Часть 1. Часть 09. Часть 17.
Часть 2. Часть 10. Часть 18.
Часть 3. Часть 11. Часть 19.
Часть 4. Часть 12. Часть 20.
Часть 5. Часть 13. Часть 21.
Часть 6. Часть 14. Часть 22.
Часть 7. Часть 15.
Часть 8. Часть 16.
В один из дней на старте все засуетились: прибыли командиры различных мастей, приехали представители местного населения. В общем, шухер - Трошев летит. Его вертушка зашла на посадку, и как только он вышел, вся процессия рванула на бугор в штаб оперативно-тактической группировки «Высокогорная». С борта вышел понурый Андрей Саратов, три месяца назад прибывший к нам в полк с Дальнего Востока. Он уже хорошо вжился в обстановку и воевал нагруженный по полной программе, как и все летчики-второклассники.
- Что грустишь, Андрюха, что буйну голову повесил, а? - в шутку спросил я приунывшего Саратова.
- Да Трошев меня уволил, - проговорил Андреевич, заходя к нам на борт, который готовили к повторному вылету.
- А тебя-то за что ? - удивился я.
- Да я его по рукам треснул и на х... послал - он ко мне в управление полез, видишь ли, я не так на Ботлих захожу, - ответил Андрей.
- Ну, это не так страшно, я ему пистолетом грозил, еще бы немного и расстрелял - вот на какой грани был, а ты всего-то. Ничего, обойдется, сейчас назад его отвезешь, и все уляжется, - ободряюще обнял я его за плечи. - А там кто еще, кого еще привез?
- Да Ярцева и Кадуцкого, он их тоже уволил, орал-орал и уволил - Ярцева за «ночную охоту» к Герою представили, а он его уволил, вот тот и ходит, переживает, - ответил Саратов.
- Да, дела, - мы вышли из вертушки и, закрыв ее, я пошел контролировать зарядку блоков НАРами, мой экипаж только что вернулся из штурмовки высоты 2360, где обнаружили позиции «духов». Часа через четыре после того, как с экипажем выполнили еще несколько различных задач и вернулись на точку, мне было приказано подготовить машину к повторному вылету.
- Скорее всего, ты сейчас повезешь Трошева по району, он сам хочет посмотреть, что, где и как. Будь готов к посадкам самоподбором с воздуха. Прикрывать тебя будет пара Садыкова, они прибыли к нам в район для работы. Трошев запросил лучшего летчика, мы предложили тебя, а Ларченко, по секрету тебе говорю, ходатайствует перед ним о представлении тебя к званию Героя. Так что, поздравляю, - улыбнувшись и протянув руку для приветствия, нацелил меня на выполнение предстоящей задачи полковник Хиценко.
Я же в ответ, пожав протянутую руку, с сожалением сказал:
- Это вы Трошеву зря меня порекомендовали, вот увидите, что сейчас будет. Мне бы подальше от его глаз, а вы меня прямо к нему, да еще и к Герою. Вот он, наш красавец, Саратов с ним прилетел, пусть он его и возит.
Известие о том, что меня снова представляют к Герою, обрадовало, но встреча с Трошевым и очередной полет с ним не сулили ничего хорошего.
- Трошев и слышать о Саратове ничего не желает, подавай ему другого, - ответил Хиценко, не знавший о моем инциденте с Трошевым.
За то время, что было у экипажа, мы спешно готовили борт к прибытию высокого начальства: вымели всю грязь и пыль, а также гильзы после стрельбы, какие еще валялись на борту, постелили лопастные чехлы на сидушки - в общем, привели салон в более или менее божеский вид и с волнением стали ожидать прибытия Трошева. Он сегодня, видно, был не в духе. Его все не было и не было, а время уже бежало к вечеру.
- Серега, если ты его где-нибудь оставишь, я тебе ящик коньяка поставлю, - подошел ко мне Саратов.
- Заметано, - отшутился я.
