31 июля 1924 года, власти Польши официально запретили использовать украинский язык в государственных учреждениях. Это стало одним из первых действий официальной Варшавы, направленных на ограничение прав восточнославянского населения земель, аннексированных в ходе Советско-польской войны 1919—1921 годов.

Польские войска идут парадным шагом по Львову

Ограничение прав украинского меньшинства способствовало радикализации части населения Галиции и Волыни, раскручиванию маховика межнационального насилия. Впоследствии, в годы Второй мировой войны, это привело к геноциду польских жителей Западной Украины украинскими националистами.

Территория Галицко-Волынского княжества, образовавшегося в период распада Киевской Руси, в XIV веке была поделена между Польшей и Литвой. Во время Люблинской унии 1569 года все земли Галиции и Волыни находились под властью польской короны. В XVIII столетии в ходе раздела Речи Посполитой Волынь воссоединилась с Россией, а Галиция вошла в состав Австрии.

В годы Первой мировой войны территория Западной Украины стала ареной кровопролитных боёв между российской армией с одной стороны и германско-австрийскими войсками — с другой. На фоне развала Австро-Венгрии по итогам войны на земли Западной Украины стали претендовать сразу несколько государств.

В ноябре 1918 года начались боевые столкновения между подразделениями недавно созданной Польши и самопровозглашённой Западно-Украинской Народной Республики (ЗУНР). 21 ноября польские войска взяли Львов, из которого лидеры ЗУНР были вынуждены бежать в Тернополь. 22 января 1919 года был провозглашён Акт объединения ЗУНР с Украинской Народной Республикой. Однако на практике единое государство так и не было создано.

Советско-польская война, август 1920 года

В июле 1919 года польские части заняли всю территорию Западной Украины. К этому времени уже началась агрессия Варшавы против Советской России и УССР, также претендовавшей на Галичину и Волынь. Боевые действия велись с переменным успехом, линия фронта перемещалась на сотни километров.

Во второй половине 1920 года силы Польши истощились, однако советское командование, вынужденное вести синхронно боевые действия в Крыму, на Дальнем Востоке и в Средней Азии, было остро заинтересовано в прекращении войны с Варшавой. 12 октября между Польшей с одной стороны и РСФСР — с другой было подписано перемирие, а 18 марта 1921 года заключён Рижский мирный договор, согласно которому Польше отошли территории Западной Украины и Западной Белоруссии.

Позиция западных держав относительно будущего захваченных Варшавой земель оставалась неопределённой вплоть до 1923 года. Но 14 марта 1923-го совет послов Антанты принял решение передать Западную Украину в состав Польши. 

При этом дипломаты сделали ряд формальных оговорок: они потребовали предоставить украинским землям автономию, обеспечить украинцам равные с поляками гражданские и культурные права, открыть украинский университет. Однако Варшава выполнять данные требования не стала.

С марта 1920 года в делопроизводство введен термин "Малопольске Всходне" и запрещено употребление терминов "Западная Украина" и "украинец".

Результаты польского погрома в ходе «пацификации» в украинской организации «Просвита»

Галицию польские власти разделили на три воеводства: Львовское, Тарнопольское и Станиславское, в совокупности именовавшиеся Восточной Малопольшей. В Волыни было образовано Волынское воеводство, в Полесье — Полесское, а Холмщина была отнесена к Люблинскому.

Ещё летом 1920 года польские власти объявили, что их военнослужащие смогут на льготных основаниях или бесплатно (в зависимости от заслуг) приобретать земли на территории Западной Украины. «Я уже предложил правительству, чтобы часть приобретённой земли стала собственностью тех, кто её сделал польской, обновив её польской кровью и тяжким трудом», — заявил тогда начальник государства Польского Юзеф Пилсудский.

Польские колонисты-осадники в Восточных кресах

В декабре 1920 года была принята система нормативных актов, согласно которым помещичьи и государственные земли на территории Западной Украины были национализированы Варшавой и подлежали передаче польским ветеранам.

