В Бедламе с прояснениями (часть 4)⁠⁠

Ссылка на начало

В день, когда в бараки зашёл Ротшильд, Марти уже почти не различал лиц и надеялся забыться спасительным сном, где не будет террора и избиений. Белоснежный докторский халат ярким пятном выделялся среди пожухлых стен и серых одежд, ослепляя каждого, кто осмеливался поднять взгляд. Позади него грузно ступали двое мускулистых мордоворотов–санитаров.

— Скажи–ка мне, дружок, твоё настоящее имя Марти?

— Э-э... Та–а?

— А мама у тебя есть?

— Аха–а… — выдохнул он, закрывая глаза.

— Как её зовут?

— Мэ–эи.

— Какого цвета у неё волосы, помнишь?

В воображении вспыхнуло самое тёплое детское воспоминание: мамина русая копна волос опускается ему на лицо и щекочет. Марти прячет лицо в ладони, прижимает подбородок к груди и заливается смехом. Мама тоже хохочет и снова щекочет.

— Сэ–э... хэ–э. Светые, — с трудом, но он всё же смог произнести слово.

— Мальчуган совсем плох. Кажется, его организм отторгает клетки мистера Кавински. Хм-м… — Ротшильд потёр подбородок и обратился к санитарам: — Гойл, подготовь наркоз; Билл, обработай скальпели; и принесите в операционную ещё один стол. А я должен позвонить Дэвис, нас ждёт длинная ночь.

Ротшильд развернулся, махнув подолом халата, и удалился. Спустя пару минут в барак вернулся санитар с раскладным чемоданом. Оттуда он достал шприц и стал набирать в него какую–то дурно пахнущую жидкость, — хотя, казалось бы, что может быть хуже смрада свежих испражнений? Марти вяло дёрнулся, но смог лишь отвернуться, чтобы не видеть укола. Веки медленно закрылись. Он представил себе зимний день. Обязательно выходной! Представил как играет в снежки с мамой и Глорией. На душе стало тепло, жуткие наваждения оставили Марти, и он уснул.

Проснулся он там же, в бараке, но чувствовал себя прекрасно. Дороти даже половник уронила, увидев довольное лицо Марти, схватила его за руку и потянула за собой. Отчего–то она почти не кричала, лишь недовольно пыхтела и ворчала под нос что–то про «выскочку». На этом удивительные события не закончились. В кабинете Ротшильда Марти уже ждали две милые барышни и высокий худой мужчина в коричневом костюме в клеточку и завитыми усами. Кого–то он напоминал, но вспомнить не получилось.

— Ах, мой мальчик! Какой кошма–ар! — манерно воскликнул мужчина, вытянул шею и пошлёпал себя пальцем по губам. — Ну, ничего–ничего! Сейчас всё исправим! Пчёлки мои, ваш выход!

Девушки резво стянули с Марти одежду, подвели его к той самой табуретке, на которой он играл в шахматы, и принялись обмывать его из таза с горячей водой. Натёрли шею и подмышки душистым мылом, а после пустили в ход жёсткую мочалку. Удовольствию не было предела. Марти даже не сразу заметил, когда усатый мужчина вкатил в кабинет вешалку на колёсиках с десятком разных рубах и пиджаков.

— Какая жалость, — причитал тот, не скрывая акцента, — Я не привёз последний писк моды. Мой дорогой, как же я перед вами виноват! Вам придётся донашивать наряд из весенней коллекции!

Мужчина, бегая на носках между вешалкой и табуреткой, примерял на Марти одежду и виртуозно подкалывал её сзади странными иголками с шариком.

— Здесь не обойтись без шляпы! Какие вы обычно носите, молодой человек?

Марти растерялся: ведь никогда не носил шляп. Он потрогал голову, наткнулся на слой бинта и, отдёрнув руку, ответил:

— Простые…

— Ох, что вы! Неприхотливость вам к лицу, но минимализм был в моде пару лет назад. Так что сейчас, чтобы скрыть это недоразумение, — мужчина брезгливо посмотрел на макушку Марти. — Лучше всего подойдёт фетровый цилиндр!

