Я счастлива.
Сегодня , я была у ветерана Великой Отечественой войны , я до сих пор под впечатлением , насколько это искренний и одинокий человек , сколько он пержыл .. Только взглянуть в его глаза , блин , это не передать словами.Йому 92 года , 12 из них он прожил в абсолютном одиночестве . Несколько раз он отметил , что даже врагу не пожелаеш одиночества в старости. Когда он рассказывал историю своей жизни в военные и после военные годы , глаза несколько раз наполнялись слезами . Я поняла , что у меня есть абсолютно все , чтобы развиваться , идти вперед , а я просто ленивая задница , которой абсолютно все посрать , или эгоистическая стерва , которою ничего кроме себя и своего не интересует. Почему когда то человек мог вставать в шесть утра , идти работать до самого вечера , а потом без отдыха 11 км в снега , морозы , оттепель , болота , жару идти в школу , и только в час ночи приходить домой и так несколько лет подряд ? Почему мы сейчас так не стремимся хотя бы к чему-то высшему ? Почему мы переживаем мелкие потери , так как трагедию , а другие могут пережить смерть для начала четырех родных братьев , а потом и совершенно всех родных и не сломаться ? Они действительно прежили то , о чем не каждому в кошмарах приснится ..
Мне просто не поворачивается язык , сказать что я несчастна.
Мне просто не поворачивается язык , сказать что я несчастна.
Семья «усыновила» брошенного ветерана Великой Отечественной войны
случай из жизни
Солнечный заяц
Зазвонил телефон. Неприятное дребезжание рассекло на мелкие кусочки молчаливый воздух квартиры, пропахший валидолом, ленивой пищей и старостью. По скользкому линолеуму зашуршали спешащие во все силы тапочки, однако они не успели донести своего хозяина, древнего посмуглевшего старичка, до телефонного аппарата.
Рука старика застыла над трубкой, все еще не понимая, что звонки прекратились. Простояв в ожидании нового сигнала секунд двадцать, пожилой человек смачно зевнул и, ухватываясь дрожащими руками за выступы и стены, поплелся на кухню. Он отыскал чайник, являвшийся по факту его ровесником, наполнил его водой, и поставил вскипать на плиту. Михаил Иванович не признавал современной техники. Он куда больше доверял огню и чугуну, чем электричеству и пластику. Пристальным взглядом уперевшись в пар, затанцевавший над плитой, и слушая привычный визг чайника, пожилой мужчина думал о звонке. Вот уже год каждое его утро начиналось с пробуждения из-за телефона. И за все это время он так и не сумел ответить. Всеми забытый и брошенный Михаил Иванович успел смириться с мыслью, что звонки ему лишь кажутся, что у него начался маразм. Однако не успевшая задохнуться под тяжестью старческого сожаления и покорности нотка молодости громко звенела в его душе, разжигая пламя былого любопытства. То чувство не давало покоя старику. Он даже стыдился его, пологая, что негоже мужчине столь солидного возраста с ребяческим восторгом верить в чудеса. Михаил Иванович давно перешел за самоназначенную черту безысходности. Он верил: время его давно подошло к концу, его удел - ожидать прихода смерти, позабыв о каких-либо сладостях жизни. Единственное его услада - воспоминания. Его святыни - альбомы с фотографиями былых времен, да фронтовая подруга-гитара, висящая на стене. Бывало раньше старик снимал ее с гвоздиков и принимался бренчать по струнам. Тогда его старые дряхлые пальцы принимались отчаянно реветь, а гитара издавала благодарные, но жалостливые звуки. Сейчас и это дело он забросил.
