В 216 г. до н. э. в Риме был совершен ритуал, по словам Ливия, «совершенно чуждый римским священнодействиям». В центре города были заживо погребены две пары чужестранцев: галл и грек с соплеменницами. Никогда ни прежде, ни потом в Риме не приносили в жертву человека с такой откровенностью, и смущение Ливия при описании события очевидно. Однако это был не единственный такой случай: подобный ритуал был совершен в 228 г. до н. э. в ожидании вторжения галлов с севера, и еще раз в 113 г. до н. э., под угрозой такого же нападения. К таким неблаговидным действиям в 216 г. до н. э. подтолкнула победа Ганнибала, одержанная им в том году в Каннах, более чем в 300 км к юго-востоку от Рима: победа, которая в течение одного дня унесла многие и многие жизни римлян (людские потери оцениваются от 40 000 до 70 000 человек, то есть примерно 100 смертей в минуту). Много осталось неясным в этом жестоком ритуале. Почему выбор пал именно на эти национальности? Какая связь между этими жертвами и захоронением заживо весталок, нарушивших обет целомудрия (что произошло тогда же, в 216 и 113 гг. до н. э.)? Нет сомнений: Рим был охвачен страхом и паникой после ошеломляющей победы Ганнибала.

Битва при Каннах и в целом история Второй Пунической войны навеки околдовала генералов, ученых и историков всех мастей. Можно сказать, нет другой такой войны, которая бы столько раз проигрывалась на страницах разных исследований и в классных комнатах на лекциях и семинарах или была бы столь тщательно изучена военными специалистами Нового времени, от Наполеона до фельдмаршала Монтгомери и Нормана Шварцкопфа. Причины войны остаются туманными, несмотря на все домыслы и гадания. Ретроспективно римлянам казалось, что это было очередное столкновение супердержав и повод для написания эпических поэм. Вергилий в «Энеиде» дает мифическую предысторию вопроса, описывая, как карфагенская царица Дидона, покинутая Энеем (ему велено спешить в Италию, к будущему Риму), бросается в погребальный костер и, погибая, проклинает любовника и весь его народ. В действительности понять настоящие цели римлян или карфагенян очень трудно. Карфаген, занимая выгодное положение на североафриканском побережье с замечательными гаванями и как город представляя собой более внушительное зрелище, чем современный ему Рим, имел серьезные торговые интересы в западном Средиземноморье и с недоверием взирал на растущую мощь своего италийского соперника. Античные и современные авторы в той или иной степени отмечали, что Рим провоцировал Ганнибала в Испании, а Ганнибал имел зуб против Рима со времен проигранной Первой Пунической войны. По последним данным, существует не меньше 30 версий подноготной того конфликта.

Многим аналитикам выбор военных стратегий Рима и Карфагена показался поучительным и интригующим. Интерес к фигуре Ганнибала проявлялся отнюдь не только в вычислении точного маршрута, которым он вел слонов через Альпы, или проверке, сработает ли его фокус с размельчением скалы при помощи уксуса (скорее всего, нет). Всех мучил другой вопрос: как же так могло случиться, что Ганнибал, одержавший столь ошеломляющую победу в Каннах, не пошел на Рим и не взял его на волне успеха, а вместо того дал возможность римлянам восстановиться? Ливий приводит слова одного из его военачальников, Магарбала: «Побеждать, Ганнибал, ты умеешь, а воспользоваться победой не умеешь». Фельдмаршал Монтгомери, равно как и многие другие генералы позднейших времен, не мог не согласиться с Магарбалом. Ганнибал был блистательным воином, лихим искателем приключений, у которого колоссальный выигрыш был в руках, но он по какой-то не поддающейся объяснению причине упустил его (может быть, из-за потери самообладания или какого-то изъяна характера). Отсюда его романтический ореол трагического героя.