Тот не протестовал. Он наслаждался прекрасным самочувствием и чистым сознанием.

— Потрясающая, беспримерная, я бы даже сказал, парадоксальная обаятельность! — воскликнул мужчина, когда головной убор аккуратно лёг на голову Марти, а плечи укрыл велюровый пиджак.

Тогда же в кабинет зашёл Ротшильд вместе с уже знакомым Марти журналистом. Последний снова притащил сложенную треногу и злополучную коробку.

— Может, не надо? — неуверенно произнёс Марти, но Ротшильд сделал вид, будто не слышит.

Первую вспышку Марти встретил с трепетом, зажмурившись. Вторую с недоверием, слегка приоткрыв левый глаз. Третью уже с энтузиазмом, смело глядя в трубу фотоаппарата. Взрыв пороха больше не беспокоил, не бередил рассудок, голова не болела, яркие краски не тускнели.

Портной довольно задрал нос и воскликнул:

— Ах, лё фёрсе! Улыбнись!

И Марти улыбнулся. Девушки одобрительно выдохнули, Ротшильд вяло похлопал в ладоши, а журналист сдержанно кивнул, подошёл пожать руку и, за минуту собрав треногу, поспешно выбежал из кабинета. Усатый портной осыпал Марти комплиментами и, заговорщически подмигнув, спрятал его грязную одежду в чемодан, после чего устроил Дороти грандиозный скандал, заставив принести чистую, по меркам лечебницы, одежду. Сиделке это не понравилось, но ещё сильнее та разозлилась, когда Ротшильд велел отвести юного супергероя в одиночную палату. Немудрено, что старуха оставила Марти без обеда, заперев комнату на ключ, но ему было всё равно. Он наслаждался видом из окна и мечтал, что по той широкой мощёной дороге вскоре пройдёт мама и заберёт его. Ведь он выздоровел. Теперь точно–точно выздоровел!

Марти даже не особо удивился, когда под вечер к нему пришла Глория. Правда, не в халате и чепчике, а в сером плаще и с зонтиком, но он так рад был её видеть, что сразу же запрыгнул на шею. Та крепко обняла Марти и, понизив голос, сказала:

— Здравствуй, лучик! Ты такой молодец, всё выдержал! Как себя чувствуешь?

— Хорошо!

— Я так за тебя рада: теперь ты сможешь добиться всего, чего только пожелаешь! Но ты должен знать, лучик, — прошептала Глория, посадив Марти на кровать. — Твоя мама нашлась.

Тот резко вдохнул, широко раскрыв глаза, и затаил дыхание.

— Да–да, она здесь.

Марти вдохнул ещё раз, раскрыв рот. Неужели?! Неужели всё закончится сегодня, и он наконец–то вернётся домой?! Это же лучший день в его жизни!

— Сейчас она в закрытой секции больницы и… — сбивчиво продолжала Глория. — Сначала я не знала, что это твоя родная мама — об этом доктор Ротшильд сказал только сегодня… Вчера я помогла ему, а сегодня отказалась. Это выше моих сил... Это как–то неправильно... Я должна была тебя предупредить, но не решалась.

— Глория… — выдохнул Марти и вновь обнял её.

— Прости.

— Ничего страшного! Мы спасём маму! Скажи, как попасть в закрытую секцию? Где взять ключ?!

— Ключа два, один у Ротшильда, второй у одного из его бугаёв–санитаров. Сейчас они оба внутри, нам нужно дождаться, пока…

Договорить она не успела. В палату вбежала разъярённая Дороти и, размахивая половником, стала изо всех сил лупить им Глорию.

— Вот она где! Потаскушка! Проститутка дешёвая! Снова с моим мужем шашни крутишь?! А ну, иди сюда!

Глория пыталась остановить обезумевшую, отбивала удары руками, хотя Марти казалось, что это ужасно больно.