С весны 1921 года в Волынь стали прибывать первые польские поселенцы-колонисты, которых называли осадниками. Площадь типового участка составляла 20 гектаров, бывшим военным с высшим образованием выделяли до 45. Колонизация проходила в несколько этапов — официальная Варшава пыталась активизировать её в 1926 и 1935 годах. До 1929 года в так называемые Восточные кресы прибыло около 77 тыс. колонистов, получивших порядка 600 тыс. гектаров земли.

В конце 1919 года регион столкнулся с эпидемией тифа, для борьбы с которой Польша ничего не предприняла. Смертность среди заболевших тифом в то время достигала от 20% до 50%. Только за первый квартал 1920 года заболело более 20 тысяч украинцев. Польская санитарная служба решила, что спасать Западную Украину от эпидемии нецелесообразно и "нужно ждать, когда она погаснет сама" .

Очевидно, что естественное сокращение украинского населения оккупированных территорий от мора способствовало ускорению проводимой поляками политики ассимиляции, поэтому польская власть сознательно игнорировала голод, эпидемии, а также другие социальные проблемы на Западной Украине. Села не восстанавливались, семена для посевов крестьянам не поставлялись. Вместо этого польские жандармы занимались реквизициями и отбирали у украинцев последнее.

Кроме того, официальная Варшава, вопреки требованиям Антанты, взяла курс на культурную полонизацию присоединённых в 1920—1921 годах земель. 31 июля 1924 года было официально запрещено использование украинского языка в официальных учреждениях Польши. Из 2879 украинских читален, существовавших в Галиции при Австро-Венгрии, в 1923 году сохранись всего 832.

В Волыни, где украинцы составляли 77% населения, только в 11% школ обучение велось на украинском языке. Из примерно 3,5 тыс. украинских школ, изначально работавших на отошедших полякам территориях, к 1935 году сохранилось всего около 450.

Члены украинской диаспоры протестуют против пацификации Восточной Галиции в 1930 году

Украиноязычные кафедры Львовского университета были закрыты, что затруднило доступ украинцев к высшему образованию. Бывший первым секретарем Центрального комитета Коммунистической партии Украины (ЦК КПУ) Никита Хрущев вспоминал, что после присоединения Западной Украины он побывал на одном из предприятий Львова — и лишь один из нескольких десятков инженеров там был украинцем.

«Вы не знаете, как трудно было нам в Польском государстве получить образование и как трудно, получивши образование, получить затем работу», — говорил этот человек.

Часть украинского населения была категорически не согласна с проводимой официальной Варшавой политикой. Недовольные либо эмигрировали в США и Канаду, либо вступали в ряды ультраправых объединений — в частности, образованной в 1920 году Украинской войсковой организации и созданной на её базе в 1929 году Организации украинских националистов (ОУН-УПА).

В 1930 году члены ОУН перешли к террористической деятельности, направленной против поляков и польской администрации. Начались массовые поджоги польских домов и хозяйств. Кроме того, украинские националисты совершали подрывы государственных учреждений, уничтожали линии связи, совершали нападения на чиновников и активистов польских организаций.

24 августа 1930 года Юзеф Пилсудский принял решение о «пацификации» радикальной части украинской общины. Для этих целей были сформированы 17 специальных групп полиции. Осенью их усилили 10 эскадронами кавалерии.

Летом — осенью 1930 года польскими властями по политическим мотивам были арестованы 1739 украинцев. При этом семь человек погибли, несколько сотен получили ранения.

Арестованные польскими военными украинцы

В октябре был убит лидер польского отделения ОУН Юлиан Головинский — по официальной версии, он погиб при попытке к бегству во время следственного эксперимента. Чтобы оказать давление на украинское население, польские власти широко практиковали принцип «коллективной ответственности». Подразделения польских правоохранительных органов и армии были введены примерно в 800 сёл. Около 500 домов, принадлежащих украинским семьям, были сожжены, помещения украинских национальных организаций разгромлены.

В концлагере в Стшалково в холоде и полной антисанитарии одновременно находилось до 57 тысяч заключенных. От постоянных пыток и болезней в этом лагере только по официальным данным погибло более 8 тысяч человек. В концентрационном лагере в районе города Тухоль, куда также отправляли украинцев, к 1921-ому году погибло более 22 тысяч человек.

