Хранитель воспоминаний. Часть 1 из 2-х
Просвещается моему городу. Тому, каким он был двадцать лет назад и каким навсегда остался в моей памяти. Для меня этот рассказ стал своеобразной медиацией, самоанализом, и глубоким погружением в прошлое. Так что простите, если его развитие покажется вам несколько медлительным. Я должна была сделать все именно так. Он не оставил мне выбора.
.
.
.
Я толкнул дверь. Она бесшумно распахнулась, и меня тут же окутал знакомый до боли запах. Детство. Лето. Беззаботная радость и предчувствие приключений. Я даже порог переступить не успел, как меня словно бы откинуло на двадцать лет назад. Почудилось вдруг, что вот-вот вынырнет из-за угла бабушка, курчавая, невысокая и крепкая, с вафельным полотенцем через плечо.
«Привет, привет! – улыбка, светлый передник, тёплые морщинистые руки навстречу. – Ой, как вы выросли-то! Эх, малые будут рубашки. Я вам ещё зимой брала...».
Тишина. Я сделал шаг вперёд, в темную тесную прихожую. Медленно закрыл дверь. Щёлк! Два оборота барашком влево привычным жестом. Замок установлен наоборот, вверх тормашками. Руки не забыли!
Да, в детстве тут было куда просторнее. Сейчас коридор сузился и укоротился. Ну, нет, конечно. Это просто я стал больше.
Пальцы зашарили по стене в поисках выключателя. Отыскался он куда ниже, чем мне запомнилось. Удивительные метаморфозы.
«...Алиса открыла его - и там оказался пирожок, на котором изюминками была выложена красивая надпись: "СЪЕШЬ МЕНЯ!"
- Ой, все чудесатее и чудесатее! Прощайте, пяточки!
Она взглянула на свои ноги, а они были уже где-то далеко-далеко внизу, того и гляди, совсем пропадут...».
Прихожая озарилась тусклым желтым светом. Знакомые серые обои с пожелтевшим узором. Я опустил глаза. Вот и угол, который так любил драть пушистый ворчливый Маркиз. Ошмётки бумаги, заботливо подклеенные. Я был почти уверен, что простецким клейстером, сваренным на газовой плите в алюминиевой ложке.
Куртка опустилась на старое трюмо, ботинки отправились в угол. Я вошёл в зал. В этот момент забили старые настенные часы.
– Один, два, три, – произнёс я вслух, как мы делали всегда, – четыре, пять, шесть.
Сверился с наручными часами. Все верно. Звон постепенно утих, круглый маятник продолжил деловито цокать.
Я огляделся. Сердце сдавило. Киря что, так ничего и не поменял, как въехал сюда после кончины бабушки?
«...В десять часов утра первая из всех Машин Времени была готова к путешествию. В последний раз я осмотрел все, испробовал винты и, капнув немного масла на кварцевый стержень, сел в седло. Я вздохнул и, сжав зубы, обеими руками надавил на рычаг-отправитель. Боюсь, что не сумею передать вам своеобразных ощущений путешествия по Времени...».
Напротив входа, занимая всю стену, громоздится гэдээровский гарнитур «Ратенов», поблескивая паутинкой трещин на сверкающем лаке. На полках его, как и много лет назад, выстроился ряд потрепанных книжных корешков. Строго по цветам. За стеклянной витриной серванта все так же была расставлена коллекция нарядных сервизов. Глаз уцепился за хрустальный рог, из которого я всегда мечтал испить, и чайник, что тоненько посвистывал, когда в него наливали кипяток.
Напротив балконной двери, на низкой тумбе, раскинув приветственно хромированные усы антенны, стоял старый японский «Sharp». Под ним, в тёмной нише, видеомагнитофон. Ещё ниже – чёрные кирпичи кассет с потертыми этикетками, за которыми спрятался фильмоскоп с оторванным шнуром питания, и целая россыпь пластиковых баночек с диафильмами.
Дальше мой взгляд скользнул на продавленный диван с подушками-думками в лоскутных наволочках и на кресло с накинутой на спинку кружевной салфеткой. Все, как и было. Совершенно все.