— Миссис Ротшильд, прошу вас… Ах! — всхлипнув от боли, Глория схватилась за бедро, и Дороти тут же ткнула ей половником в лицо, да так, что черпак отлетел. На паркет брызнула кровь. Марти воскликнул: «Нет!» и бросился на помощь. Он толкнул Дороти в бок, и та с хрипом ударилась об стену. Воспользовавшись замешательством, Глория выбежала из палаты, придерживая ладонью капающую из носа кровь.

Дороти оттолкнула Марти и прокричала:

— К тебе я вернусь позже, чёртов мальчишка!

После чего плюнула и выскочила вслед за Глорией. Марти осел на пол. Что же делать? Бежать помогать Глории или спасать маму? Выбор тяжёлый, а медлить нельзя! С улицы послышались крики:

— Я вызову полицию!

— А я позвоню в морг!

Марти выглянул из окна и увидел, как Глория выбегает из лечебницы, а за ней гонится Дороти, держа ручку половника над головой. Он нашёл на полу отвалившийся черпак и хотел было его кинуть в старуху из окна, но забыл о проклятых решётках. Прихватив черпак с собой, он спустился в фойе на первый этаж. Никого из пациентов или санитаров видно не было. Побарабанив по дверям закрытой секции, расслышал оттуда протяжный женский крик. По спине пробежали мурашки. Мог это быть крик матери? Мечась из одной комнаты в другую, дёргая запертые ручки, Марти добрался до бараков.

— Помогите! — взмолился он, вбегая внутрь. — Злодей похитил мою маму!

Но никто не обратил на него внимания.

— Э–эй! Вы же герои, помогите, прошу! Чад, ты слышишь меня?!

Марти упал рядом со здоровяком на колени, и принялся тормошить его за руку. Всё тщетно, тот лишь безучастно водил замутнённым взором по потолку.

— Чад… Дружище, спасай… — выдохнул Марти. — В память о Вилли, вставай!

Он встал, выпятил нижнюю губу и постучал себе по голове. Пациенты заинтересовались происходящим и искоса посмотрели на Марти. Даже Чад, чей взгляд не выражал никаких эмоций, застыл в направлении юного супергероя.

— Разве вы забыли? — воскликнул он. — Бедлам принадлежит вам, а не санитарам или врачам! Помогите!

Пациенты робко переглянулись, и даже Чад раскрыл рот, будто пытался что–то сказать.

— Да чтоб вас! — рявкнул Марти, подошёл к ближайшей кровати и принялся лупить по ней ковшом, крича при этом:

— Пожар! Пожа–ар! Спасайтесь, кто может!

Эффект превзошёл все ожидания. Душевнобольные повскакивали с кроватей, завопили, и, как единый организм, побежали к двери. Да, немного толкались, кто–то даже упал, но они старались держаться на расстоянии друг от друга. Дороти не зря дрессировала их каждый божий день.

— Горю! А–а–а! Я горю–ю! — пробасил здоровяк, выламывая дверь барака. Наверное, так повлияли на него слова Марти. Тот продолжал колошматить черпаком, пока в бараке никого не осталось.

В Бедламе начался бедлам.

Услышав гомон толпы, из своих кабинетов повылезали врачи. Настоящего огня нигде не было, но игнорировать десятки беснующихся пациентов, хаотично бегающих по фойе, коридорам и внутреннему дворику, не получалось. Кто–то, самый организованный, пробежался по одиночным палатам и выводил остальных пациентов из здания. Другие бегали с вёдрами в поисках очага возгорания. А некоторые додумались забраться на самый верх лечебницы и ударить в пожарный колокол. От такого звона пациенты Дороти взвыли ещё сильнее и рванули наружу. Стараясь вырваться из лечебницы, они принялись раскачивать металлические ворота во внутреннем дворе.