В 1934 году для уничтожения украинской политической оппозиции польским оккупационным режимом специально создается концлагерь Береза-Катузская. Рассказывая о назначении и работе концентрационного лагеря, его комендант Юзеф Камаль-Курганский честно признавался: "Чем больше заключённых передохнет, тем лучше будет жить в моей Польше".

За время оккупации десятки тысяч украинцев погибли в польских концлагерях в Вадовичах, Модлине, Львове, Стрые, Яловце, Брест-Литовском, Перемышле, Ланцуте, Тухоли, Стшалково. Эпидемии тифа, дизентерия, голод, отсутствие одежды, регулярные пытки, сотни и тысячи трупов, которые лежали на открытом воздухе месяцами – все это польские лагеря смерти, до сих пор наводящие ужас на историков.

Польский концлагерь

Зарубежные организации ОУН подняли шум в прессе из-за действий польской власти. Члены британского парламента обратились в Лигу наций с просьбой расследовать акцию «пацификации». Международное расследование завершилось в 1932 году. Согласно его выводам, ответственность за возникновение конфликта лежала на украинских националистах.

В начале 1930-х годов в западно-украинском национальном движении произошёл раскол. Одна из крупнейших местных партий — Украинское национально-демократическое объединение — выступила за нормализацию отношений с польскими властями, а ОУН становилась всё более радикальной и сблизилась с германскими нацистами.

«В ходе «пацификации» и других акций польского правительства погибли несколько десятков украинских националистов. Оуновцы в ответ усилили террор, а во время Второй мировой войны устроили Волынскую резню, унёсшую десятки тысяч жизней мирных людей — стариков, женщин и детей.

Такая реакция была не адекватна давлению, которое на них оказывали польские власти до войны.

Источник

11 июля 1943 года отрядами бандеровцев была проведена самая большая и самая «эффективная» операция бандеровцев – массовое убийство мирного населения, вошедшее в историю зверств украинских националистов, как "Волынская резня"

Начало зверствам бандами бандеровцев на Западной Украине было положено 9 февраля 1943 года. Тогда бандитами было убито 200 поляков в селе Паросля.

Я долго, очень долго думал, стоит ли публиковать фотографии тех страшных событий и понял, что не публиковать их просто нельзя! Нельзя, чтобы люди забывали, что такое этническая чистка, что такое бандеровщина, что такое борьба за свободу, которая заключается в убийстве детей и женщин со стариками. Больше этим подонкам воевать было не с кем, ведь мужья, сыновья, отцы, были на фронте, который приближался, кстати, и чуть ниже вы узнаете, как эти убийцы детей смогли "повоевать" с регулярными частями Красной, Советской Армии.

А сейчас я расскажу об одном дне из их полугодовалой "операции" по убийству женщин и детей: 11 июля 1943 года, ровно 77 лет назад, отряды бандеровцев атаковали 96 польских населенных пунктов на Волыни.

Уничтожали одно село за другим.

Например, на колонию Гуров напали ночью и перебили около 200 спавших поляков.

После этого бандеровцы ворвались в соседнее село Выгранка, где вырезали 150 человек.

На Порицк, где поляки собрались в костеле на праздничное богослужение, напали в 11 утра.

В окна церкви бросали гранаты и расстреливали прихожан. Во время нападения убили около 200 женщин, мужчин и детей, которых потом похоронили в массовой могиле. В то время как убивали прихожан, ещё одна группа бандеровцев убивала поляков, которые находились у себя дома.

В Хренове убили 150 поляков, также собравшихся на богослужение.

В Гуте Майданской вырезали 184 человека. В Киселине – 90 человек.

Этот список можно продолжать очень долго.

Эти события известны миру как Волынская резня.

Считается, что бандеровцы уничтожили около 100 тысяч мирных, ни в чем не повинных людей. Это массовое убийство мирного населения стало самой большой и самой «эффективной» операцией бандеровцев.

25 марта 1943 года едва не был убит бандеровцами будущий первый (и пока что единственный) польский космонавт Мирослав Гермашевский.

