от тебя таких буйных фантазий, Тосик! Интересные фантазии, однако! Ты к психиатрам в гости заходил давно, что люди умудренные сказали про твое нервно-психическое состояние?
- Утром сегодня был. Угрожали, что с вами быстро крыша съедет у любого. Делится заключением друзей с улыбкой.
Долетели быстро, обсуждая различные способы удаления ущемляющих приспособлений ювелирных и хозяйственных. Прибыли теоретически готовые ко всему.
Пиня с шиком подкатывает к эстакаде приемного отделения, резко жмет на тормоза. На визг колодок из дверей приемного отделения выбегает санитарка с озабоченным лицом. Призывно машет обеими руками: «Скорее вы уже! Добро пропадает!»
- Ну, банда гебефреников! Пойдемте, займемся членоводством. Настраиваю парней на серьезную работу. Какое там, снова ржут!
- Почему это гебефреников? Обиженно интересуется Тосик, открывая дверь.
- Та потому, что ржешь все время! Как конь с гебефреническим расстройством личности!
Выносит Коля витиеватый диагноз. Начитался книжек докторских, будет хлестать теперь.
- Молодец, Николай! Хорошо усваиваешь материал! А кто у нас со смурными и подозрительными, напряженными гримасами выражения морд лица? Проверяю глубину усвоения материалов литературы выданной накануне для изучения.
- Парноики и маньяки! Молодцевато, четко, громко докладет, отдавая честь. С этими обнадеживающими словами вваливаемся в приемное отделение.
В небольшом помещении приемного отделения светло из двух больших окон. Пара шкафчиков с медикаментами, стол, за которым прячется на стульчике свежеиспеченная врач дежурный. Юная, хорошенькая, вся наглаженная-накрахмаленная. Озабоченно напряжена.
Лицо красивое и глазки умные измазаны тревожным страхом. Не справилась с необычным страждущим пациентом, навыков не проявила. Небезразлична, сопереживает человеческой беде. Рядом стоит медсестра предпенсионного возраста. На лице изображает подозрение на горе утраты, изумленное возмущение, вызвано нашими радостными улыбками и поминанием параноиков и маньяков.
Не любят нас в этих местных чопорных очагах культуры медицинской. Опытная сестричка, знает заранее, что будем неприлично и гнусно вопросами, шутками глупыми донимать, замечаниями колкими обижать. Бесстыжие грубияны, авторитеты местные не уважают! Хунвейбинами таких шкодливых наш директор школы называл, если набедокурил кто, или расхулиганился.
На топчане, расплывшись широко, сидит крупный мужчинка. Трепещет покачиваясь. Слеплен из теста сдобного, без изюма. Лет сорока. Обиженно-страдающее выражение на испитом одутловатом лице, покрытом сосудистыми украшениями алкоголизма. Давно не стрижен, пегие длинные волосы торчат копной неаккуратной в разные стороны.
В прическе позастревали какие-то травинки, палочки, мелкий обрывок бумажки несвежей. Глазки заплывшие бегают испуганно-виновато. Одет, как типичный бич: рубаха застиранная, воротник с прорехой продольной, корявый, уголки протерты. Пуговки разноцветные через одну. Старые, обтрепанные брюки с растрескавшимся ремнем спущены до середины бедер вместе с линялыми синими трусами.
Обеими руками, полой рубахи страдалец прикрывает ущемленный орган. Одновременно скромно придерживает пальцами спущенные признаки мужества. Обтрепанные штанины ниспадают, прикрывая босоножки-плетенки потертые третьего срока. Стопы одеты в дырявые на пальцах и пятках полосатые носочки заскоруслые. Распространяет аромат давно немытого тела и недавно принятого «Портвейна 72». В глазах, при взгляде на нашу компашку, появляются легкий испуг и удивление. Выражение на лице становится совсем жалобным, кислым.
Вот-вот расплачется, как ребенок малый. Вызвали бандитов на помощь! Не ожидал таких увидеть специалистов. Рожи с такими похабными улыбками. Не жди добра от них.