Ковали окончательную победу римлян противоборствующие стратегии и стили ведения войны, представленные, с одной стороны, Квинтом Фабием Максимом Веррукозом Кунктатором (последние три имени Maximus Verrucosus Cunctator означают «Величайший», «Бородавчатый», «Медлитель»), являвшим собой характерное римское сочетание хвастливости и практичности, и, с другой стороны, Сципионом Африканским. Фабий принял командование накануне битвы при Каннах, он впоследствии старался избегать сражений с Ганнибалом и вел выжидательную игру, комбинируя партизанскую тактику с тактикой «выжженной земли», изматывая противника, – отсюда его имя «Медлитель». Некоторые наблюдатели посчитали, что такая хитрая стратегия спасла ситуацию. Несмотря на близкие отношения со Сципионом Африканским, Энний прославлял Фабия, защитившего Рим от завоевания: «Он – один человек – промедленьями (cunctando) спас государство». Джордж Вашингтон, которого иногда называли «американским Фабием», решил использовать похожие маневры в начале Войны за независимость США, предпочитая изводить противника, нежели вступать с ним в открытый бой. В Великобритании левые социалисты организовали Фабианское общество, взявшее на вооружение имя и образ действия римского полководца. Их основная идея: «Если вы хотите, чтобы революция была успешной, вы должны выжидать, как Фабий». Однако находились люди, которые считали Фабия скорее «тормозом» и размазней, чем умным стратегом, сравнивая его с более прытким Сципионом Африканским, который в конце концов принял командование у Фабия и уговорил сенат переместить войну в Африку и прикончить Ганнибала на его родине. Описывая то памятное заседание сената, Ливий приводит во многом выдуманный спор между осторожным, умудренным опытом Фабием и энергичным Африканом, в то время восходящей звездой. Показательны их разногласия не только по поводу отношения к войне, но в понимании ключевого римского понятия virtus. Означала ли «мужественность» только быстроту и решительность? Подобает ли герою быть «медлительным»?

Ретроспективный анализ войны с точки зрения военного искусства часто рисует ложную картину происходившего, особенно это касается отдельных битв. Все эти тактические выкладки, сдобренные эффектными диаграммами, дают довольно схематичное, упрощенное представление о ведении войны в Древнем Риме, создавая обманчивое ощущение, будто нам хорошо знакомо лицо войны в те далекие времена, в частности «человеческие» черты такого важного сражения, как битва при Каннах. Да, сохранились пространные труды Полибия (который мог еще запечатлеть свидетельства очевидцев), Ливия и других историков, но они часто несопоставимы в деталях, запутанны, а местами даже абсурдны. Мы даже точно не знаем, где происходила битва, предлагаются различные варианты и многочисленные попытки совместить противоречивые сведения античных авторов с планом местности, учитывая изменения русла реки, протекающей рядом. Более того, несмотря на почти мистическое почитание талантов Ганнибала, его гениальный план битвы при Каннах, который до сих пор изучается в военных академиях, фактически сводится к одной хитрости – зайти противнику в тыл. Это была уловка, которую все античные полководцы пытались применить, если находили возможность, поскольку именно такая тактика позволяла окружить армию соперника и уничтожить или захватить огромное число воинов.

Трудно себе представить, как можно было использовать более изощренную тактику в античные времена, когда на одном поле разворачивалось более 100 000 воинов. Теперь кажется загадкой, как командирам удавалось обеспечивать выполнение своих команд и как они узнавали о том, что происходит в различных частях армии. И если добавить к этому многоязычность армии, где с римлянами воевали бок о бок наемники разных национальностей и нелатинские союзники, выступления «приглашенных звезд» (некоторые галлы, например, шли в атаку голыми), необходимость маневрировать и сражаться всадникам без использования стремени (которое было изобретено позже), раненных слонов, в панике врезавшихся в ряды хозяев, – и картина полного хаоса перед вами. Возможно, Эмилий Павел имел эти проблемы в виду, когда, по свидетельству Ливия, сказал: «Тот, кто умеет в войне победить, сумеет и пир задать, и устроить зрелища». Обычно эту реплику относят к связи между военной победой и зрелищем, но не исключено, что Эмилий Павел намекал, что таланты успешного полководца сводятся к организаторским способностям.