Вот что он рассказывал об этом:

https://www.youtube.com/watch?v=ZSkr7vc-t4w

«Наша семья жила на Волыни, в селении Липники над Случем. Отдельное хозяйство занимал дедушка, свои хозяйства были у семьи моего отца и его братьев. Когда на Волыни начались массовые убийства поляков членами УПА, дедушка успокаивал семью, что в Липниках все находятся в безопасности, так как с соседями украинцами мы с давних пор жили в большом согласии.

В ночь с 25 на 26 марта 1943 года уповцы при содействии некоторых местных окружили Липники, подожгли польские усадьбы и с невообразимой жестокостью убили 182 поляка. Из семьи Гермашевских и семьи Белявских моей мамы в ту ночь погибло 19 человек. Едва не погиб и я. Мне было полтора года. Когда началась резня, отец велел маме взять с собой ребёнка и убегать в ночь, а сам с винтовкой побежал защищать село. Маму догнал один из бандитов и выстрелил с близкого расстояния, целясь в голову. Пуля соскользнула по черепу, мама без сознания упала на поле. Её так и оставили. Я покатился в замёрзшую борозду. Когда пришла в сознание, была в шоке. Забыла обо мне, добралась до соседнего села. Там знакомые украинки перевязали её, накормили и спрятали. Когда сообразила, что потеряла ребёнка, её не пустили. Было слишком опасно.

Утром меня в поле отыскал отец. Подоил заблудившуюся корову, на пепелище искупал меня в тёплом молоке. Так меня спас. Сбежали в соседнее село...

Летом отец с двумя братьями мамы поехал в родовое владение, чтобы накосить немного сена.

Из пшеничного поля в него выстрелил уповец.

Попал в сердце. Мы стали наполовину сиротами.»

«Пролетал я как-то над местами, где родился, смотрел вниз и думал: «Смотрите — это я лечу! А могло быть так, что лежал бы здесь в земле».

«Во время полёта была организована радиобеседа с мамой. Когда сказала, что я герой, прервал её и поправил:

— Мама, это ты герой.

Тот разговор был выпущен один-единственный раз. Потом, когда кто-то в ГПУ (GZP) сообразил, о чём в нём идёт речь, этот фрагмент навсегда вырезали..."

---

https://russian.rt.com/article/313550-nelzya-iz-banditov-del...

---

Отрывок из романа Летят Лебеди.

Военно-исторический роман «Летят Лебеди» в двух томах.

Том 1 – «Другая Война» 500 страниц

Том 2 – «Без вести погибшие» 600 страниц

Сброшу любую из этих книг (или оба тома) в электронном варианте (PDF-epub-fb2 они сразу идут в письме ссылками, выбирайте, что кому подходит и скачивайте) всем желающим пикабушникам на электронную почту абсолютно безвозмездно.

Есть печатный вариант в твёрдом переплете с качественной печатью и хорошей бумагой.

Могу выслать почтой в любую точку планеты Земля (кроме Северного и Южного Полюсов)

#летят_лебеди

Отзыв, если понравится роман, можно сюда: в комментарии ссылка

---

Спасибо всем вам, читающие люди!

Одно поколение мы уже потеряли… они уже не читают…

(но я стараюсь, пишу для них, чтобы интересно было)

Начинаем терять второе поколение…

Боюсь, что потерю третьего наша нация уже не переживет…

Прочитал сам — передал другому!

Или прочитал ребенку вслух!...

Источник: Interia Fakty // Перевел обозреватель Rubaltic.Ru Сергей Широколобов

https://fakty.interia.pl/historia/news-zofia-szwal-nie-bede-przepraszac-ukraincow-za-to-ze-przezyla,nId,2605079

В 75-ю годовщину начала Волынской резни польское издание Interia Fakty опубликовало интервью с Софьей Шваль, которая выжила во время этой трагедии благодаря счастливому стечению обстоятельств.

— Как выглядели польско-украинские отношения на Волыни до 1943 года?