Наконец-то от группировки выдвинулась вереница машин и запылила по дороге, направляясь к вертолету. Я показал знак запуска сопровождавшим меня «полосатым», а сам приготовился встречать Трошева. Тот, подойдя к вертушке и выслушав мой рапорт о готовности экипажа и вертолета к вылету, удивленно спросил:
- Палагин, ты? — И тут же, повернувшись к Ларченко и Хиценко, проговорил рассерженно: - Если у вас такие летчики лучшие, то тогда какие у вас худшие? - с этими словами он вошел в кабину, пропустив экипаж вперед. На этот раз я спорить не стал, будь, что будет. Дима встал за спиной Трошева, экипаж запустился, зачитали карту и выполнили взлет вместе с группой прикрытия. Трошев, взяв карту у Валеры Гринца, показал ему маршрут полета: перевал Хаарами - Харачои - Дай - Кири - перевал в районе Бутти - Ботлих, - и, вернув карту правому летчику, всем своим видом дал понять, что возражения не принимаются.
Двигаясь по маршруту, он периодически ставил в круг всю группу вертолетов, рассматривал мелькающую под нами поверхность и, махнув рукой, отправлял к другой точке. Покружившись немного над Харачоем, пошли к Даю. Выйдя в район, вертолеты приблизились к Кири и долго кружили над ним. Тут Трошев дал команду выполнять посадку под Басхайламом выше Кири. Я предупредил пару прикрытия, что будем садиться, и стал подбирать подходящую площадку. Найдя более или менее ровный «пупок», выполнил заход и сел на пятачок, возле скалы. Трошев ничего не говоря вышел из кабины и, забрав с собой сопровождавших его офицеров, а также охрану, убыл с борта, скрывшись в низине. Промолотив минут двадцать в воздухе, на связь со мной вышел Садыков:
- 661-й, у нас топлива только до дома, мы уходим, через тридцать минут заход солнца. Удачи!
Экипаж «восьмерки», не видевший группу Трошева, запросил:
- Подскажи, где находятся наши «пешеходы»?
- 661-й, они внизу метров четыреста, и в километре от тебя. А у тебя как с топливом? - запросил меня Садыков.
- Тонна, чуть меньше, наверное, буду выключаться и ждать их.
- Следи за светлым временем, мы пошли, остаешься один, - и «барабаны» потянулись домой.
Я послал Диму посмотреть, где Трошев, и тот, вернувшись, доложил, что далеко внизу.
- Так, парни, выключаемся. И вот что, ты, Валера, идешь вон за тот валун, занимаешь там оборону, Слава, твой контроль сзади с пулеметом, направление на дорогу от Дая, ты, Дима, смотри вон на ту тропу, которая идет вдоль хребта. Хрен его знает, кто к нам пожалует, пока будем ждать, когда соизволят вернуться «пешеходы».
Сам я оставался в вертолете.
Пейзаж вокруг нас был красивейший. На небе редкие облака, окрашенные заходящим за горы солнцем. На восток от них возвышался хребет Хиндойлам, на запад гора Дайхох, с высотой в две тысячи восемьсот пятьдесят пять метров она господствовала во всем своем величии над всем районом и закрывала экипажу заходящее солнце, быстро надвигая им, находящимся в ее тени, сумерки. На улице становилось морозно, хотя ветра почти уже не было, тяга в один-два метра. Природа готовилась к ночевке. В наступившей тишине слышны редкие ухающие где-то разрывы, наверное, в районе перевала Хаарами, там начали движение морпехи генерала Отраковского, и кажется, еще поддерживавшие их десантники. Вертолетчики туда за эти дни столько ребят натаскали да боеприпасов перевезли вместе с минометами и АГСами, что хватило бы для большого наступления, а не только для обороны. По склону Дайхоха виднелось огромнейшее черное пятно выгоревшей травы, поднимавшееся снизу вверх почти до самой вершины. Оно как напоминание о войне местами еще дымилось, из-за чего по ущелью внизу стелилась густая дымка слоем в пятьдесят - сто метров.