Марти в ужасе наблюдал за происходящим, вжавшись в угол, но, главное — цели он достиг. Из закрытой секции выглянули недоумевающие санитары. Забыв запереть замок, они вмиг оказались на улице и принялись толкаться с пациентами, тщетно пытаясь усмирить бушующего Чада. Тот висел на воротах, вцепившись в железные прутья, и вопил: «За Вилли!»

Недолго думая, Марти прошмыгнул в открытую дверь и попал в длинный тёмный коридор. Окна его оказались наглухо заколочены, но на столах стояли свечи, хоть как–то освещающие паркет. Казалось, что Марти уже когда–то был здесь. Нет, он никогда ещё не ходил в закрытую секцию, но эти свечи уже видел.

Ни одна из дверей не поддавалась, и лишь дойдя до самого конца коридора, Марти увидел лестницу вниз. Его передёрнуло от противного ощущения дежавю. Напомнив себе, что он вообще–то, супергерой, переборол страх и спустился по разваливающимся ступеням. Там его встретила толстая дверь, покрытая ржавчиной, похожая на дверь бункера. Толкнув её, — та со скрипом отворилась, — зашёл внутрь маленькой комнатушки, освещённой холодным светом моргающей лампочки. Чуть поодаль виднелись ещё одни двери с круглыми оконцами.

Оттуда кто–то нервно крикнул:

— Гойл?! Дурья твоя башка, где вас черти носят? Быстрее, помоги мне!

Марти нащупал на столе рядом скальпель. Дрожа от страха, заглянул в комнату. Это была просторная операционная с широким столом и прожекторной лампой, свисающей с потолка. У дальней стены висела широкая доска с десятками фотографий пациентов со вскрытым черепом и тусклые рентгены чьей–то головы со всех сторон. Относительно всей остальной больницы эту комнату можно было бы назвать хирургической мастерской.

— Ну что ты там… — выругался Ротшильд, обернувшись, и раскрыл рот. Его брови резко поднялись. — Где Гойл?! Что ты здесь делаешь?!

— Вы негодяй! Где моя мама?! — решительно заявил Марти. Но доктора этот вопрос ничуть не смутил.

— Здесь она, никуда не денется, — кивнул он. Руки его были заняты зажимами: одним он оттягивал кожу на затылке рыжей женщины, другим держал вату и промакивал сукровицу.

У Марти затряслись руки: он узнал в женщине маму. Тяжело дыша и сжав скальпель покрепче, он сделал неуверенный шаг. Хотелось отомстить, всадить остриё проклятому гусю прямо в шею!

— Не дури, парень! — Ротшильд правильно прочитал по глазам намерения Марти. — Слышишь?! Не дури, я единственный, кто может ей помочь!

— Что ты с ней сделал?! — голос Марти дрожал, а металлическое эхо только усиливало эффект, выдавая страх.

— Не я! Дэвис, то есть, Глория, агрх! — выдохнул Ротшильд. — У ассистентки дрогнула рука, когда я зашивал надрез. Это простое недоразумение, она просто очень разволновалась.

— Ты получишь по заслугам, гад! — Марти выставил скальпель перед собой, метя остриём в живот доктора.

— Стой–стой! — крикнул тот, не отрывая рук от зажимов. — Послушай, я понимаю, ты напуган! Но подумай, что лучше: расквитаться со мной и обречь мать на существование овощем, либо помочь мне доделать операцию и, возможно, когда–нибудь она встанет на ноги?!

Марти поколебался, но внутри он уже сделал выбор. Скальпель со звоном упал на кафельный пол.

— Держи здесь, — скомандовал Ротшильд и передал Марти зажимы. После чего тяжело вздохнул и вытер пот со лба. — Я постараюсь справиться сам, но тебе придётся смотреть на это, чтобы не навредить ей. Как бы ни было противно, не закрывай глаза! Ещё одна оплошность, и она умрёт.

