Сквозь стену⁠⁠

Раз – мысли покинули плен

Во дворе шумели дети. Я щурился от солнечных бликов и волочился под пеклом. Подошвы будто прилипали и плавились. Губы засолились в поту, и каждая его капля шипела, разбиваясь об асфальт. Из-за работы придется торчать в Пристолице все лето, а я так мечтал повидать что-то кроме этого душного города. Хотя ехать мне все равно не с кем. А вот детишек, кажется, все устраивало.

Худой русый мальчуган обливался водой из бутылки, остужая раскрасневшиеся щеки. Он напомнил меня – лет пятнадцать назад. Такой же раздутый нос и зеленые глаза. Мои, правда, с годами превратились в болото, да и круглые щеки как рубанком обтесали. Парнишка посмотрел на меня и тут же перевел взгляд на девочку, играющую в классики. Я нырнул в прохладный подъезд. Стеклышко зазвенело, и девочка прокричала:

– Один!

В ее голосе не было издевки, она просто играла. Но настроение испортилось еще больше. Я открыл дверь. Снял обувь и поставил на пустую полку. Ну что же положить в пустое сердце?

Чем это пахнет? Черт! Опять?!

Я вбежал в комнату, снес табуретку и взвыл от боли. Резкий запах усилился. Решетка жалюзи бросала тень на спичечный замок, а рядом лежал открытый тюбик клея. Я дернул ручку форточки и впустил свежий воздух; вслед за ним забренчала гитара и раздался смех. Незнакомая пара веселилась под окном. Парень с синей фенечкой перебирал струны, его обнимала черноволосая девушка.

Когда-нибудь и я окажусь на его месте.

Я на мгновенье улыбнулся и лег на кровать. Прислонился к стене лбом не в силах угомонить маятник в груди.

Я обязательно встречу ту самую. Разумеется, она окажется в беде, а я спасу ее и она влюбится в меня. А люди, наконец, признают, увидят, что я герой, а не просто продавец телефонов. Но будет поздно. Мы уплывем на край света, где не нужны ни деньги, ни слава, а лишь гармония внутри и друг с другом.

Прошлое не важно, а настоящее мимолетно. Надежда и мечты живут лишь в будущем.

День заиграл в переулке. Ворсинки кисти брызгали краской на стену; мазок за мазком, и девичьи руки умело выводили пейзаж. Я забыл, куда шел: увяз мыслями в картине. Фреска еще не была закончена, но уже будоражила воображение. Зеленые холмы стелились, тая мельчайшие детали. Вот белый кролик скачет к норе, а вот ручей подбирает листья. Природа старалась вырваться и заполонить скучную улочку красотой: так бы и произошло, если бы мой ум не увлек иной образ.

Художница сбросила капюшон, и светлые пряди залоснились поверх джемпера. Миниатюрная и хрупкая, она тонула в одежде, скрываясь от краски.

Девушка потянулась и запрокинула голову назад.

Мы встретились взглядом. Я словно погрузился в чаши горячего шоколада – хотелось вкусить эту сладость, а в момент горечи позволить обжечь кожу. Но сейчас глазурь ее глаз стала теплой – я приблизился, желая увидеть в них себя.

– Эй, надзиратель, бездельничаешь? – Девушка ехидно прищурилась.

– Любуюсь, чем не занятие.

– Точно-точно бездельник. Зафиксируй моську и стереги, а я мигом. – Художница постучала по пустой банке из-под краски.

– Обомлеть можно. Я тебе не сторож.

– Я мазню тут закрашивала целый день, а мне за это никто не платит. – Девушка умоляюще взглянула, подрагивая губой. – Так что не вредничай.

Я безропотно вздохнул.

– Вот и ладушки. – Она смерила меня взглядом. – Звать тебя как?

– Антон.

Девушка на мгновенье прикусила маленькую, висящую за ухом косичку.

– Я запомнила тебя, Антон, так что смотри у меня. – Она подмигнула и пустилась наутек, прокричав: – Рита! – Остановилась, достала яблоко и швырнула мне. – Свежее, сладкое, сочное!

Поймал, на вид фальшивое, да и на вкус: она издевается? Девушка убежала, укусив такое же яблоко.

Время шло. Я смаковал каждый клочок бетонного холста, до тех пор, пока из-за угла не скользнул мутный силуэт.

Рита?

