22. Глава двадцать вторая. «Коцыки»
Утром Рогачев объявил, что сегодня мы выходим к броне. И ещё он объявил, что командир должен командовать, а не перетаскивать тяжести. Он развязал свой вещмешок, вывалил из него всё содержимое, аккуратно сложил и принялся делить между бойцами взвода. Как вещмешок Ульянова.
- Вот это тебе, - он подвинул в мою сторону рацию Р-148 с двумя дополнительными аккумуляторами. – Связист должен хорошо говорить по-русски, без акцента. Ты как раз подходишь. Теперь ходишь за мной, как тень. Сперва я, потом ты, потом мой личный снайпер. Герасимович!
- Его в госпиталь положили. Тиф у него.
- Понял. Спыну!
- Ё, - отозвался Вася.
- Топаешь за ним, за Касьяновым. Потом все остальные и Джуманазаров в замыкании. Джума, понял?
- Поняль. – отозвался Эргеш.
- Вот и нормалёк. – Рогачев снова повернулся к пачкам с патронами, банкам, фляжкам… - Пачку трассеров я оставлю себе, а вот это тебе, это тебе, вот это тебе – он рассовывал припасы из своего вещмешка то одному солдату, то другому. Всё рассовал, снова повернулся ко мне:
- За батарейки отвечаешь головой. Приходим с задания – несёшь во взвод связи на подзарядку. Если посадишь батарейки на операции и взвод останется без связи, то взводу настанет пи@дец. А я за это тебя расстреляю.
Расстреляет или не расстреляет, так это ещё бабка на двое сказала. Не дохрена я видел расстрелянных в Афгане. То есть не видел ещё ни одного. Только угрозы слышал. Ну, угрозы это одно, а реально расстрелять солдата, это совсем другое. При том что я не собираюсь разряжать батареи. Я не долбанутый, я нормальный. Ну, а раз я нормальный, то я стоял и думал о нормальных вещах. Я думал о том, раздаст ли Рогачев свою жрачку и воду пацанам, чтобы за него носили. Или не раздаст. Некоторые офицеры так поступают. Меня коробит от таких поступков потому что я родился и вырос в Стране Советов. В ней не было угнетения человека человеком. Отдать свою жрачку и воду пацанам, которым ты являешься прямым и непосредственным начальником, это я считал нехорошим поступком. Потому что следующим поступком, по логике, должно стать внутрижопное соитие с подчинённым под твою власть человеком. Ну а чё? Ты - начальник, у солдата есть жопа. Почему бы не воспользоваться?
Не то, чтобы я боялся получить пару дополнительных килограммов в виде хавчика командира взвода. Я не жлоб. Если у меня будет хавчик, а у Рогачёва хавчика не будет, то я поделюсь. Это нормально. А изначально программировать ситуацию, в которой подчинённый несёт ЛИЧНЫЕ ВЕЩИ начальника, это мне казалось неправильным. Поэтому я стоял и думал. Если Рогачев скажет ТАКОЕ мне, то я пошлю его на хер. Я очень уважаю Рогачёва. За эти два бесконечных дня я очень его зауважал. Но, всё же, раздавать свою шмотку солдатам – это не по-мужски. Пошлю на хер, а потом хоть в дисбат.
То ли из-за выражения моей рожи, то ли из-за радиостанции. Не знаю почему. Но, на меня посягательств в качестве денщика не последовало. Не последовало, ну и не последовало.
Когда Юрка Кудров запихивал себе в вещмешок часть выданного ему барахла, Рогачев обратил внимание на одну из его миномётных мин.
- Ёж твою мать, Кудров! Ты нас всех захерачить решил? – Рогачев подхватил мину, протянул её взрывателем Юрке в рожу. Мина два дня каталась сзади вещмешка, а крепилась она к нему на два ремня. Верхний ремешок оторвался, мина на ходу болталась на нижнем ремешке, как маятник, в такт Юркиным шагам. Стукалась взрывателем о скалы. Взрыватель раскрошился, Рогачев это заметил. Теперь он стоял с миной в руке, тыкал раздолбанным взрывателем Юрке в нос.
- Ты, ёж твою мать, Кудров! Ты хоть изредка осматривай своё снаряжение! Ты что не слышал, как она по камням цокает?