Трошев, возглавляя группу офицеров, рассматривал и выискивал подходящий район для предстоящих боевых действий, пути выдвижения 136-й бригады генерала Элиадзе, а также возможный исходный район предстоящего по замыслу десантирования. Кружившие над ними вертолеты Ми-24 постепенно скрылись из виду, а минут через пять затих и звук его вертушки. Это всех встревожило: неужели Палагин его бросил и улетел? Такого быть не может. Трошев был наслышан о нем еще по боям в Новолакском, а его позывной «Братишка» уже был на устах у здешней братии, особенно у разведчиков. Тем более что Ларченко сам представляет его к Герою, а у него это крайне трудно заслужить, но уж очень дерзок этот майор, очень. Так что же случилось? И генерал поспешил выдвинуться к вертолету, ожидая худшего. Начинало темнеть. Минут через тридцать они поднялись наверх, быстрый темп подъема всех утомил; вперед ушла охрана, но там было тихо. Значит, не нападение. Вскоре они все добрались до вертушки. Я стоял возле вертолета, мирно обмениваясь информацией с бойцами охраны, к борту с разных сторон возвращались члены экипажа, разосланные для обороны. Но все же волна гнева на меня, по какой-то неведомой ему причине заглушившего вертолет, накрыла Трошева, и он готов был устроить мне очередной разнос.
Я, предупрежденный разведчиками, что Трошев вне себя, кликнул парней, чтобы заняли свои места. Вот появился Трошев, багровый от спешного восхождения. Меня сильно беспокоило, что солнце зашло за горизонт и с каждой минутой становилось все темнее и темнее, тем более что мы находились внизу ущелья. Трошев достиг вертушки и, махнув рукой на доклад о готовности к взлету, задал вопрос:
- Где боевые вертолеты?
- Ушли на аэродром по остатку топлива, - доложил я.
- Что с вертолетом? - спросил Трошев.
- Борт - порядок, готовы к взлету, - снова спокойно ответил я.
- Кто вам разрешил заглушить вертолет? - стал заводиться Трошев.
- Я сам принял такое решение, товарищ командующий, на вертолете мал остаток топлива, чтобы понапрасну его не жечь, я выключил вертолет, - вновь невозмутимо ответил я в полной уверенности в грамотности своих действий.
- Тебя что, волнует топливо? - кипятился дальше Трошев.
- Так точно, товарищ генерал, на чем же мы тогда полетим? - с небольшим удивлением ответил я.
- На х...! - взорвался Трошев.
Эх, мне бы тогда промолчать, сделать непонятную мину, но я сдуру, не подумавши, импульсивно ляпнул:
- Товарищ командующий, на таком виде топлива я летать не умею.
От подобной дерзости Трошев разразился такой бранью, что я минуту стоял оторопело, выслушивая его. В завершение своей тирады командующий обернулся к ближе стоявшему офицеру и прокричал:
- Взять у него все данные и представить к увольнению! - Повернувшись затем ко мне, он пророкотал: - Палагин, ты уволен, ты понял это? Ты уволен!
Офицер, подошедший ко мне, стал в спешке заносить мои данные в блокнот: кто я, что я, где родился, личный номер и т. д. Трошев нервно ходил из угла в угол площадки, пока записывали мои данные, а ночь уже наступала, с каждой минутой становилось все темнее и темнее. Вскоре Трошеву все это надоело, и он, скомандовав: «заводи», залез в кабину. Мы снова запустились и стали набирать высоту, но Трошев остановил меня, приказав выполнить посадку на кладбище выше Кири. Там было уже темновато, но площадка еще просматривалась, мы сделали проход и сбросили дымовую шашку, высота площадки была около полутора тысяч метров. Как назло, ветер дул с севера, поэтому пришлось идти в район Химоя и там снизиться, а далее по ущелью строить заход. Это потом уже мы научились крутить заходы чуть ли не с разворота, а сейчас для меня это было впервые. Пройдя по ущелью, зашли на посадку. Как нас не обстреляли, непонятно, днем вертушки нередко подвергались обстрелу из этих районов. Видно, ночью противник не ожидал, что здесь будет кто-то летать. Вот и площадка, выполняем посадку рядом с могильными плитами. Темно, я не выдерживаю и метров за пятьдесят до площадки включаем вместе с праваком фары. Все сели. Трошев, повернувшись ко мне, спросил:
- Сколько сюда можно посадить вертолетов?
Оглядевшись кругом, я ответил:
- Пара вертолетов, думаю, поместится, но впритык.
Еще раз оглядевшись, Трошев спросил:
- А Ми-26 сюда сядет?
