Эта священная дрожь в пальцах, когда на полированную поверхность стола, меж недопитым бордо и останками чьего-то гастрономического экстаза, опускается ОН. СЧЕТ. Не просто бумажка с цифрами, нет. Это вердикт. Эпитафия. Рентгеновский снимок твоей мужской состоятельности, проявленный на дешёвой чековой ленте.
И вот он лежит, этот белый прямоугольник ада, маленький саркофаг для твоего вечера. А она, нимфа, сирена, валькирия из Тиндера, что полчаса назад ворковала о твоей тонкой душевной организации и стрессах, теперь смотрит на тебя. Но смотрит не она. Сквозь ее зрачки, как через два идеально откалиброванных объектива, на тебя смотрит вся цивилизация. Весь этот гигантский, шизофренический механизм, который одновременно вещает тебе про «сильных и независимых» из каждого плазменного угла и тут же, в этом самом ресторане, через ее невинный жест — «ой, а вот и счет!» — впрыскивает тебе под кожу ледяную дозу первобытного стыда.
Это вирус. Инфодемическая гангрена, что ползет по синапсам. Тебе его вживили еще в детстве, с первыми сказками про рыцарей и драконов. Потом его обновили прошивкой из голливудских ромкомов, где герой всегда, ВСЕГДА, небрежным жестом кидает на стол платиновую карту. А теперь, в эту дивную новую эру, вирус мутировал. Он оброс шипами паранойи, подпитываясь жуткими байками из пабликов, криками про «тарелочниц» и «охотниц». И вот ты сидишь, мутант, продукт этого скрещивания. В одной половине твоего мозга — флаги равноправия и гимны свободе. В другой — доисторический ужас: А ВДРУГ ОНА ЗАКАЗАЛА ЛОБСТЕРА, ЧТОБЫ МЕНЯ РАЗОРИТЬ?
Какая, к черту, девушка? Ее нет в этой комнате. Напротив тебя сидит голографическая проекция, тест Войта-Кампфа, запущенный коллективным бессознательным. Она — лишь интерфейс для доступа к твоему главному страху. Ее вопрос «Давай я тебя куда-нибудь приглашу?» — это не забота, это вводная в симуляцию. Ловушка из вежливости. И ты идешь, потому что так написано в скрипте. Ты заказываешь, ешь, пьешь, говоришь — исполняешь ритуальный танец, хотя спинным мозгом уже чуешь запах озона перед ударом молнии.
И когда официант, этот безликий жрец культа Потребления, приносит СЧЕТ, время сворачивается в точку. Это момент истины, квантовый скачок. В эту секунду ты — не ты. Ты — Шрёдингеров Мужик. Одновременно и папик, и пополамщик. И патриархальный самец, и прогрессивный партнер. Ты — ходячий оксюморон, нейронный сбой, ошибка в коде Великого Социального Эксперимента.
Они требуют от тебя невозможного. Быть каменной стеной и чувствительным цветком. Носить доспехи и кружевное белье. Платить за всех и уважать ее независимость. Это не выбор между штанами и крестиком. Это требование носить и то, и другое одновременно, при этом стоя на голове и распевая национальный гимн задом наперед.
И вот ты смотришь на этот счет, на эту бумажную гильотину. А в ушах стоит гул. Это не шум ресторана. Это гудят перегруженные серверы реальности, пытающиеся обработать твой парадокс. И единственное, что хочется сделать — это взять этот ебаный счет, сжечь его зажигалкой, пепел запить остатками ее просекко и, глядя в ее расширившиеся от удивления зрачки, прорычать: «В следующем круге этого лабиринта, детка, платишь ты. Или мы оба сдохнем здесь от голода, созерцая вечность». И посмотреть, что произойдет. Может, симуляция наконец зависнет. Может, официант окажется архангелом. А может, она просто достанет свою карту. И это будет самый страшный и самый прекрасный финал из всех возможных.