От последних слов Марти вздрогнул. Вздохнув поглубже, он встал на подставку перед столом, продел пальцы в кольца зажимов и увидел лицо мамы. Она будто глубоко спала, не реагируя на яркий свет лампы. Руки задрожали ещё сильнее. Ротшильд натянул на лицо новую маску и, встряхнув пальцы, разрезал несколько швов. Марти увидел чужеродный кусок мозга с застывшим кровяным пятном. Этот кусок был мастерски сшит с остальной частью мозга короткими стёжками еле заметной нитью.

— Ага… Вот оно что, — протянул доктор и аккуратным, выверенным движением кончика скальпеля срезал нить. Он промокнул пот, достал из ящика со льдом маленький белый студенистый комочек с розовыми прожилками и, задержав дыхание, за пару секунд заменил один кусок мозга на новый.

Мама протяжно вздохнула сквозь сон, отчего Марти вздрогнул, чуть не выронив зажимы.

— Сосредоточься! — процедил Ротшильд, достал нить и крючкообразные иглы. — Теперь ты это умеешь.

Ближайшие полчаса или час он виртуозно сшивал мозг. Руки Марти налились свинцом, и под конец он уже не мог контролировать дрожь. Ротшильд не дрогнул ни единого раза, идеально сосредоточенными стёжками он зашил кожу на затылке и, покачиваясь, вышел из операционной, бросив через плечо усталое:

— Мне нужно покурить.

Марти тоже не отказался бы, но лишь позавидовал взрослому и без сил сполз по стене в дальней части комнаты. Запрокинув голову, немигающим взглядом он смотрел на слепящий прожектор, и пытался осознать произошедшее. Такое он ещё никогда не переживал. А может, переживал, просто не помнит?

— О–о–ох, — послышалось со стола.

— Мама! — воскликнул Марти, подбегая ближе.

Она попыталась что–то произнести, но губы почти не двигались. Медленно моргала, повернув зрачки в сторону Марти, и еле заметно улыбнулась кончиком губ. Кажется, мышцы её почти не слушались.

— Что он сделал с тобой, мама?! — сказал Марти и затих, услышав за дверью приглушённые крики.

— Там складское помещение, а ключи в моём кабинете, — послышалось из коридора. — Офицер, быть может, бутылочка хорошего виски купажа тысяча девятисотого года позволит закрыть глаза на недоразумение?

— Вы предлагаете мне взятку, мистер Ротшильд?! — взревел кто–то.

— Ну что вы, офицер, просто дружеский подарочек в честь плодотворного сотрудничества! Ваш предшественник очень любил хороший алкоголь, — нервно хохотал тот. — А там, уверяю, не на что смотреть! Вёдра с испражнениями да мётлы.

— У вас среди ночи сбежала толпа пациентов! Я должен расследовать причины, и вы сейчас один из подозреваемых.

— Но…

— Пойдите прочь, Стефан, у меня ордер на обыск!

Двери распахнулись. Ротшильд ввалился спиной и упал на пол, за ним в операционную зашли четверо полицейских.

— Святые угодники! — ахнул один из них, рассматривая фотографии и снимки рентгена. — Сколько пациентов пережила эта комната…

Он незамедлительно достал наручники и заковал Ротшильда. Второй, кажется, главный, молча оглядел комнату и, остановив взгляд на Марти, подошёл ближе. Присев на одно колено, снял фуражку и сказал:

— Привет, чемпион. Ты как? Цел?

— Да, но моя мама… — ответил Марти. — Она не может двигаться, помогите, пожалуйста!

— Стефан, она встанет на ноги? — сурово спросил полицейский, надевший наручники.

Лежащий на полу Ротшильд процедил:

— Это возможно, но на восстановление потребуется дорогостоящая реабилитация!

— Ничего, ничего, — вздохнул офицер. — Я позабочусь, чтобы ты её оплатил.

— Прошу вас, моя жена нужд… — взмолился Ротшильд, но договорить ему не дали.

— Уведите его! Вы обвиняетесь в незаконном проведении опасных медицинских операций! — рявкнул полицейский и обратился к Марти: — А я тебя знаю, в газете видел, ты же Алик Фрэн — герой, обыгравший гроссмейстера! Тебе стоит подумать, что скажешь о докторе в суде. Мы можем закрыть негодяя надолго.

