Творец (часть 1)⁠⁠

Сява возвращался домой под газом и в крайне плохом настроении. Зависли на целый день вместо шараги на хате у Геры. Пивское, дурь, все на спокойствии. Вот только с тёлками не повезло. Все, как одна - галимые, даже присунуть западло. Но под вечер Саныч привел клёвую биксу. Сява сразу на неё запал. И так всё хорошо у него с ней продвигалось, но эта гнида – Пит – взял да и назвал его по имени. Никто не смел его называть по имени. Тем более, среди чужих и при бабах. Для всех и всегда он был – Сява. А тут Питона понесло. Видимо, хотел сам ту цыпочку натянуть. Ну, конечно, высадил его Сява, но и сам по сопатке получил. Дева сразу начала морозиться, пивское кончилось, и вообще ловить больше было нечего, поэтому он направил лыжи в сторону дома.

Трясясь на заднем сидении допотопного трамвая – из тех, что с деревянными сидениями – Сява злобно таращился в затылки немногочисленных в этот поздний час пассажиров. Сплошь какие-то бухие деды, а так хотелось кому-нибудь втащить! Никто не смел называть его Васей! Ну, кроме матушки. Даже маминому ёбырю он этого не позволял! Вася – это хуже, чем лошара. И за что ему родители дали такое имя?! Матушка говорила, что его назвали в честь деда – батиного отца. А какая к хуям честь, когда он этого деда и в глаза-то ни разу не видал. Впрочем, сдаётся ему, и сам батя - тоже.

Некстати вспомнились пышные груди и короткая, кожаная юбчонка той биксы, едва прикрывающая огромную, сочную жопу. Ляхи - и втроем не обхватить! Любил он, чтоб попышнее, чтоб было что помять…

Он сурово засопел расквашенным носом и, бережно ощупывая его двумя пальцами, глянул на своё отражение в оконном стекле. Увиденное тоже не добавило настроения. Уж, конечно, такая сытная тёла не стала бы с ним - с таким…

Сява отвернулся и неожиданно выхватил взглядом в первом ряду пассажира, которого раньше не замечал, потому что тот был скрыт за корявой спиной очередного престарелого хроника. Хроник теперь покачивался в проходе, старательно отсчитывая на ладошке плату за проезд, а пассажир рассеянно собирал свои чудные, длинные волосики в аккуратный пидорский хвост.

По Сявиным распухшим губам поползла счастливая ухмылочка.

«Ох, ты ж петушара, золотой, блядь, гребешара! Тебя-то мне и надо!»

Юноша по-волчьи подался вперед, готовый немедля выскочить в задние двери, как только голубок оторвёт жопу от сидения. Из головы моментально вылетели и полученное оскорбление, и расквашенный нос, и тёлочка. Он был готов к битве, несмотря на явно крепкие пидорские плечи. Небось, качается в модной качалке со своими дружками, а потом они идут в душ и, попивая смузи, показывают друг другу свои бритые писюны. Сяву передёрнуло. Нож у него хоть и тупой, но прежде, чем от души навалять унылому жопосую, он его обреет. Точно! Привезёт Ритке подарок – пусть малая плетёт косы…

Как только пидор зашевелился, Сява телепортировался к дверям и выскользнул наружу одновременно со своей жертвой.

Частный сектор – лучше и не придумаешь! Здесь, среди деревянных развалюх и погасших фонарей, голубь сизокрылый может орать во всё горло, никто даже к окну не подойдет! Сява натянул кепку пониже на глаза и двинулся следом за жертвой.

Осень вступила в свои права, но про частный сектор коммунальные службы, как обычно, и не вспомнили. Палая листва густо устилала всё вокруг и отчаянно хрустела под ногами, хоть Сява и старался ступать бесшумно. Удивительно, но петух ни разу не оглянулся. Может, глухой или в наушниках?

