В Бедламе с прояснениями (часть 3)⁠⁠

Ссылка на начало

Так, незатейливо прошёл первый урок основ шахматного искусства. Следующий день тоже пролетел незаметно. И последующие дни также. Марти буквально не оттащить было от клетчатой доски: он совсем не ходил на улицу, теряясь в бесконечных комбинациях дебютов и эндшпилей. Ясность сознания и простота, с которой он теперь выговаривал слова, — да что там слова, целые очереди из предложений! — позволяли сосредоточенно изучать новый мир шахмат. Не менее важной была поддержка от Глории. Она буквально дни напролёт находилась рядом. Каждое утро, будь оно дождливым или солнечным, начиналось с завтрака, привезённого на маленьком столике, а каждый вечер заканчивался гораздо позже отбоя, когда Глория засыпала, сидя с книгой на коленях.

Уже через месяц, глядя на доску сверху, Марти представлял себе сразу несколько расстановок фигур в эндшпиле, хотя игра ещё только началась. Стоило Глории, сверившись с книгой, сделать первый ход, как для Марти становилось кристально ясно, что последует за этим дебютом, и он уверенно навязывал ей свою игру. Нет, чуда не произошло: за месяц он не стал гением или хотя бы мастером игры, ведь за это время он успел лишь выучить, как ходят фигуры и запомнить пару десятков партий, схематично изображённых в книге. Но и этого с лихвой хватало, чтобы с каждой фразой: «Шах и мат!» Марти чувствовал тёплую, бурлящую гордость. Заветные слова он произносил с паузами, ведь от наплыва чувств дыхание перехватывало. Каждый раз после победы он, закрыв глаза и расправив руки, плюхался на кровать, лежал так долго–долго, а потом принимался с волнением объяснять Глории, где та совершила ошибку.

Одним солнечным утром Глория вновь отвела Марти на завтрак в столовую. За месяц, что тот не появлялся в холле лечебницы, она преобразилась до неузнаваемости. Паркет переложили новыми, более светлыми дощечками; стены, предварительно отмыв от грязи и других неизвестных засохших субстанций, покрасили в светло–жёлтый.

Войдя в столовую, Марти вздрогнул, увидев толпу. Мужчины во фраках и с моноклями, женщины в пышных платьях и шляпах с перьями. На их лицах читалась обеспокоенность и брезгливость. На пациентов, выстроившихся вдоль стены неровной шеренгой, надели ошейники и сцепили их верёвкой. Их фотографировали, — так сказала Глория. От вспышек, галдёжа и большого скопления людей Марти стало неуютно и страшно.

— Держись, лучик, — подбадривала Глория, присев на корточки и положив руки на плечи Марти. — Сегодня важный день: ты будешь играть с Нельсоном в шахматы. И неважно, выиграешь или проиграешь, — это шаг на пути к маме. Запомни, рядом будут все эти люди, не смотри на них, не думай о них. Никого из них по–настоящему не существует!

Марти кивал. Ему не нацепили ошейник, и только за это он уже был благодарен. Впрочем, Нельсон тоже завтракал без цепи, сидя поодаль, в самом углу столовой. Его странным образом перебинтованная голова напоминала Марти маску супергероя, в которой сделали прорези для глаз, и закрыта оказывалась лишь верхняя половина лица.

— Играть будете в кабинете доктора Ротшильда, на третьем этаже, — произнесла Глория, стоило Марти затолкать в рот последнюю ложку пересоленной каши. — Персоналу туда нельзя, но ты будешь в безопасности, не переживай!

Марти сглотнул образовавшийся в горле ком и маленькими шажками посеменил за Глорией. Легко сказать: «Не переживай!», но внутри, где–то чуть выше живота, уже формировалась бездонная пропасть, сосущая воздух, силы и уверенность. Убранство гигантского кабинета противного гуся не добавляло уверенности. Взгляд мгновенно приковывали книжные шкафы, расставленные вдоль стен и возвышавшиеся под огромный куполообразный потолок. Круглый кабинет наполняли разные анатомические модели и муляжи, для наглядного изучения. Больше всего пугал большой мозг на постаменте в виде позвоночника, а из него на металлических спицах торчали глазные яблоки. Ротшильд положил ладонь на дрожащее плечо Марти и, жестом отправив Глорию на выход, подвёл юного супергероя к столу для игры в шахматы. Вырезанный из камня стол стоял на небольшом возвышении возле трёх высоких арочных окон. Марти не решился посмотреть на вид, но с облегчением заметил, что в кабинете доктора нет решёток. Это вдохновляло.