***

Марти подглядывал в створку приоткрытой двери и наблюдал за судьёй. Тот стоял, держа монокль у глаза, и зачитывал приговор:

— Всем встать! Лондонский суд, опираясь на мнение присяжных и на показания потерпевшего, вынес приговор подозреваемому.

В воздухе повисла тишина. Мельком оглядев присутствующих в зале и слегка поправив моноколь, судья громко произнёс:

— Виновен!

Кто–то, самый смелый из присяжных, поднял руку:

— А вы потерпевшую опрашивать не будете?!

Судья растерялся. Выронив монокль, он развёл руками и произнёс:

— Так она же не разговаривает?

Этого момента Марти и ждал. Он распахнул двери зала заседания, и в него въехала кресло–каталка, в которой сидела его мама. Гордо подняв голову, её везла Глория. Вместе с Марти они стряхнули снег с толстого пледа, прикрывающего ноги миссис Стью, и помогли встать и дойти до кафедры.

— Миссис Стью, клянётесь ли вы говорить правду и ничего, кроме правды? — мягко спросил её судья.

— Да, — еле слышно, хрипло произнесла она, откашлялась, и гораздо уверенней повторила: — Да!

— Рад слышать! Что же, тогда поведайте нам свою историю, — он пожал плечами и сел в кресло.

— Когда пропал мой сын, я не была дома уже неделю: зарабатывала, как могла... Думала, что за Марти присматривает бабушка, а вернувшись, с ужасом узнала от соседки, что матушка почила, — мама говорила медленно, тихо и с большими паузами. Каждое слово давалось ей с трудом. — В участке слушать отказались, шериф сказал, что никого не видел и прогнал меня… Следующие две недели я провела в тщетных поисках, попытках наскрести на хлеб, похороны и… прости, Марти, я не смогла найти тебя.

На её глазах проступила слеза.

— Как вы попали в лечебницу? — пробасил судья.

— Спустя месяц я окончательно отчаялась и почти не выходила на улицу, а когда всё же выбралась просить милостыню, чуть было не лишилась рассудка. Марти мерещился мне повсюду! Я не сразу поняла, вернее, поняла только потом, что заметила его лицо в газете. Чуть было не сойдя с ума, смирилась с потерей и пыталась жить дальше, пока однажды не купила на рынке рыбу. Её завернули в газету, на главной странице которой я ещё раз увидела фотографию Марти с той шахматной партии. Выпуску было уже полтора месяца, и я поняла, что он в Бетлеме.

— Это всё невероятно интересно, но нам важно, как вы оказались на операционном столе мистера Ротшильда.

— Я пришла в лечебницу. Доктор честно рассказал, что сделал с Марти. Думал, что он сирота, раз никто за ним не пришёл. Но ещё он рассказал, что сыну становится хуже. Что–то связанное с отторжением — я не разбираюсь. Предложил мне операцию по пересадке моих стволовых клеток мозга, ведь как у родственника, у меня максимальная совместимость с Марти. Предупредил, что никто ещё не совершал подобных операций, что это смертельно опасно, но я согласилась без раздумий! Просто не могла потерять его… снова.

— Снова? Что это значит?

— Два года назад, — её голос был слаб, а ноги подкашивались. Марти подскочил и позволил опереться на своё плечо. Пока мама говорила, он рассматривал грубую мозолистую кожу на её руках, посёкшиеся сальные волосы, морщины на лбу и ямочки возле уголков рта. Ещё никогда он не замечал таких мелочей и оттого был счастлив. — Когда сыну исполнилось восемь, неподалёку от Трафальгара случилась трагедия. На них с отцом упала балка. Марти удар пришёлся по голове. Задело самую малость, папка успел оттолкнуть, но после этого сын стал… другим.

