Начало здесь: Синий лёд. Часть 1.
Сорокаметровая двухпалубная «Вега», с забитыми под завязку трюмами и с тридцатью членами экипажа на борту, под паром делала не больше семи узлов, сжигая при этом за четыре часа куб угля с лишним. Копоть стояла такая, что густой черный дым обволакивал всю палубу и расстилался высоко в небо. Капитан Паландер кашлял и недовольно качал головой - под парусами ему удавалось разойтись почти до десяти узлов, и это было больше по душе, да и привычнее. Когда вставал попутный ветер, паровую машину сразу останавливали. Еловая мачта приятно пахла свежей смолой, а работать с крепкими проволочными снастями было одним удовольствием. Ну что же, таков прогресс - пусть медленно, но верно судно могло идти вперед вдоль северных берегов Азии даже в полный штиль, чтобы выполнить главную задачу - обогнуть материк с севера за одну навигацию.
К концу августа корабль вошел в море Лаптевых, и вот там экспедицию встретил сплошной лёд, из-за которого «Веге» пришлось прижаться к берегу и пробираться по узкой полосе свободной воды вдоль суши. На верхней палубе стоял паровой катер - его часто теперь спускали на воду и отправляли вперед на разведку. К середине сентября обстановка ухудшилась - к берегу пришлось прижаться еще ближе. На первое место вышли замеры лотом, потому что местами глубина прохода уменьшалась до шести-семи метров, при осадке «Веги» - в пять. Капитан Паландер нервничал, и его можно было понять. Идти в незнакомом фарватере, среди льдов, имя при этом метр-два запаса под килем - предприятие весьма и весьма рискованное, и для этого нужны были стальные нервы, потому что помощи в случае крушения ждать будет неоткуда.
Успокаивались расчетами, что до восточной оконечности Азии, даже при таком сложном ходе, осталось всего пять или шесть недель. Но появились и причины сомневаться. По вечерам, собравшись в кают-компании на корме, греясь у камина, офицеры корпели над картами. Конечно, профессор Норденшёльд, готовясь к походу, предусмотрел любую перспективу. Трюмы были полны провианта на случай зимовки - консервов, картошки, масла, муки, сухарей. Угля на борту - тоже было предостаточно, но, как бы там ни сталось, провести зиму во льдах у неприютных берегов - желания большого ни у кого не было. И это с учетом того, что зима в этих широтах длится больше полугода.
Особенно не по себе было матросам - экипаж размещался в носу нижней палубы. По ночам стук льдин, бившихся о борт корабля, соединенный с осознанием того, что глубина до дна сейчас - с человеческий рост и может внезапно уменьшиться: все это заставляло нервничать и ворочаться на койках даже самых отчаянных и закаленных шведских моряков. И опасения их не были напрасными. Вечером одного из таких дней «Вега» села-таки на подводный выступ стамухи - застрявшего на мелководье тороса. Просидели всю ночь, а с рассветом, взявшись за топоры и пешни, принялись колоть лёд - и только к вечеру снялись с мели. Но и после этого радоваться было рано - вскоре лот показал двадцать пять сантиметров под килем. Паландер побледнел, но медленно повел корабль вперед. Мелководье удалось пройти, слава Богу - «Веге» была уготована другая судьба.
Дойдя к концу дня двадцать седьмого сентября до Колючинской губы, уже в сумерках судно встало на рейд, чтобы провести утром ледовую разведку, но этого не понадобилось - лёд пришел ночью сам. На всем чукотском побережье ударил такой мороз, что к утру «Вега» не смогла больше сдвинуться с места, вмерзнув накрепко в лёд. Так неожиданно для всех и началась - зимовка в незнакомом месте.
Не могу сказать, сколько я спал. Иногда просыпался, выползал из берлоги - и бросался ко льду. Если рядом были моржи, то обычно они меня сторонились. Иногда я на них охотился. Не столько от голода - своим льдом я был совершенно сыт - сколько из любопытства. Порой клыкастых получалось задрать, хотя чаще всего им удавалось издалека меня почуять и сбежать в море.
Я видел, как проплывали киты, в некоторые годы на острове останавливались птицы. Несколько раз где-то вдалеке я замечал проходящие суда китобоев. За последние десятилетия их стало больше. Впрочем, время измерять мне было трудно. И незачем. А еще - я замечал кочующих вдоль берегов людей со стадами оленей или без них. Но люди мне были не интересны.