Путь заслонил подозрительный тип: коротко стрижен, спортивки и майка. Странно, как я мог обознаться да и проглядеть еще двоих позади? Один обладал бульдожьей мордой, а второй напоминал злобного пекинеса – выгуливает, наверное.

Главарь ругнулся и выкрикнул что-то про испорченный тэг.

Так он назвал каракули, которыми метят территорию на стенах. Так вот что за мазню закрасила Рита. Я, конечно, могу ему все объяснить, но это бессмысленно.

Вандал достает маркер и подходит к картине. Я отталкиваю его. Он набычивается и кулаком вспахивает мою голову – кровь веером прыскает на траву. Что-то хрустит и вылетает изо рта, я кричу, отскакиваю к стене и ощупываю языком десны.

Почему-то не больно.

Закрываю лицо. Удары мелькают кадрами, врезаясь в мои руки. Оцепление сужается – глаза метаются в поисках выхода. Прорываюсь плечом. Разворачиваюсь и бью Бульдогу по физиономии, он покачивается и встряхивает головой.

Справа!

Я пригибаюсь – по волосам чертит кулак, но следующий удар приходит в ухо, и ничего, кроме гула, я уже не слышу. Глаза на миг закрываются.

Раздается девичий возглас. Я вижу, как Рита метает банки, покрывая отморозков краской.

– Агааась,– протягивает Рита. – Опять халтуришь?

– Моя щмена конщилась, – шепелявлю я. – Зуб даю.

Краска пенится и проявляет что-то мерзкое и безликое: кожа сползает, а кости вздуваются поверх сгнившего мяса. Твари рычат и направляются на Риту. Она проводит пальцем по ободку банки и пожимает плечами.

Крик застревает в моем горле. Я трясусь, хватаю булыжник и швыряю в упыря, но мажу. Камень гремит по бетону.

Монстры вцепляются в меня, разрывая когтями: клочья ткани и кожи разлетаются в стороны. До сих пор не чувствую боли. Похоже на шок.

– Все закончится, когда я дорисую, так что лови момент! – Рита швыряет меч, и тот, просвистев в воздухе, протыкает глотку чудовища. Тварь хрипит, брызгает из шеи слизью и валится замертво. Я вскакиваю и вытягиваю оружие из тела – чересчур легкое. На стене виднеется контур меча с таким же размером: она что, его нарисовала?

Упыри кидаются на нее. Рита скользит вдоль стены, рисуя линию. Она уклоняется от ударов, но процесс не прерывается. Я восхищаюсь грацией: движения плавные и точные, каждый изгиб веет красотой и спасает от смерти.

Рита хмурится, сжимает губы и взмахом указывает на монстра. Я прихожу в себя и разрубаю тварь пополам. Лезвие входит без усилий. Плоть хлюпает, кости трещат, а гадкая жижа бурлит по рукояти. Последний враг сбивает меня с ног. Он нависает надо мной, взвывая и щелкая челюстью, из пасти струится едкая слюна.

Это конец?

Но неведомая сила снесла монстров прочь. Картина освободилась из рамы стен и стремилась вдоль улиц, заполняя их полями и ручьями. Дома рушились под натиском холмов – город стерся в пыль, вздымаемую табуном лошадей. Голуби скинули серо-синий окрас и белоснежным облаком взлетели в небо. Я лежал на траве, завороженный и безвольный: попасть в картину, стать картиной, слиться с ней – прекрасно, но...

– Что, черт возьми, здесь происходит?!

– Потом! Все потом! – Рита засмеялась, облачилась в платье и закружилась, раскинув руки в стороны. Пух просвечивался на солнце и падал на золотистые волосы, что сияли ласковыми лучами. Платье белое и воздушное – казалось, она парила на ветру вместе с пухом; обомлела, глубоко вдохнула:

– Ах, этот запах!

Я принюхался, сжимая разодранную грудь: не пахло даже кровью.

Рита схватила меня за руку и побежала сквозь заросли, на ходу сорвав мелкое растение. Холм покорился, и показался бревенчатый домик. Мы вошли внутрь, и я остолбенел: обстановка в точности повторяла мою комнату.

– Затхлая конура. Облезлые обои, стертый ламинат... – начала Рита.

– Сейчас еще и труп появится, – перебил я, снимая окровавленную майку.

– Ух ты! Спичечный шалаш!

– Вообще-то, это замок. – Я задрал подбородок.

Рита прикоснулась пальцем к груди и что-то написала кровью. Буквы перед глазами прыгали, но в один момент я все же разглядел надпись: «DreamFreedomLove».