Так или иначе, Канны явились поворотным моментом не только во Второй Пунической войне, но и в истории римских завоеваний в целом, прежде всего потому, что римляне потеряли невероятное число воинов и остались без денег. Основная римская монета – бронзовый асс – за время войны потерял в весе от почти 300 г до чуть более 50 г. Ливий писал, что в 214 г. до н. э. граждан призвали делать личные взносы непосредственно на укомплектование флота, что предполагает подъем патриотизма во время военной кампании, опустошение общественной казны, а также наличие средств на руках у римлян, несмотря на кризис. Любому другому античному государству в подобных условиях пришлось бы сдаться. Один тот факт, что Рим продолжал войну, свидетельствует о могучем резерве сил гражданского населения и союзников. Судя по действиям Ганнибала после Канн, он вряд ли недооценивал эти силы. Вероятнее всего, не потеря самообладания помешала ему идти на Рим. Видя, как подпитывается союзниками римская мощь, он сосредоточился на более медленном процессе завоевания италийцев на периферии, что ему неплохо удавалось, но не в такой степени, чтобы подточить живучесть Рима.

Бирд M."SPQR. История Древнего Рима"

https://ru.bookmate.com/books/Z6PiAM0J

Победы Ганнибала не скрыли от него истинного положения дел. Он все более проникался убеждением, что избранный им путь не приведет к цели. Уже нельзя было больше прибегать к тем быстрым передвижениям его армии с одного места на другое, к той предпринимавшейся почти наудачу переброске военных действий из одной местности в другую, которым он был более всего обязан своими успехами; к тому же неприятель стал умнее, а необходимость защищать приобретенное почти лишала возможности пускаться на новые предприятия. О наступательных военных действиях нечего было и думать; вести оборонительную войну было трудно, и можно было предвидеть, что она будет становиться с каждым годом все более трудной; Ганнибал не мог обманывать себя насчет того, что вторая часть его великой задачи — покорение латинов и завладение Римом — не может быть приведена в исполнение его собственными военными силами и силами его италийских союзников. Завершение этого дела зависело от карфагенского сената, от главной квартиры в Картагене и от владетелей Пеллы и Сиракуз. Если бы в Африке, Испании, Сицилии и Македонии напрягли теперь сообща все силы для одоления общего врага, если бы нижняя Италия сделалась теперь обширным сборным пунктом для армий и флотов Запада, Юга и Востока, то Ганнибал мог бы надеяться, что успешно доведет до конца дело, так успешно начатое авангардом под его руководством. Всего естественнее и легче было бы доставить ему достаточные подкрепления из его отечества, и это, без сомнения, было в состоянии сделать карфагенское государство, которое почти нисколько не пострадало от войны и которое, восстав из своего глубокого упадка, уже было так близко к полной победе благодаря небольшой кучке энергичных патриотов, действовавших на свой страх и риск. Что финикийский флот любых размеров мог пристать к берегу подле Локр или подле Кротока, в особенности пока сиракузская гавань была открыта для карфагенян, и что Македония могла задержать стоявший в Бруидизии римский флот, подтверждается как беспрепятственной высадкой в Локрах тех 4 тысяч африканцев, которых доставил из Карфагена около того времени Ганнибалу Бомилькар, так и, в особенности, беспрепятственным переездом Ганнибала морем в то время, когда уже все было потеряно.