Он давно уже перестал завтракать. Еда потеряла вкус, а желудок с трудом осиливал свою работу. Похлебывая чай из большой, красной в белый горошек, кружки, Михаил Иванович глядел то на гитару, висящую на противоположно стене, то на фотографию пухлощекой девушки, устроившейся в рамочке на комоде прямо под фронтовым инструментом. Черно-белый снимок, быть может, не передавал цветов, но глаза запечатленной на нем красавицы казались невероятно живыми. Они с пристальной любовью наблюдали за хозяином квартиры. Михаил Иванович мог часами глядеть на ту фотографию, вертеть ее в руках, проводить пальцами по волосам и округлым чертам лица девицы, вспоминать те чудесные времена, когда женщина эта была не только снимком, когда ветер баловался с ее черными густыми волосами и разносил по округе ее звонкий громкий смех. Старик любил погружаться и мыслями, и душой в прошлое, видеть свою ненаглядную Розу, переживать всю жизнь с ней заново.
Вот они впервые встретились в парке, вот их первый робкий поцелуй. Дальше свадьба, двое детей. С каждым годом жизнь все ускоряется, упрощается, проходит. Беды, которые они преодолевают вместе, отъезд детей, рождение внуков, спокойная монотонная жизнь. Смерть. А дальше все как в тумане. Михаил Иванович умер в один день со своей возлюбленной, просто душа его еще задерживалась в теле, а сердце продолжало упрямо биться.
С тех пор каждый его день был копией предыдущего. Михаил Иванович часто вспоминал, как смотрел однажды с внуком заморский фильм "День сурка", где главный герой проживал вновь и вновь один и тот же день. Старику, бывало, казалось, что он тоже попал в такую вот передрягу, просто еще не до конца это осознал.
Лишь однажды все изменилось. Лишь однажды настал день, когда утром не зазвонил телефон. Старик по началу даже не обратил на это внимание. Он как всегда встал, надел замусоленные тапочки и пошаркал на кухню. Только когда чайник принялся вскипать, Михаил Иванович вспомнил, что встал сегодня он не спеша, что в ушах его не отдается гул телефонных звонков. Он прошел в небольшую комнатку, в какую стремительно мчался каждое утро, и уставился на молчащий телефон. Подождал немного, тяжело вздохнул и вернулся на кухню - успокаивать ревущий чайник. Странное беспокойство затрепетало у него в груди, но он старался его отогнать. Сегодняшний день повторялся лишь раз в год, и хоть он всегда проходил одинаково и без изменений, все же сохранял оттенок особенности.
Михаил Иванович раздобыл из книжнего шкафа старый запылившийся альбом, переполненный фотографиями и пропитанный их с Розой воспоминаниями. Однако не о жене думал он сегодня. Мысли старика погрузились в те дни, когда встреча с прекрасной девушкой казалась парадоксальной, когда каждый день сулил стать последним. Он вспоминал о войне.
Со своей любимой они переживали это время в одинаково страшных, но невероятно разных местах. Он, окутанный деятельностью и борьбой, сражался на фронте, она, скованная беспомощностью и покорностью, в концлагере.
В те времена опорой молодого Михаила были мать и младшая сестра, успевшие эвакуироваться из блокадного Ленинграда на Дальний Восток, да брат и отец, также сражавшиеся где-то на кровавых полях Родины. Он выживал ради них. Однако они были далеко, а смерть - близко-близко. Бывало, он забывал и дом, и семью, отчаяние разливалось по венам и артериям, и юноша чуть ли не намеренно подставлял себя под пулю. Так его ранили неоднократно. Отношение к жизни изменилось с появлением в его судьбе одного заурядного человека.
Плохо помнится Михаилу Ивановичу тот день, когда к ним прибыл новобранец Гришка, семнадцатилетний парнишка, подделавший свои документы, чтобы попасть на фронт. Зачем он это сделал? Гришка и сам не знал. Просто все воевали, весь народ поднялся против врага, и окрыленный патриотическими порывами мальчуган решил утвердить в себе это чувство, отправившись на поле боя. Тут он и понял: на войне мир совсем другой. Самый решительный и деятельный человек вдруг оказывается последним трусом, а замкнутый молчун жертвует собой во имя победы. Он узнал: враги не монстры, какими обрисовывает их общественность, они тоже люди, и сколь не были бы ужасны их деяния, убивать их невозможно страшно. Гришка запоминал всех убитых им солдат, и каждую ночь после боя с абсолютной точностью воспроизводил в памяти их лица и молил о прощении. В одну из таких ночей Михаил и познакомился с этим обыкновенным мальчишкой.