Поддавшись внезапному порыву, я шагнул к стенке и распахнул одну из дверец. Скрипнули старые петли, и от этого звука по загривку пробежал табун мурашек. Звук совсем не изменился.
Я не поверил своим глазам: шкафчик был забит огрызками цветной бумаги, скорлупой от грецких орехов, бусинками и пуговками, радужными фантиками и рассыпающимися сухими листочками, которые мы обычно хранили меж книжных страниц. Здесь отыскалась даже мягкая целлофановая бутылочка мутного силикатного клея, со швейной иглой, торчащей из колпачка.
Это было наше место. То, в котором хранилось детское барахло для различных поделок и игр.
Неужели за столько лет все это добро так никто и не выкинул?
Я, не закрывая шкаф, шагнул назад, упал на диван и устало растер подушечками пальцев виски. Стоило мне смежить веки, как из багрового мрака вынырнуло лицо брата. Один в один мое, только... Чуть желтоватое. Слишком худое. Слишком спокойное. Темные волосы, тоже как у меня, рассыпанные по белоснежной шелковой подушечке, впалые глаза, синеватые сухие губы.
«Оставайся у нас сегодня? – тётя треплет рукав чёрного платья. – Я тебе на кухне постелю. А то в такой день, да одному...». «Да все нормально. Я хочу поскорее разобраться с Кириными вещами. Быстрее начну – быстрее вернусь домой». «Ключи возьми, – протягивает. – Если что – зови. Помогу».
«Что ж ты, Кирюха, наделал? Не верю. Страшно идти на кухню. Вдруг там ты? На перекладине. Только пальцы ног едва касаются пола».
С протяжным стоном я поднялся и, пока сомнения вновь не накатили, вышел из зала, повернул вправо по коридору. И остановился, как вкопанный. Вот он, этот турник. Крепкий, хороший. Дед делал, пока живой был. На славу, для внуков же. В конце тёмной кишки коридора, над распахнутой кухонной дверью, из которой сочился красноватый закатный свет.
Я, полный решительности, отвернулся, опустился возле трюмо на корточки и достал из-под него ящик с инструментами. Как я и думал, на месте. Отыскался и молоток с загнутым крюком гвоздодера. Десять минут работы – и проклятая перекладина была вырвана из стены с «мясом». Думаю, дед не обиделся бы.
***
Я вынырнул из подъезда в солнечный октябрьский день. Ощутил себя после душной квартиры младенцем, вытолкнутым материнской утробой на свет божий.
Осень буйствовала. В ослепительное золото нарядились березы и дички с меленькими яблочками, что становились после первых заморозков полупрозрачными и кислыми. В детстве мы называли их «мятнушки» и любили лопать, игнорируя запреты взрослых.
Я сорвал одну и внимательно оглядел. Плод был помятым, чумазым, в сером налёте. Я чуть надавил, и яблочко размазалось меж пальцами янтарной пахучей кашицей. Нет, ни за что бы не сунул себе это в рот сейчас.
Я неспешно двинулся вдоль дома, загребая ногами прелые листья. Солнечный свет, рябящий через спутанные ветви тополей, мягко скользил по лицу. Что мне бросилось сразу в глаза – хоть день и был погожий, но я нигде не видел детей. Помнится, мы никогда не упускали возможности побеспределить на улице. А тёплые деньки года ловили с особой жадностью. Сейчас же на месте хоккейной коробки расположились автомобили. Только еле заметная разметка напоминала о том, чем являлось это место раньше. Давным-давно, когда-то в прошлой жизни.
Я прошёл через пустырь, что пестрил раньше торговыми столиками, шумел разговорами, над которым витал аромат самых вкусных пирожков в мире. Двадцать лет назад здесь был стихийный рынок. Стакан семечек – три рубля. «Тебе в кулёк?». «Не, прямо в карман». Чай с лимоном – полтора деревянных. Беляш – шесть.