Рогачев выкрутил из мины разбитый взрыватель, протянул Кудрову:
- В первый попавшийся горящий дувал выкинешь. И мину туда же. В самый огонь, чтобы пи@данула, чтобы духам не досталась. Долбоюноша.
Выходили к броне очень долго. Очень долго шли опять через весь длинный кишлак. Вдоль улицы, по которой мы шагали, горели дома. Кто их поджег, я не знаю. Скорее всего с гор сняли 8 и 9 роты и они, охреневшие в горах от злобы и тоски, прошлись по кишлаку в порыве боевого энтузиазма. Я думаю, хорошо, что мы с ними не встретились.
Во время перехода через горящий кишлак Кудров выкинул в горящий дувал раздолбанный взрыватель. В другой горящий дувал выкинул мину. Потом мы лезли по каким-то горам. Хорошо, что не вверх, а вниз. Всё-таки мы шли вниз, к реке.
К нашему приходу сапёры навели через реку наплавной понтонный мост. Водное препятствие мы преодолели, аки посуху. Р-р-р-раз, и мы оказались на правом берегу, на широком галечном пляже возле бронетехники.
Пока рота шкашдыбала через горящие кишлаки, пока шла по пантону к бронегруппе, Миша Гнилоквас и Ваня Грек закинули в реку Пандшер РГДшку. РГДшка утонула, взорвалась в пучине речной. Вместо утонувшей гранаты всплыла глушеная рыба. Миша с Ваней вынули из реки рыбу. Сварили уху. Потом с гор пришли мы. Миша и Ваня кормили нас ухой. Вроде бы, это не их обязанность. Они не повара. Они просто оказались звездатыми пацанами и хорошими товарищами.
Мы слезли с гор, пришли на «пляж», помылись в реке Панджшер. Расселись возле БТРА на пока ещё тёплую землю, принялись уплетать свежую ароматную уху. Каждый боец черпал своей ложкой прямо из закопченного на костре бачка, который был один на всех. Мы забыли о том, что где-то бывает брезгливость. Об этом на войне как-то не думается. Можно попытаться напомнить пацанам о том, что ы природе существуют индивидуальные тарелки, но их будет реакция будет простая и незатейливая: не нравится – не жри. Поэтому, как говориться: - «Пей, Вовочка, и не трынди». Орудуй ложкой и ни о чем лишнем не думай. Ты в армии. Ты на войне. Привыкай.
Пока мы жрали, Миша орудовал ложкой, выплёвывал изо рта крошки, со счастливой рожей рассказывал о своих кулинарных подвигах:
- Мы, када эргэдэшка бахнула, мы с Ваней в реку полезли. А вода ледяная, течение с ног сбивает, рыбу уносит. Мы давай рыбу хватать и на берег выкидывать. Тут из кишлака набежала целая шобла душманскиих коцыков. Сцуки, наглые такие. И много их. Мы с Ваней от холода дубеем, а они у нас рыбу тырят! Для них мы что ли убиваемся? Ладно б одну-две стырили, а они всё подряд разносят в один секунд! Я тада бурнул, вылез с реки, снял с БТРа антенну. А коцыкам всё по@уй. Они халяву нашли, у них масть попёрла! Я подбежал к ним с антенной, а им по@уй и я, и антенна. А я, бл@ть смотрю, щяс меня сожрут вместе с рыбой. Тада я размахнулся с двух рук и ка-ак перее@ал по ним (трёхметровым стальным гибким стержнем). Попал по одному. Тут до них дошло! Они – врассыпную! А этот гы-гы-гы, а этот только так раз-раз-раз на передних лапах. – Миша ржал и показываал согнутыми в локтях руками как на передних лапах убегал покалеченный котик.
Ну и чё? Очередная «картина маслом» вынесла мне мозг. Я сидел на земле, жрал своей ложкой жидкую жрачку из общего котла, думал: - «До какой степени надо перестроить свою башку на войне?»
За три дня первой боевой операции я усвоил, что надо потерять стыд при походе в туалет, надо отказаться от чувства брезгливости, надо перестать уважать труд других людей, перестать уважать право собственности, перестать бережно относиться к хлебному полю. Что ещё надо сделать? Что будет, если я сейчас скажу Мише о том, что не надо хвалиться живодёрским поступком? Отогнал Миша котиков, ну и пусть бы промолчал тихонечко. Что будет, если я сейчас это скажу? Правильно! Реакция будет простая и бесхитростная: не нравится, не ешь. А я очень хочу есть. Я только что спустился с гор. Дело даже не в том, что я голоден. Дело в том, что если сейчас все пожрут, а я заступлюсь за котика, то завтра мы снова пойдём в горы. Все будут идти, а я буду, как Ульянов, валяться на тропе и скулить «я больше не могу, убейте меня». За это Рогачёв будет пинать меня ногами. Завтра-завтра, не извольте сомневаться. Для чего мы сидим здесь на жопах прямо на остывающей земле? Почему нас не везут в ППД полка?
