Описание переговоров о судьбе пленных римлян после битвы при Каннах.

Текст приведен по изданию: Тит Ливий. История Рима от основания города. Изд-во «Наука» М., 1991.

Ганнибал после блестящей победы под Каннами погрузился в заботы, приличные скорее победителю в войне, чем тому, кто еще воюет. К нему привели пленных — он отделил союзников и отпустил их, напутствуя ласковыми словами и без выкупа, как делал и раньше — при Требии и Тразименском озере. Позвал он и римлян, чего прежде никогда не бывало, и по-доброму заговорил с ними:  его война с римлянами — не война на уничтожение: это спор о достоинстве и о власти. Предшественники его уступили римской доблести, а он старается превзойти римлян и удачливостью и доблестью. Итак, он дает пленным возможность выкупиться — коннику за пятьсот серебряных денариев, пехотинцу — за триста, рабу — за сто. Хотя за конника он запросил больше, чем условлено было при сдаче, но они радостно пошли на любые условия и отправили в Рим к сенату десятерых выбранных ими посланцев; от них Ганнибал потребовал только клятвенного обещания вернуться.

Диктатор представил сенату послов от пленных; их глава начал так:

"Марк Юний и вы, отцы-сенаторы, мы прекрасно знаем, что никогда ни одно государство не ценило ниже, чем наше, попавших в плен. Но, если мы не слишком пристрастны к себе, то никогда не попадали в руки врагов люди, которые меньше бы заслуживали бы вашего пренебрежения. Ведь мы не на поле боя, струсив, сдали оружие. Нет, мы и стоя на грудах трупов, продолжали сражаться и протянули битву почти что до самой ночи — только тогда мы вернулись в лагерь; остаток дня и следующую ночь усталые, израненные, мы защищали вал; но на другой день, осажденные победоносным войском, отрезанные от воды, не имея никакой надежды прорваться через плотные ряды неприятеля, мы после гибели пятидесяти тысяч солдат из нашего войска не сочли грехом сохранить в живых хоть сколько-нибудь римских воинов из сражавшихся при Каннах, тогда только мы договорились о выкупной цене и сдали врагу оружие, в котором все равно уже не было толку. Каннские поля завалены телами римлян; мы остались живы только потому, что у врага не хватило уже ни сил, ни оружия. Среди нас даже есть такие, кто не бежал с поля боя, а оставлен был охранять лагерь и вместе со сданным лагерем попал во власть неприятеля. Вы берете в солдаты людей всякого возраста и состояния; я слышу, что вы даете оружие восьми тысячам рабов: нас не меньше, и выкупить нас обойдется не дороже, чем купить столько же рабов. А сравнивать нас с ними не буду — я этим обидел бы всех римлян. И еще одно: если, отцы-сенаторы, вы, обсуждая такое дело, окажетесь к нам слишком жестоки, чего мы никак не заслужили, то подумайте, какому врагу вы нас оставите. Если бы вы увидели своих сограждан — в цепях, в грязи, во всем безобразии, — вы, конечно были бы не меньше потрясены, чем если бы вам довелось увидеть поля под Каннами, где полегли ваши легионы. И вы можете видеть наших родственников: взволнованные, в слезах стоят они в преддверии курии и ждут вашего ответа. Если они в такой тревоге и беспокойстве за нас и за тех, кого тут нет, то что же, по-вашему, чувствуют те, чья жизнь и свобода зависят от сегодняшнего решения? Каждый настроен по-своему, отцы-сенаторы, знаю, что жизнь моя под угрозой; но я больше боюсь за свое доброе имя: как бы не уйти нам отсюда осужденными и отвергнутыми: ведь люди не поверят, что вам стало жалко денег».