Вынырнув на тротуар, я осмотрелся по сторонам. Рядом со мной на кирпичном пьедестале восседал каменный грифон. Сейчас он был выкрашен потускневшей серебрянкой, а раньше его всегда густо белили известью.
– Старый друг, – прошептал я еле слышно и чуть склонил голову, приветствуя волшебную тварь.
На противоположной стороне узкой дороги выстроились старые двухэтажные домики персикового цвета, похожие друг на друга как близнецы. Штукатурка тут и там облупилась, металл на крышах покрылся ржавыми пятнами. Но, черт возьми, они по-прежнему выглядели для меня пряничными сказочными избушками. Вон в том – фотокружок. Едкие реактивы, старые камеры, кассеты черно-белой пленки, которую Михал Михалыч, руководитель секции, раздавал детям за просто так. Да, именно на этого грифа я впервые навёл свою старенькую «Чайку» и спустил затвор. Фотокарточка вышла мутная, с настройками я тогда разобрался едва ли. А вот Кирюхе кадр поддался сразу.
В том, соседнем доме, музыкальная школа. Почему-то больше всего мне запомнились скрипучие полы из тонких, выкрашенных в шоколадный досок, и сладковатый запах пыльного меха аккордеона.
А вон туда, в крайнее правое строение, я и направлялся сейчас. Здание отличалось от других. Оно было гораздо меньше, обшито почерневшей сосновой вагонкой. Стояло с краю, сморщенное, как абрикосовая косточка. Стыдливо отвернув окна от дороги, оно прикрывалось голыми кленовыми ветками да сухой крапивой.
Прежде чем двинуться дальше, я опустил глаза на свою ношу. Книга. С потертой чёрной обложки в разводах на меня прикрытым глазом смотрела половина солнца. Часть лица оно прятало за тканевый корешок. Светило окружали пунктирные орбиты, на которых бусинками были нанизаны планеты. Крупными белыми буквами было выведено название книги – «О чем рассказал телескоп». И выше неразборчивым курсивом «П. Клушанцев».
«А сколько вам лет?». «Пять, – с гордостью вытягиваю вперёд растопыренные пальцы». «Ага! – вторит мне Кирилл, – вчера у нас День Рождения было!». «Был... Хотя, не важно... О, – женщина в невыразительной серой кофте и с тугим пучком на голове опускается передо мной на корточки, – вы, получается, у нас самые юные читатели. Вам, наверное, подыскать интересные сказки?». «Нет, – Кира морщит облезлый от солнца нос, – я не люблю сказки. Мне бы что-нибудь про космос».
Я раскрыл книгу на форзаце и вгляделся в неприметную наклейку, строгая надпись на которой гласила: «Контрольный листок. Книга должна быть возвращена не позднее указанного здесь срока». В самом верху списка аккуратным почерком было выведено «Наумов К. / 16.07.97». Обычно в этих листках записывались не фамилии читателей, а номера формуляров. Здесь не так. Любопытно.
Затем следовало ещё пять строчек, которые я вскользь пробежал глазами. Зуева Ж. / 99, Ананьев М. / 02, Бережная К. / 06... и в самом конце чёрной гелевой ручкой снова «Наумов К. /10.10.19». Кир взял эту книгу вновь две недели назад. Спустя двадцать два года, как прочел ее впервые. И просрочил сдачу на четыре дня, оболтус.
Я почувствовал, как мои глаза заволокло мутной пеленой слез.
10.10.19.
В этот день брат совершил непоправимое.
Сердце кольнуло.
Зачем? Вот зачем? Это именно то, что я бы спросил у него, окажись он сейчас здесь. Выплюнул бы этот вопрос Киру в лицо жгучим ядом. Нахрена он так поступил со мной? Как он посмел? Я до сих пор до конца не мог поверить в происходящее и осознать его. Я чувствовал себя преданным и раздавленным. Почему он не связался со мной? Почему не попросил о помощи? Мы бы могли все решить, как-то разрулить то, что навалилось на него...