Старик нашел старые фронтовые фотографии, на общем снимке роты отыскал себя, молодого, широкоплечего, а рядом стоял во весь рот улыбающийся Гришка.
Михаил Иванович вспомнил, как подошел впервые к новобранцу, обнаружив, что тот не спит. Переживания юноши были ему понятны, всем в начале тяжело, хотя чего уж там, к смерти никогда не привыкаешь, просто обучаешься легче ее принимать. Гришка не заметил сперва, как некто нарушил его одиночество: "У него были большие глаза. Голубые. Волосы короткие, светлые, челюсть широкая. Кольцо на пальце, из кармана торчал детский рисунок...", - шептал он сам себе, прижав к груди ноги и покачиваясь. "Тебе бы в разведку!", - восторгнулся подошедший Михаил, вызвав на лице собеседника натянутую улыбку. Подробности того, как развился их разговор, как познакомились они и как поделились воспоминаниями о ждущих их дома родных погрязли в памяти старика среди многочисленных бытовых мелочей. Но в ту ночь они с Гришкой проболтали до утра.
В жизни Михаила были все: возлюбленная, брат, сыновья, лучший друг Гена, которого совсем недавно он похоронил, - но любовь ни к одному из них не походила на то, что чувствовал парень к тому молодому мальчику. Михаил сделал Гришку своей причиной для выживания. Каждый раз перед боем он оглядывался на трясущегося от страха товарища, с наплывающей на глаза каской, слишком большой для его головы, и понимал: без него Гришка и дня не продержится. Сейчас пелена молодости давно как спала с глаз Михаила Ивановича, он знал, что и ему без Гришкиного смеха было бы не выжить, душа его закостенела бы, но в те далекие времена двадцатилетний парень сам себя назначил ангелом-хранителем семнадцатилетнего бойца, ощущая себя при этом великим благотворителем.
Удивительно, как такой непримечательный парнишка смог взять на себя столь колоссальную роль в жизни Михаила. Гришка ни чем особенным не выделялся: он был курносым, круглолицым, золотистые его волосы вечно отрастали, образуя пушистый шлем вокруг головы, веснушки рассыпались на его бледной коже, а передние зубы верхнего ряда были больше всех остальных. Свои прозвали его солнечным зайцем, и Гришка, ни чуть не обижаясь, начинал невольно хохотать, когда на него обращали внимание. Да, для всей роты он стал особенным. Часто в его адрес пускали безобидные шуточки, а Гришка постоянно говорил какие-нибудь наивные вещи, на кои сослуживцы хором отвечали: «Заяц, да у тебя детство в жопе играет!». Это стало их вечным анекдотом. Его непринужденность напоминала о Родине без войны, его молодость заставляла солдат задумываться над будущим потомков, а его детскость возрождала в сердцах забуревших мужчин воспоминание о доме и близких. Однако только Михаилу рассказывал он о своей жизни за пределами войны, только при нем вспоминал убитых им врагов, и только под аккомпанемент его игры на гитаре пел своим волшебным голосом.
После войны лишь один раз в год встречался Михаил с Гришкой. В день Победы, когда рота их собиралась на ежегодную встречу у одного из городских памятников войны. Годы шли, Михаил взрослел, менялся, он стал Михаилом Ивановичем. Гришка же и в шестьдесят оставался Гришкой, хоть пушистые волосы его поседели, а кожа сморщилась. Правда, последние лет двадцать бывший семнадцатилетний боец на встречи приезжал не регулярно. Однако обязательно присылал бывшим сослуживцам письмо.