Он кончил, и в толпе, стоявшей в Комиции, сейчас же поднялись жалобные вопли; к сенаторам простирали руки, молили вернуть сыновей, братьев, родственников. Женщины, побуждаемые страхом и крайностью, смешались с толпою мужчин на форуме. Сенат, удалив посторонних, занялся обсуждением дела. Мнения были высказаны разные: одни считали, что пленных следует выкупить за государственный счет; другие, что казну трогать не нужно, но не надо препятствовать и выкупу на частные средства, а если кому не хватает наличности, пусть возьмет в долг из казны, поставив поручителей и давши в залог имение. Тогда спрошен был Тит Манлий Торкват, человек, чья старинная суровость доходила, по мнению большинства, до жестокости.  Он сказал:

«Если бы послы только просили о выкупе тех, кто находится во власти врагов, я, никого не порицая, высказался бы кратко; ведь от меня требовалось только одно: напомнить вам, чтобы вы, держась обычаев, завещанных предками, дали пример суровости, без которой, ведя войну, не обойтись. Сейчас, однако, эти люди почти хвалятся тем, что сдались неприятелю ...когда враги утомленные битвой и обрадованные победой, сами почти что все вернулись в свой лагерь; оставив им свободную ночь для попытки прорваться, и семь тысяч вооруженных воинов смогли бы пробиться даже через сомкнутый строй врагов, тогда эти люди и сами не попытались сделать такую попытку, и не пожелали следовать за другим. Почти целую ночь Публий Семпроний Тудитан не переставал убеждать и уговаривать их: «пока врагов вокруг лагеря мало, пока всюду тишина и покой, следуйте под покровом ночи за мною: еще до рассвета мы придем туда, где опасности нет — в города союзников». Себя сберечь у вас не хватило храбрости, — что вы будете делать, если придется умирать за отечество? Вокруг вас лежали пятьдесят тысяч граждан и союзников, погибших в тот самый день. Если столько примеров доблести не взволновали вас, — вас ничто не взволнует. Если даже вид такого побоища не побудил вас не щадить вашей жизни, — вас ничто не побудит. Свободные, полноправные, тоскуйте по отечеству, тоскуйте же, пока отечество у вас есть, пока вы — его граждане. А вам тосковать поздно — вы потеряли свои права, вы больше не граждане — теперь вы — рабы карфагенян. За деньги вы собираетесь вернуться туда, откуда ушли негодными трусами? Публия Семпрония, вашего согражданина, велевшего вам следовать за ним с оружием в руках, вы не послушались, а Ганнибала, велевшего выдать оружие и сдать лагерь, послушались. Таких ли граждан желает отечество? Будь и все остальные на них похожи, сегодня не оставалось бы ни одного гражданина, сражавшегося под Каннами. Из семи тысяч вооруженных нашлось шестьсот храбрецов, которые отважились прорваться, которые вернулись в отечество свободными и вооруженными. И этим шестистам враги не заградили дорогу. Насколько же безопасен был, по вашему мнению, путь для двух почти легионов? Эти люди предпочли, забившись в палатки, ждать и рассвета, и неприятеля, хотя в ночной тишине можно было вырваться из окружения. Чтобы уйти из лагеря, духу им не хватило, — чтобы храбро его защищать, хватило.  По-моему, отцы-сенаторы, их так же не следует выкупать, как не следует выдавать Ганнибалу тех храбрецов, которые вырвались из лагеря, и, пройдя через гущу врагов, доблестью вернули себя отечеству».

Манлий договорил. Большинство сенаторов имело родственников среди пленных, но исстари в Риме косо глядели на попавших в плен. Испугались и выкупной суммы: нельзя было оставить казну пустой: много денег ушло на покупку и вооружение рабов, взятых в солдаты, — не хотели и обогащать Ганнибала, по слухам, в деньгах весьма нуждавшегося. Мрачный ответ «не выкупать пленных» добавил к старой скорби новую — утрачено столько граждан! — с рыданиями и жалобами провожали посланцев до городских ворот. (4) Один из них ушел домой, считая себя свободным от клятвы, потому что под каким-то предлогом он возвращался в лагерь. Когда об этом донесли сенату, все решили схватить его и под стражей препроводить к Ганнибалу.