Я понял, что командующий спрашивает не зря. Опытные летчики, особенно афганцы, может быть, и скорячились бы здесь сесть, но кому нужен этот геморрой, поэтому честно ответил:
- Посадка для них здесь почти невозможна и небезопасна, очень тяжелые подходы, Вы же сами видели, как и откуда мы с Вами начали заход на посадку и как ползли по ущелью, чтобы сюда зайти.
- Ладно, пошли на Бутти, - сказал по СПУ Трошев. Вертушка выполнила взлет и с набором высоты постепенно стала двигаться по дороге на перевал в направлении Бутти. Чем выше мы поднимались, тем светлее становилось, наконец-то набрали высоту в две с половиной тысячи метров. Под нами промелькнули костры, и тут Трошев вновь говорит:
- Так, давай разворачивайся и садись там, где костры.
Я опешил от такого поворота событий, остаток шестьсот литров только до дому, высота перевала две тысячи триста пятьдесят метров, уже почти ночь, глубокие сумерки, а тут садись на костры.
Мое робкое возражение, что уже ночь, Трошев и слышать не хотел. Плюнув в сердцах, я развернулся и, пройдя метрах на пятидесяти, посмотрел, что нас ждало внизу. Горная дорога проходила вдоль хребта, а костры горели на двух «пупках», между ними была дорога, на которой копошился военный люд, стояла колонна техники. В воздух взвилась осветительная ракета. «Садись тут», - указал Трошев. На площадке, если этот «пупок» можно было назвать площадкой, были штилевые условия, экипаж развернулся и зашел на посадку. При подходе потоком от винтов костер разметало, и он тысячами искр разлетелся вниз. «Как бы пожара вокруг не получилось, трава-то по склонам сухая, словно порох», - подумал я. Зависнув перед площадкой, вертолет наплыл на нее и произвел посадку. Трошев вышел из кабины и с сопровождавшими его людьми покинул вертолет. На приборной доске погасло табло, сигнализирующее о работе топливного насоса,
в баках топлива только до дома, никакой речи о том, чтобы молотить здесь винтами в ожидании командующего, и быть не могло, тем более что «пупок» был мал, и машину пришлось бы держать только во взвешенном состоянии, на шаге. Я выполнил взлет и перелетел на Ботлих.
Перед заходом на посадку на борту погасли все насосы, теперь работали только на одном расходном баке, но полоса была - вот она.
Выключившись, я вышел из кабины и доложил подошедшему Хиценко обо всех итогах этого полета и о том, что я уволен, а встречавшему Трошева генералу Ларченко: - что оставил его на перевале. На вопрос, как же он прибудет сюда, я пожал плечами и ответил:
- Наверное, придется доставлять машинами.
- Какими машинами, у меня там сносного ничего нет, ночью по этим дорогам - самоубийство! - сокрушался генерал.
- Готовь коньяк, Андрюха, - улыбнулся я подошедшему Саратову, тот только развел руками. - Меня тоже в очередной раз уволили, так что не расстраивайся, пойдем на «гражданку» вместе, - обнимая его по-братски, сообщил я.
Я был просто уверен, что на сегодня все, ну кто же нас погонит ночью в горы, тем более что ночной горной подготовки ни у кого из летчиков не было. Экипаж приступил к подготовке машины для завтрашней работы. Но не тут-то было. На Ларченко вышел Трошев и затребовал вертолет. Тот передал трубку Хиценко, которому досталось за то, что вертушка улетела с площадки домой без ведома командующего. На оправдания полковника, что летчик пришел на аэродром на остатках топлива, Трошев спросил:
- Сейчас вертолет заправлен?
- Вертолет готовится к вылету, - ответил Хиценко, не уточнив к какому.
- Через полчаса жду вертолет здесь на площадке, Вам все ясно? - он отключился.
Хиценко повернулся к генералу:
- У меня летчиков, готовых ночью выполнять посадки на такие высоты, просто нет, они днем-то готовы до двух с половиной тысяч, да и то не все. Что же делать?
Ларченко предложил:
- Пошли Палагина, он только что там был, он же туда Трошева доставил.
Сергей Николаевич сел в машину и прибыл к вертушке на полосу.
- Так, Палагин, готовься к вылету, пойдешь за Трошевым, - сказал он.