— Проходите, проходите, дорогие господа! — сказал Ротшильд, и в кабинет хлынула охающая толпа и пара человек с треногами. Марти охнул, и дёрнулся было спрятать лицо в ладони, но доктор сжал ладонь на плече и обратился к журналистам: — Прошу, господа, фотокамеры ставьте здесь, — и указал на центр кабинета.

Марти уселся на ужасно неудобный каменный табурет со стороны чёрных фигур и поёрзал. Справа от него светило солнце, слева устанавливались чёртовы треноги, которые вскоре непременно начнут слепить вспышками. А напротив уселся Нельсон в забавной повязке, скрывающей верхнюю часть лица до носа, но бледная кожа и впалые щёки выдавали его с потрохами.

— Дорогие друзья, — начал Ротшильд, обратившись к людям во фраках и платьях. — Леди и джентльмены! Как вы уже знаете из брошюр, заботливо направленных вам курьером, ваш покорный слуга посвятил свою жизнь делу Асклепия. Я изучал как тяжелейшие нарушения развития головного мозга, так и эндогенные полиморфные психические расстройства! Совсем недавно была впервые протестирована моя прорывная методика воздействия на лобные доли мозга вкупе с возбуждением световых рецепторов! И сейчас вы, самые влиятельные люди Лондона, удостоитесь чести лицезреть эффективность моей методики в битве умов! Встречайте матч шизофрении против олигофрении!

Кабинет наполнили овации, эхом отразившись от потолка. Марти не понял почти ни единого слова по отдельности, но осознал общий смысл. Он посмотрел на свои руки, потрогал голову и взглянул в холодные глаза Нельсона, безучастно разглядывающего игральные фигурки, вырезанные из слоновой кости.

— Приступайте! — шепнул Ротшильд, наклонившись к игрокам.

Нельсон молча сделал первый ход — пешка D4. Марти ответил зеркально и совсем не удивился ещё одной пешке C4, только теперь уже ответил пешкой E6. Конь С3, конь F6.

Из толпы послышались одобрительные возгласы. Кабинет осветила первая вспышка, но Марти так просто с толку не сбить. Партия началась минуту назад, а уже вовсю набирала обороты. Юный супергерой не отставал от бывшего гроссмейстера, прямой рукой переставляющего фигуры. Едва начавшись, игра перетекла в среднюю фазу, Нельсон сразу пустил в ход слона, а затем и ферзя. Марти неуверенно подвинул слона на одну клетку и, увидев, как противник машинально, одним движением руки произвёл рокировку, задумался.

Марти думал, что видит партию на несколько шагов вперёд, но судя по ходам оппонента, тот видел игру иначе. Видимо, играть против Глории — не то же самое, что и с гроссмейстером, пусть и бывшим, но, кажется, Марти знал, как следует играть дальше.

В той книге, которую санитарка купила в киоске, были представлены несколько десятков самых известных партий за всю историю шахмат. Вошли в неё и относительно свежие, сыгранные не далее чем лет двадцать назад. С таких Глория и предложила начать разбор.

И сейчас Марти нервно водил рукой над столом, вспоминая, какой ход приведёт к победе. Пальцы застыли над ферзём, затем медленно передвинулись к слону, кажется…

— И–и–и! — взвыл Нельсон и резко с хрустом мотнул головой, разминая шею. Толпа оживилась, девушки охнули от неожиданности. Марти вздрогнул, и, решив не рисковать, сделал ход ферзём. Нельсону это, несомненно, понравилось, — он перестал дёргаться, а на его мертвецки бледном и безучастном лице проступила едва заметная улыбка.

Марти оглянулся, нашёл среди толпы Ротшильда, представил, что за дверью ждёт Глория, и немного успокоился. Но стоило перевести взгляд на злополучную коробку, стоящую на треноге, как из неё без предупреждения вырвался сноп искр, освещающий играющих.