В 216 г. до н. э. в Риме был совершен ритуал, по словам Ливия, «совершенно чуждый римским священнодействиям». В центре города были заживо погребены две пары чужестранцев: галл и грек с соплеменницами. Никогда ни прежде, ни потом в Риме не приносили в жертву человека с такой откровенностью, и смущение Ливия при описании события очевидно. Однако это был не единственный такой случай: подобный ритуал был совершен в 228 г. до н. э. в ожидании вторжения галлов с севера, и еще раз в 113 г. до н. э., под угрозой такого же нападения. К таким неблаговидным действиям в 216 г. до н. э. подтолкнула победа Ганнибала, одержанная им в том году в Каннах, более чем в 300 км к юго-востоку от Рима: победа, которая в течение одного дня унесла многие и многие жизни римлян (людские потери оцениваются от 40 000 до 70 000 человек, то есть примерно 100 смертей в минуту). Много осталось неясным в этом жестоком ритуале. Почему выбор пал именно на эти национальности? Какая связь между этими жертвами и захоронением заживо весталок, нарушивших обет целомудрия (что произошло тогда же, в 216 и 113 гг. до н. э.)? Нет сомнений: Рим был охвачен страхом и паникой после ошеломляющей победы Ганнибала.

Битва при Каннах и в целом история Второй Пунической войны навеки околдовала генералов, ученых и историков всех мастей. Можно сказать, нет другой такой войны, которая бы столько раз проигрывалась на страницах разных исследований и в классных комнатах на лекциях и семинарах или была бы столь тщательно изучена военными специалистами Нового времени, от Наполеона до фельдмаршала Монтгомери и Нормана Шварцкопфа. Причины войны остаются туманными, несмотря на все домыслы и гадания. Ретроспективно римлянам казалось, что это было очередное столкновение супердержав и повод для написания эпических поэм. Вергилий в «Энеиде» дает мифическую предысторию вопроса, описывая, как карфагенская царица Дидона, покинутая Энеем (ему велено спешить в Италию, к будущему Риму), бросается в погребальный костер и, погибая, проклинает любовника и весь его народ. В действительности понять настоящие цели римлян или карфагенян очень трудно. Карфаген, занимая выгодное положение на североафриканском побережье с замечательными гаванями и как город представляя собой более внушительное зрелище, чем современный ему Рим, имел серьезные торговые интересы в западном Средиземноморье и с недоверием взирал на растущую мощь своего италийского соперника. Античные и современные авторы в той или иной степени отмечали, что Рим провоцировал Ганнибала в Испании, а Ганнибал имел зуб против Рима со времен проигранной Первой Пунической войны. По последним данным, существует не меньше 30 версий подноготной того конфликта.

Многим аналитикам выбор военных стратегий Рима и Карфагена показался поучительным и интригующим. Интерес к фигуре Ганнибала проявлялся отнюдь не только в вычислении точного маршрута, которым он вел слонов через Альпы, или проверке, сработает ли его фокус с размельчением скалы при помощи уксуса (скорее всего, нет). Всех мучил другой вопрос: как же так могло случиться, что Ганнибал, одержавший столь ошеломляющую победу в Каннах, не пошел на Рим и не взял его на волне успеха, а вместо того дал возможность римлянам восстановиться? Ливий приводит слова одного из его военачальников, Магарбала: «Побеждать, Ганнибал, ты умеешь, а воспользоваться победой не умеешь». Фельдмаршал Монтгомери, равно как и многие другие генералы позднейших времен, не мог не согласиться с Магарбалом. Ганнибал был блистательным воином, лихим искателем приключений, у которого колоссальный выигрыш был в руках, но он по какой-то не поддающейся объяснению причине упустил его (может быть, из-за потери самообладания или какого-то изъяна характера). Отсюда его романтический ореол трагического героя.