— Я жила с родителями и братом в расположенном в польской колонии населенном пункте Ожешин, через который во время войны проходили различные железные пути. На данный момент он не существует, а тогда лежал на стыке двух земель — Волынской и Львовской. Я играла с украинскими детьми, мы ходили друг к другу в гости. Между нами не было различий. Я помню: когда украинцы отмечали свои праздники, в польских домах тоже заботились о том, чтобы не выполнять тяжелых работ и праздновать так же, как они. Отношения между соседями были такими, какими они должны быть, все помогали друг другу, и я как ребенок никогда не чувствовала угрозы. Помню период, когда из села вышли Советы. Они устроили колхоз в соседнем украинском селе и забрали у жителей все. Поляки тогда очень им помогали — давали молоко, меняли хлеб.

— Чувствовали ли Вы что-нибудь, предвещавшее приближающуюся бойню?

— Нет, ничего не обещало этой трагедии, в наших взаимоотношениях не появилось никакой вражды. Но я помню, что перед самыми убийствами наши украинские друзья из соседнего села перестали нас посещать. Мой дядя тогда пошел к ним, чтобы спросить, не случилось ли чего-нибудь, не заболел ли кто-нибудь случайно. Но его успокоили, сказали, что просто так сложилось. Я думаю, что они готовились к худшему. Перестали приходить, потому что, наверное, боялись, что что-нибудь станет известно. Мне было тогда уже больше десяти лет, так что я видела — что-то изменилось. Хотя того, что случилось потом, я полагаю, не ожидал никто.

— Какие настроения царили на Волыни накануне резни?

— Быть может, было что-то известно о более ранних нападениях на другие села, но детям этого не говорили. Взрослые, наверное, не хотели нас пугать, потому что ситуация уже и так была напряженной. Но я слышала о единичных убийствах: убили лесника, какого-то чиновника, случались разные инциденты, и гибли в основном мужчины. В моем селе убили поляка, который похвастался, что имеет какое-то оружие, оставшееся после Советов. Украинские полицейские его арестовали, приказали ему бежать, а потом выстрелили в него. Это была первая подобная жертва, известная нам. Я помню, что эта полиция постоянно проводила у нас в доме обыски. Не знаю, что искали. Они (обыски — прим.) бывали также по ночам, во время которых взрослые не спали — ходили и наблюдали, впрочем, так же, как и наши соседи. Они что-то предчувствовали, боялись, что может случиться что-то плохое.

— Вы помните момент нападения на Ваше село?

— Это было в воскресенье, люди собирались идти в костел, некоторые уже вышли из дома. Утром в село пришла группа украинских мужчин: полицейских и гражданских. Ее возглавлял высокий человек с автоматом. Они ходили по домам и велели, чтобы все взрослые мужчины на телегах поехали в лес; говорили, что готовятся к бою с немцами. При этом угрожали, что каждый, кто откажется, будет жестко наказан. В домах остались только дети, женщины и пожилые люди. Когда поляки собрались на этой лесной поляне, началась стрельба из автоматического оружия. Первая очередь прошла слишком высоко, вторая оказалась точнее. Часть поляков упала, часть пустилась бежать, и некоторым это удалось. Но, конечно, вернуться в дома они уже не могли. В это же самое время убийства начались также в костеле в Порицке, где уже собрались верующие.

— Что в это время происходило с людьми, которые были в домах?

— Когда мы услышали первые выстрелы, решили, что это, наверное, украинцы проводят какие-то учения. Потом тотчас же раздалась следующая очередь, и это нас уже насторожило. Тогда как из-под земли выросли вооруженные мужчины — украинские полицейские и гражданские, они начали выгонять нас из домов. Как объясняли, они готовились к бою с немцами и хотели перевести нас в безопасное место.

Как раз тогда у нас были родственники — мой дядя с женой и племянником. Он сказал им по-украински: «Я украинец, что я должен делать?» А я, будучи ребенком, чуть не сказала: «Дядя, что ты говоришь?», но не успела, потому что их командир — тот, который шел во главе процессии, — ответил: «Запрягай коней, и быстро отсюда уезжайте».

