Психика примитивных людей
В процессе эволюции человека изменялись не только биологические и культурные стороны его жизни, но также и психические: память, язык, мышление, способность к вычислениям и т.д., - поэтому для полноценного понимания развития человеческого рода необходимо проанализировать, какой была психика примитивных людей.
Примитивными или первобытными людьми обычно условно называют представителей народов нецивилизованного мира, стоящих на низших ступенях культурного развития. Эти народы не могут быть с полным правом названы примитивными, так как у них у всех все же наблюдается кое-какая степень цивилизации; все они уже вышли из доисторического периода существования человека, многие из них имеют очень древние традиции, а некоторые испытали на себе и влияние других мощных культур.
Примитивного человека в собственном смысле этого слова не существует сейчас нигде, и человеческий тип, как он представлен у этих первобытных народов, может быть назван только относительно примитивным. Примитивность в этом смысле есть низшая ступень и исходная точка исторического развития поведения человека.
Память примитивов.
Все путешественники, встречавшиеся с людьми, находившимися на низших стадиях общественно развития, единогласно прославляли необычайную память примитивного человека.
Например, Ливингстон – шотландский миссионер – указывает на выдающуюся память туземцев Африки: так, он наблюдал за посланниками, которые наизусть запоминали очень длинные сообщения своих вождей и переносили их на огромные расстояния, повторяя позже всё слово в слово. Такие посланники обычно двигались вдвоëм или втроëм и каждый вечер в течение дороги повторяли своë поручение для того, чтобы не изменить его точный текст.
Ещё часто наблюдалась выдающаяся топографическая память примитивного человека (то есть, память на местности): индейцам Северной Америки достаточно было хотя бы один раз побывать в каком-либо месте, чтобы заполучить совершенно точный образ её: как бы ни был обширен лес, индейцы запоминают его до мельчайших деталей и позже движутся по нему без малейшего замешательства. При этом, здесь главную роль играют ориентиры, естественные знаки (например, дерево странной, запоминающейся формы), которые позже и помогают ассоциативно вспомнить этот совершенно точный образ.
Это связано с тем, что в жизни примитива память играет гораздо более значимую роль, чем у человека современного; определенные функции, которые память некогда выполняла, у нас сейчас уже выделились из неё и трансформировались.
Так, примитивная память сохраняет представления с огромной роскошью деталей и всегда в том же самом порядке, в каком они происходили в действительности. Во многих случаях такая память даже заменяет человеку логику: если после одного события следовало другое, это последнее принималось как следствие. Условно: "Петух закричал – рассвет. Значит, петух заставляет Солнце подниматься".*
Также, примитив не обладает знанием большого количества общих понятий, которые освобождают от необходимости запоминать огромную массу конкретных впечатлений, поэтому почти весь опыт опирается на память; человеку приходится полагаться только на неё, ведь у него нет письменности. Нередко похожую ситуацию можно найти и у безграмотных людей.
*Конечно, не стоит думать, что память примитивного человека совершенно заменяет ему логику: в таком случае он не смог бы заниматься производством орудий труда, охотой, земледелием и т.д.
Любопытно, что для тех же самых индивидов, которые обладают такой выдающейся памятью, представляет значительную сложность абстрактно сосчитать больше двух или трех без наличия конкретных предметов. Абстрактное размышление настолько отпугивает их, что они при просьбах исследователей решить какую-то абстрактную задачу сразу же объявляют себя уставшими и отказываются.
Постоянное же употребление логики и абстрактных понятий у современных людей глубоко видоизменило работу памяти: теперь она сводится до подчинённой роли сохранения результатов размышлений и только важнейших деталей (а не всех подряд), которые необходимы для планирования дальнейшей деятельности.
Поэтому, из-за низкого уровня понимания абстракций, в очень многих отношениях память примитивного человека глубоко уступает памяти культурного: например, индеец легко может запомнить с первого раза данный конкретный лес и спокойно в нём ориентироваться, но никогда не сможет усвоить столько же знаний, сколько получает школьник, прошедший хотя бы один курс географии.
По мере развития человеческой культуры, память начинает видоизменяться: она всё более переходит от сохранения конкретных ощущений к оперированию понятиями.
Раньше человек пользовался своей памятью, но не господствовал над ней: она нередко подсказывала ему связь там, где её реально нет (как уже приводился пример выше про петуха и рассвет), что было одним из источников мифологии и религии, которая является препятствием на пути к объективному познанию действительности.