Ковали окончательную победу римлян противоборствующие стратегии и стили ведения войны, представленные, с одной стороны, Квинтом Фабием Максимом Веррукозом Кунктатором (последние три имени Maximus Verrucosus Cunctator означают «Величайший», «Бородавчатый», «Медлитель»), являвшим собой характерное римское сочетание хвастливости и практичности, и, с другой стороны, Сципионом Африканским. Фабий принял командование накануне битвы при Каннах, он впоследствии старался избегать сражений с Ганнибалом и вел выжидательную игру, комбинируя партизанскую тактику с тактикой «выжженной земли», изматывая противника, – отсюда его имя «Медлитель». Некоторые наблюдатели посчитали, что такая хитрая стратегия спасла ситуацию. Несмотря на близкие отношения со Сципионом Африканским, Энний прославлял Фабия, защитившего Рим от завоевания: «Он – один человек – промедленьями (cunctando) спас государство». Джордж Вашингтон, которого иногда называли «американским Фабием», решил использовать похожие маневры в начале Войны за независимость США, предпочитая изводить противника, нежели вступать с ним в открытый бой. В Великобритании левые социалисты организовали Фабианское общество, взявшее на вооружение имя и образ действия римского полководца. Их основная идея: «Если вы хотите, чтобы революция была успешной, вы должны выжидать, как Фабий». Однако находились люди, которые считали Фабия скорее «тормозом» и размазней, чем умным стратегом, сравнивая его с более прытким Сципионом Африканским, который в конце концов принял командование у Фабия и уговорил сенат переместить войну в Африку и прикончить Ганнибала на его родине. Описывая то памятное заседание сената, Ливий приводит во многом выдуманный спор между осторожным, умудренным опытом Фабием и энергичным Африканом, в то время восходящей звездой. Показательны их разногласия не только по поводу отношения к войне, но в понимании ключевого римского понятия virtus. Означала ли «мужественность» только быстроту и решительность? Подобает ли герою быть «медлительным»?

Ретроспективный анализ войны с точки зрения военного искусства часто рисует ложную картину происходившего, особенно это касается отдельных битв. Все эти тактические выкладки, сдобренные эффектными диаграммами, дают довольно схематичное, упрощенное представление о ведении войны в Древнем Риме, создавая обманчивое ощущение, будто нам хорошо знакомо лицо войны в те далекие времена, в частности «человеческие» черты такого важного сражения, как битва при Каннах. Да, сохранились пространные труды Полибия (который мог еще запечатлеть свидетельства очевидцев), Ливия и других историков, но они часто несопоставимы в деталях, запутанны, а местами даже абсурдны. Мы даже точно не знаем, где происходила битва, предлагаются различные варианты и многочисленные попытки совместить противоречивые сведения античных авторов с планом местности, учитывая изменения русла реки, протекающей рядом. Более того, несмотря на почти мистическое почитание талантов Ганнибала, его гениальный план битвы при Каннах, который до сих пор изучается в военных академиях, фактически сводится к одной хитрости – зайти противнику в тыл. Это была уловка, которую все античные полководцы пытались применить, если находили возможность, поскольку именно такая тактика позволяла окружить армию соперника и уничтожить или захватить огромное число воинов.

Трудно себе представить, как можно было использовать более изощренную тактику в античные времена, когда на одном поле разворачивалось более 100 000 воинов. Теперь кажется загадкой, как командирам удавалось обеспечивать выполнение своих команд и как они узнавали о том, что происходит в различных частях армии. И если добавить к этому многоязычность армии, где с римлянами воевали бок о бок наемники разных национальностей и нелатинские союзники, выступления «приглашенных звезд» (некоторые галлы, например, шли в атаку голыми), необходимость маневрировать и сражаться всадникам без использования стремени (которое было изобретено позже), раненных слонов, в панике врезавшихся в ряды хозяев, – и картина полного хаоса перед вами. Возможно, Эмилий Павел имел эти проблемы в виду, когда, по свидетельству Ливия, сказал: «Тот, кто умеет в войне победить, сумеет и пир задать, и устроить зрелища». Обычно эту реплику относят к связи между военной победой и зрелищем, но не исключено, что Эмилий Павел намекал, что таланты успешного полководца сводятся к организаторским способностям.