Юноша припустил шустрее, радуясь кромешной темени вокруг, пьяной ругани, доносящейся из-за облезлого дерева стен, тому, что петух с какой-то нездоровой беззаботностью уходит всё дальше в дремучие переулки, где даже редкие вкрапления асфальта воспринимаются местными как проделки космических пришельцев.

В блёклом, словно свечном, свете зашторенных окошек он с растущим недоумением разглядывал свою жертву. Несмотря на промозглую осень, на том не было ни куртки, ни шапки, только тонкий, атласисто отливающий костюмчик вроде тех, что надевают оперные певуны. Из рукавов при ходьбе виднеются манжеты белоснежной рубашки. На ногах – остроносые, лаковые туфельки. Только бантика на шее и не хватает...

Без особого интереса, Сявка размышлял, как такого персонажа могло занести в полуночный трамвай? Выгнал любовник и не дал денег на такси? Путь так, но что ему понадобилось в предместье?

Он аккуратно достал нож и выдвинул лезвие, придерживая его пальцем, чтобы не щёлкнуло. Но петух, видать, все-таки услышал, потому что сначала замедлил шаг, а потом и вовсе остановился.

- Эй, слы? – подал голос Сява, поняв, что его-таки засекли, - Есть чё..?

Пидор медленно развернулся, и нож сначала дрогнул в Сявиной руке, а потом и вовсе опустился.

- Жека?! – не поверил он, щуря глаза на своего визави, - Ты, че ли?

Это был матушкин хахаль. Тот самый доходяга, который вот уже два года горбатился в одинокого, чтобы прокормить и матушку, и весь её приплод. И, кстати, его, Сяву, в том числе. Сява не понимал этого мужика, и долго был настороже, ибо не такая уж его матушка фея, чтобы ради возможности её потягивать, стоило тащить на себе пятерых её детей. Но время шло, и, помимо вполне понятного презрения, он против воли начал испытывать к этому типу и невольное уважение. Тот ни разу не стащил у матери денег, хоть и знал, где она хранит заначку, не попытался забраться в трусы его мелким сеструхам – ни Лизке, ни Юльке, ни – спаси его Господь и сохрани -  полуторагодовалой Ритке. За это время он даже ни разу толком не нажрался и не попытался матушке втащить! А это уже было за гранью добра и зла.

Постепенно он расслабился, а после того, как ёбырь сводил матушку в ЗАГС, так и вовсе проникся и даже со сдержанным почтением иногда называл его по имени -  Жека.

Сява засуетился, залился краской и поспешно спрятал нож. Такие мучительные неловкость и стыд он испытал лишь однажды – давным-давно, когда лет в восемь матушка застукала его в подворотне с сигаретой.

- Ты чё тут делаешь? – спросил он, боясь, что Жека ответит встречным вопросом, и уже придумывая историю, что идет к другу (например, писать вместе курсовую).

Но Жека молчал и только время от времени делал в сторону Сявы небольшие, но регулярные, как бы невзначай, шаги. По спине побежал холодок, и он уже начал жалеть, что оказался в самом дремучем и беспросветном закоулке предместья, где никто даже к окошку не подойдет...

Жека ли…?

Да не… чё он, Жеку не знает. Точно он. Только как-то покрепче что ли стал и посвежее с их последней встречи. А встреча эта была не далее, как сегодня утром. Жека кормил весь их колхоз завтраком – омлет с сыром, салат из помидоров со сметаной и сладкий чай с бутербродами. Ну, это пацанам. Сеструхи хомячили свои «козьи шарики» с молоком…

А еще этот идиотский, словно театральный костюм… И да... на шее, действительно, болтался бант. Такие вроде называют бабочками. Это на Жеке-то, который бо́льшую часть времени проводил в своей рабочей робе, а в периоды редкого досуга надевал джинсы и мотоциклетную куртку.