Остальных выгнали на дорогу. Я увидела массу вооруженных людей. Это было как раз перед жатвой, у них были при себе топорики и лопатки. Но дальше я не осознавала, что происходит. Я знала некоторых из них, и я уверена, что мой отец знал их всех. Среди них был молодой человек в светлом пиджаке, подпоясанном ремнем, за которым были топорик и военная лопатка. Это убедило меня, что украинцы будут вырубать какие-то деревья, делать засеки и действительно готовиться к обороне. Мой отец подошел к этому молодому человеку и попросил: «Когда выедет эта телега, позволь, чтобы мои дети тоже поехали». Тот сначала рассердился, но когда телега дяди выехала, остановил ее и велел посадить на нее меня и моего брата. Я плакала, не хотела ехать, но наконец мы покинули село как украинские дети.

— Что случилось с теми, кто остался в Ожешине?

— Всех увезли в лес, и там началась резня. По дороге я слышала крики людей, но не знала, что происходит. Я помню, что тетя держала руки на моих ушах, а кони мчались как сумасшедшие.

В этом лесу начались жуткие убийства. Это было что-то невероятное. Там жертв уже ждали украинцы. Человеческая кровь текла ручьями — убивали топорами и молотками, стреляли в тех, кто убегал. Тот, кто погиб от пули, по крайней мере, не страдал так, как другие.

Выжила только одна женщина, которая все это видела. Можете ли Вы себе это представить? В общей сложности в Ожешине погибло около 300 человек, некоторые источники говорят, что больше, другие — меньше. Невозможно сегодня подсчитать.

— Как этой женщине удалось выжить?

— Она приехала в гости к семье с Горохува. Украинцы, кроме нее, забрали в лес также ее мужа, брата с шестью детьми, сестру с ребенком и еще других родственников. Ее муж сраженным упал на нее, как и другие мертвые люди. Она лежала под умирающими, слышала плач детей, мольбы матерей, живых, которые умоляли их добить, потому что в ямы сбрасывали тяжелораненых. Вы можете себе это только представить — один большой крик, плач, молитвы в последний момент, обращенные к Богу. Эта женщина притворялась мертвой, лежала под телами убитых и рассчитывала на то, что украинцы уйдут, а она встанет и пойдет искать дочь, которая в это время пошла в часовню и потому не была забрана в лес. Когда украинцы начали тянуть ее за ноги, она испугалась, что ее закопают живьем, и отозвалась по-украински: «Я живая». Один из них уже схватился за кол и хотел ее убить, но эта женщина сказала, что знает их. Она была так забрызгана кровью, что не было видно ее лица, поэтому она убедила убийц, что является их родственницей, назвала какую-то фамилию. Украинцы поверили и отпустили ее. Она выжила и нашла свою дочь.

— Принимали ли также участие в организации этой бойни люди из вашей местности?

— Пока в лесу продолжалась резня, украинцы на телегах подъезжали к польским домам и забирали все, что только могли взять. Акция была подготовленной до такой степени, что было заранее определено, кто в чей дом придет и что будет брать.

Из леса убежало несколько детей. Они блуждали, голодные и испуганные, возвращались в окрестности своих домов, засыпали там. А украинцы из соседних сел, которые сами были отцами, шли и забивали их палками, и еще хвастались, что им удалось выследить ребенка.

— Искали ли Вы свою семью, веря, что кто-то уцелел?

— Когда нам с дядей удалось уехать из Ожешина, мы добрались до Сокаля. Мы ходили по окрестностям в поисках наших родственников, надеясь, что кому-то удалось выжить. Там мы встретили ту женщину, которая пережила резню в лесу. Она была свидетелем того, как моя мама тоже пыталась выдавать себя за родственницу украинцев; сначала они позволили ей уйти, но потом поняли, кто она, и приказали вернуться назад. Я закричала тогда: «И убили?» Но эта женщина ответила, что нет, что моя мама жива. Поэтому я пошла искать ее в Ожешин. Когда там меня увидела моя родственница, она сказала, что маму убили, и только тогда я это поняла, потому что раньше думала, что раз она была ранена и ее вернули обратно в лес, то потом отвезли домой. Как я могла думать иначе?