- Товарищ полковник, у меня нет допуска к полетам ночью в горах, как вы знаете, - ответил я, - а тем более на такие высоты.
- Но ведь ты там его час назад высадил? - спросил полковник.
- Да, я, но тогда хоть сумерки были, а сейчас ночь, - парировал я.
- Серега, надо, понимаешь, надо, а то он тут сейчас разнесет все к чертовой матери, поувольняет всех, - произнес Николаевич. - Там тебе все осветят, площадку обозначат, - продолжал он.
- Да какая там к черту площадка, там просто «пупок», сиська маленькая, на которую устойчиво борт поставить нельзя, тем более что он меня уже уволил. Куда ни кинь, везде жоппа с двумя «п». Ночь, допуска нет, мы заправлены по полной, а... - я махнул рукой и отошел. Увидев своих авиационных начальников, прилетевших с Саратовым и стоявших поодаль, спросил их совета и поддержки.
- Серега, мы так же, как и ты, уже уволены, решай сам, все взвесь и решай.
В сердцах плюнув на все, я решил выполнить взлет, понимая, что сейчас снова получу нагоняй. Подняв вертолет в воздух и отойдя от земли, набрали высоту. Небо было чистым, звезды блестели россыпью в полной темноте. Перелетев в район площадки вдоль хребта, раза три «пристреливались», выполняя проход над ней, дабы быть полностью уверенными, что зайдем, не убив экипаж. Ночь - это все-таки ночь, Площадка скрадывалась темнотой, да и хребты были рядом и справа, и слева. Наконец решился, завис, экипаж, как и положено, подсказывал высоту, обороты и все что ему полагается. Парни, наверное, то нервничали, но виду не подавали, работали спокойно, доверяя мне свои жизни. После посадки Дима открыл дверь, впустил в салон «пешеходов», убрал лестницу и доложил, что к взлету готов. Трошев снова забрался в кабину экипажа и уселся на место бортового техника, надевая наушники для связи.
- Почему не доложил, что улетаешь? - были его первые слова, как только он надел наушники.
- У меня кончалось топливо, машину держал на шаге, а бегать за вами по колонне у меня не было времени и возможности, - огрызнулся я.
- Все, Палагин, ты точно уволен, - вновь проговорил Трошев. Надоевшее за день увольнение я воспринял уже намного спокойней.
Подходя к аэродрому, на запрос авианаводчика я решил схохмить, зная, что Трошев меня слышит.
- 661 -й, гражданский экипаж, захожу к вам на точку, дайте условия посадки.
Руководитель полетов на площадке майор Александр Усольцев, не понявший шутки, а услышавший, что к нему откуда-то валится нежданный гражданский вертолет, крикнул об этом Хиценко. Тот взял у него радиостанцию и запросил борт:
- Кто ко мне идет, повторите, какой гражданский борт, вы были у нас на аэродроме, старт знаете?
Мы с Валерой рассмеялись, и я повторил в эфир:
- Это я, 661-й, на аэродроме был, улетал военным, возвращаюсь гражданским, уволен, знаете ли, в очередной раз. Прошу условия посадки.
Получив добро, через несколько минут экипаж сел на полосу, а после заруливания на свое место, выключившись, я набрался смелости и спросил у командующего:
- Замечания за полет, товарищ командующий?
Трошев встал с места бортового и, выходя из кабины, в очередной раз повторил:
- Ты уволен, - и обернувшись к своему порученцу, приказал взять все данные командира вертушки. Тот вновь начал спрашивать меня, кто я и что я. На мои слова: «Да вы только что записывали», он тихо ответил: «Так надо, так надо». Трошев вышел и пошел к вертолету Саратова, наверное, на моем фоне Андрюха реабилитировался и выглядел лучшим. Он скомандовал ему свое обычное «Заводи» и зашел к нему на борт.
Фскоре Андреевич выполнил взлет, увозя с собой «уволенных» авиаторов, один из которых, подполковник Николай Ярцев, станет Героем России через пару месяцев.
Я же после подготовки вертолета к следующему боевому дню, за сегодня раз семь услышавший «ты уволен», пошел на ужин и спать. За этот день я изрядно вымотался.