– Как это? – я обхватил ее палец.

– Оно само, я просто обвела. – Она одернула руку. – Сейчас не до этого, ложись в кровать.

Я повиновался.

– Ладушки, пациент превыше всего. – Рита закусила косичку. – Вот только травы тут не шибко выручат.

– Там аптечка. – Я указал на шкаф.

Она залезла в него и протянула руку к пластмассовой коробке.

– Цап-цап?

Неужели она тоже не в курсе, где мы? В глазах помутилось, в ушах зазвенело. Я перестал управлять телом. Меня подкинуло вверх до потолка, и время остановилось. Я увидел себя, лежащего на кровати, и Риту, роющуюся в аптечке. Я что, умер? Звон все усиливался, и меня швырнуло обратно на кровать. Я дернулся и понял, что прижимаюсь к стене. Взглянул на рану: исчезла.

Рита. Я повернулся, но не увидел ее. В окне маячил городской пейзаж; а за дверью коридор, а не бескрайнее поле.

Так тебя на самом деле нет?

Только теперь я осознал, что неприятный звук издавал будильник.

Взгляд затухал в очертании мыслей, тело знобило, а пальцы сжимали простыню. Снова один. Сколько таких снов я уже видел? Каждую ночь обретаю близких людей и каждое утро теряю. Может, остаться там навсегда? В вечной ночи, в вечном сне: там, откуда пришли эти монстры, оттуда, куда они гонят.

Два – миры смешались совсем

Я укусил себя за руку: боль проснулась вместе с голодом. Встал с кровати, обернувшись в одеяло, и подошел к холодильнику. Запах копченой колбасы сменил молочный вкус сыра. Жуя бутерброд, я направился в душ. Запил из-под крана. Жаль, оттуда не течет ромашковый чай. Не то чтобы мне нравилось жевать под струей воды, просто в квартире стало слишком жарко. Я замечтался и по ошибке чуть не залил в себя шампунь. Одна из многих причин не есть в душе.

Когда я вышел из подъезда, то окончательно проснулся при виде грязной улочки. Спертый воздух обжигал, а машины ревели, перебивая выхлопами запах травы. Но кое-что смогло завлечь меня в реальность.

На другом конце двора увидел девушку, она повернулась, обходя дом. Кремовые локоны падали на синеватый сарафан, а за ухом болталась косичка. Рита. Вернее, та, чей образ я скопировал: неужели видел ее раньше? Она живет в моем доме?

Девушка спохватилась и кинулась вдоль дороги: троллейбус грозился опередить. Мне оставалось наблюдать за грацией, что так пленила во сне, но ноги пустились вслед вытянутой руке. Яркий кончик волос скрылся за углом. Догоню. Успею.

Остановка приближается. Я прыгаю на лестницу уезжающему троллейбусу, Рита видит меня и машет рукой сквозь стекло. Узнает. Троллейбус тормозит, она выбегает, и мы растворяемся в объятьях.

Мечтать не вредно. Я видел эти образы, пока стоял рядом с ней.

Рита зашла в троллейбус, а я колебался, но все же резко выдохнул и схватил ее за плечо. Она повернулась, выпучила глаза и вскинула брови. Моя ладонь вспотела – ткань сарафана намокла. Раздался гудок, и я одернул руку. Троллейбус уехал. Во сне бы я нашел слова, там я храбрее и сильнее: лучшая версия меня просыпается, пока я сплю.

***

Наступил вечер, жара спала.

Птицы пели хором да изредка затихали, уступая одаренным солистам. Но каждое соло – лишь предвкушение дуэта. Возвращаясь домой, я осекся у подъезда: может, стоило купить цветов? Поискал замену: одни лопухи да крапива. Отгоняя нелепые мысли, я все же насобирал букет из репьев.

Казалось, ничем не пахнет, но я ошибся во всем.

Единственный цветок, прекрасный и нежный, спутывал мысли, пьянил ароматом. Жаль, я не мог подарить ей такого цветка: она им и являлась. Тонкие волосы-лепестки ласкали хрустальный стебелек шеи. Одно неловкое движение могло разрушить красоту, что придавало ей еще большую ценность.

Девушка остановилась у соседнего подъезда, доставая ключи.

– Надеюсь, ты не ищешь очередную жертву?

– Не ручаюсь. – Я виновато захихикал, смотря на свои неуклюжие лапы.

– Кондуктору взбрело, что мы парочка, насоветовала всякое. – Рита поежилась и прикусила губу.