— Поймал улыбку Джоконды! — воскликнул журналист, и ему зааплодировали, только Марти ничего не слышал. Он покачивался на табурете, придерживаясь за стол. В обморок не упал, и то ладно, но белое пятно перекрыло левую часть зрения.

— Ходи–и–и! — шипел на него Нельсон. Да только как тут разберёшься, как ходить? Не видно ничего.

— Сейчас–сейчас, я не вижу…

— Быстрее, урод!

Марти кивнул, сглотнул ком желчи, подступивший к горлу, и нащупал на столе фигурку с зубцами, вырезанными по кругу. Кажется, ладья с её бойницами. Ход сделан.

— Не–ет! — воскликнул Нельсон. – Неправильно! Чужой, чужой ход! Исправить. Исправиться!

Марти слышал, как ропщут аристократы, а Ротшильд подошёл к Нельсону и успокоил его, сказав что–то на ухо. Сейчас бы доиграть проклятую партию, вернуться к Глории, хорошенько выспаться и начать искать маму, а не это всё. Гроссмейстер молча, с гулким стуком переставил какую–то фигуру, и Марти, буквально по памяти передвинул коня. Вслепую, почти на ощупь, не разбирая расстановки сил.

— Нет–нет–нет… — безостановочно тараторил Нельсон. — Так нельзя! Уродец издевается? Переиграть. Уничтожить, — он ещё громче поставил фигуру на стол.

Марти что–то передвинул: кажется, пешку, но не успел убрать руки, как противник сделал ещё ход. Чёрт, нужно подумать, но сосредоточиться мешали вспышки, одна за другой вторящие блеянью толпы. Поплотнее прижав ладонь к глазам, облокотившись на стол грудью, Марти ощупал фигуры. Перед закрытыми глазами предстала игральная доска, на ней чёрные и белые фигуры танцевали фокстрот, беспорядочно перемещаясь от одного края к другому. Марти представлял, как он стоит посреди поля сражения, маленький, одинокий, в застиранной дырявой робе заключённого, а вокруг него мечутся гигантские фигуры. Они разрывают друг друга в клочья, казнят, разбиваясь на куски, и вот пришёл судный час юного шахматиста. Белый король, ухмыляясь, снял шапку с массивным крестом, занёс над головой и… застыл, ожидая хода Марти.

Тот вздрогнул, широко раскрыл глаза, чувствуя, как быстро колотится сердце. Мельком оглянувшись, он в панике сделал следующий ход. Неважно какой, но этого требовал белый король!

Нельсон замер, недоумевающе посмотрел на Марти, перевёл взгляд на доску, затем снова на мальчика. Дрожащей рукой он передвинул слона и заикнулся:

— Ш–ш–шах… Шах.

Марти уже было плевать: он понял, что ошибся, и сделал рокировку. Нельсон медленно передвинул ладью, безумным взглядом буравя лоб мальчика, и сказал:

— Но так нельзя?! Нельзя или можно?! Я выигрываю? Или нет?

Марти с трудом сдерживал слёзы: в ушах звенело, вспышки раздражали сознание, а беспорядочные выкрики и смех толпы вгоняли в уныние. Он уже нарочно поддавался, стараясь не показывать это в открытую, но именно эта ситуация сбивала с толку Нельсона.

— Играй нормально! — выл бывший гроссмейстер, но Марти не хотел нормально. Он хотел скорее закончить затянувшуюся партию.

— Мама, — пустив слезу, пролепетал Марти.

— Не смей мне поддаваться! — шипел Нельсон, вставая из–за стола: следующий ход он сделал, стоя.

— Я не знаю, как там… — разревелся Марти, а Нельсон уже схватился и за чёрные фигуры, играя партию сам с собой.

Толпа натурально бесновалась: кто–то просто хохотал, будто пришёл в цирк, кто–то недовольно кричал, кто–то подошёл поближе, заслонив камеру. Журналист оттаскивал наглецов за фалду, а Ротшильд вприпрыжку метался меж недовольных гостей, пытаясь их успокоить.