- Здравствуйте вам, коллеги! Где тут у вас длительно права мужчин сдавлены? Покажте нам, пожалуйста, синдром длительного ущемления достоинств. Доложте о причинах злостного нарушения прав и ущемлении свобод передвижения членов! Кто посмел?! Почему соучаствуете? А еще комсомолка, небось! – Изъясняюсь языком нашего секретаря комитета комсомола больницы, дослужившегося в Армии до младшего сержанта, Вани.
Глаза врача приемного отделения округляются, поднимаются бровки обиженно.
- Мы не соучаствуем! Он сам пришел! Оправдывается бедняжка. Показывает культурно, не пальцем, а ладонью в сторону топчана. Политесу обучена! Образованная!
- Ничегонеделание тоже соучастие! Возражаю известным афоризмом, укоротив слегка.
- Поэтому и вызвали вас на помощь, что сами не смогли! Мы не виноваты! И вообще, кто тут у вас доктор? - Засомневалась из-за простоты моего языка в коллегиальности беседы. Глядит с надеждой на Николая.
Рыжий снимает улыбку Будды с лица. Шагает вперед. Становится в позу герольда, поднимает руку у меня над головой и выдает.
- Извините, не успел представить! Сам он не представляется никогда, хоть и ругают регулярно за это. Главный городской специалист слесарь-акушер-уролог-гинеколог-реаниматолог Леонид Ядовитыч Сорокин! ОСВОБОДИТЕЛЬ!
И застыл. Глаза комсомолки округлились максимально заполнив орбиты. Медсестричка оторопела. Ущемленный громко икнул. Тосик, всхлипнув, вывалился в двери. Склоняю голову слегка, выпячиваю грудь, надуваю губы, как Муссолини. На десятой секунде прерываю возникшую гробовую тишину. Множественные звания и специализации ошеломили публику.
Но общее впечатление получилось очень убедительным, умеет Колька представить в нужном ключе. Глашатай хренов.
- Я так сразу и подумал, что мы вам помешали! Мужик со спущенными штанами. Женщина красивая кричит: «Не виноватая я! Он сам пришел!» Этот же случАй в кино показывали! Но там она уже без халатика была, когда общественники пришли.
Доктор краснеет от обидной аналогии. У Коли выступают слезы на глазах, морда краснеет от удовольствия. Тосик всхлипывает снова, выходит торопливо. Сестричка от обиды поджимает губы, всплескивает руками.
Ущемленный страдалец натягивает рубаху на гениталии. Выпущенные из пальцев штаны сползают окончательно. Обнажаются кудрявые бедра до коленей. Срам какой!
- Ладно! Будем разбираться, почему не справились с задачей. Поворачиваюсь к ущемленцу. – Показывай гордо, не стесняйся! Чем тут у тебя прищемило. Куда совал? И четко отвечай на поставленные вопросы, мутить не пытайся. Нам даже покойники правду говорят. Задирай рубаху, лапы убери. Полная картина мне нужна, весь натюрморт пейзажа.
Боязливо скорбящий убирает полы натянутой рубахи. Разводит шире бедра, открывая зрелище на причину обращения. Демонстрирует беду во всей красе.
М-да. Кудрявые гениталии цианотичной окраски все вместе плотно охвачены дужкой простенького замка-контрольки. Такие приспособления хозяйки на двери кладовок вешают в коммуналках от соседей. Под накладку вставляется бумажечка-контролька с подписью закрывшего замок. Открыть такой замочек дело плевое даже булавкой. Но чтобы не повредить отмычкой бумажку над замочной скважиной уже требуются мастерство и навык, аккуратность.
О! Так это ж вариант пояса верности мужской!
Чтобы без допуска не воспользовались посторонние заинтересованные лица! Без подробностей такого дела взяться за работу не смогу! Тосик и Коля гыкают дружно.
Комсомолка прикладывает ладошку, прикрывая рот, но улыбка заметна. Медсестра напряженно хмурится, соображает о чем разговор идет. Что за верность такая с поясами.
- Как величать. Профессия. Обстоятельства случая. Без утайки говори! Тогда постараемся не обидеть и быстро освободить доступным способом. Хмурю брови грозно.