Самым ужасным была непоправимость ситуации. Уже ничего не
могло быть как прежде. Я ничерта не мог сделать, чтобы все починить, собрать осколки и соединить их во что-то внятное. Реальность сыпалась сквозь пальцы, как песок, и я не был способен удержать ее. Совершенно бессилен.
Я со злостью захлопнул книгу, вытер намокшие глаза и, не оглядываясь по сторонам, перебежал разбитую дорогу.
Тротуара на другой стороне не было. Может быть когда-то, очень давно, ведь крошащиеся поребрики нет-нет, да все же выглядывали кое-где из-под опавшей листвы. Вдоль домов бежала только протоптанная пыльная тропинка.
Вскоре я уже брёл вдоль деревянной стены здания библиотеки. Удивительно, насколько же ненадёжны наши детские воспоминания. Спроси меня кто, я бы с уверенностью заявил, что вход публички расположен со стороны улицы. Но нет, он был отвернут влево от нее, и выходил на неухоженного вида пустырь, коих в этом городе было пруд пруди. Ничегошеньки не изменилось с девяностых.
Я остановился возле деревянного покосившегося крыльца. Когда-то оно было выкрашено яркой голубой краской, но теперь от неё остались только потускневшие отваливающиеся чешуйки. Над входом по-прежнему висел фанерный щит с яркой надписью «Детская библиотека». Хоть сама табличка пошла волнами и расслоилась от времени и влаги, разноцветные буквы выглядели свежими. Должно быть, кто-то их регулярно подводил. Ниже витиеватым почерком в одну строчку было написано: «На стеллажах стоят в тиши
Всемирной мудрости тома,
Здесь есть лекарство для души». «Найдётся пища для ума» – закончил я про себя. Почему, интересно, стих не дописан? Место хватило бы.
Я поднялся по скрипучим ступеням, отворил дверь и вошёл в библиотеку.
Меня встретил тесный тамбур и узкий коридорчик, который после солнечной улицы казался непроглядно темным. Я протопал по нему до конца и остановился на развилке. Направо раздевалка, налево читальный зал и абонемент в одном лице. Я вошёл в просторный зал и удивлённо огляделся. Это место осталось совершенно таким же, каким я его запомнил в своё время. Те же металлические стеллажи с деревянными полками, выстроившиеся по периметру зала. Старые, но чистенькие, заботливо выкрашенные глянцевой половой краской. Те же низкие столики, стоящие один за другим по три в два ряда посреди зала. На каждом небольшой светильник с зелёным абажурном.
На одном из них был развернут ватман через который пухлыми округлыми буквами протянулась надпись: «28 октября – междунородный день мультиков!». Ниже выдержка из БЭС, раскрытый том которой лежал здесь же: «"СОЮЗМУЛЬТФИЛЬМ" — студия мультипликационных фильмов. Основана в Москве (1936) на базе различных мастерских. Среди фильмов: «Серая шейка», «Конек-Горбунок», «Золотая антилопа»...». Дочитывать я не стал. Переписанную от руки справку окружали ещё не докрашенные карандашные мультяшки.
На стене слева от входа расположилась необычная выставка. «Музей варежки» – белыми, вырезанными из бумаги буквами. И ниже на просторном голубом щите всевозможные рукавички. Большие, маленькие, с рисунками и в полосочку. Мой взгляд упал на одну из них, красную, с косовато вышитой снежинкой и россыпью цветного бисера. Наша! Я вспомнил, как мы с братом во время новогодних каникул загорелись поучаствовать в этой выставке. Бабушка связала саму варежку, мы же украсили ее бусинами и узорами.
Я стоял, как заворожённый, воспоминания вереницей проносились в голове. Новый Год, советская елка с редкими растопыренными веточками, поезд из бабулиных венских стульев и мой собственный детский голос: «Чух-чух!». Игра в настольный эрудит, запах конфет, блеск мишуры и бой курантов.
В углу щита я заметил приклеенный прямо к фанере листок, изрядно истрепавшийся и посеревший. «Отзывы о выставке». В самом низу вереницы гуляющих строчек, написанных детской рукой, аккуратно было выведены слова: «Варежки все так же хороши. С наступающим 2019! Счастья в Новом году! Кирилл Н.».