Угольный дым «Веги» я заметил издалека. Для меня это было в новинку - я не сразу понял, что идет корабль. Конечно, тогда я понятия не имел - что это за корабль, откуда, для чего он пришел сюда. Пройдя мой остров и миновав губу, судно бросило якорь в нескольких милях от меня и примерно в миле от берега. Выглядывая из берлоги, я видел, что люди на лодках высадились на сушу. Стояла ясная, тихая погода, и я смотрел, как дым от их костра поднимался столбом высоко в звездное небо. Они что, не знают северных примет? Хотят тут остаться на зиму? Впрочем, какое мне дело.
Я заполз в берлогу и попытался заснуть, но крики людей меня разбудили наутро. Недовольный - я выполз. Ну, так и есть - вмерзли. Экипаж суетился, но было уже поздно. Полоса чистой воды мерцала в прямой видимости - они ее тоже видели, но добраться не смогли бы, да и она быстро сужалась, а через пару дней и вовсе исчезла.
Любопытство взяло вверх. Я давно не видел людей, но еще больше меня заинтересовала конструкция нового судна, испускавшего такой столб черного дыма. Я стал часто наблюдать за своими гостями - как они ставили лагерь, как обустраивались на зиму. А потом к ним пришли чукчи - наверное, из такого же любопытства. Откуда они только взялись здесь - я никогда раньше не видел в этих местах такого количества собачьих упряжек. Чукчи что-то меняли у моряков, а те угощали их блюдами с камбуза. Грешным делом, я уже думал подойти поближе, но, рассудив, что они могут сотворить с вышедшим изо льдов на них бурым медведем - не решился. И все равно мое любопытство меня погубило - я оказался на острове не один.
Я сидел на мысу и смотрел на корабль, когда услышал рык за спиной. Обернувшись, я увидел огромного белого медведя. Видимо, по вставшему льду он пришел с севера на мой остров и был намерен здесь рыбачить. Только сейчас я подумал, что полярные медведи, наверное, приходили сюда и в другие годы, но в это время, в отличие от них, я был уже в спячке и никогда их не видел. Вытянув шею, белый медведь оскалился на меня, а потом, встав на задние лапы, набросился. Я почувствовал соленый вкус во рту. Я пытался отбиться, но мой враг был намного крупней и сильнее. И я побежал.
Он гнал меня, хватая клыками, а я бежал прочь - пока он меня не оставил, посчитав, скорее всего, что со мной кончено. Кровавый след стелился по льду. Мои ноги меня не держали, пальцы рук были содраны до костей. Я упал лицом в снег и остался лежать, ничего не чувствуя и не понимая.
Очнулся я от того, что стало тепло. Следующее, что я почувствовал - как все мое тело болит, а потом оно стало гореть, как будто меня принялись жарить на углях. Видимо, я застонал. Надо мной наклонилась женщина и влила мне в рот что-то мерзкое. Ее лицо было покрыто татуировками. Длинные густые черные волосы сплетены в косы. Я уснул.
Еще несколько раз просыпался, пытаясь понять, где я. И кто я. Не смог понять даже - жив я или нет. Кажется, видел эту же женщину. Уснул.
Когда я окончательно вернулся в бренный мир живых и принялся ощупывать тело, то обнаружил себя человеком в вонючих оленьих шкурах - вот это превращение. Дальше я почувствовал невыносимый запах протухшей рыбы. Когда глаза привыкли к полумраку, то я понял, что это коптит светильник на топленом тюленьем сале - ворвани, а я - в чукотской яранге. Видимо, я произвел немало шума, потому что полог, под которым я спал, откинулся - и ко мне заглянул мужчина. Увидев меня проснувшимся, он улыбнулся и что-то сказал. Я улыбнулся в ответ и почему-то подумал, что он спрашивает, почему черти никак не заберут меня. «Смола все не вскипит, - ответил я. - Надо огня добавить». Чукча закивал и тоже что-то ответил. Наверное, сказал, что по его расчетам она должна быть уже вскипеть. «Да, должна была, я тоже удивлен», - ответил я ему. Чукча снова кивнул и скрылся.