— Папа спас меня?! — пропуская мимо ушей всё остальное, Марти вдохновенно раскрыл рот. От радости захватило дыхание. Он буквально боялся вдохнуть, чтобы не спугнуть эйфорию и прошептал: — Он герой!

— Спас, но какой ценой…

Судья осторожно переспросил:

— Миссис Стью, напоминаю вам, что мы слушаем дело по обвинению мистера Ротшильда в незаконных медицинских операциях над людьми с психическими отклонениями. Вы — единственная, кто лёг под его нож по собственной воле и сохранил рассудок. Объясните почему?

— Легла и сделала бы это вновь. Два года я страдала, глядя, как мой сын пускает слюни и невразумительно мычит в ответ на «Я люблю тебя». Эта невыносимая боль хуже смерти. Ротшильд искал способ вылечить шизофрению супруги, и ему нужны были подопытные. Я не оправдываю его методов, но он искал причину болезни — в мозге. В самом малоизученном органе и в чём–то даже преуспел. Теперь Марти полноценный человек, и я благодарна доктору за это и не хотела бы упекать его за решётку. Возможно, его метод послужит человечеству в будущем ещё не один раз.

— Я вас понял. Это не отменяет нарушение закона, но раз потерпевший ходатайствует о снижении строгости приговора, то это в корне меняет дело. Хм… — судья опустил взгляд и надолго задумался. Во время речи миссис Стью в зале стояла тишина, и в такой гнетущей обстановке было отчётливо слышно тиканье часов. Марти успел досчитать до ста, когда судья, наконец, поднял взгляд и с прищуром посмотрел на него.

— А что скажете вы, молодой человек? Вы герой и пережили невероятно сложную операцию на мозге.

— Я… я не знаю… Мистер Ротшильд сделал много плохого, но он также сделал и много хорошего…

— Кажется, вы были знакомы с Чадвигом Кавински. Судя по его личному делу, господин Кавински шёл на поправку и должен был покинуть стены Бетлема этой зимой, но недавно он впал в кому. У нас нет доказательств, что его оперировали, но… это косвенное обвинение. Не говоря уже о несчастном случае, который Ротшильд пытался скрыть от ведома совета графства путём взятки.

Марти тяжело вздохнул. Он не единожды навещал Чада. Некогда молодой сильный мужчина заметно ослабел, почти не вставал с кровати и не делал ничего, кроме того самого «жеста Вилли». Было очевидно, что здоровяку осталось недолго.

— Чад мой друг… — сказал Марти и осёкся. Судья стукнул молотком.

— Будете давать показания против подозреваемого?

Марти огляделся, поймал грустный взгляд Глории, — та кивнула ему и улыбнулась, — затем взглянул на мать и сказал:

— Когда–то я хотел стать супергероем, но не стал им, ведь думал только о себе и никогда о других. Я не думал о папе, когда он умер; не думал о маме, когда попал в лечебницу; не думал о Чаде, когда тот пропал на целый месяц; забыл Глорию — стоило попасть в бараки. Я никогда по–настоящему не заботился о близких, пока они были мне не нужны. А мистер Ротшильд думал обо всех нас одновременно. Искал деньги, чтобы лечебницу не закрыли, чтобы платить зарплату санитарам; он искал способ вылечить свою жену миссис Дороти и ради этого ночами ковырялся в чужих мозгах. Это страшно звучит, знаю, но я уверен, что Чад был бы рад отдать жизнь за любого из пациентов Бетлема. Мистер Ротшильд — вот настоящий герой! Он подарил мне вторую жизнь. Он преступил закон, возможно, но ради доброй цели. И я не могу судить его. Я считаю, что он заслужил прощения.

Глория хлопнула в ладоши. Затем хлопнула ещё раз. Её инициативу осторожно подхватили присяжные, и через пару секунд аплодировал уже весь зал. Судья нервно потёр брови, вздохнул и стукнул молотом:

— Оправдан.

*Конец*

Спасибо, что дочитали до конца! Мир Вам и Вашим Мирам!