Так или иначе, Канны явились поворотным моментом не только во Второй Пунической войне, но и в истории римских завоеваний в целом, прежде всего потому, что римляне потеряли невероятное число воинов и остались без денег. Основная римская монета – бронзовый асс – за время войны потерял в весе от почти 300 г до чуть более 50 г. Ливий писал, что в 214 г. до н. э. граждан призвали делать личные взносы непосредственно на укомплектование флота, что предполагает подъем патриотизма во время военной кампании, опустошение общественной казны, а также наличие средств на руках у римлян, несмотря на кризис. Любому другому античному государству в подобных условиях пришлось бы сдаться. Один тот факт, что Рим продолжал войну, свидетельствует о могучем резерве сил гражданского населения и союзников. Судя по действиям Ганнибала после Канн, он вряд ли недооценивал эти силы. Вероятнее всего, не потеря самообладания помешала ему идти на Рим. Видя, как подпитывается союзниками римская мощь, он сосредоточился на более медленном процессе завоевания италийцев на периферии, что ему неплохо удавалось, но не в такой степени, чтобы подточить живучесть Рима.

Бирд M."SPQR. История Древнего Рима"

https://ru.bookmate.com/books/Z6PiAM0J

Новыми консулами были избраны известный враг плебеев Луций Эмилий Павел и плебейский вождь Гай Теренций Варрон, ярый сторонник сражения с Ганнибалом, не имевший, впрочем, никакого военного опыта. Варрон — выскочка и карьерист, как изобразил его Тит Ливий, сын торговца-мясника, сам помогавший отцу в этом грязном занятии, враг богачей, пытавшийся разбогатеть всеми возможными средствами. Он обещал народу Рима, что уничтожит Ганнибала, как только увидит его. Пока же его сторонники подогревали пыл черни слухами о том, что римская знать якобы специально пропустила Ганнибала в Италию, чтобы разорить народ.

В Риме собирали новые легионы, стремясь подавить противника числом. Римлян было теперь вдвое больше, чем карфагенян: 80 тысяч пехотинцев и шесть тысяч всадников. Никогда еще Рим не посылал в бой такую армию. У Ганнибала насчитывалось лишь 40 тысяч пехотинцев и 10 тысяч всадников. Его солдаты нередко гибли, заготавливая продовольствие.

В те дни Ганнибал не сражался, а грабил. Он напал на расположенный в равнинной части Апулии небольшой городок Канны, куда римляне свозили продовольствие для своей армии, и захватил его. К этому времени у Ганнибала запасов осталось всего на десять дней. По словам Тита Ливия, иберы, страшась голода, уже готовились перейти на сторону врага. Что там иберы? Сам Ганнибал подумывал о том, не вернуться ли ему в Галлию, бросив большую часть армии, набранной на Апеннинах. Лишь сражение могло задержать его в Италии. Лишь победа в сражении могла сохранить ему войско.

Новое войско под командованием консулов Эмилия Павла и Варрона уже вышло из Рима. Народ в нетерпении ожидал скорой битвы. Хладнокровный и осторожный Эмилий Павел стремился избежать ее, но понимал, что уклониться не может, а порывистый Варрон готов был воевать с Ганнибалом, даже не задумываясь. Он уверен был, что непременно возьмет верх многолюдством. Конница Ганнибала увязнет в римских рядах. Его воины устанут сражаться, хотя многие римляне даже не успеют ринуться в битву. Все сенаторы, находившиеся в войске, поддерживали Варрона. Все хотели быть отцами победы, и никто — пасынком промедления.

В этой римской армии два консула были, что лебедь и рак из басни: один спешил в бой, другой сторонился сражения. Они командовали поочередно, сменяясь каждый день. Эмилий Павел укреплял лагерь, выставлял сторожевые посты, а 2 августа 216 года до нашей эры, когда пришла очередь командовать Варрону, тот отдал приказ бросить укрепления (римский лагерь был защищен земляными валами и частоколом из заостренных кольев) и переправиться через реку Ауфидус, чтобы немедленно дать сражение Ганнибалу. Впервые за много месяцев вся римская армия выстроилась на широкой, открытой равнине, удобной для наступления карфагенской конницы. Она находилась всего в нескольких километрах от римлян. «Мне было бы еще удобнее, если бы он передал мне их связанными», — якобы сказал Ганнибал, глядя на римские войска. Все было готово для истребления.