Вслед за ним ко мне заглянула женщина. Я сразу узнал ее по татуировкам - это ее я видел, пока бредил. Интересно бы узнать, что за живительной гадостью она меня поила? Хотя нет, лучше не знать.
- Говоришь, проголодался? - спросила она.
Естественно, я не понял ни слова.
- Да, - кивнул я, - самый большой котел в аду занят испанцами. Придется мне пока переждать у вас.
Убедившись, что я оклемался и проголодался, она занесла вареную тюленину и комочек мороженой травы к ней. Голод пересилил отвращение, я встал и принялся за обед. Женщина с улыбкой смотрела, как я ем.
- Кок? - спросила она, когда с первым блюдом было покончено.
- Да, ты отличный кок. Не то, что я.
Женщина вышла, а потом вернулась и протянула мне что-то невообразимое, издали похожее на колбасу. Взяв эту кулинарную поделку в руки, я определил ее как кишку с жиром. Судя по тухлому запаху рыбы - с жиром нерпы. Это и был чукотский «кок». Я вернул «колбасу» хозяйке.
- Кажется, наелся. Спасибо.
- Ром?
Дьявол опять испытывал меня, но мне все же стало интересно, что она принесет под этим словом, и я согласился. Как же я был удивлен, когда она принесла мне - ром в моржовой кишке. Я не поверил глазам. Понюхав, я убедился, что это - действительно ром. Я его выпил большими глотками - это был отличный ром, хоть и отдававший рыбой. Впрочем, как и все вокруг.
- Закуси, - она снова протянула мне «кок».
На этот раз я понял ее правильно.
- А, черт с тобой, давай.
Когда с «коком» было покончено, я растянулся на шкурах и закрыл глаза.
- Будешь отдыхать? - спросила женщина.
Я снова ее понял правильно.
- Да. Кажется, мне нужно поспать. А откуда у тебя взялся ром?
- Ром?
- Да, откуда ром?
- Рома больше нет. Муж уехал к белым людям на огненном корабле, сейчас они приедут за тобой и, может быть, привезут еще плохой воды. Ну и любите же вы ее. И муж у меня полюбил ее. Все на свете готов за нее выменять. Ничего вы нам хорошего не приносите... Ладно, поспи пока, я пойду работать. Я кожаный пояс вышиваю - покажу потом.
- Ни черта я не пойму из твоей болтовни. Но все равно спасибо.
Женщина вышла, а я заснул.
Судно оказалось шведским. Экспедицией командовал герр средних лет, с белыми усами. Он хорошо говорил по-английски и представился профессором Норденшёльдом. С ним на нартах приехали капитан, несколько офицеров, ученых и врач. Все они разглядывали меня, будто живого мамонта, пока не догадались, наконец, угостить табаком. Мне пришлось сказать, что я китобой и наше судно затонуло, а я спасся. На все остальные вопросы я отвечал, что ничего не помню. Врач осмотрел меня и заключил, что, помимо обморожений, у меня серьезные раны, и это удивительно, что я остался жив после кораблекрушения и схватки с медведем. Он принялся что-то советовать, но я слушал рассеянно. Потом меня снова принялись расспрашивать о том, на каком судне я шел и что с ним случилось. Я сказался совсем больным и обещал рассказать позже.
Оставив меня в покое, они уехали, пообещав вернуться завтра. Отправиться с ними на корабль я наотрез отказался, сославшись на то, что слишком слаб и не доеду. Но это было только первое испытание людьми. После этого набилась полная яранга чукчей. Они что-то городили, галдели, смеялись, пытались со мной о чем-то заговорить, изображали мою схватку с медведем, как они ее себе представляли, пока хозяин их не разогнал к ядреной матери, после чего я, наконец, смог снова заснуть.
Утром меня разбудила моя женщина.
- Рай-рай! Ты что, правда с той лодки, которая проходила с севера, когда огненный корабль замерз? А наши люди ее видели издалека. Так она, значит, утонула? Ты что, все это время шел по льдам? Крепкий ты, должно быть, моряк. Будешь ром?
Услышав слово ром, я встрепенулся. Женщина протянула кишку. Я выпил.
- Какой сейчас год? - спросил я.
- Будешь кушать? Мэм-мэм?
- Позавтракать? Что там у моего кока - опять рыбное? А мясо есть? Мясо. Хрю-хрю? Му-му?