Одинокий Михаил Иванович любил день встречи однополчан. Он любил видеть постаревшие, но знакомые лица, любил вызывать у них улыбки тем, что в очередной раз притащил с собой торт. Ему нравилось поддаваться общим воспоминаниям и чувствовать, как скупая старческая слеза катится по его жесткой коже
Рука старика застыла над трубкой, все еще не понимая, что звонки прекратились. Простояв в ожидании нового сигнала секунд двадцать, пожилой человек смачно зевнул и, ухватываясь дрожащими руками за выступы и стены, поплелся на кухню. Он отыскал чайник, являвшийся по факту его ровесником, наполнил его водой, и поставил вскипать на плиту. Михаил Иванович не признавал современной техники. Он куда больше доверял огню и чугуну, чем электричеству и пластику. Пристальным взглядом уперевшись в пар, затанцевавший над плитой, и слушая привычный визг чайника, пожилой мужчина думал о звонке. Вот уже год каждое его утро начиналось с пробуждения из-за телефона. И за все это время он так и не сумел ответить. Всеми забытый и брошенный Михаил Иванович успел смириться с мыслью, что звонки ему лишь кажутся, что у него начался маразм. Однако не успевшая задохнуться под тяжестью старческого сожаления и покорности нотка молодости громко звенела в его душе, разжигая пламя былого любопытства. То чувство не давало покоя старику. Он даже стыдился его, пологая, что негоже мужчине столь солидного возраста с ребяческим восторгом верить в чудеса. Михаил Иванович давно перешел за самоназначенную черту безысходности. Он верил: время его давно подошло к концу, его удел - ожидать прихода смерти, позабыв о каких-либо сладостях жизни. Единственное его услада - воспоминания. Его святыни - альбомы с фотографиями былых времен, да фронтовая подруга-гитара, висящая на стене. Бывало раньше старик снимал ее с гвоздиков и принимался бренчать по струнам. Тогда его старые дряхлые пальцы принимались отчаянно реветь, а гитара издавала благодарные, но жалостливые звуки. Сейчас и это дело он забросил.
Он давно уже перестал завтракать. Еда потеряла вкус, а желудок с трудом осиливал свою работу. Похлебывая чай из большой, красной в белый горошек, кружки, Михаил Иванович глядел то на гитару, висящую на противоположно стене, то на фотографию пухлощекой девушки, устроившейся в рамочке на комоде прямо под фронтовым инструментом. Черно-белый снимок, быть может, не передавал цветов, но глаза запечатленной на нем красавицы казались невероятно живыми. Они с пристальной любовью наблюдали за хозяином квартиры. Михаил Иванович мог часами глядеть на ту фотографию, вертеть ее в руках, проводить пальцами по волосам и округлым чертам лица девицы, вспоминать те чудесные времена, когда женщина эта была не только снимком, когда ветер баловался с ее черными густыми волосами и разносил по округе ее звонкий громкий смех. Старик любил погружаться и мыслями, и душой в прошлое, видеть свою ненаглядную Розу, переживать всю жизнь с ней заново.
Вот они впервые встретились в парке, вот их первый робкий поцелуй. Дальше свадьба, двое детей. С каждым годом жизнь все ускоряется, упрощается, проходит. Беды, которые они преодолевают вместе, отъезд детей, рождение внуков, спокойная монотонная жизнь. Смерть. А дальше все как в тумане. Михаил Иванович умер в один день со своей возлюбленной, просто душа его еще задерживалась в теле, а сердце продолжало упрямо биться.
С тех пор каждый его день был копией предыдущего. Михаил Иванович часто вспоминал, как смотрел однажды с внуком заморский фильм "День сурка", где главный герой проживал вновь и вновь один и тот же день. Старику, бывало, казалось, что он тоже попал в такую вот передрягу, просто еще не до конца это осознал.