Я дотронулся до букв кончиками пальцев и ощутил, как погружаюсь в темные и холодные зыбучие пески. Да уж, братец. Осчастливил так осчастливил. Теперь надпись выглядела как злая ирония или глупая, жестокая шутка. Слова жгли кожу, оставляя невидимые глазу, но ощутимые ожоги на моей руке.
– Добрый день!
Голос за моей спиной раздался так внезапно, что я чуть не подскочил на месте.
– Добрый, – я обернулся и увидел ту самую библиотекаршу, что работала здесь больше двух десятилетий назад. Причём, казалось, она вообще не изменилась. Та же мягкая серая кофта украшеная бусинками. Тугой пучок на голове, добродушные ореховые глаза с паутинкой морщин в уголках. Ей было лет пятьдесят-шестьдесят на вид, чуть меньше, чем могло бы быть сейчас маме.
– О... – она замерла, увидев мое лицо, как-то испуганно и растерянно. – Руслан?.. Руслан Наумов?
– Да, – я попытался улыбнуться.
– Я так... соболезную вашей потере, – чувствовалось, как она старалась подбирать правильные слова. Будто бы шагала по минному полю.
– Спасибо, – торопливо кивнул я.
– Мне сначала показалось, что это Кирилл. Когда вы только развернулись. Вы так похожи.
– Мы близнецы.
– Я помню, конечно же! Как забыть таких смышленых и любопытных мальчиков. Давненько вы не были в нашем городе, Руслан. Ваш брат рассказывал про вас.
– Он часто заходил? – я почувствовал, как руки вмиг похолодели и стали влажными.
– Да, достаточно, – она нервно заправила за ухо выбившуюся прядь. – Кириллу нравилось это место. Он вообще любил все, что напоминало ему о детстве, – библиотекарша грустно улыбнулась и взглянула на меня. – Может быть, чаю? Я не знаю, уместно ли это будет сейчас.
– Вполне, спасибо, – я посмотрел на книгу, уголок которой все это время нервно теребил в руках. – Эм... Я принёс... Вот. Кир должен был ее сдать, но... – я сник, не находя, что ещё сказать.
Женщина понимающе кивнула, освобождая меня от дальнейших разъяснений, и осторожно, словно бы это была хрустальная ваза, а не книга, взяла издание из моих рук.
– Присаживайтесь, – она указала на читальный столик. – Я сейчас принесу сервиз.
Библиотекарша двинулась прочь, а я только сейчас заметил, какая длинная юбка была на ней надета. Коричневая, в неброскую клетку, она опускалась до пола так, что даже каблуки не выглядывали. Походка женщины, несмотря на возраст, была плывущей, лебединой.
Я с трудом оторвал от неё взгляд и направился к столику.
***
За окном сгустились сумерки. На улицах зажглись редкие фонари. Их желтый свет косыми лучами сочился в небольшие окна с деревянными рамами, золотыми лужами растекался по дощатому полу.
Чай уже давно остыл. Я держал в руках чашку, будто бы прикрываясь ею. к губам почти что не подносил. Нет, шиповниковый напиток был ароматным и приятным на вкус. Просто в глотку ничего не лезло. А Ульяна Владимировна все рассказывала и рассказывала.
Оказывается, последние пару месяцев мой брат регулярно захаживал в библиотеку и проводил здесь дни напролёт. Он подрядился чинить потрепанные книги и развлекать одинокую библиотекаршу разговорами. Да, публичка нынче совершенно не пользовалась спросом. С тех пор, как в домах массово появился... на этом моменте Ульяна Владимировна замялась, задумалась, а затем произнесла, будто пробуя незнакомые звуки на вкус:
– ...интернет? Так это называется?
Я удивился. Все же ей было не так много лет, чтобы не знать о всемирной паутине настолько.
– Да, интернет.
