Как обычно каждые выходные я ездил домой в другой город на электричке. Эти выходные не были исключением. Я стоял один на перроне и ждал. Был сентябрь, и я наслаждался последними деньками бабьего лета. Воробьи сидели на проводах и все не решались спуститься и поклевать кусок сухаря, который лежал в двух метрах от меня.
После бурной дискуссии, один из них подлетел ко мне, но тут же взлетел, так как послышался гудок и показался поезд из-за поворота. Подъехала и остановилась совсем незнакомая мне электричка. Вся обшитая каким-то белым пластиком, с большими окнами и автоматическими дверями. Обычно я ездил на старой электричке, которая возила, наверное, еще мою прабабушку, а это хоть и была новой, но и одновременно казалась и старой, потому она была грязной, как и снаружи так и внутри. Когда я зашел, я увидел потертые сиденья и обшарпанные поручни.
Я даже подумал, что я сел не в ту электричку и даже спросил об этом одного мужчину в строгом костюме. Он, посмотрев, на меня выжидающе, как будто я был ему чего-то должен, нахмурился, поняв, что я и понятия не и имею что ему надо, и выдавил из себя «Да», с таким лицом, как будто делает мне огромное одолжение.
Кстати, говоря о пассажирах, можно сказать, что все они были какие-то странные. Все в строгих костюмах, в нейтральных тонах. Даже дачников не было. Все сидели у окна по одному на каждой стороне ряда. Однако, одни места были свободны, и я, чтобы не выделяться, опустился туда.
Сел я напротив дамы лет сорока, тоже в строгой серой юбке и блузке и стал читать книжку. Она была немного полновата и носила очки с металлической оправой. После отправления, она тут же начала возиться со своей сумкой, доставая оттуда термос, бутерброды и прочую мелочь и расставляя это все на маленький столик у окна.
Она распечатала бутерброды и стала навивать себе чай из термоса, но именно в этот момент поезд немного шатнулся влево, и этого было достаточно, чтобы рука женщины с термосом стала лить не в себе в стакан, а мне на руки с книжкой. Моя книжка, к счастью, спасла меня от ожогов на моих ног, так как взяла на себя почти весь удар. А вот моим рукам так не повезло. Почти все кисти и пальцы обожгла струя из термоса. Тогда я взвыл, как угорелый, и стал бегать по салону, тряся кистями как танцовщицы на Бродвее. Однако, пассажиры даже ухом не повели, как сидели так и сидели.
Когда я вернулся на свое место, держась за свои руки, женщина с невозмутимым и каким-то бюрократическим видом протянула мне купюру с несколькими нулями. Мне хоть и было невыносимо больно, но к тому же было досадно, почему она даже не сказала мне ничего, даже обычного «Извините», просто никакой реакции!
Я ей и говорю: «Да не нужны мне ваши деньги, вы бы просто извинились!»
А она в ответ спрятала обратно купюру, и стала продолжать кушать. Так мы просидели с минуту.
Потом, я уже совсем разозлился, говорю: «Что вы за человек, не то, что извиниться, да просто пожалеть человека, которому только что на руки кипятка вылили!»
Женщина только невозмутимо посмотрела, задумалась на немного и сказала: «Извините, но «пожалеть» вас, это за отдельную плату.» После этих слов, мне стало совсем скверно. Я посмотрел в ее стеклянные глаза и не увидел там и капли сострадания. Молча встал и пошел в тамбур. Постояв там и посмотрев на осенние пейзажи, и надышавшись свежим воздухом, я пошел искать проводника, чтобы чем-нибудь перебинтовать мои ожоги, но его я не нашел. А когда я пришел, ни моей сумки, ни этой дамочки уже не было видно.
Я только и успел сказать: «Нихуясе»