Лишь однажды все изменилось. Лишь однажды настал день, когда утром не зазвонил телефон. Старик по началу даже не обратил на это внимание. Он как всегда встал, надел замусоленные тапочки и пошаркал на кухню. Только когда чайник принялся вскипать, Михаил Иванович вспомнил, что встал сегодня он не спеша, что в ушах его не отдается гул телефонных звонков. Он прошел в небольшую комнатку, в какую стремительно мчался каждое утро, и уставился на молчащий телефон. Подождал немного, тяжело вздохнул и вернулся на кухню - успокаивать ревущий чайник. Странное беспокойство затрепетало у него в груди, но он старался его отогнать. Сегодняшний день повторялся лишь раз в год, и хоть он всегда проходил одинаково и без изменений, все же сохранял оттенок особенности.
Михаил Иванович раздобыл из книжнего шкафа старый запылившийся альбом, переполненный фотографиями и пропитанный их с Розой воспоминаниями. Однако не о жене думал он сегодня. Мысли старика погрузились в те дни, когда встреча с прекрасной девушкой казалась парадоксальной, когда каждый день сулил стать последним. Он вспоминал о войне.
Со своей любимой они переживали это время в одинаково страшных, но невероятно разных местах. Он, окутанный деятельностью и борьбой, сражался на фронте, она, скованная беспомощностью и покорностью, в концлагере.
В те времена опорой молодого Михаила были мать и младшая сестра, успевшие эвакуироваться из блокадного Ленинграда на Дальний Восток, да брат и отец, также сражавшиеся где-то на кровавых полях Родины. Он выживал ради них. Однако они были далеко, а смерть - близко-близко. Бывало, он забывал и дом, и семью, отчаяние разливалось по венам и артериям, и юноша чуть ли не намеренно подставлял себя под пулю. Так его ранили неоднократно. Отношение к жизни изменилось с появлением в его судьбе одного заурядного человека.
Плохо помнится Михаилу Ивановичу тот день, когда к ним прибыл новобранец Гришка, семнадцатилетний парнишка, подделавший свои документы, чтобы попасть на фронт. Зачем он это сделал? Гришка и сам не знал. Просто все воевали, весь народ поднялся против врага, и окрыленный патриотическими порывами мальчуган решил утвердить в себе это чувство, отправившись на поле боя. Тут он и понял: на войне мир совсем другой. Самый решительный и деятельный человек вдруг оказывается последним трусом, а замкнутый молчун жертвует собой во имя победы. Он узнал: враги не монстры, какими обрисовывает их общественность, они тоже люди, и сколь не были бы ужасны их деяния, убивать их невозможно страшно. Гришка запоминал всех убитых им солдат, и каждую ночь после боя с абсолютной точностью воспроизводил в памяти их лица и молил о прощении. В одну из таких ночей Михаил и познакомился с этим обыкновенным мальчишкой.
Старик нашел старые фронтовые фотографии, на общем снимке роты отыскал себя, молодого, широкоплечего, а рядом стоял во весь рот улыбающийся Гришка.
Михаил Иванович вспомнил, как подошел впервые к новобранцу, обнаружив, что тот не спит. Переживания юноши были ему понятны, всем в начале тяжело, хотя чего уж там, к смерти никогда не привыкаешь, просто обучаешься легче ее принимать. Гришка не заметил сперва, как некто нарушил его одиночество: "У него были большие глаза. Голубые. Волосы короткие, светлые, челюсть широкая. Кольцо на пальце, из кармана торчал детский рисунок...", - шептал он сам себе, прижав к груди ноги и покачиваясь. "Тебе бы в разведку!", - восторгнулся подошедший Михаил, вызвав на лице собеседника натянутую улыбку. Подробности того, как развился их разговор, как познакомились они и как поделились воспоминаниями о ждущих их дома родных погрязли в памяти старика среди многочисленных бытовых мелочей. Но в ту ночь они с Гришкой проболтали до утра.