– У меня-то здесь нет его... Не хватает финансов, чтобы наладить это чудо в библиотеке. Да и не смыслю я в этом ничего. Так, Кирилл рассказывал кое-что. Даже немного показывал в телефоне, – она смущенно рассмеялась. – Ух, и космическая технология – этот его телефон! Телевизор в кармане! Ещё и цветной. До чего прогресс дошел!
Я вспомнил старенький «Samsung» брата с исцарапанным экраном, найденный мною на полу возле его кровати. Старичок со вспухшей батареей и камерой на полтора мегапикселя. Такой себе кандидат в передовые разработки.
– А дома у вас что, тоже интернета нет? Может у кого-нибудь из детей... – я осекся, осознав, что лезу уже не в своё дело.
Ульяна нервно моргнула, выдавила из себя ещё одну учтивую улыбку.
– Это мой дом, – она обвела чашкой зал. – Немного стыдно в таком признаваться, но... с недавних пор, я перебралась сюда. А детей у меня нет. Так уж вышло. Да, – тяжело вздохнула она.
– Простите, – я почувствовал, как запылали мочки ушей.
Библиотекарша была определенно странной женщиной. В этой своей длиннющей, ниспадающей до самого пола юбке. В этом удивлении старому смартфону и совершенной неосведомленности в современных технологиях. Хотя, с другой стороны, много ли компьютеров купишь себе с мизерной зарплаты книгохранителя? Очень сомневаюсь. «Пусть и странная, но очень даже приятная женщина» – заключил я про себя и осторожно взял сушку с белоснежной тарелки.
– Руслан, – вдруг Ульяна Владимировна взглянула на меня серьезно и как-то виновато, – по поводу Кирилла...
Я подавился чаем, настолько резко свернул разговор в сторону.
– Знаешь, твой брат – очень необычный мальчик. Самый удивительный из всех, что я встречала. Ты сам, наверное, понимаешь, о чем я говорю.
– Не совсем, если честно.
Она поставила чашку на блюдце и сцепила пальца на коленях, собираясь с мыслями.
– Воспоминания – очень эфемерная вещь. Со временем они тускнеют, стираются. Но случается так, что воспоминания становятся смыслом жизни человека. И он просто не может позволить себе терять те бесценные крохи, которые ещё остаются с ним. Вы с братом одинаковы лицами, но такие разные по сути. Ты быстро вырос, вырвался из нищего городка, умчался в поисках своего самого волшебного цветка за чужой перевал. А Кирилл... Его душа осталась прежней. Детской. Разве не так?
Я слушал Ульяну внимательно, не сводя глаз с ее сосредоточенного лица.
– Я называю это инфантильностью, – откинувшись на спинку стула, я скрестил руки на груди.
Кирилл всегда был таким. Эмоциональным, непосредственным, мечтательным. В детстве с ним было весело, но чем ближе мы приближались к подростковому возрасту, тем сильнее меня начинало это раздражать.
Все вокруг взрослели. Брат – нет. Он играл с воображаемыми друзьями и разукрашивал на балконе раскраски, пока мы с мальчишками прыгали по гаражам и гоняли мяч на футбольном поле. Он продолжал смотреть мультфильм про бурундучков-спасателей и мышей– байкеров, когда все фанатели от Фредди Крюгера и хотели стать брутальными, как терминатор.
Мне было странно.
Мне было стыдно.
В последний раз, когда я приезжал к нему два года назад, он первым делом предложил мне зарубиться в черепашек-ниндзя на «Денди». А когда наткнулся на мою недовольную мину, наивно пообещал не претендовать на Леонардо, которого мы никак не могли поделить в детстве.
Я пытался убедить его, что так не может больше продолжаться. Что нужно куда-то двигаться, чего-то добиваться. Что жизнь проходит. Я предлагал ему поехать со мной в большой город, обещал помочь с нормальной работой. Но он только добродушно хлопал глазами и глупо улыбался, видимо боясь меня расстроить или обидеть.
– Нет, вы знаете, это нечто большее, – Ульяна Владимировна, прищурившись, заглянула мне в глаза.
– И что же?
– Вы наверняка считаете вашего брата... Скажем, не очень далеким человеком. Простите за несколько бестактный вопрос, – поспешила она извиниться.