Только в последний миг Сява понял, что позабыл про самое главное! Сунул руку обратно за ножом, но не успел им воспользоваться и рухнул навзничь, получив мощнейший апперкот. Нож отлетел в сторону и бесшумно скрылся в куче прелой листвы, а Жека, как кошка, прыгнул ему на грудь и схватил за шею. Сява попытался завопить, но только открывал и закрывал рот, глаза лезли из орбит.

Волосы! Как же он пропустил волосы! У Жеки – короткий ёжик, а у этого… Уж, точно за день он не смог бы отрастить такую гриву? Или это парик??? Парень отчаянным рывком высвободил из захвата бедрами одну руку, но ему и в голову не пришло воспользоваться ей для контратаки. Вместо этого он, синея и хрипя, потянулся, накрутил на кулак и дернул свисающий через плечо противника густой каштановый хвост. Дернул раз… другой. На третий сил уже не хватило.

Пространство вокруг словно сжалось в одну далекую серую точку и... погасло.

…

- Ну, в чём дело? – не выдержал Женя и задал вопрос, как только дети, необычайно тихие в этот вечер, убрали кружки и тарелки в раковину и разошлись по своим углам.

Он с недоумением смотрел на супругу, которая, в свою очередь, поглядывала на него с тревогой, сомнением и, казалось, легким стыдом за первые два чувства.

Уже несколько дней что-то происходило в семье. Что-то нехорошее. Но мужчина долго не решался завести разговор, который мог пошатнуть устоявшуюся крепкую идиллию. Всё же этим вечером он понял, что закрывать глаза, отмахиваться, списывать на причуды не только больше нельзя, но и крайне опасно. Что-то происходило.

Обычно, стоило ему вставить ключ в замочную скважину, за дверью раздавались возня, радостные голоса старших, бодрый топоток младшенькой, торопящейся первой встретить папу. А потом он окунался в объятия семьи. Жал руки мальчишкам, обнимал жену Нину, чувствовал обхватившие колено ручонки Маргаритки. С кухни доносились аппетитные запахи и звон посуды – старшие девочки накрывали на стол.

Семья!

Будучи круглым сиротой, первую половину жизни Женя провел на попечении бабушки. Других родственников у него не было, а если и были, то он о них ничего не знал. И с детства мечтал он о большой, шумной семье - чтобы куча детей, гвалт, крики, смех, даже порой небольшая ругань. А под Новый Год чтобы под ёлкой не один жалкий свёрток, обернутый, как когда-то, тщательно разглаженной прошлогодней бумажкой, а целая гора новеньких пёстрых коробочек с бантами. Совместные пикники, вылазки за грибами, рыбалка с палатками, быть может, со временем и дом с огородом. Чтоб на зависть соседям – дружно, громко, весело, счастливо!

И вот мечта сбылась! Пусть не совсем так, как он планировал, но все-таки свершилось! Целый год он прожил, словно в Раю. Даже украдкой сходил в Храм поблагодарить Господа. Как вдруг…

- Говори же! – всё больше нервничая, он невольно повысил голос, и Нина вздрогнула, косясь на него уже с явным подозрением.

- Ты… Что ты делал сегодня у музыкалки? – выпалила она, жадно следя за его глазами, готовая уловить малейшее лукавство.

- Что? – Женя оторопел. Он был готов к чему угодно, но только не к такой нелепости.

- Я говорю…, - женщина увидела его искреннее замешательство и начала терять уверенность, - Вернее, Лиза говорит, днём ты караулил её за забором. У музыкальной школы.

- Караулил…, - Женя на мгновенье потерял дар речи, а потом позвал, оборачиваясь на дверь, -  Лизавета!

Нина подпрыгнула и чуть не своротила со стола вазу с виноградом, который Женя принес на десерт.

В кухне, испуганная и смущенная, появилась тринадцатилетняя дочь Лиза.

- Ну-ка, расскажи, - потребовал Женя, стараясь говорить спокойно, хотя по спине неожиданно потекли капли пота.