Но карфагенская мирная партия всегда была готова купить падение политических противников гибелью своего отечества и всегда находила верных союзников в недальновидности и в беспечности карфагенского гражданства; поэтому, когда первое впечатление, произведенное победой при Каннах, изгладилось, эта партия отклонила просьбу полководца о более энергичной поддержке полунаивным, полулукавым ответом, что, поскольку он действительно является победителем, то, конечно, не нуждается ни в какой помощи, и таким образом содействовала спасению Рима немного менее, чем римский сенат. Ганнибал, воспитанный в лагере и незнакомый с механикой городских партий, не нашел такого народного вождя, который поддерживал бы его так же, как поддерживал его отца Гасдрубал; поэтому он был вынужден искать в чужих странах тех средств для спасения отечества, которые были в избытке на его родине. Он мог рассчитывать — по крайней мере с большею надеждой на успех — на вождей испанской патриотической армии, на завязанные с Сиракузами сношения и на вмешательство Филиппа. Все сводилось к тому, чтобы доставить из Испании, из Сиракуз или из Македонии на театр военных действий в Италии свежие боевые силы для борьбы с Римом, а чтобы этого достигнуть или этому воспрепятствовать, велись войны в Испании, Сицилии и Греции. Все они были только средствами именно для этой цели, хотя им нередко и придавали совершенно необоснованно более важное значение. Для римлян это были в сущности оборонительные войны, прямой задачей которых было удержать в своих руках проходы Пиренеев, задержать македонскую армию в Греции, защитить Мессану и прервать сообщения между Италией и Сицилией; само собой разумеется, что эта оборонительная война велась по мере возможности наступательно и вследствие благоприятных условий привела к тому, что римляне вытеснили финикийцев из Испании и из Сицилии и расторгли союз Ганнибала с Сиракузами и с Филиппом. Война в Италии отодвигается на задний план и ограничивается осадой крепостей и набегами, которые не могли иметь решительного действительного влияния на исход борьбы. Все же, пока финикийцы действовали наступательно, Италия оставалась целью военных действий и как все усилия, так и все интересы сосредоточивались на том, чтобы прекратить или утвердить изолированное положение Ганнибала в Южной Италии.

Если бы немедленно вслед за победой при Каннах Ганнибалу были предоставлены все те ресурсы, на которые он имел право рассчитывать, то он мог бы быть почти совершенно уверен в успехе. Но положение Гасдрубала в Испании было в то время настолько опасно после битвы на Эбро, что помощь деньгами и людьми, на которую подтолкнула карфагенское гражданство победа при Каннах, была направлена в основной части в Испанию, впрочем мало изменив там положение дел к лучшему. В следующую кампанию 539 г.(в книге Моммзена исчисление ведется от года основания Рима 753 г. до н.э. , 539 г. от основания Рима – 214 г. до н.э. PapaSilver) Сципионы перенесли театр военных действий с берегов Эбро на Гвадалквивир и одержали две блестящие победы в Андалузии, в самом центре карфагенских владений, при Иллитурги и Интибили. Сношения, в которые карфагеняне вошли с туземным населением Сардинии, давали им право надеяться, что они завладеют этим островом, который мог иметь важное значение в качестве промежуточной станции между Испанией и Италией. Но отправленный с римской армией в Сардинию Тит Манлий Торкват совершенно уничтожил высадившиеся там карфагенские войска и снова обеспечил за римлянами бесспорное обладание островом. Посланные в Сицилию каннские легионы мужественно и успешно боролись в северной и восточной частях острова с карфагенянами и с Иеронимом; впрочем, этот последний пал от руки убийцы еще в конце 539 г. Даже ратификация союзного договора карфагенян с Македонией замедлилась главным образом потому, что отправленные к Ганнибалу македонские гонцы были захвачены на обратном пути римскими военными судами. Таким образом, угрожавшее восточным берегам Италии нашествие пока что не состоялось, и римляне имели достаточно времени, чтобы защитить самое важное из своих владений — Брундизий — сначала флотом, а потом и той сухопутной армией, которая охраняла Aпyлию до прибытия Гракха; они даже успели подготовиться к вторжению в Македонию, на случай если бы она объявила им войну. Итак, в период застоя борьбы в Италии

карфагенянами ничего не было сделано вне Италии, чтобы ускорить доставку туда новых армий или флотов. Напротив, римляне повсюду готовились к обороне с максимальной энергией и в этом

оборонительном положении сражались большей частью успешно всюду, где отсутствовал гений Ганнибала. Тем временем совершенно выдохся тот недолговечный патриотизм, который пробудила в Карфагене победа при Каннах; вследствие ли враждебной оппозиции или только вследствие неумения примирить различные мнения, высказывавшиеся на совещаниях в Карфагене, — довольно значительные военные силы, которыми там могли располагать, были так разбросаны по разным местам, что нигде не оказали существенной помощи, а туда, где они могли принести самую большую пользу, попала только самая незначительная часть их. Даже наиболее осмотрительные из римских государственных людей могли прийти в конце 539 г. к убеждению, что крайняя опасность уже миновала и что остается только продолжать с напряжением всех сил начатую оборону, чтобы достигнуть цели.

https://royallib.com/book/mommzen_teodor/mommzen_t_istoriya_...