– Возможно, – сознался я, впрочем оставляя себе пространство для маневра. – Он очень добрый человек. Но, несколько наивный. Кирилл слишком много витает в облаках.
– Друг мой, но ваш брат совсем не дурак. Просто... Он другой. И вы не совсем верно интерпретировали то, что с ним происходит.
– И к чему вы это все? – я напрягся, не понимая, куда она ведёт меня столь извилистыми тропками.
– Если ваш брат... – она пожевала губу, подбирая слова. – Если Кирилл что-то и сделал, не думал ли ты, что у него была на то веская причина? Резон от этого поступка? Может быть, все произошло именно так, как и должно было произойти и более того, случилось к лучшему?
Дождевые капли стекают по заострившемуся лицу брата, по прозрачной коже, больше напоминающей папиросную бумагу.
Молоток глухо стучит по бархатной крышке, вгоняя длинные гвозди, один за другим.
Гроб медленно ныряет в прямоугольную яму, с чавканьем опускается на размокшую глину.
Я подскочил со своего места так резко, что чуть не опрокинул лёгкий столик. Чашки испуганно звякнули, но устояли.
– Что значит к лучшему? – задохнулся я от возмущения. – Какой у человека может быть резон в... – я запнулся. Горло сдавило, я с трудом втянул воздух и просипел, – в том, что он вот так... Поступил с собой и со мно...
– Постой, прости! Ты меня не до конца понял!..
– Даже не собираюсь, – я отвернулся и направился прочь.
– Руслан, прошу!
– До свидания, – бросил я и вылетел из читального зала.
Коридор был окутан густым мраком. Окон здесь не было, впрочем как и ламп. Я чертыхнулся, положил правую ладонь на стену и небольшими шажками двинулся наощупь. Левую я вытянул вперёд, водя ею перед собой, как слепец.
Я ожидал что вот-вот наткнусь на дверь, когда пальцы врезались во что-то мягкое и прохладное. Я вздрогнул от неожиданности, отнял руку и тут же почувствовал на ней вязкую, липкую влагу.
– Руслан.
Вскрикнув, я отшатнулся назад, потерял равновесие и грохнулся на пол.
– Послушай меня пожалуйста, – раздалось из тьмы.
Я лихорадочно зашарил по карманам. Телефон нашёлся в нагрудном. Я выхватил его, нажал на боковую кнопку и вытянул гаджет перед собой. Синеватый свет выхватил стоящую перед дверью высокую фигуру. Она плавно колыхнулась, чуть приблизилась ко мне. На склизкой бугристой коже заиграли холодные переливы. Ног у существа не было, нижняя часть тела как-будто перетекала непосредственно в пол. Тварь склонилась ко мне, и я сумел разобрать на голове некое подобие рогов или даже скользких антенн.
– Я обещала рассказать тебе, – произнесло нечто голосом Ульяны Владимировны. – Кириллу обещала. Он предупреждал, что ты придёшь, – рот у существа был большим, округлым и совершенно беззубым.
Я подскочил на ноги и, сломя голову, кинулся в читальный зал. Стоило мне переступить порог, как половые доски передо мной взбугрились, вздулись горбом, будто резиновые, и вытянулись вверх, приняв очертания той самой фигуры. Ещё миг, и дерево обратилось неровной коричневатой кожей. Существо уставилась на меня блестящими черными глазами, моргающими на концах «антенн».
– Остановись! – умоляюще воскликнуло оно и протянуло ко мне свои длинные тонкие руки.
Я, резко крутанувшись на пятках, бросился обратно в коридор, пронёсся по нему, выбил грудью дверь и кубарем скатился с низкого крыльца. Поднявшись на ноги, я побежал прочь, не ощущая боли от разодранных в кровь коленей.
Обернулся я лишь единожды. Оно стояло на пороге, вытянувшись из дверей вперёд и хватало руками воздух.
.
.
.
А вот и немного фотокарточек моего городка, сделанных мною в разные годы. Не знаю, что ещё добавить. Надеюсь, вам понравиться.