- Александр Сергеевич. Поэт. Был в Доме Культуры на слете авторов.
Сознается болезный. Осипшим и высоким голоском смиренно, как под протокол.
- Стоп! Александр Сергеич, фамилие ваше как будет? Не могу удержаться от уточнения.
- Хохрюковы мы. Скромно опускает глаза, стыдясь непоэтичности фамилии своей.
- Почему без сборника стихов прибыли на слет авторов? Где тетрадка заветная, образцы печатных изданий? Или салфетки с рифмами и строфами, хотя бы? Похитили делегаты?
- Непризнанный я! - Горестно шепчет ущемленный поэт. – Не издавался.
- Бывает с поэтами такое часто. Ну, на память прочитайте нам что-нибудь из своего самого такого! Слезу умиления вызовите у нас рифмы красотой, образностью сравнения сразите, всколыхните эмоции словом рифмованным. Качните души наши ритмом стиха.
Запрокидывает голову, закрыв глаза, ритмично покачивая корпусом, декламирует.
- Люблю грозу в начале мая!
- Стоп! Вас тогда должно называть Федор Иванычем, но не Достоевским, а Тютчевым!
Совсем нас за убогих держишь? Мы школьную программу знаем хорошо! Свое читай!
- Не успеваю я записывать! Четверостишия, слова звучат в голове и исчезают. Скорбно признается поэт.
Меня осеняет причина общего состояния мужика. Догадка обжигает.
- А рифмы голосами звучат внутри головы, или снаружи из космоса волнами идут? Уточняю локализацию слуховых галлюцинаций.
С содержанием уже понятно, что словесная окрошка из обрывков словосочетаний, отдельных звучных слов, когда-то слышанных уже. Некоторые пытаются записывать. Потом читают – плачут горько.
- Внутри! Шепчутся тихо, неуловимо. То громкие, как волны шумят ритмично. Прислушивается к себе, замирает, покачивается мерно, закрыв глаза.
Осматриваюсь, кто заметил, что обнаружилось нечаянно. Комсомолка с интересом наблюдает. Не понимает, что за поэтический допрос. Больше удивлена тем, что я отчества Тютчева и Достоевского помню. Оценивает мою клоунаду. Коля и Тосик понимающе, сочувственно кивают головами. Тосик показывает мне из-за спины большой палец. Она, родимая! Один из главных симптомов узнали оба. Тосик раньше работал на психиатрической бригаде, наблюдал неоднократно собеседования психиатров с подозрительными пациентами, знает тонкости таких допросов. Коля внезапностью находки ошарашен.
- Меня от службы в Армии освободили. За стихи! Доктор на комиссии тоже интересовался, чем я увлекаюсь. Проникся моим талантом. Сказал сразу, что нечего мне в армии делать. На обследование направил. Там сказали, что буду сочинять, поэзии жизнь посвящу. Лечить даже не стали. Пожалели. На волю отпустили. К маме.
- Я так понимаю, что с тех пор вы к хорошим докторам больше не обращались. Потому, что окружающих ваши рифмы в голове не беспокоят, даже маму вашу не волнуют.
- Маме совсем не до меня. Живу с ней, как сирота. За ней следят постоянно, преследуют.
Несколько раз забирали на опыты в больницу комитетчики. Сейчас реже стали беспокоить. Так, осенью приходят, иногда. Запишут в блокнотики себе, что мама говорит и уходят. Лекарства оставляют, чтобы отравить. Снова в воспоминания грустные погрузился, покачиваясь.
- С поэзией все ясно, Александр Сергеевич. Судьба ваша нелегкая. Несите с честью крест.
А как же замок оказался на причинном месте? Не сам же застегнулся?
- На слете авторов в Доме Культуры познакомился с поэтессой. Крупная женщина. Блондинка. Красивая! Мне под стать. Марина! Прекрасные стихи шептала мне на ухо горячо. Ушли пораньше вдвоем. Портвейна взял две бутылки на последние деньги. Пошли на природу, в балку к ручейку. Там тишина, птицы щебечут, деревья шелестят. Никто не помешает о поэзии говорить. Выпили вина, она стихи шептала тихо. Заснул под ритм стихов. Проснулся, нету её. Штаны спущены и замок. Посинело все, сдавило сильно, пописять не могу. Испугался я, в больницу прибежал за помощью. Вот и вся история.