– Обомлеть можно. Я бы не отказался от совета.

Она вопросительно взглянула.

– Воздух, вечер хороший, кузнечики щебечут. – Я почесал затылок.

– Щебечут? Как птицы? – Рита засмеялась.

Я почувствовал, как раскалились щеки, и умолк. Но она улыбалась и не спешила уходить: это придало мне смелости.

– Да вот по парку хотел прогуляться, но боюсь кузнечика с птицей перепутать. Мне бы кого-нибудь наблюдательного в напарники, как ты, например.

– Ладушки, только без цап-цап. – Она потерла плечо.

Парк делился на две части, по ее руку шли озорные березы, а по мою угрюмые сосны. Свежая зелень и выкрашенные лавки вдоль ровных бордюров; но красота эта меркла в воспоминаниях о картине. Мы гуляли и болтали о всякой чепухе. Рита резвилась – вечный двигатель, комета, казалось, невозможно унять этот пыл.

– У тебя есть мечта? – Она остановилась и вдруг стала серьезной.

– Конечно. Ну, повидать мир и еще стать знаменитым.

Про поиск спутницы жизни я решил промолчать. Можно ли это вообще считать мечтой?

– А какие места ты бы хотел посетить? И в чем стать знаменитым?

Я не знал, что ответить. Когда мне было грустно, я просто ложился и представлял, что где-то далеко. В месте без названия. И не думал, в чем бы хотел стать популярным. Просто лучшим во всем. Это же мечты. Зачем их делать конкретными.

– Ну, чего молчишь то? Секрет, что ли?

– Выходит, что так. Даже для меня.

– Тогда и я тебе ничего не расскажу. – Она показала язык. – Ну, ты хотя бы делаешь что-то для этого? Копишь деньги или развиваешься в том, что тебе нравится?

Я отрицательно покачал головой.

– Тогда как же они исполнятся? Вот я, например... – она не успела договорить.

Я не хотел слышать, как мечты становятся целями.

Я поднял ее на руки и закружил. Рита кричала, сбиваясь на хохот, пока мы не рухнули в густую траву. Она надула губки, выжидая момента для нападения. Я коснулся ее волос – запах цветов пробудил привкус нектара. Рита прищурилась и рискнула повалить меня, но оказалась в западне: наши пальцы скрестились. Я наклонился к ней: щечки все сильнее покрывались румянцем. Она отвела взгляд. Прерывисто задышала.

– Уже поздно, так страшно возвращаться одной.

– Хорошо, что нам по пути. Может зайдешь? Начало посмотрим или Паприку.

Мы очутились в моей комнате. Рита повалила меня на кровать.

– Неужели здесь? – Она заулыбалась. – Точно-точно, я живу прямо за стенкой.

И меня осенило: я ведь так и не спросил ее имени, а в мыслях называл Ритой.

– Прием-прием, связь с Антоном потеряна, вызываю техническую бригаду. – Девушка выпрямила косичку, как антенну. – Мы же были тут вчера в избе. То-то думаю, ты тогда растерялся, хотя про аптечку знал.

– Изба? Аптечка? Это же был сон. Значит, сейчас...

Я ущипнул себя – больно. Вдохнул ее сладкий аромат и попытался поцеловать, но губы наткнулись на яблоко, Рита впихнула его между нами. Мы укусили его с двух сторон. Сочное, не то, что прежде.

– Все как в реальности. Во сне я не чувствовал всего этого.

– А я всегда чувствовала. Может, наши сны смешались? Хотя ты и есть сон.

– Это ты сон.

Она подлетела к потолку и попятилась в стену за кроватью. Как только Рита наполовину прошла насквозь, на стене появилось очертание фрески, на моей стороне картина выглядела иначе: корявый и нелепый пейзаж напоминал песенку про скрюченного человека.

Рита почти скрылась из виду. Хотел дотронуться, лишь слегка прикоснуться к ней, но мираж, словно пазл, рассыпался о паркет.

Я лежу на кровати, в панике кидаюсь обратно, хватаю кусочки оборванных снов, сжимаю и пытаюсь слепить ее образ. Вот уже получается силуэт, что-то похожее, все тянусь к ней, в нелепой надежде стараюсь поймать угасающий миг и где-то между реальностью и сном слышу голос:

– Если ты не сон, докажи!

Может, я и додумал это после, но принял вызов.

Три – ворота открылись в Эдем

Зазвенел будильник. Рита. Ты моя мечта и моя цель.