- Му-му?
Она позвала хозяина и принесла колобок из толченой мороженой оленины с жиром. Надо же, поняла. Разделив колобок, мы втроем позавтракали.
- Как тебя зовут? - спросил мужчина. - Я Ауамго. А ты?
- Джозеф, - сообразил я. - Осип-Осич.
- Сип-сип?
- Сип-сип, - кивнул я.
- Ну и имена у вас. А это - моя навлыкай. Она тебя выходила. Так ты с другой земли?
- Навлыкай?
- Да-да, навлыкай. Мы с ней делаем то и другое, скоро нас будет трое, понимаешь? У тебя дети есть?
- Мне как-то было неловко у шведов спросить, какой сейчас год, а все-таки интересно было бы узнать.
Так друг друга и не поняв, мы покончили с первым и последним блюдом, и Ауамго засобирался.
- Я сейчас снова привезу к тебе белых. Они мне обещали за это ром и сахар. Сам знаешь, дело в хозяйстве важное. Скоро вернусь.
Одевшись, он уехал, а Навлыкай (я понял так, что это было ее имя) принялась за шитье.
- Значит, вот так вы и живете? - прервал я неловкое молчание. - А куда муж уехал?
- «Дело в хозяйстве важное», - передразнила она. - Сейчас огненной воды привезет - и все, опять будет рычать медведем. Лучше бы нерпу в ярангу так носил, как ром... А ведь он мне не муж, я тебе неправду сказала. Муж мой утонул на охоте. А это его брат… У вас так не принято, чтобы жены переходили от брата к брату?.. «То и другое» он делает. С кем, интересно, он это делает?.. Ничего ты не понимаешь, да?
- Закурить бы, - не понял я ни слова из сказанного. - Вроде, шведы обещали приехать. Куда пропали? Может, догадаются привезти табака... Ты когда-нибудь слышала про Англию? Ты бы увидела Лондон - ты бы обомлела после своей яранги... Хотя, я бы сейчас тоже, наверное, обомлел.
- Вот возьму нож и зарежу себя, - Навлыкай всхлипнула. Я удивленно посмотрел на нее.
- Не переживай, Навлыкай. Здесь лучше. Зачем тебе Лондон?
- А тебе что здесь нужно? - продолжала причитать женщина. - Своих морей мало? Всех китов забили, лахтаков не стало, даже моржей не сыскать - охотники без добычи возвращаются, дети плачут, голод идет. Не смогли силой нас взять, так решили уморить, да дурной водой споить?
- Вот и я про то же - Лондон не нужен.
- Все, больше не буду. Это злой дух Келе мне говорит.
- Там одни сэры да пэры, каждый важней другого, плюнуть негде, а тут - вольница...
Я поперхнулся, вместо слов из моей глотки вырвался хрип. Я взглянул на свои лапы, а потом увидел глаза Навлыкай, полные ужаса. Я выскочил из яранги. Собаки бросили на меня и залаяли. Я рыкнул на них, те поджали хвосты и заскулили. Из яранги выбежала Навлыкай.
- Умкы? - удивленно смотрела она на меня. - Так ты не зверобой? Ты - умкы?!
Я сделал шаг к ней. Она попятилась. Тогда я опустился на передние лапы и подполз. Она робко погладила меня по голове.
- Какой ты шерстяной. Ты чей-то дух?!
Не зная, как еще сказать ей спасибо, я лизнул ее руку и пошел на свой остров Барни. Она долго глядела мне вслед, а потом прикрикнула на собак и вернулась в ярангу. А я, убедившись, что враг ушел, раскопал под снегом свой лёд и принялся лизать его и грызть. Утолив вечно преследовавшую теперь меня звериную жажду, я зарылся поглубже в берлогу и впал в забытье.
Как идет время? Можно ли измерить его ход? Лечит ли оно нанесенные раны? Нет, не лечит. Затягивает их, отодвигает в глубину памяти, но не лечит. Боль ненадолго может стать тише - но время не исцеляет. Никого.
Меня разбудил знакомый голос.
- У-у-мкы-ы-ы!! - звал он меня. - У-у-мкы-ы-ы!
Я выглянул из берлоги. Началось лето. Стояла тихая ночь. Корабль давно ушел. Я спустился к кромке воды и отправился вплавь к побережью.