- М-да! Опасно обманывать поэтические надежды женщин. У поэтессы на вас были серьезные виды, а вы заснули. Нехорошо! Значительно хуже кончиться могло. Фамилию свою она не называла? Наколки были на руках?
- Наколки были. Она ж сидела за стихи! Фамилию называла, но я забыл. Цветкова, не Цветкова. Не помню, плохо у меня с памятью последнее время.
- Цветаева, что ли? Даже меня проняло от такого беспамятства!
- Да! Точно! Вы тоже знаете ее?! С надеждой смотрит на меня, вдруг дам адресок.
- Знаю, конечно, Александр Сергеевич. Читал ее стихи. Странно, что в Днепропетровске оказалась. Она питерская, из Ленинграда. - Не стал дальше распространяться о поэтессе, чтобы не расстроить нашего поэта окончательно.
– Ладно, приступим к освобождению ущемленных членов. Какие есть идеи, предложения у ассистентов? Подняв бровь, смотрю на помощничков.
Задор и удовольствие из-за разворота комедии в трагедию исчез, как ветром сдуло. Шизофрения может в тыкву превратить самые радужные мечты в один момент, или в пару злобных серых крыс. Жаль стало несчастного больного даже нам. Грустно становится, когда нечаянно обнаруживаешь неизлечимое чего. Издеваться и шутить над комсомолкой надоело, расплакаться может от обиды незаслуженной. Да и повода не дает. Молчит. Хотя, могло бы полезным оказаться. Досадно! Только и могу, что снять замок. Освободить, как Рыжий объявил.
- Ну, какие будут решения у специалистов? Замочек от детей, игрушечный.
Люди браслеты за спиной запросто открывают со скованными руками скрепкой канцелярской, заначеной под языком. А вы стоите, топчетесь. Ну?! Вносите предложения. Приперло человека, уже часа четыре не облегчался после портвейна.
- Монтировкой я его запросто сорву! Нашелся Рыжий.
- Фомкой, Коля, срывают петли, на которых замок висит. Как рычагом ворочают, упираясь, пока не отвалится что-нибудь. Петля планки запорной, или дуга замка. Упереться надо хорошенько. Дернуть резко разок-другой. Во что ты тут будешь упираться? Веско возражаю – Тебе ломать только! Тут нежно надо бы, осторожно.
- У Пини есть зубильце и молоток. – Осеняет Тосика новый способ. – Заклёпку аккуратненько срубить, снять крышку. Затихает. Сам понял, что погорячился.
Поэт тихо и жалобно скулит, представив предложенные рецепты свободы.
- Тосик, а автогена у Пини нету? Ты прикинь, на каком органе планируешь орудовать зубилом и молотком! А если промажешь, или зубило соскочит?! Что за настроение у вас сегодня?! Громилы! Ладно, придется мне вспомнить школьную программу.
- Доктор! – Комсомолка встрепенулась птичкой, готовой помочь. Хоть крови сдать.
– У вас гвоздика пятидесятки не найдется? Или булавки какой? Умоляюще смотрю на докторицу. Отрицательно крутит головой, хотя колпачок пришпилен к волосам парочкой «невидимок». Жадина. Или не догадывается, что такое сгодиться может.
- Ладно, посмотрим, что у вас из слесарных инструментов есть в стерилизаторе. По-хозяйски открываю, заглядываю в емкость.
- Вы куда лезете! Там все стерильное! Вспыхивает медсестра возмущенно.
- Так! По приказу Горздравотдела при вызове в стационар, мы работаем материалами и средствами заказчика. А ежели чего не хватает, или кончилось – используем своё! М-да, приличных инструментов нету, убожество и нищета! Ни напильника, ни шила, даже пассатижей! Чем тут помощь-то оказываете? Как так работать можно?! О! Нашелся подходящий инструмент! Радостно сообщаю.