Как уже упоминалось выше, при ориентировке на местности примитивы во многом основываются на естественных знаках, которые и позволяют ассоциативно вспомнить сохраненный в сознании образ. Господство же над памятью начинается с момента создания первого искусственного знака, с которым примитив соотносит необходимую к запоминанию информацию и который помогает обобщать конкретные ощущения, позволяет более эффективно пользоваться своей памятью.
Первыми искусственными знаками были, так называемые,«вспомогательные орудия памяти», которые брались с собой, чтобы не забыть те или иные вещи. В качестве таких вспомогательных орудий могло выступать всё, что угодно: так, письмо одного из африканских послов состояло из камышового шнура, двух кусков камыша, четырех раковин и куска шелухи от фруктов.
Более совершенной формой искусственных знаков выступает квипу (с перуанского – узлы). Квипу представляет собой несколько узлов, навязанных на веревке определенным образом, что позволяет передавать некую информацию. Употреблялись они, например, в древнем Перу для ведения летописей, передачи приказаний или сведений в другие провинции и даже для сохранения воспоминаний о покойнике, в могилу которого опускались квипу.
В каждом городе имелся специального офицер, который должен был связывать и истолковывать квипу. Но для расшифровки всегда требовался некоторый устный комментарий, который объяснял, о чём именно идет речь в той или иной веревочке: о переписи населения, сборе налогов, войне или о чём-то другом.
Можно заметить, что первоначально знаки создаются не столько для себя, сколько для других, с социальными целями, и только впоследствии те же знаки начинают использоваться и для собственного удобства.
Таким образом, в переходе от естественной памяти к искусственным знакам, от внутренних систем к внешним, заключается существенный перелом в развитии человеческой памяти. У людей начинает развиваться не количество памяти, а эффективность её использования, посредством совершенствования письменности, знаков и их использования.
При этом изменении внешних систем трансформируется и память: она начинает приспосабливаться к тому виду письма, который господствует на данный момент в обществе. И развитие это не является самостоятельным, оно подчинено социальной среде, в которой обитает человек, зависит от общественного развития.
Стоит только сравнить память африканского посла, заучивающего наизусть речь вождя и память «офицера квипу», чтобы понять, в каком направлении идет овладевание человеком своей памятью по мере роста культуры, и, главное, чем именно оно направляется.
В итоге, всё то, что помнит и знает сейчас человечество, весь опыт, накопленный в книгах, памятниках и рукописях является огромным расширением человеческой памяти, обязанным именно внешней, искусственной памяти.
Язык и мышление примитивного человека.
Несмотря на то, что язык культурного человека оказывается богаче средствами, более развитым, имеет в себе множество общих родо-видовых понятий и т.д., примитивный язык поражает огромным изобилием словаря: он несоизмеримо превосходит все современные языки по степени обилия различных обозначений, которые отсутствуют у нас вовсе.
Такой характер языка связан с особенностями памяти и мышления примитива: так как он мыслит образами конкретных цельных ситуаций и помнит их со всем обилием деталей, язык тоже получает соответствующую специфику и становится насквозь проникнут массой конкретных обозначений: речь примитивного человека представляет собой точнейшее фотографическое описание событий с их мельчайшими подробностями.
Например, у австралийцев нет общих понятий таких как: дерево, рыба, птица и т.д., - но есть исключительно специфические термины для каждого вида деревьев, птиц, рыб и т.д. Также они имеют отдельные названия почти для каждой мельчайшей части человеческого тела: так, например, вместо слова «рука» у них существует множество отдельных слов, обозначающих верхнюю часть руки, её переднюю часть; отдельные наименования для правой и левой рук.
Или Маори, которые имеют необычайно полную систему номенклатуры для флоры и фауны Новой Зеландии: птицы коко или туи у них имеют четыре названия: два - для самцов и два - для самок, которые использовались в зависимости от времени года; есть отдельные слово, обозначающее «хвост птицы», отдельное для «хвоста животного» и еще одного для «хвоста рыбы». Имеются также три слова для обозначения крика попугая: крика спокойного попугая, крика сердитого попугая и напуганного попугая.
Кроме того, хотя примитивы и понимают абстракции, у них зачастую ещё нет отдельных слов для их обозначения. Так, тасманцы, например, вместо «твердый» говорят «как камень», вместо «круглый» - «как шар», «как луна» и ещё прибавляют дополнительный поясняющий жест.
А у жителей архипелага Бисмарка отсутствуют всякие обозначения цветов: они обозначаются точно таким же образом - путём названия предмета, который окрашен в необходимый цвет.
Это богатство словаря стоит в прямой зависимости от конкретности и точности памяти и мышления примитивного человека: он так же точно воспроизводит свой опыт, как и запоминает его, он не умеет выражаться абстрактно и условно. Культурный человек говорит обобщенно и старается классифицировать, примитивный же говорит точно и всё индивидуализирует.