Про приключение дяденьки с немного странными гастрономическими пристрастиями сегодня знают больше чем про великого карфагенского полководца, кошмарившего римлян более десяти лет, по-хозяйски устраивавшего им суровый диптроат прямо на папкином диване.

У знаменитого карфагенского полководца Гамилькара Барки всегда подгорало только при одном упоминании о Риме, ибо эти дети серой суки брутально отпетушили карфагенян в Первой Пунической войне, отправив их в пыльный исторический отстойник.

Грозный батяня разрешил своему девятилетнему сын, Ганнибалу, посмотреть на то, как его воины пиздят каких-то лошар, в обмен на это он попросил сына дать клятву, что пиздюк всю жизнь будет ненавидеть Рим, и изведёт его на каловую субстанцию. Шкет дал слово и превзошёл отца как в ненависти, так и в военном таланте.

После проёба в первой Пунической войне, карфагеняне уже не могли просто так приплыть в Рим и всех отпиздить, ведь римляне запретили им иметь флот, поэтому собрав братву, включая слонов и других жаждущих мести персонажей, Ганнибал Барка со всем этим боевым цирком-шапито пешком двинулся на Рим, минуя Испанию, петляя галопом по Европе.

Шествие было настолько эпичным, что даже Астерикс с Обеликсом дали дёру с полными штанами, когда Ганнибал с братвой проходил через галльские места.

Далее вообще был финт эквилибризма. Ганнибал прошёл через Альпы! На слонах, Карл! Он хоть и потерял почти половину своего войска, но зато оказался в самом тылу у римлян, и надышавшись бодрящего альпийского воздуха, сразу принялся чихвостить этих гребней.

В битве при Каннах он выпилил 70 тыс. римлян, пленил 10 тыс, и только 3 тыс. удалось съебнуть. После такого Отсоса Петровича, Ганнибал рассчитывал на то, что римляне приползут к нему и начнут добазариваться, но они лишь попрятались за свои высокие стены в крупных городах и стали ждать, пока Ганнибалу надоест крушить своими боевыми слонами мелкие поселения, ведь максимум, что они могли сделать под крупными — это только добротно нагатить под крепостными стенами.

Далее было ещё 13 лет мясорубки и хоррора. Ганнибал рвал итальянский сапог как Тузик грелку, а его боевые слоны хоть на равнине и давили всех как клопов, но по городским стенам за это время лазать так нифига и не научились, хоть Ганнибал очень этого хотел.

Время работало против Ганнибала, который хоть и знатно удобрил итальянские земли телами воинов и помётом слонов, но сильно поизносился, да и его боевые слоны постирали бивни и копыта, бегая туды-сюды, аки сайгаки. На помощь ему был отправлен брат, но в дороге тот погиб в бою, пробиваясь к Ганнибалу.

Вдобавок ко всему, римляне высадились в Африке и пошли на Карфаген, это заставило Ганнибала вернуться на родину. Но, на родной земле что-то пошло не так, и Ганнибал потерпел поражение в битве при Занне, и Карфаген был вынужден заключить с Римом мир, отказавшись от всех владений вне Африки.

Так закончилась вторая Пуническая Война.

Ганнибала отправили в отставку и он пошёл в политику, а так как он бодро кромсал римлян, то карфагенские хомячки выбрали его что-то типа президентом. В отличии от наших политиканов, пришедших в политику с обещаниями дать ладу всему, а на деле набивающие свой карман, Ганнибал действительно начал щимить олигархов на бабос и проводить нужные народу реформы. Олигархи написали донос в Рим, что будто-бы Ганнибал планирует камбэк к ним, с войсками и слонам-альпинистами, которые будут лазить по стенам как мартышки и, соответственно, теперь уже и крупным городам несдобровать.