В жизни Михаила были все: возлюбленная, брат, сыновья, лучший друг Гена, которого совсем недавно он похоронил, - но любовь ни к одному из них не походила на то, что чувствовал парень к тому молодому мальчику. Михаил сделал Гришку своей причиной для выживания. Каждый раз перед боем он оглядывался на трясущегося от страха товарища, с наплывающей на глаза каской, слишком большой для его головы, и понимал: без него Гришка и дня не продержится. Сейчас пелена молодости давно как спала с глаз Михаила Ивановича, он знал, что и ему без Гришкиного смеха было бы не выжить, душа его закостенела бы, но в те далекие времена двадцатилетний парень сам себя назначил ангелом-хранителем семнадцатилетнего бойца, ощущая себя при этом великим благотворителем.
Удивительно, как такой непримечательный парнишка смог взять на себя столь колоссальную роль в жизни Михаила. Гришка ни чем особенным не выделялся: он был курносым, круглолицым, золотистые его волосы вечно отрастали, образуя пушистый шлем вокруг головы, веснушки рассыпались на его бледной коже, а передние зубы верхнего ряда были больше всех остальных. Свои прозвали его солнечным зайцем, и Гришка, ни чуть не обижаясь, начинал невольно хохотать, когда на него обращали внимание. Да, для всей роты он стал особенным. Часто в его адрес пускали безобидные шуточки, а Гришка постоянно говорил какие-нибудь наивные вещи, на кои сослуживцы хором отвечали: «Заяц, да у тебя детство в жопе играет!». Это стало их вечным анекдотом. Его непринужденность напоминала о Родине без войны, его молодость заставляла солдат задумываться над будущим потомков, а его детскость возрождала в сердцах забуревших мужчин воспоминание о доме и близких. Однако только Михаилу рассказывал он о своей жизни за пределами войны, только при нем вспоминал убитых им врагов, и только под аккомпанемент его игры на гитаре пел своим волшебным голосом.
После войны лишь один раз в год встречался Михаил с Гришкой. В день Победы, когда рота их собиралась на ежегодную встречу у одного из городских памятников войны. Годы шли, Михаил взрослел, менялся, он стал Михаилом Ивановичем. Гришка же и в шестьдесят оставался Гришкой, хоть пушистые волосы его поседели, а кожа сморщилась. Правда, последние лет двадцать бывший семнадцатилетний боец на встречи приезжал не регулярно. Однако обязательно присылал бывшим сослуживцам письмо.
Одинокий Михаил Иванович любил день встречи однополчан. Он любил видеть постаревшие, но знакомые лица, любил вызывать у них улыбки тем, что в очередной раз притащил с собой торт. Ему нравилось поддаваться общим воспоминаниям и чувствовать, как скупая старческая слеза катится по его жесткой коже
История из жизни
Привет, дорогие пикабушники. Вчера приключилась следующая история. Шёл я домой с тренировки время было около 22.30. Проходил во дворе. Смотрю, стоит кучка парней (человек 5). И потом слышу громкий стон, крик пожилого человека. Долго не думая я присмотрелся к этим ребятам, оказывается они пинали деда, ветерана (он был в форме и висели медали). И не знаю, что-то стукнуло в моей голове, я побежал в ту кучу. И ударил изо всех сил по носу одному из них. Они сначала не поняли, что произошло. Ну и я естественно побежал, а они за мной. Убегая от них я не слабо ударился кистью, но они меня не догнали. Сейчас сижу с перебинтованной кистью и думаю, как там тот дед...
Строгий вид, суровый взгляд. Шел по площади солдат..
Строгий вид, суровый взгляд.
Шел по площади солдат.
В орденах и с костылем.
Он сражался день за днем!
Воевал за всех! за нас!
Но теперь он с сединой.
И пробил ужасный час.
Стал не нужный и чужой.
Поседевшему солдату
Остается вспоминать,
Страшную, былую дату.
День, когда шел умирать.
Шел по площади солдат.
В орденах и с костылем.
Он сражался день за днем!
Воевал за всех! за нас!
Но теперь он с сединой.
И пробил ужасный час.
Стал не нужный и чужой.
Поседевшему солдату
Остается вспоминать,
Страшную, былую дату.
День, когда шел умирать.