Поэтому там, где современный человек тратит одно-два слова, примитив тратит иногда десять. Так, фраза «человек убил кролика» на языке понка дословно передается так: «человек он один живой стоящий убил нарочно пустить стрелу кролика его одного живого сидящего». А у ботакудов термин «остров» передается четырьмя словами, которые буквально означают следующее: «земля вода середина находится здесь».
Такое подробное описание представляет и большое преимущество, и большой недостаток. Преимущество заключается в создании собственного отдельного знака почти для каждого конкретного предмета, что очень сильно повышает точность и детализированность речи.
С другой стороны, это загружает мысль лишними, ненужными подробностями, что мешает перерабатывать, анализировать опыт, классифицировать предметы и систематизировать свои знания. Также это значительно понижает скорость передачи информации: для того, чтобы сообщить простую мысль, что человек убил кролика, индеец должен со всеми подробностями нарисовать всю картину этого происшествия.
Конечно, не стоит только по языку полностью судить о мышлении примитивного человека. Так, обилие специальных слов для каждого предмета не является исключительной чертой примитивности – это встречается и в современных технических науках и отражает потребность в точности при каких-либо профессиональных технических операциях.
Например, для северных племен различение видов снега посредством создания отдельных слов для «мягкого снега», «хрустящего снега» и т.д. жизненно необходимо для их деятельности, для приспособления к окружающей среде.
Ещё один интересный момент проявляется при попытке обучить примитива современному языку. Например, однажды такой «ученик» отказался при упражнениях перевести фразу «Белый человек убил шесть медведей»: ведь если такое невозможно в действительности, значит, и фразы такой быть не может.
Аналогично, когда индеец считал воображаемых свиней, он, дойдя до числа в 60, остановился и заявил, что дальше считать нельзя, так как больше свиней у одного хозяина не бывает.
Это показывает, до какой степени язык тогда ещё понимался и применялся исключительно для прямого и совершенного отражения действительности и что он ещё не приобретал какой-то самостоятельной функции.
Последующее развитие языка характеризуется все большим исчезновением огромного изобилия конкретных терминов и заменой их более общими понятиями.
Так, второй стадией развития пользования словом является появление терминов, обозначающих не какой-то конкретный индивидуальный предмет, а какой-нибудь комплекс, группу предметов. Такое слово становится групповым именем, которое выполняет не только ассоциативную функцию, но и мыслительную операцию, некую классификацию.
Но в этой группе предметов, которая обозначается групповым именем, каждый отдельный конкретный предмет сохраняет свою индивидуальность и единственность, так как объединение здесь производится не по каким-то существенным общим признакам с абстрагированием от несущественных, а произвольно, искусственно. Условно, если я захочу объединить сломанный дуб, попугая и кусок тростника под одним словом, то у меня получится не понятие, а именно групповое имя.
По этой причине примитив может относить один и тот же предмет в противоречащие для нас комплексы: так, индейцы племени бороро утверждали, что они красные попугаи. Это не означало, что они после смерти становятся попугаями или что попугаи – это превращенные индейцы, нет. Они просто относили себя к комплексу «красных попугаев» наряду с действительными попугаями, что невозможно в логике, оперирующей Понятиями.
Таким образом, развитие мышления, связанное с развитием языка, обнаруживает ту же особенность, что и развитие памяти. Вспомним, что развитие форм памяти заключалось в переходе от совершенствования количества естественной памяти к совершенствованию внешних систем искусственных знаков. Подобно этому, развитие мышления заключается в переходах от слов, обозначающих конкретные предметы, к словам-комплексам, обозначающим произвольные группы предметов, и, наконец, к современным словам-понятиям.
Счёт примитивных людей.
Самым ярким примером развития психики примитивного человека и зависимости этого развития от совершенствования систем знаков, является развитие способности к числовым операциям. Так, у многих народов, находящихся на ранних ступенях развития общества, не существует абстрактного счёта дальше двух или трех.
Как бы это ни казалось парадоксальным, в данных обществах человек считал в течение долгих веков, еще совсем не имея чисел. Было бы ошибкой считать, что человеческий ум придумал числа для того, чтобы уметь считать, в то время как, напротив, люди начали считать прежде, чем сумели создать числа.
Несмотря на то, что примитивы не умеют пользоваться операциями, свойственными нашему мышлению, путём операций, которые свойственны им, они могут достигать в определенных пределах тех же самых результатов, что и современный человек.