Девочка затрясла головой, кинула укоряющий взгляд на мать и порскнула прочь. Женя успел отметить, что девочка, прежде довольно беззаботно разгуливающая по дому в шортиках и топе, сегодня предстала в джинсах и толстовке. Что за…

- Я сама расскажу, - Нина коснулась мигающим взглядом Жениного лица и тут же уставилась в окно, где догорал тревожный закат, - Это около четырех было. Лиза только с сольфеджио вышла, и кто-то из ребят сказал: «Вон, твой отчим пришел». Она глянула в окно и увидела тебя, за забором. Помахала, а ты спрятался за дерево. Вроде как… затаился. Она решила, что ты решил её разыграть, вышла и крикнула, что тебя видит. А ты… Словом, она испугалась и поспешила на остановку. Благо, автобус сразу пришел, потому что она видела, что ты следуешь за ней, прячась за деревьями, стоит ей оглянуться…

Нина умолкла.

- Ты…., - Он уже хотел спросить, сообщила ли жена в полицию, но прикусил язык, с удивлением и отвращением к себе вдруг осознав, что не хочет подавать супруге такую идею. Что она может им сказать? Что ее тринадцатилетняя дочь видела, как новоиспеченный отчим подглядывал за ней из кустов? Понятно, что это полная ерунда, и ему потребуется менее минуты на то, чтобы предоставить алиби, но…

- Ты действительно допускаешь, что я мог бы посреди рабочего дня оказаться возле музыкальной школы, чтобы подкарауливать… нашу дочь? - Начав говорить, он вскоре задохнулся от навалившегося возмущения и с облегчением понял, что растерянность и страх сменяются обидой, -  Господи! Да ты можешь сию секунду позвонить Равенко́ву или кому угодно из бригады, и они подтвердят, что я сегодня отпахал от звонка до звонка! Тянул кабели, лазил на столбы, каждую секунду боясь сверзиться! И жрал в поле, и срал в поле. И всё это, чтобы у детей на столе был чёртов виноград!

Он кончиками пальцев подтолкнул тарелку, где в манящем беловатом налете покоились крупные, чёрные ягоды, и замолчал, с некоторым удовлетворением отметив, что губы у Нины затряслись. Он видел, что она хочет верить ему, но так же видел, что многое ей в этом мешало.

Нина была из тех женщин, которые падки на всяких мерзавцев и в упор не замечают нормальных мужиков. Вероятно, в юности она вбила себе в голову, что является этакой царевной, способной укротить притягательного злодея и вылепить из него заботливого кормильца, мужа и отца, и прожила в этой уверенности большую часть своей жизни.  

В результате – пятеро детей от пяти разных мужчин, из которых четверо сидят в тюрьме, и один – фатальная жертва пьяной поножовщины. Всё, что есть за душой – сорок лет и старая двушка, доставшаяся по наследству. И дети. Не жалкий «прицеп», а целый железнодорожный состав, который не просто редкий, а лишь уникальный мужик осмелится взвалить на себя. И когда такой мужик вдруг нашёлся…

- Послушай, - Он мягко взял её напряженную руку в свои две и с трудом поймал бегающий взгляд, - Из твоего рассказа следует, что Лизка толком и не видела того мужика. Её уверенность, что это был я, продиктована тем, что кто-то ей сказал, что это я, так? Просто какой-то фрик. Быть может, даже похожий на меня. Ну?

- Это еще не всё…, - через силу выдавила она, - Пару дней назад и другие тебя видели. Помнишь, Миша не пошел в садик из-за насморка?

Нина начала рассказывать. Сбивчиво, напряженно. Женя не прерывал её, видя, что нарыв вскрылся и, когда всё, что накипело, вытечет наружу, Нина, наконец, сможет трезво смотреть на вещи.

Днём они были дома втроем – она, малышка Маргаритка и Мишка. Маргаритка, сидя на подоконнике, разрисовывала карандашом оконное стекло, когда вдруг начала радостно кричать: «Апа! Апа!».

