Михаил Соколов, профессор факультета политических наук и социологии Европейского университета в Санкт-Петербурге, специалист по социологии академического мира — об особом пути высшего образования в России. Полный текст здесь.
В чем Советский Союз был уникальным в мировом масштабе явлением — так это в том, что он очень сильно сдерживал экспансию всеобщего высшего образования.
К состоянию, в котором высшее образование становится де-факто всеобщим, в XX веке постепенно шли самые разные страны. Возможность получить бесплатное — или, по крайне мере, очень доступное высшее образование, — постепенно становится глобальной. Почему это происходит — на самом деле никто толком не знает.
Есть более оптимистическая теория, согласно которой так производится генерализованный культурный капитал, который обязательно пригодится, хотя и неизвестно как.
А есть различные пессимистические объяснения, — например, про то, что это способ сдерживать кризисы капиталистического перепроизводства. Так или иначе, в этом глобальном движении Советский Союз один стоял как скала. Госплан ограничивал набор студентов по всем специальностям; никакого платного набора, естественно, не было; и хотя существовали некоторые обходные пути, в целом это был бастион.
К 1991 году Союз и его сателлиты подошли с одним из самых больших сегментов среднего специального образования среди индустриальных стран — и самых маленьких сегментов высшего. Поэтому воспоминания о том, что «мы были самой образованной страной» по отношению к высшему образованию очень плохо связаны с реальностью.
Но зато всё было подсчитано, и люди с образованием теоретически должны были легко найти своё место в обществе. В действительности всё было не так: юмористы-эстрадники заканчивали судостроительные институты, политики учились в сельскохозяственных вузах — человеческие судьбы складывались самым непредсказуемым образом, как и везде. То есть уровень соответствия между образованием и занятиями в позднем СССР был, видимо, примерно таким же, как в США или в Западной Европе.
Что-то с этим сделать очень сложно — в конечном счете, любая экономика сегодня перестраивается слишком быстро и непредсказуемо, чтобы система образования за ней успевала — но в России и в государственных планах, и в умах оставалось представление, что это глубоко неправильно.
Мысль о том, что если человек пошёл учиться на психолога, а в результате станет кем-то другим, не вписывается в эту модель мира.
Если он не будет психологом, то будет безработным, — или он просто зря потратил лучшие годы своей жизни. Отчасти именно это создаёт спрос на образовательные специальности, которые кажутся привлекательными, потому что связаны с привлекательной профессией, хотя реальная связь между юридическим или экономическим образованием и профессией — очень маленькая.
Поэтому попытки ввести в России модель либерального образования, не привязанного к определённой специальности, наталкиваются на ментальный барьер: как это ребёнок не учится ничему конкретному? Зачем он тогда это делает?
Куда-то должно деться представление о магической связи диплома и последующей занятости — которое для большинства популярных профессий (кроме, может быть, медицины и IT) уже совершенно нереалистично.
Кроме представления о привлекательности профессий должны быть представления о вероятности встроиться в них после выпуска — с учетом размера рыночной ниши, возможных экономических изменений и так далее. Тогда становится понятно, что, реалистично взвешивая свои шансы, многим старшеклассникам лучше ещё в 9 классе ориентироваться на получение качественного инженерного образования, а не некачественного правового.