Эмилий Павел еще думал остановить битву. Лишенный власти, он отговаривал того, кому власть досталась случаем. Напрасно! В небесах он принялся читать по полету птиц тень будущих событий; она была мрачна. Все сулило неудачу. Он пытался остановить Варрона, жалуясь на дурное знамение, — его обвинили в зависти. Он советовал хотя бы увести армию с равнины и заманить неприятеля туда, где исход битвы могла бы решить пехота, — Варрон велел войскам переместиться поближе к карфагенскому лагерю. Наконец, проиграв словесную баталию, Эмилий Павел вынужден был уступить всеобщему энтузиазму, охватившему командиров. На колышке перед палаткой Варрона затрепетала пурпурная тога — знак начала сражения. Бой же складывался удачно.

Конный отряд варваров численностью в 500 человек, увидев, как велико римское войско, перебежал на его сторону и сдал щиты, копья и мечи. В это время под натиском римлян передовая цепь противника, — ее составляли кельты и иберы, —подалась назад. Некогда было думать о безоружных перебежчиках; их оставили позади наступавших рядов. Однако, увлеченные призраком победы, римляне не заметили, как мощны фланговые колонны карфагенян. Сюда Ганнибал отрядил своих лучших бойцов, уроженцев Африки. Численность колонн составляла шесть тысяч человек каждая. По мере того как передовая цепь карфагенян организованно отступала, обе фланговые колонны, как клещами, сжимали римское войско. Оно же шло вперед, надеясь загнать карфагенян в реку. Так малочисленная армия Ганнибала умело и хитро окружала римлян, готовясь запереть их с тыла. Римляне все неуютнее чувствовали себя. В лицо им дул ветер, засоряя глаза пылью и песком; лучи солнца слепили их.

Облаченный в изношенную, грязную одежду, с повязкой, закрывшей мертвый глаз, Ганнибал наблюдал за битвой. Голову его защищал старый шлем с вмятинами, полученными еще во время перехода через Альпы. Солдатам Ганнибала нравилась эта его невзыскательность, небрежность в одежде. Он не думал о себе; он весь был поглощен начавшимся боем.Внезапно перебежчики, достав из-за пазухи короткие мечи, принялись резать римлян. Тут же нанесла удар конница численностью в 8 тысяч человек. Ее атака вызвала панику. Передние и боковые ряды римлян еще пытались отбиться от наседавшего отовсюду противника. Около десяти тысяч человек беспорядочно бежали, спасаясь от окружения, а большая часть римлян толпилась внутри сомкнувшегося кольца, не имея возможности помочь сражающимся. Командиры погибли. Знаменитые римские легионы рассыпались. По словам историка, «римская армия все более превращалась в беспорядочную кучу людей, куда без промаха летели копья, стрелы и камни, в то время как сжимавшееся кольцо врагов без сопротивления рубило их наружные, совершенно расстроенные ряды». Это было уже не сражение; это была массовая казнь людей, которые отчаялись даже сражаться. Бежать было некуда, а пощады не давали. Земля стала скользкой от крови. Так, войско, составленное из разнородных элементов — из наемников, воевавших в чужом краю, — сумело одержать верх над монолитной римской армией, сражавшейся за отечество.

К вечеру было убито от 60 до 70 тысяч римлян, в том числе консул Эмилий Павел и 80 сенаторов. Карфагеняне потеряли в десять раз меньше — от шести до восьми тысяч человек. Битва при Каннах навечно вошла в учебники военного искусства; она вписана в них с красной строки — с кроваво-красной строки.

По преданию, в разгар битвы некий юный патриций пытался вывезти с поля сражения раненого Эмилия Павла. Устало усмехнувшись, тот отверг помощь со словами: «Передай в Риме Фабию Максиму, что Эмилий Павел был побежден сначала Варроном, а потом Ганнибалом!»
Из руководства римской армией спасся лишь Варрон. Горестратег с несколькими десятками всадников умчался с поля сражения, «показав пример к бегству» (Аппиан). Прежняя самоуверенность исчезла; он не способен был решительно ничего предпринять. Так же растеряны были другие уцелевшие воины. Некоторые из них собирались покинуть Италию и наняться на службу к какому-нибудь царю. Лишь Публий Корнелий Сципион-младший, тоже находившийся в Каннах и чудом спасшийся, помешал им бежать. Впоследствии из них были сформированы два штрафных легиона.