Твое имя первое, что всплывает поутру, и последнее, что терзает перед сном. На часах, как обычно, 7:20.

Вспомнил, что, в самом деле, вчера схватил ее за плечо; но возвращаясь вечером, не встретил, а пошел к себе. Краской вымазал стену, пытался воссоздать тот пейзаж: грубые линии, масленые пятна – карикатурная подделка. Я взревел и пинком снес спичечный замок – ошметки разлетелись по комнате.

Воспоминания затихли, когда я выключил бритву. Расческа легла в карман выглаженных брюк, а шлейф одеколона несся за крыльями рубашки все четыре этажа. Я застегнулся возле соседнего подъезда, с трудом разглядев пуговицу в тумане.

На этот раз собрался быстрее.

Рита сказала, что живет за стенкой. Что, если нам действительно снилось одно и то же? Возможно ли такое? Да я спятил. Но ведь я должен узнать ее настоящее имя, да и доказать, что я не сон, заодно.

Я слышал, что в организме человека во время сна вырабатывается молекула духа. Этот сильнейший психоделик и дарит причудливые образы сознанию. И это же вещество в больших количествах выделяется при рождении и смерти. Сон – это маленькая жизнь, которая зарождается и умирает. Неужели наше начало и конец подобны сновиденьям?

На ступеньках послышался топот. Голова закружилась, зубы застучали, а ноги затряслись. Дверь открылась и желанная девушка замерла в проходе, что я заблокировал. Ее пристальный взгляд побуждал к действиям – хотел поздороваться, но губы сами произнесли ее имя:

– Рита. – Сердце дрогнуло, я побоялся, что ошибся, когда она удивленно вскинула брови. Зависло молчание, и тогда я совершил еще большую глупость:

– Видишь, Рита, я не сон.

– Да, ты не сон – ты кошмар.

Я потерял дар речи, дар мысли; бросило в жар, но руки заледенели, затряслись, дыхание сдавило грудь. Виски набухли, застреляли; мир расплылся в каплях пота. Выходит, всего лишь грезы. Нет никаких общих снов, я совсем чужой для нее.

Мгновение тянулось. Я покачивался на месте, теряя сознание.

Она рассеянно засмеялась, схватила меня за руку и понеслась вверх по ступенькам. Стены пестрили узорами – я в изумлении вертел головой. На четвертом этаже Рита затормозила, крайняя справа дверь отворилась. Едва я снял ботинки, как Рита протолкала меня в комнату. Я повернулся в направлении своей квартиры и очутился впритык к мечте. Та самая фреска украшала стену над кроватью: резвый ручей наперегонки гнался с ветром, а живность возилась в траве – все как во сне, лишь изба за холмом скрывалась от глаз.

– Я рисовала ее полгода в свободное время и закончила только вчера ночью. Хотела показать кому-нибудь, но боялась, вдруг что-то упустила или сделала не так. Но теперь, когда ты здесь, я чувствую, что все на месте, – Рита говорила вполголоса, содрогаясь и запинаясь. Ее лицо горело алым, а глаза слезились.

– Обомлеть можно. Мою сторону тебе лучше не видеть. – Я усмехнулся и вспомнил свою жалкую пародию, проводя рукой по непревзойденному шедевру.

На тумбочке лежал график: «8:00 7:20 – подъем». И давно мы встаем в одно время? Память хранит лишь те сны, что видятся в последние минуты. Грезы сошлись в тот день, когда мы больше всего в этом нуждались: я хотел увидеть красоту, а она поделиться ею. Вот почему меня так тянуло прижаться к стене в эти ночи. Я помог победить страхи, и поэтому ее сознание подарило моим снам чувства: окунуло в свои. А реальность, наконец, обрела краски.

Рита пахла сиренью. Я застыл в зеркале глаз: увидел, как касаюсь ее волос, ее шеи. Увидел так, как видит она. Почувствовал ее дрожь, крепко прижал к себе – Рита обмякла. Нежно коснулся щеки, стер слезу пальцем. Пунцовые уста манили, чуть не срываясь навстречу, я приблизился к ним и ощутил сладкое дыхание. Рита не стерпела, и губы жадно прильнули – пылкие и сочные, они скользили небрежно, но мягко. На мгновенье прервались и прошептали эхом:

– Значит, наши мысли смогли пройти сквозь стену, – озвучив догадку, мы снова насладились поцелуем, зная, что теперь не только сны увидим вместе.