Нельсон рычал, стиснув зубы, но переставлял фигуры и за себя, и за Марти, играя в одиночку. На очередном шаге он истошно взревел:

— Ша–а–а–ах и–и ма–а–ат!

Все люди в кабинете разом замолкли и застыли. Марти сидел на стуле с ногами, прижав ноги к груди, и из–за колен смотрел, как Нельсон звонко щёлкнул фигуркой короля о стол. Он обыграл сам себя и, тяжело дыша, оглядывался по сторонам. В его внутренней борьбе вновь взял верх фантомный противник.

— Нет, — глухо произнёс он и сделал шаг назад, будто испугавшись соперника. — Нет–нет–нет! Ты не мог! Ты не он!

Фигурка короля медленно подкатилась и сорвалась с края стола, упав на пол в гнетущей тишине.

Вспышка озарила кабинет.

Шагнув назад, Нельсон неуклюже задел табурет, еле устоял на ногах и, истошно вопя нечто нечленораздельное, рванул к окну. Марти невольно дёрнулся за ним, не надеясь догнать или схватить, скорее инстинктивно, желая помочь. Обнять. Только было поздно.

Проломив массивную раму, Нельсон уже летел вниз с третьего этажа вместе с осколками стекла. Оглушительно громкий шлепок о землю полоснул барабанную перепонку Марти, когда он подбежал к окну. Буквально миг он рассматривал, казалось бы, целое тело Нельсона и тонкую струйку крови, увлажняющую асфальт посреди сотен острых осколков, и забавную супергеройскую повязку из медицинского бинта. Резко вздохнув от испуга, Марти отвёл взгляд, посмотрев на солнце. Ему хотелось, чтобы звезда выжгла ужасающую картину. Позади хрустнули осколки, кто–то схватил его за плечи и оттащил подальше.

Марти продолжал смотреть на солнце, стараясь забыться спасительным сном, но тщетно. Он чувствовал лёгкое покалывание в голове, где раньше будто по бильярдному столу катались шары из слоновой кости. Солнце больше никак не действовало на него.

— Лучик! — рядом с оцепеневшим Марти на колени присела Глория и прижала его к себе. — Всё хорошо!

— Он ведь не умер? — вытирая сопли, простонал Марти. — Супергерои не умирают!

— Нет, что ты, мальчик мой! Его полечат и…

— Мисс Девис! — проревел над ухом Ротшильд. — Готовьте операционную, быстрее!

Глория растерянно оглянулась, но среди спешащих из кабинета людей не было никого, с кем можно оставить Марти. Она нервно улыбнулась и прошептала ему на ухо:

— Стой здесь, я вернусь!

И Марти стоял.

Поначалу. Потом сидел, прижавшись спиной к холодной стене. Кабинет опустел почти сразу, а вскоре затихли и звуки снизу, но это мало волновало. Взгляд приковывала покорёженная рама, в которой торчали окровавленные осколки стекла, отчего Марти вновь и вновь проматывал перед глазами увиденное сотни, а может быть, и тысячи раз. Солнце зашло, и Марти уснул. А проснулся от удара в плечо. Разъярённый Ротшильд обнаружил его на рассвете следующего дня и с налитыми кровью глазами вышвырнул из кабинета под ноги ухмыляющейся Дороти. Та с превеликим удовольствием отходила Марти половником и отвела досыпать. Только на этот раз не в отдельную комнату в отдалённом уголке больницы, а в барак, где уже слонялись и подвывали остальные пациенты.

Окна барака были заколочены снаружи так, чтобы свет проникал лишь через верхние пять сантиметров. Да и тот частично закрывали решётки. Судя по следам от ногтей на ставнях, стёкол здесь не было. Нормально рассмотреть пациентов Марти не смог: глаза слезились от смрада, он хотел сбежать, но вырваться из цепкой руки старухи не вышло. Ухмыляясь, Дороти усадила его на некое подобие широкой скамейки. Кроватью это чудо назвать было тяжело: гротескная рама из ржавых, наскоро сваренных металлических профилей, укрытая деревянной межкомнатной дверью с торчащей ручкой, — всё это сумасшедшая санитарка назвала кроватью «ложем гроссмейстера». Проведя по двери ладонью, Марти вляпался во что–то липкое и вонючее, и с отвращением оглянулся на Дороти. Та истерически хохотнула, защёлкивая на его шее металлический ошейник.