Нина, занятая уборкой, сначала не обратила внимания, зная, что муж до вечера не появится, потом отправила к ней Мишку, узнать, в чём дело. Мишка через секунду вернулся и сообщил, что папа стоит внизу под окнами и смотрит.

«Ключи что ли забыл?», - рассеянно подумала она, бросая тряпку и подходя к окну. Внизу никого не было. Она оглядела тихий полуденный двор, и ей на миг показалось, что в дальнем углу за тополиными стволами мелькнула фигура, но разглядеть её не успела. Мишка стоял на своем, утверждая, что папа был внизу под окнами и смотрел на них. Больше ничего. Просто стоял. И смотрел. Мишка тот еще фантазёр, но Маргарита слишком мала, чтобы сочинять. И Нина решила, что дети просто обознались.

А через некоторое время из школы вернулась необычно тихая и какая-то напуганная первоклассница Юлия. Нина не стала её пытать, решив, что девочка снова схватила двойку и боится наказания. Но вечером она с мучительной стеснительностью рассказала, что по дороге домой видела дядю Женю. Он… прятался за мусорными баками в соседнем дворе. Она его плохо рассмотрела, потому что очень напугалась его странным видом и поведением и побежала домой. Он погнался за ней, но его спугнули какие-то взрослые парни, вошедшие в подворотню…

- И что же странного было в моем виде?

- Ну, она сказала, что ты был одет, как вышедший на сцену музыкант…

Женя расхохотался, откинулся на спинку стула и несколько секунд молча смотрел на жену, переваривая услышанный бред. Потом переплёл руки на груди и мягко спросил:

- А где это наш старшенький?

Так он называл семнадцатилетнего Ваську, потому что свое родное имя тот яростно отрицал, а называть его, как тот требовал – Сявой – у Жени не поворачивался язык.

Нина моргнула и недоумённо пожала плечами.

- При чем тут Вася?

Женя прищурился. Стало ясно, что имел место детский заговор, и младшие ну никак не могли придумать его сами. Да и зачем бы им? Со всеми он уже давно нашел общий язык, по́том и кровью заслужил если не любовь, то хотя бы доверие. Рита с Мишкой и вовсе звали его папой, Юлька с Лизой ласково – дядей Женей. Только Васька еще ерепенился, не подпускал к себе. Но и тот уже порой давал слабину и в редкие для него моменты благости обращался к Жене – Жека. Женя это воспринимал как добрый знак и искренне надеялся постепенно нейтрализовать в ребёнке те опасные гены, которые привели его биологического отца через тернии прямиком в «Черный дельфин» на пожизненное.

Чем же он перед Васькой так проштрафился? Не дал выспаться после очередного загула? Заставил мыть унитаз, когда тот собрался на улицу козлить? А девчонки поддержали… Он припомнил и нагоняй, который учинил на прошлой неделе Лизе, когда успел перехватить ее на выходе со слишком уж вызывающим макияжем и заставил перед прогулкой тщательно умыться. Вспомнилась и Юлькина истерика, когда вместо вечернего сериала ей пришлось делать математику за два дня…

- Ну, интересно стало, его-то я хотя бы не караулил за мусорными баками? – спросил Женя и изогнул одну бровь.

Нина фыркнула и против воли усмехнулась. Быть может, и сама поняла, насколько всё это глупо. Ведь перед ней её муж, Женя. Который сделал в квартире ремонт, полностью одел ребят и ей обновил её потасканный гардероб. Делал с младшими уроки, бегал по ночам в аптеку, когда кто-то заболевал, вывозил их всем табором на пикники и даже несколько раз разорился на семейные ужины в ресторане. Нина знала, что для этого ему приходилось работать сверхурочно много смен, но так же видела, как для него важно сплотить семью и самому быть в семье. Их семье! Она с нежным удивлением наблюдала, как терпеливо он подбирал подход к Васе, несмотря на то, что тот любые попытки сближения воспринимал в штыки. Сын был настоящий ёжик, огрызающийся на любое родительское внимание или ласку. Но Женя не плюнул, не опустил руки. И вот уже порой они с сыном подолгу засиживались вечерами на кухне, вели какие-то разговоры, и Нина при этом всё реже слышала от Васи его коронное и возмущенно гнусавое: «Чё ты меня, бля, лечишь, старый!»