Римская армия погибла. Путь на столицу был открыт. Теперь Италия оказалась во власти карфагенян. Почти все морское побережье страны было покорено ими. Однако битва при Каннах стала последней крупной победой Ганнибала.

Волков А. В. «Карфаген. Белая империя черной Африки»

Признаю: про эту битву уже сто раз писано-переписано, но обойти ее в "тактической хронологии" никак нельзя. Спорный вопрос - по построению центра карфагенян, здесь привожу версию, которая мне кажется наиболее реальной.

В знаменитом сражении при Каннах (2 августа 216 г. до н.э.) карфагенский военачальник Ганнибал Барка изумил весь тогдашний цивилизованный мир. Полководец сумел окружить и почти полностью уничтожить римскую армию, которая численно почти вдвое превосходила карфагенян, а вооружением и выучкой, как минимум, не уступала. Сражение стало примером того, насколько гибельным может стать полное окружение даже для сильного войска. Победа была достигнута благодаря хитрым манипуляциям Ганнибала с центром своего построения, который карфагеняне, вопреки всем неписаным правилам войны, не усилили, а наоборот, намеренно ослабили.

Канны — небольшой городок на юго-востоке Италии. В ходе Второй Пунической войны (римляне называли карфагенян «пунами») Ганнибал оказался в самом сердце вражеской территории после марш-броска через Альпы и знаменитых побед при Треббии и у Тразименского озера. По сути, Канны были последним шансом Рима переломить ход военных действий на Аппенинах в свою пользу. И римляне не пожалели сил: почти все оставшиеся у них боеспособные части оказались на поле боя. Правда, после двух крупных поражений от Ганнибала в римских войсках было немало новобранцев, что отчасти сыграло в сражении роковую роль. Тем не менее, силы римлян были весьма внушительны: около 85-87 тысяч воинов. Единственная слабость этого войска заключалась в кавалерии — всего 5-6 тысяч конников.

Ганнибал располагал гораздо меньшими силами. В его распоряжении находилось около 40 тысяч пеших воинов, многие из них по своему вооружению уступали тяжелой пехоте римлян. В первую очередь это касается его союзников-галлов, которые отличались храбростью, но отнюдь не дисциплиной, и довольно презрительно относились к доспехам. Некоторые историки в число «ненадежных» войск Ганнибала включают и иберийскую (т.е. испанскую) пехоту, но такой вывод кажется сомнительным. Испанцы были искусны в пешем бою, именно у них римские легионы когда-то позаимствовали форму короткого меча-гладиуса. Мощной силой была и фаланга ливийских ветеранов-наемников. Но в целом перевес в пехоте был однозначно на стороне римлян, зато карфагеняне располагали тяжелой конницей тех же галлов, плюс очень подвижной легкой нумидийской кавалерией. Всего конница Ганнибала насчитывала порядка 8 тысяч воинов.

Ганнибал Барка (247-183 гг. до н.э.), знаменитый полководец Карфагена.

Римский консул Варрон, который командовал армией в день битвы (в Римской республике войско возглавляли два консула, поочередно сменявшие друг друга) совершил поистине роковую ошибку, не придав вражеской кавалерии большого значения. В самом деле, что там какие-то 8 тысяч (пусть и «лошадных») против 80-ти? Варрон, судя по построению, намеревался в полной мере использовать превосходство своей пехоты. Глубина строя в римских манипулах доходила до 16 рядов, расстояния между ними были сведены к минимуму, что должно было обеспечить мощнейший таранный удар. Кавалерии Варрон поручил прикрывать фланги и тыл.

Ганнибал, в отличие от своего противника, действовал не так прямолинейно. Он понимал, что римляне постараются извлечь максимум из своего превосходства в пехоте, и поэтому сделал ставку на разгром конных флангов Варрона. Большую часть своей кавалерии Ганнибал разместил на левом фланге — ему нужен был гарантированный прорыв вражеского строя хотя бы в одном месте. Пехотное построение карфагенян было совсем причудливым: казалось, их военачальник задался целью нарушить все мыслимые правила боя! Вместо того, чтобы отправить наименее надежные отряды галлов в резерв, Ганнибал поставил их в первые ряды, прямо под таранный удар римлян. Сзади галлов прикрывали иберы, но все равно центр позиции карфагенян казался невероятно слабым. А вот ливийские наемники, которые подходили для отражения удара римского «тарана», разместились, наоборот, на флангах строя пехоты.