— Какова была Ваша дальнейшая судьба?

— Из Германии приехал мой дядя, чтобы позаботиться обо мне и брате. Некоторое время мы жили во Львове. Наконец мы приехали в Замосьце, где попали к монахиням в Дом ребенка. Я закончила среднюю школу, педагогическое училище; очень хотела стать учительницей, что мне и удалось.

— Когда Вы впервые после той бойни поехали на Волынь?

— Я поехала туда только через двадцать три года после резни. Я встретилась тогда с украинцами, которых я знала с детства, — с теми, кто в 1943 году был уже взрослым, и теми, кто за эти двадцать лет вырос. Когда они меня увидели, начали плакать. Говорили, что я пришла к ним из другого мира. Та акция была так обстоятельно спланирована, что мое выживание им казалось невозможным. Эта встреча была потрясением и для них, и для меня. Я спросила их: за что убивали? Что эти люди вам сделали?

Они ответили: такие были времена. А ведь временами нельзя объяснить такого преступления. Ведь те люди ни в чем не были виноваты! Национальность не может быть причиной для убийства людей, убийства детей, да еще совершенного таким образом.

— Но украинцы, которые не захотели присоединиться к бойне или поддержать убийц, тоже поплатились за это?

— Конечно, да. У тех, кто не пошел убивать, уничтожали семью. В свою очередь, те польско-украинские (семьи — прим. ред.) убегали вместе, потому что это был единственный выход, чтобы мужу не пришлось убивать жену и детей. Были также украинские семьи, которым не доверяли, то есть им не говорили о том, что будет происходить. Когда они слышали эти крики из леса, то еще думали, что это немцы проводят чистку, и прятались. Мне рассказывали также: когда в церкви в Грушеве происходило освящение орудий убийств, один из украинцев из этого села выступил против запланированного. Он кричал: «Люди, о чем вы говорите, что вы хотите сделать?» Украинцы повесили его, а дом его родителей сожгли, они жили потом в мазанке.

— А стали ли сейчас отношения с Украиной хуже, чем тогда?

— Когда после многих лет мы начали ездить туда большой группой выживших, в украинцах была видна добрая воля — мы никогда не встречались там с неприязнью или негативными реакциями. На сегодняшний день царит страшная ложь. Этот вопрос нужно было прояснить сразу. Тогда люди понимали — хотя, конечно, не все, — что эта кровь была пролита напрасно.

— Видите ли Вы шансы выработать общий польско-украинский нарратив о тех событиях?

— В данный момент на Украине говорят, что поляки оборонялись, что это была война. Но ведь не было никакой обороны, потому что кто там якобы мог обороняться? Мать с детьми, видевшая, как их бросают в ямы? Нельзя такое страшное убийство объяснить желанием бороться за свободную Украину. Потому что это была не борьба, а только геноцид, и это ужасно. А теперь еще и возлагают вину на жертвы. Если сегодня на Украине ставят памятники Бандере, то это не путь к примирению.

— На каких принципах оно было бы, по-Вашему, возможно?

— Если сегодня украинец просит у меня прощения и говорит, что он сам тоже мне прощает, я удивляюсь: но что? Что ты мне прощаешь? Я ему прощаю то, что у меня убили шестнадцать самых близких родственников, а он мне прощает то, что я пережила? Когда я ездила на Волынь, говорила украинцам: если бы кто-то пришел, сказал: «Я убивал» и заплакал, то я заплакала бы вместе с ним — заплакала бы, потому что на нем висит такое страшное преступление. И это как раз и есть путь к примирению.

— Что, по Вашему мнению, пробудилось тогда в человеке, оказавшемся способным на такое преступление?

— Невероятное зло овладело тогда человеком. Это сложно понять человеческим разумом. Один украинец, когда я сказала ему, что это было озверение, ответил, что даже дикий зверь убивает, когда голоден. А здесь убивали, потому что были голодны до крови. Он сказал, что не только поляки боялись, но и украинцы точно так же боялись своих же. Он сказал: это был не человек — обличье человеческое, но не душа. Но, к счастью, как я всегда говорю, каждое преступление имеет своего свидетеля.