Римляне, боявшиеся Ганнибала, отправили ордер на его арест, но тот успел скрыться. Скитаясь по миру, с ищейками на хвосте, Ганнибалу какое-то время удавалось скрываться, но его слил римлянам собственный друг, в надежде, на римские плюшки для себя. Ганнибал, понимая, что это конец и уйти не получится принял яд, но мне хочется верить, что это было инсценированное самоубийство, и Ганнибал прожил ещё долго, руководя каким-то африканским племенем с большой костью в носу.

Новыми консулами были избраны известный враг плебеев Луций Эмилий Павел и плебейский вождь Гай Теренций Варрон, ярый сторонник сражения с Ганнибалом, не имевший, впрочем, никакого военного опыта. Варрон — выскочка и карьерист, как изобразил его Тит Ливий, сын торговца-мясника, сам помогавший отцу в этом грязном занятии, враг богачей, пытавшийся разбогатеть всеми возможными средствами. Он обещал народу Рима, что уничтожит Ганнибала, как только увидит его. Пока же его сторонники подогревали пыл черни слухами о том, что римская знать якобы специально пропустила Ганнибала в Италию, чтобы разорить народ.

В Риме собирали новые легионы, стремясь подавить противника числом. Римлян было теперь вдвое больше, чем карфагенян: 80 тысяч пехотинцев и шесть тысяч всадников. Никогда еще Рим не посылал в бой такую армию. У Ганнибала насчитывалось лишь 40 тысяч пехотинцев и 10 тысяч всадников. Его солдаты нередко гибли, заготавливая продовольствие.

В те дни Ганнибал не сражался, а грабил. Он напал на расположенный в равнинной части Апулии небольшой городок Канны, куда римляне свозили продовольствие для своей армии, и захватил его. К этому времени у Ганнибала запасов осталось всего на десять дней. По словам Тита Ливия, иберы, страшась голода, уже готовились перейти на сторону врага. Что там иберы? Сам Ганнибал подумывал о том, не вернуться ли ему в Галлию, бросив большую часть армии, набранной на Апеннинах. Лишь сражение могло задержать его в Италии. Лишь победа в сражении могла сохранить ему войско.

Новое войско под командованием консулов Эмилия Павла и Варрона уже вышло из Рима. Народ в нетерпении ожидал скорой битвы. Хладнокровный и осторожный Эмилий Павел стремился избежать ее, но понимал, что уклониться не может, а порывистый Варрон готов был воевать с Ганнибалом, даже не задумываясь. Он уверен был, что непременно возьмет верх многолюдством. Конница Ганнибала увязнет в римских рядах. Его воины устанут сражаться, хотя многие римляне даже не успеют ринуться в битву. Все сенаторы, находившиеся в войске, поддерживали Варрона. Все хотели быть отцами победы, и никто — пасынком промедления.

В этой римской армии два консула были, что лебедь и рак из басни: один спешил в бой, другой сторонился сражения. Они командовали поочередно, сменяясь каждый день. Эмилий Павел укреплял лагерь, выставлял сторожевые посты, а 2 августа 216 года до нашей эры, когда пришла очередь командовать Варрону, тот отдал приказ бросить укрепления (римский лагерь был защищен земляными валами и частоколом из заостренных кольев) и переправиться через реку Ауфидус, чтобы немедленно дать сражение Ганнибалу. Впервые за много месяцев вся римская армия выстроилась на широкой, открытой равнине, удобной для наступления карфагенской конницы. Она находилась всего в нескольких километрах от римлян. «Мне было бы еще удобнее, если бы он передал мне их связанными», — якобы сказал Ганнибал, глядя на римские войска. Все было готово для истребления.

Эмилий Павел еще думал остановить битву. Лишенный власти, он отговаривал того, кому власть досталась случаем. Напрасно! В небесах он принялся читать по полету птиц тень будущих событий; она была мрачна. Все сулило неудачу. Он пытался остановить Варрона, жалуясь на дурное знамение, — его обвинили в зависти. Он советовал хотя бы увести армию с равнины и заманить неприятеля туда, где исход битвы могла бы решить пехота, — Варрон велел войскам переместиться поближе к карфагенскому лагерю. Наконец, проиграв словесную баталию, Эмилий Павел вынужден был уступить всеобщему энтузиазму, охватившему командиров. На колышке перед палаткой Варрона затрепетала пурпурная тога — знак начала сражения. Бой же складывался удачно.