- Он уже второй день гуляет, - ответила она, вздохнув и разминая пальцами виски, - Думаешь… его проделки?

- Думаю, стоит с ним поговорить. Дети сами до такого бы не додумались. Если, конечно, исключить вероятность, что какой-то похожий на меня мужик в театральном костюме караулит наших детей в подворотнях.

Женя помолчал, а потом с мягкой проникновенностью добавил:

- Или вероятность, что я средь бела дня покидаю расположенный в сорока километрах от города объект и, нацепив на себя припрятанный за мусорными баками костюм Дракулы…, - он по-вампирски ощерился и поводил перед собой скрюченными пальцами.

Нина прыснула. Действительно, всё рассказанное ей теперь звучало глупо и нелепо. Быть может, Васька, привыкший быть единственным мужчиной в семье, так и не смирился с появлением Жени и придумал способ очернить его, в расчёте, что мать поверит и выгонит его. Выставил отчима этаким маньяком-извращенцем, а младшие по глупости или из страха перед старшим братом его поддержали. В пользу этой теории косвенно свидетельствовало и то, что сам Вася уже пару дней где-то пропадал. Впрочем, это был не первый и, скорее всего, не последний его загул. Нина уже смирилась с сыновними гулянками. Жрать захочет – придёт.

- Не знаю, что и думать, - пробормотала она и, отщипнув от веточки виноградину, принялась катать её на ладони. Женя посчитал это за добрый знак и проникновенно ответил:

- Тебе надо думать о ребёнке, - он кивнул на ее живот, - И не вестись на провокации. Я не знаю, чем так насолил детям, что они решили избавиться от меня. Но если ты допускаешь, что…

Он поднялся, и Нина тут же испуганно ухватилась за его рукав, потянула обратно.

- Я просто боюсь за детей, - выдавила она с жалкой, молящей улыбкой, - Они все, как один… Даже Рита, а ей ещё и двух нет...

- Меня тебе нечего бояться, - ответил Женя и погладил её по голове, - Кажется, я доказал это упорными трудом и заботой.

- Да, но…

- Сейчас уже поздно. Послезавтра – суббота. Тогда мы соберёмся за нашим традиционным семейным завтраком и спокойно всё обсудим. И старшенький к тому времени проголодается. Если я в чем-то не прав перед детьми, то готов искупить вину внеочередной поездкой в лес на шашлыки.

Нина посмотрела на мужа и с благодарным облегчением улыбнулась.

...

Но в субботу у них не случилось обычного неспешного завтрака в кругу семьи. Женя был в СИЗО, дети на самообслуживании в ожидании, пока не приедут родственники, а Нина в больнице с угрозой преждевременных родов.

Мишка пропал. Пожилая воспитательница, едва пережив гипертонический криз, дала показания: ребёнка из садика забрал отчим.

…

Софья медленно всплывала из полного сладких грёз сна. Будил её настойчиво вибрирующий на прикроватной тумбочке телефон. Нашарив его, она с трудом разлепила один глаз и постаралась сфокусироваться на экране. Звонил бывший. Некоторое время она размышляла, стоит ли отвечать, но в конечном итоге ткнула в экран и хрипло пробормотала:

- Алло. Еня?

Послушав немного, она кинула взгляд через плечо, поднялась и вышла из спальни, чтобы не тревожить крепко спящего рядом мужчину.  