Корнцангом из банки с тройным раствором, достаю из глубины стерилизатора иглу Дюфо. Великолепный инструмент для вскрытия замков. Хорошая длина, взяться за канюлю удобно можно. Разворачиваюсь к поэту. На лицах сотрудниц отделения изумление, граничащее с ужасом. Они боятся таких иголок сами. В ручки не берут.
- Александр Сергеич, приподними ладонью все свое добро, пожалуйста, чтобы интимное отверстие замка открылось. Не вздумай брызнуть на меня, когда открою! Убью!
Меня учили, что замки, как женщины, любят нежное обращение, ласку и навык, уверенность действий и подходящий по размеру инструмент.
Берусь тремя пальцами левой руки. Корпус замка тепленький, нагрелся до температуры тела. Вставляю иглу в скважину. Ищу язык защелки аккуратно. Все эти замочки открываются по часовой стрелке. Штамповка о четырех заклепках от шалунов и воришек своих. Замочек новенький, был в сухом тепле. Залетная поэтесса где-то кладовочку хозяйскую булавкой подломила, поживилась. Замочек забрала с собой. Хозяйственная баба. Сразу и пригодился. Жестко наказала мужика за несостоятельность, лень и крушение своих надежд. Замка не пожалела, зараза! Расскажет вечером товаркам, как отомстила за отказ в ласках.
Есть! Раздается тихий щелчок, дужка откидывается свободно.
- Фуууух! Облегченно вздыхает освобожденный поэт.
Вздыхает и комсомолка, затаившая дыхание. Сестричка всплескивает руками, утратила веру в надежность замков висячих. Сжимает поэт нежно пальцами освобожденный орган, глаза забегали, ищет туалет, сейчас само польется. Напирает нестерпимо! Сейчас брызнет.
- Идите, Александр Сергеич, сливайте накопления. Но сидя на горшке и без форсажа. Как девочка, скромно, без посторонних шумов! Там у них туалет. - Показал рукой на двери. Вскочил освобожденный. Так и пошаркал, стреноженный штанами. Не до скромности тут.
- Что это за школу вы закончили, доктор? Замки так лихо открываете! Удивленно интересуется комсомолка. Простила обидные замечания за красивую работу. В глазках интерес и скрытое восхищение, но любопытства больше.
- Ой, уважаемая коллега! Есть такие школы. Туда деток со способностями принимают. Отличившихся. Игрушки там чугунные, головоломки стальные чаще всего, много острых предметов различного назначения. Школа с усугубленным изучением предметов разных. От литературы русской, иностранной и арифметики, до основ зоологии и химии, анатомии человеческой. Навыки учащимся полезные в жизни прививают опытные, суровые учителя и старшие товарищи знаниями делятся, навыки передают. Знания внушают очень убедительно. Как обзавестись надумаете потомством, только обратитесь к нам – с потомством поможем запросто, дадим рекомендацию к специалистам по обучению, как подрастут детки.
И подмигнул с улыбкой. Улыбнулась в ответ, не обиделась! Молодец! Есть чувство юмора!
- Коля данные пострадавшего спиши. Поедем работать по-настоящему. Слесарничаем уже сорок минут. Спасибо, коллеги за внимание и соучастие! Извините, если чего не так. Иголочку вам на столик положу, по мелочи не воруем. До свидания!
Да! Замочек на память вам оставлю. Пользуйтесь трофеем, если кто обидит, не спускайте! Полезнейшая вещица в умелых руках. Комсомолка залилась краской окончательно. Медсестра только фыркнула недовольно за намеки неприличные, обидишь её, как же.
Вываливаем тихо. Дружно бредем к машине карточку писать. Хорошо в больничном дворе, тишина. Много тени от высоких, раскидистых акаций и каштанов. Расселись по местам. За написание карточки взялся было. Не дадут спокойно сочинить отчет о чудесном освобождении ущемленного достоинства. Раскрепостил, можно сказать.
- Так это ты, зараза, коньяк Володе три раза выставлял на стол из сейфа?! - Орет возмущенно Колька. Догадался! Рассказывает Тосику и Пине быль.