Конный отряд варваров численностью в 500 человек, увидев, как велико римское войско, перебежал на его сторону и сдал щиты, копья и мечи. В это время под натиском римлян передовая цепь противника, — ее составляли кельты и иберы, —подалась назад. Некогда было думать о безоружных перебежчиках; их оставили позади наступавших рядов. Однако, увлеченные призраком победы, римляне не заметили, как мощны фланговые колонны карфагенян. Сюда Ганнибал отрядил своих лучших бойцов, уроженцев Африки. Численность колонн составляла шесть тысяч человек каждая. По мере того как передовая цепь карфагенян организованно отступала, обе фланговые колонны, как клещами, сжимали римское войско. Оно же шло вперед, надеясь загнать карфагенян в реку. Так малочисленная армия Ганнибала умело и хитро окружала римлян, готовясь запереть их с тыла. Римляне все неуютнее чувствовали себя. В лицо им дул ветер, засоряя глаза пылью и песком; лучи солнца слепили их.

Облаченный в изношенную, грязную одежду, с повязкой, закрывшей мертвый глаз, Ганнибал наблюдал за битвой. Голову его защищал старый шлем с вмятинами, полученными еще во время перехода через Альпы. Солдатам Ганнибала нравилась эта его невзыскательность, небрежность в одежде. Он не думал о себе; он весь был поглощен начавшимся боем.Внезапно перебежчики, достав из-за пазухи короткие мечи, принялись резать римлян. Тут же нанесла удар конница численностью в 8 тысяч человек. Ее атака вызвала панику. Передние и боковые ряды римлян еще пытались отбиться от наседавшего отовсюду противника. Около десяти тысяч человек беспорядочно бежали, спасаясь от окружения, а большая часть римлян толпилась внутри сомкнувшегося кольца, не имея возможности помочь сражающимся. Командиры погибли. Знаменитые римские легионы рассыпались. По словам историка, «римская армия все более превращалась в беспорядочную кучу людей, куда без промаха летели копья, стрелы и камни, в то время как сжимавшееся кольцо врагов без сопротивления рубило их наружные, совершенно расстроенные ряды». Это было уже не сражение; это была массовая казнь людей, которые отчаялись даже сражаться. Бежать было некуда, а пощады не давали. Земля стала скользкой от крови. Так, войско, составленное из разнородных элементов — из наемников, воевавших в чужом краю, — сумело одержать верх над монолитной римской армией, сражавшейся за отечество.

К вечеру было убито от 60 до 70 тысяч римлян, в том числе консул Эмилий Павел и 80 сенаторов. Карфагеняне потеряли в десять раз меньше — от шести до восьми тысяч человек. Битва при Каннах навечно вошла в учебники военного искусства; она вписана в них с красной строки — с кроваво-красной строки.

По преданию, в разгар битвы некий юный патриций пытался вывезти с поля сражения раненого Эмилия Павла. Устало усмехнувшись, тот отверг помощь со словами: «Передай в Риме Фабию Максиму, что Эмилий Павел был побежден сначала Варроном, а потом Ганнибалом!»
Из руководства римской армией спасся лишь Варрон. Горестратег с несколькими десятками всадников умчался с поля сражения, «показав пример к бегству» (Аппиан). Прежняя самоуверенность исчезла; он не способен был решительно ничего предпринять. Так же растеряны были другие уцелевшие воины. Некоторые из них собирались покинуть Италию и наняться на службу к какому-нибудь царю. Лишь Публий Корнелий Сципион-младший, тоже находившийся в Каннах и чудом спасшийся, помешал им бежать. Впоследствии из них были сформированы два штрафных легиона.

Римская армия погибла. Путь на столицу был открыт. Теперь Италия оказалась во власти карфагенян. Почти все морское побережье страны было покорено ими. Однако битва при Каннах стала последней крупной победой Ганнибала.

Волков А. В. «Карфаген. Белая империя черной Африки»