По одной из версий, Ганнибал построил пехоту полумесяцем, выпуклая часть которого была обращена к римскому войску. Немецкий исследователь Ганс Дельбрюк считает (я склонен согласиться с его мнением), что подобный ход был бы слишком рискованным. Выдвинутый вперед строй карфагенской пехоты мог распасться под ударом римлян, и ливийские наемники Ганнибала не успели бы прийти на помощь более слабым частям. Скорее всего, речь идет о неком передовом отряде, задачей которого было втянуть римлян в сражение, а в целом пехотный строй карфагенян стоял более-менее ровной линией.

Битва при Каннах. Схема сражения.

В чем же заключался план Ганнибала? Конечно, он знал, что его центру не устоять против римлян. Под ударами римских манипул галлы неизбежно начнут отступление. Чтобы оно не превратилось в паническое бегство, и весь замысел сражения не пошел прахом, Ганнибал как раз и решил отправить в поддержку галлам иберийские отряды. Ливийцы же должны были вступить в бой, когда центр карфагенского построения прогнется под ударами римской пехоты. Проверенная в боях фаланга африканцев будет работать своеобразными «клещами», которые сдавят римлян с двух сторон. А если в этот момент с тыла подоспеет конница...

Именно так и случилось на поле битвы. Пока римские легионы сминали галльскую пехоту, левый фланг конницы Ганнибала быстро опрокинул слабую кавалерию противника и вышел ему в тыл. Для начала конники поспешили на помощь своим «коллегам» на правом крыле, в результате и там конница римлян была разбита. А затем наступил переломный момент: на помощь отчаянно державшемуся центру карфагенян пришла ливийская фаланга, а конница ударила по римским легионам с тыла. За короткое время вся огромная масса пехотинцев Варрона оказалась в кольце.

Атака карфагенской конницы при Каннах. Современная иллюстрация.

И в этот критический момент сказалось наличие в войсках Рима большого числа новобранцев. Вместо того, чтобы нанести решительный удар в одном направлении и попробовать вырваться из «мешка», молодые легионеры растерялись и начали беспорядочно отбиваться от наседавших со всех сторон врагов. Масла в огонь подлила гибель второго консула — Луция Эмилия. Паника в рядах римлян быстро нарастала, битва всё больше напоминала избиение. Итог 12-часовой (!) бойни был ужасен: по оценкам римских историков, на поле боя полегли от 50 до 70 тысяч легионеров, то есть, по сути, вся армия. Прорваться из окружения и спастись удалось немногим, в их числе оказался тот самый консул Варрон, допустивший фатальную ошибку при построении войска.

Казалось, такое поражение станет концом молодой Римской республики, защищать которую теперь было практически некому. Но Ганнибал не решился (а может быть, не посчитал нужным) штурмовать Рим. Возможно, он опасался, что потери при штурме мощного укрепленного города окажутся такими, что дальше воевать в Италии будет не с кем. Ганнибал предпочел закрепиться на территории врага, но его стратегический замысел, в отличие от тактического, оказался неудачным. Римляне сумели оправиться от катастрофы при Каннах и подготовить непобедимому полководцу достойного противника, который, подобно самому Ганнибалу, превзошел карфагенян не силой, а хитростью. Об этом — в следующем посте.

Это интересно! Искусство окружения противника достигло наивысшего пика намного позже Ганнибала — во время Второй мировой войны. В качестве одного из самых грандиозных «мешков» можно вспомнить Сталинградскую битву 1942 года. В наши же дни любой армейский батальон должен уметь занимать круговую оборону и вести бой в окружении. Можно сказать, что Ганнибал со своей оригинальной схемой предвосхитил тактические построения на две с лишним тысячи лет вперед.

Капитуляция фельдмаршала Паулюса — главнокомандующего 6-й немецкой полевой армии, окружённой под Сталинградом. Документальное фото.