- Ключ-то от сейфа есть только у Николаевича и старшего фельдшера! Владимир Николаевич пришел на работу, спрятал в сейф бутылку коньяка на завтра подальше от соблазна. На вызов съездил. Возвращается - бутылка на столе. И так три раза! Николаевич уже думал, что Альцгеймер в гости закатился, или еще кто пострашнее! Психовал, матерился на чем свет стоит. Но оба ключа у них с собой. Карманы у всех обшманали – нету дубликата! Бутылку-то он ставил при свидетелях. Дважды! Так и ушел с дежурства капли даже не приняв! Месяц на сухую уходил с работы. Несколько раз в сутки проверял бутылку в сейфе каждое дежурство. Еле успокоился. Колись, медвежатник! Морочил человека? Взламывал сейф?
- Было дело. Володя сам выразил желание, просил напугать его так, чтобы захотелось завязать. Я убеждал, доводы приводил, что он не алкоголик, а просто пьяница бытовой. Он же упертый. Напугай, да напугай. Но от гинотерапии отказался категорически.Тут случай удобный подвернулся. Не удержался, чтобы человеку не помочь. Подельники со мной дежурили не трепливые, в отличии от тебя. Интригу и серьезное выражение лица держать умеют бесконечно долго. Шутка удалась, на мой взгляд, хорошо. Володя месяц не принимал ни капли вообще, что обоснованно доказало отсутствие хронического алкоголизма. Все довольны были результатом. Убедительно получилось напугать.
- Так сейф же! Там спирт, наркотики, яды! – Орет, тыча пальцем вверх Рыжий.
- Успокойся, Коля. Это не сейф вовсе! Шкафчик металлический для хранения препаратов группы «Б» с замочком «английским» на пяток цугаликов. Открывается немного сложнее открытого нынче висяка. Вся сложность в том, что нужно две булавки, а не одна. Что за обвинения, в натуре?! Я восьмой год работаю на бригаде! У вас пропадало что-нибудь из сейфа? А из карманов, сумок и столов?Я заповедь «не укради» знаю с детства! Четко усвоил, что у людей воровать нехорошо. Все, закрыли тему! Мне карточку надо писать про освобожденного поэта-шизофреника и как переполненный мочевой пузырь. Отвянь!
- Да, поймаешь тебя! Не успокаивается Колька. Подозрение затаил. Задумался.
Написал быстренько отчет, подписал карточку. Беру трубку радиостанции.
- Слюсаря вызывалы? А то я вам зараз наслюсарю! З пъятнадцятой ликарни брыгада слюсарив турбуе! Послугы слюсарни потрибни ще? Чы шо?
Левитан сразу понял, кто напоминает хороший анекдот. Зовет, смеясь.
- Домой, сороковая.
- Спасибо, Алексеевич! Летим!
- Пиня, тормозни возле кондитерской. Пряников куплю каких-нибудь к чаю. Командует Рыжий.
- Откуда лишними деньгами разжился? Интересуется Пиня.
- А мне Корнилаев задолжал. Угрожал десятку дать тому, кто расскажет, как с бутылкой коньяку его морочили. Всех подозревал. Завтра утром расскажу и получу. Мечтает алчно Рыжий.
Николаевич отдаст, если обещал. Верняк!
- За десятку сдашь доктора? Изумляется Пиня.
- Сдам злобного интригана-медвежатника! Не задумываясь, сдам! Николаевич станет реже содержимое сейфа проверять. Спокойнее станет. У него так и паранойя может развиться индуцированная! Читал я, так бывает! Я за справедливость и правду! Безапелляционно заявляет Рыжий.
- Ну, за пряники к чаю, и я готов сдаться с потрохами! Поддерживаю Колькино стремление к правде и вкусняхам разным.
Больше шести месяцев этой шутке. Долго тайну не сохранишь, протухнет и запах выдаст.
Едем домой. Чаю бы успеть хлебнуть. Жужа побездельничать не даст.
Автор -Леонид Сорокин (из бывших)