- Какой заговор?... Из СИЗО? Нет… это совсем не удобно. Давай через час в «Ченто»…

Сонная и сбитая с толку, она вернулась в спальню и на несколько мгновений приклонила голову на грудь Адику. Тот что-то промычал и зарылся теплыми пальцами в её спутанные чёрные кудряшки. Меньше всего на свете ей хотелось сейчас подниматься и ехать на встречу с бывшим мужем.

Что он там нёс про СИЗО? Какая-то дурацкая шутка...

Несколько мучительных месяцев каждую секунду она ждала его звонка. Месяцев, которые складывались из бесконечно долгих дней, часов, минут… Но, конечно, Женя позвонил именно тогда, когда ей это уже не нужно. И то, только потому, что попал в какую-то передрягу…

Как сладко было бы сказать: «Решай свои проблемы сам» и продолжить нежиться в объятиях любимого. Но упоминание СИЗО её и заинтриговало, и затронуло мстительные струнки в душе. Наскоро приняв душ, она кое-как уложила свои кудряшки и села в машину.

Женя уже ждал её в кофейне, сжимая трясущимися руками кружку. Вторая остывала напротив, и Соня едва заметно улыбнулась. Женя всегда заказывал два кофе, хоть и прекрасно знал, что она опоздает, и её напиток остынет.

- Ну, у тебя и вид, - сдержанно произнесла она, давая знак официанту заменить ей кружку, и вгляделась в бывшего мужа, - Что с тобой?

Женя сильно отличался от того полного радужных надежд, воодушевленного мужчины, который бросил её год назад, и что-то ей подсказывало, что большинство изменений произошли только что. Осунувшийся, бледный, взъерошенный, словно его под забором драли собаки.

- Понятия не имею, - выдохнул он, - Но что-то происходит. Меня только выпустили.

Он умолк, повисла долгая пауза. Соня, наблюдая за бывшим мужем, мысленно усмехнулась. Женя, несмотря на то, что попал в серьёзную заварушку, всё ещё не оставляет надежды поразить её. Держит дурацкую интригу в ожидании ахов, охов, изнывающих вопросов. И это после десяти с лишком прожитых вместе лет.

Она спокойно ждала продолжения, рассеянно размышляя о том, сильно ли оскорбит его чувства, если попросит к кофе грушевый штрудель. Здесь, в «Ченто», его готовили божественно!

Бывший же, наконец, сдался и как-то разом сник.  

- Хочешь спросить, почему я тебе позвонил? А чёрт его знает. У меня больше никого нет! Еще пару дней назад была целая орава, а сегодня – никого, кроме бывшей жены и бабушкиной могилы, - он бросил на неё короткий взгляд, - Там я уже сегодня побывал… Мишка пропал! – выпалил, наконец, он, и со смущением торопливо пояснил, - Это сын…. Наш… То есть - Нинин.

Соня тут же позабыла про штрудель. Мог бы и не объяснять! Она прекрасно знала, кто такой Мишка. Она знала всех многочисленных подсвинков Грязной Свиноматери. В груди неожиданно и бурно заворошились успевшие улечься чувства. Беспомощность, ярость, обида, унижение, которые глодали почти год, не оставляя ни на миг ни днём ни ночью.

- Но это еще не всё, - пробормотал Женя, и из груди его вырвался сухой, затравленный всхлип, - Они меня подозревают! У меня железное алиби! Юра с объекта сорвался, наряд-допуск привез, записи с камер, где ясно видно, что я не отлучался ни на минуту! Все на виду, и вся бригада в свидетелях! Но они всё равно считают, что это я, только потому, что маразматичка - воспитательница, которой давно место в богадельне, утверждает, что это был я! Что ты так смотришь? Или тоже думаешь, что…

Соня покачала головой.