Чего тут непонятного? Завтра второй этап операции. Я ещё не знаю какой. Но, точно знаю, что завтра. Поэтому, надо пожрать. Рогачёв раздал свои боеприпасы пацанам. Он и с боеприпасами-то пёр в гору так, что понадобилось останавливать. А без боеприпасов он вообще усвистит за горизонт без единой остановки. Так что, завтра мне понадобятся физические силы. Именно физические, много физических. А на мораль можно забить. Надо тупо пожрать. Вот я и жрал. Только подумал: - «Ну дык от чего надо отказаться в следующий раз? От какой нормы морали? Может быть сразу от всех? Хенля уж там?»
Когда мы нажрались вкусной ухи, накурились вонючих сигарет, пришла пора отрубиться и спать с открытым ртом под защитой брони БТРов.
Это не наша рота. У нас не было спальных мешков. Мы заворачивались в плащ-палатки. А в остальном было всё точно так же.
Лично я спал в БТРе Фарида на разложенной мягкой командирской сидушке.
Сидушка короткая. Даже с откинутой спинкой. Весь мой длинны организм на сидушку не помещался. То бошка свисала, то жопа. Как говорится, голову пристроишь – ноги свалятся. Ноги пристроишь – голова свешивается. Казалось бы, чё там такого, подумаешь, голова с сидушки свесилась. А в ней же полным-полно мозгов. Они шею вниз тянут, шея начинает болеть. Несколько раз за ночь я просыпался. Ёрзал и так, и сяк. Жмякал затёкшую шею, разминал задубевшие ноги. Но, покидать данное лежбище не спешил. Потому что мне здесь, по большому счету, нравилось. Подумаешь, поза неудобная. Ха! На гражданской жизни это могло считаться достаточным аргументом. А в армии такая мелочь – нихрена не аргумент. Так что я неспроста сюда забрался. Как говорили у нас в детском садике: - «Чик-чирик, я в домике». Вот, смотрите, как там, в том «домике» всё устроено. В БТРе под бронёй.
В общем, крутился я на той сидушке всю ночь, крутился-вертелся. Но, из-под брони на улицу не уходил.
Во-первых, ледяной ночной горный ветер броню не продувает и не пронзает тебя своими ледяными иглами.
Во-вторых, сидушка не ледяная скала, она за ночь не промерзает и не сосёт из тебя тепло. Сидушка сделана из термоизолируюещего материала, она хранит тепло твоего тела.
В-третьих, под бронёй ты защищен от пуль, которые могут быть выпущены душманами. Как они ловко обстреляли нас поутру после первой ночевки? Очень ловко обстреляли нас, затем скрылись. Мы их даже обнаружить не успели, не то, чтобы пострелять в них. Если утром душманы задумают ещё раз провернуть свой фортель со стрельбой, то «чик-чирик, я в домике».
В общем и целом, если «подбить все бабки», то ночёвка в таких условиях, это счастье. Редкостное счастье, по солдатским мерка. После валяний под кустом.
Рассказывает разведчик Вадим Захаров:
- Климат в Панджшере ужасный. Летом жарища доходила и до +67. Пот уже не льётся, в глаза лезет соль. Смахнул её, а через какое-то время снова лицо в соли. Без воды на такой жаре ты перегреваешься. А где взять воду? В некоторых ущельях вода была даже высоко в горах, на Парандехе например. Вода спускалась террасами вниз. Очень красиво. Правда миномётные разрывы, портили весь пейзаж. Тоже, нормальная такая затея – сгонять за водичкой между миномётных разрывов. Поэтому сидишь на хребте среди камней, судороги горло сводят. Высокогорье, кислородная недостаточность. Разреженный воздух. Вода закипала при +80 поэтому, днём моментально из твоего тела испарялась. Значит в горах надо двигаться ночью. Главное, побыстрее, до рассвета!