— Где Глория?! — схватившись за цепь, завопил Марти. Дороти ткнула его половником в живот, и он сел на кровать. — Где моя мама? Глория обещала найти маму, я очень хочу домой!

Дороти пискляво расхохоталась и прокаркала хриплое:

— Потаскушка вылетела из лечебницы, как пробка ш–шампа–анского! Милый Стефан не смог спасти бедолагу, а виной тому криворучка Девис!

— Но…

Санитарка не позволила Марти сказать больше ни слова. Схватив половник, она стала стучать по металлическому каркасу кровати и сквозь кривые, жёлтые зубы цедила:

— Ещё слишком рано! Спать–спать–спать! Всем спа–ать!

Конечно, такой шум поднял бы и мёртвого, но, как ни странно, пациенты, бродившие по пыльному бараку, вдруг бросились к койкам. Толкая друг друга в горшки с испражнениями, они спешили занять своё место, защёлкнуть на шее ошейник и уткнуться головой в стену. Марти в оторопи таращился на старика, до крови разбившего лоб о металлическое изголовье кровати, и юношу, раздирающего уши, — лишь бы не слышать стук проклятого половника. Но по–настоящему жутко стало, когда в одном из пациентов Марти узнал Чада. Здоровяк лежал на кровати, поджав ноги к груди, и сосал большой палец. Лоб его был неестественно вмят вовнутрь, словно кусок черепа сковырнули столовой ложкой. Над бровью отчётливо виднелся грубый надрез, наскоро заштопанный почерневшими нитями.

Ужас сковал юного супергероя: он боялся пошевелиться, открыть рот — лишь бы не провоцировать старуху. Глория как–то рассказывала, что та раньше работала на кухне, но однажды подсыпала коллегам в еду гость толчёного стекла. По счастливой случайности большая часть смертельно опасной похлёбки осела на дне кастрюли, и персонал отделался лёгким испугом. Ротшильд не выгнал её, а перевёл в санитары, оставив на память алюминиевый половник. По мнению Марти, старухе определённо стоило показаться врачу.

Так началась новая глава жизни Марти в Бедламе. В пропитанном духом безысходности бараке среди десятков сумасшедших, в обществе ненавистной санитарки с половником и Чада, не реагирующего ни на что, кроме половника. И если с Глорией Марти чувствовал себя человеком, супергероем, превозмогающим лишения жизни, то теперь он стал пугливым мышонком. Каждый шаг, каждое действие, буквально каждый вдох сопровождался стрессом. Оглушительный звон, выворачивающий кишки смрад, едкие фразочки Дороти, её полное безразличие к судьбе Марти давили и уничтожали его морально. Сперва он пытался найти общий язык с пациентами, но это оказалось выше его сил. Сумасшедшие живут в собственном мире и слышат только себя, а последний хрупкий мостик между мальчиком и пациентами сломался, когда сломался Чад. Спасали прогулки во дворе, но с приходом осени и те сошли на нет.

Однажды в столовой, куда пациентов из барака приводили как собак, строем, сцепленных увесистой цепью за ошейники, Марти увидел первые опавшие листья и разревелся. Жизнь дала ему второй шанс, сознание прояснилось, а он попусту терял время, просиживая на жёсткой кровати единственные штаны, которые раз в десять дней позволялось постирать в загаженном медном тазу.

С того самого дня у Марти вновь начались головные боли. Нет, на свет он не смотрел, — в бараке его и так всегда дефицит: просто, когда Дороти хваталась за половник, в голове юного супергероя снова начинали кататься шары, причиняя невыносимую боль. Участились обмороки, сознание прояснялось всё реже, но Марти был рад этому. В такие моменты переживания, наконец, уступали белой дымке, обволакивающей мысли, как дым в прокуренной комнате. Жуткие силуэты теней, протягивающие свои бледные гнилые пальцы к Марти, стали его постоянными спутниками.

В Бедламе с прояснениями часть 4 из 4