Женя пару секунд с сомнением вглядывался в её лицо, изо всех сил пытаясь разгадать его выражение. Он видел, что губы у неё внезапно побелели, а взгляд остановился, как у куклы. Это говорило о том, что Соня в шоке. Но от чего? Неужели её так напугало известие об исчезновении ребёнка? Или, скорее, она переживает за него? Так ли? Решив, что, как всегда, попал пальцем в небо, и никогда не узнает, что на сердце этой странной женщины, он мысленно махнул рукой и продолжил:

- Представляешь! Возили меня к старой перечнице в больницу! На очную ставку. И она, глядя мне в глаза, заявила, что не возьмёт ни единого слова обратно! Дескать, это я забрал Мишу, и хоть кол на голове теши! Понятно, что ей отступать было нельзя, ведь вылетела бы с работы, как минимум, если бы узнали, что она ребёнка не понять кому отдала! А в худшем случае, если Мишка… если с ним что-то…

Он сглотнул, не договорив. Слишком страшно было договаривать. Четвертый день пошел, как ребёнок исчез. И ни слуху, ни духу.

- А вчера она задний ход дала. Начала юлить и выкручиваться. Мол, она и не видела толком, кто Мишку забрал, потому что в группе порядок наводила, а с детьми нянечка гуляла... Меня и отпустили, - он поднял на Соню глаза и заиграл желваками, - А дети мне дверь не открыли, представляешь? Словно я… словно не было ничего… Словно я какой-то проходимец!

- Так я была даже не второй, а третьей инстанцией на твоем крестном ходе, - Соня коротко улыбнулась.

- Вот только не начинай, - пробормотал он,- Не то сейчас время, чтобы вспоминать старые обиды…

- Зачем же я тебе понадобилась? – она пожала плечами, - Поддержка? Совет? Если ты ни в чём не виноват, то тебе и бояться нечего. А советов я никому не даю, ты же знаешь.

- Да, да. Знаю, - он мрачно покивал, - Ты святая, Мышка. Я так виноват перед тобой, но ни единого слова упрёка от тебя так и не услышал. Впрочем, не так уж я и виноват был, ведь мы совсем разные. Я хотел семью, а ты… ты хотела только творить…

Женщина промолчала. Женя тогда сам решил за неё, чего она хочет, но смысл теперь это обсуждать? Он променял уютный дом и талантливую жену на Свиномать и её выводок, и, конечно, хочет назначить её ответственной за свой выбор, а может, заодно, и за нагрянувшие последствия! Что ж… если от этого ему будет легче…

- Можно…? - несмело начал он, помолчав, - Только первое время…. Согласен даже на раскладушку в гараже, если…

-Нет, - быстро ответила Соня, - Это совершенно исключено.

- Две недели! Получу зарплату и сразу сниму себе квартиру. А может, и комнату в общежитии удастся выбить…

- Нет, - повторила женщина, доставая карточку, чтобы расплатиться за кофе.

- Я тебя не стесню, ведь дом такой большой…, - он умоляюще потянулся к её руке.

- Ты стеснишь не меня, - отдёрнув руку, Соня поднялась и с удовольствием отметила, как вытянулось его лицо, когда он понял, о чём она говорит,  - Прости. Но, если хочешь, я могу занять тебе денег. Мне как раз заплатили за «Женщину у плетня», так что квартиру снимешь без проблем… А вернёшь, как сможешь.

Женя опустошенно покачал головой и с не ясной самому себе обидой завистливо поглядел на бывшую.

-  Ты завела любовника?

Соня кивнула.

- И вдохновенье, смотрю, тебя не покинуло…

- Разве ты не читал отзывы о моей выставке? Успех ошеломительный. Проданы три скульптуры и десять картин, так что, надеюсь, очень скоро мне не придётся зарабатывать на жизнь портретисткой.

Впервые с момента встречи она заговорила с некоторым воодушевлением, но быстро умолкла, видя, что Женя её едва ли слушает. Все, как и прежде. Её творчество мужа не интересовало.

«Бывшего мужа!» - поправила она себя и впервые эта мысль не повергла её в отчаянье.

Творец (часть 2)