- Ум-кы! - обрадовалась Навлыкай, гладя мою сырую, свалявшуюся шерсть. - Ты пришел? Я знала, что ты, бесприютный, спишь на Круглом острове. Посмотри, кто со мной.
Она сняла сверток из оленьей шкуры со спины и приоткрыла его. Там была малышка. Я лизнул ее.
- Посмотри, Умкы, какая ночь. Как течет по небу Песок-река.
Я лег ей в ноги.
- А моего второго мужа убили, умкы... За то, что он бесчестно взял дурную воду, которую оставили люди с огненного корабля. За нее и убили, умкы... Как это может быть? Ведь мы когда-то были воинами. Кем мы стали?.. А потом люди собрали свои яранги и ушли, а меня оставили. Если бы ты стал человеком - как ты думаешь, смог бы ты быть моим новым мужем? Мы бы с тобой жили на Круглом острове... Ты можешь снова стать человеком, умкы?
Моя женщина заплакала. Я прижался к ней.
- Ответь мне... Я ведь пришла попрощаться, умкы. Ты знаешь, что должна сделать женщина народа луораветлан, чтобы спасти себя и своих детей от голода?
Навлыкай раскрыла сверток, бережно развернула одежды из оленьей шкуры и сняла с шеи своей дочери красный кожаный амулет в виде рыбы, а потом размахнулась и бросила его далеко в море. После того достала нож и перерезала им горло дочери.
- Теперь уходи, умкы. Не смотри.
Облака проплывали надо мной. Таяли и снова ложились снега. Великая северная равнина берегла свои тайны и охраняла, сколько могла, свой древний кочевой народ, который жил в единстве с природой и предками, не забывал прошлого и не стремился изменить будущее. Ветер точил пологие скалы моего острова и приносил с материка песни шаманов, но они становились тише. В нетронутый тысячелетний мир врывались дикие люди, жаждавшие шкур и бивней, золота и подземных сокровищ. Дикарями были - мы. Покорители природы! Да мы были всего лишь блохи! Мы шагнули на суровую прародину человечества и даже не поняли, что это она. Лучше бы эта земля оставалась сокрыта от всех вековыми неприступными льдами. Мы разносили заразу, и нас надо было прижечь - еще тогда. Варвары были - мы. Потерявшие свои души - жалкие убогие калеки.
Человеком я больше не был и быть не желал.
«Академик Волохов» встал у Круглого острова - Кувлючьин, которые русские по своей привычке все коверкать окрестили Колючиным, а лучше бы оставили старое название - Барни.
Спустившись с теплохода на лодки, туристы отправились на экскурсию. Обойдя по воде горный останец, вытянувшийся на четыре километра в море, они сошли на берег, и их повели к заброшенной метеорологической станции.
С ними не пошел «челюскинец» - больные ноги его не пустили. Да и хотелось побыть одному. Как и говорила журналистка - это было удивительно. За несколько дней неспешного пути теплоход легко доставил его к тому месту, где больше ста человек, когда он был молодым юнгой, чуть не расстались со своими жизнями. И вряд ли они были первыми, кого этот коварный остров «пригвоздил». Здесь сложные течения - наверняка, немало чукотских охотников за тысячи лет хождения по здешним водам нашли в них свое печальное пристанище. И кто здесь побывал еще - Бог весть.
Интуитивно «челюскинец» почувствовал, что за его спиной кто-то есть. Он обернулся, и его сердце чуть не выскочило из груди в море, когда он увидел бурого медведя в нескольких метрах от себя. Его шерсть торчала клочьями, клыков почти не было. Старый медведь глядел на «челюскинца», а потом сделал несколько шагов в его сторону.
И тогда «челюскинец» понял.
- Так это твое?!
Сняв с шеи красный амулет, он положил его на землю. Медведь, хромая, подошел ближе.
- Я вижу, тебя старые ноги совсем не держат? А я еще, дурной, на свои сетую.
Медведь взял амулет в зубы.
- Ну что, мишка, на этом наше с тобой кругосветное плавание заканчивается? Можно и перед Создателем без боязни предстать. Ты готов?
Медведь еще раз посмотрел в глаза своему собрату, медленно развернулся и навсегда ушел.