Как и многие другие особенности примитивного мышления, счёт примитивов оказывается связан с их удивительной памятью: они считают способом конкретики, натуральной арифметикой. Счёт их опирается на конкретное восприятие, на естественную память и на сравнение без прибегания к математическим операциям, созданным культурным человеком на помощь своему счёту.
Так, человек может воспринимать группу предметов с количественной стороны. В данном случае количественный признак выступает как непосредственно воспринимаемый признак, по которому данную группу можно отличить от других групп.
И сейчас мы с вами легко сможем на глаз определить, что группа из 12 яблок количественно больше группы из 3 яблок - для этого даже необязательно считать, сколько именно яблок находится в обеих группах. У примитивного же человека эта способность развита до совершенства: благодаря своим опыту и постоянным тренировкам примитив достаточно просто может различить группу из 59 свиней и группу из 60 свиней.
Этот навык, соединенный с необычайной памятью примитивного человека, позволяет ему даже без знания чисел достигать тех же результатов, что и современный человек. Примитив в точности сохраняет в своей памяти зрительный образ стада свиней, а затем, при необходимости, сравнивает этот запомненный образ с непосредственно воспринимаемым стадом, благодаря чему с легкостью понимает, все ли свиньи на месте.
Когда примитивы собираются на охоту, они одним взглядом окидывают своих многочисленных собак и тотчас замечают, если не хватает одной из них. При возвращении с охоты за дикими лошадьми, никто не спрашивает: «Сколько вы привели?», - вопрос ставят так: «Сколько места займет табун лошадей, которых вы привели?»
Любопытно, что и культурный человек часто обращается к конкретному зрительному восприятию там, где он хочет наглядно и ярко понять различие между какими-нибудь количествами. Например, когда пацифист хочет передать другим людям представление о том, насколько много людей убивают на войне, он переводит абстрактное число погибших в конкретные представления: «Если трупы убитых положить рядом плечо к плечу, то они займут расстояние от Владивостока до Парижа». Этой наглядной картинкой он хочет дать непосредственно ощутить, будто в зрительном восприятии, огромность этого количества.
Конкретность и образность примитивного счета также проявляется в целом ряде особенностей. Так, если примитив хочет сказать, что он привёл с собой 5 человек, он будет не называть их количество, а перечислит каждого по имени, если знает их лично: «Я привёл Ивана, Василия, Олега и т.д.» Если же он имён не знает, то будет перечислять по какому-либо другому конкретному признаку: «Я привёл человека с большим носом, старика, ребенка, человека с больной кожей и т.д.»
Развитие примитивного счёта шло по тому же пути, по которому шло развитие памяти и мышления: по пути создания и совершенствования систем внешних знаков, при помощи которых натуральная «арифметика» перерастает в арифметику культурную. В качестве знаков или вспомогательных орудий на ранней ступени выступают камешки, пальцы, палочки. Если у примитива не хватает собственных пальцев для счета, он считает на пальцах своего товарища, а если нужно, то приглашает и третьего человека. В этом сделан важнейший шаг на пути к абстракциям и важнейший переход на совершенно новые пути развития счёта.
Правда, у примитивных народов употребление знаков носит ещё чисто конкретный, наглядный характер: примитивы касаются по порядку всех своих пальцев, носа, лба и приравнивают таким образом группу каких-нибудь зрительно воспринимаемых предметов к частям своего тела: например, пять свиней сопоставляются с пятью пальцами руки. В таком случае примитиву уже не надо в точности запоминать образ пяти свиней, ему достаточно лишь запомнить, что свиней должно быть столько же, сколько пальцев на руке, что уже значительно повышает эффективность счета.
Однако, образ и количество здесь все ещё остаются объединены в одно целое, поэтому совершенно абстрактный счет для примитивного ума оказывается невозможным, его счёт продолжается только до тех пор, пока остаётся связь с действительностью: примитив не сможет далее 5 сопоставлять свои части тела с воображаемыми свиньями, если перед ним находится только 5 действительных свиней. То, чего нет реально, того нет для примитивного человека и в операциях счета. Числительные поэтому у них обозначают нечто конкретное: например, слово «табигет» обозначает не абстракцию «5», а количество пальцев на руке. У примитива ещё не имеется числительных в собственном смысле этого слова, нет самой абстракции «5», которая может пониматься и независимо от пальцев руки.
Повторяя одно и то же числительное по нескольку раз, примитив становится способен считать чрезвычайно большие количества: сначала он сопоставляет предметы с пальцами одной руки, когда же пальцы на руке кончаются, он заключает: «Одна рука». Затем он сопоставляет предметы с пальцами другой руки таким же образом, а затем и с пальцами ног. Если предметы, которые требуют подсчёта, на этом не заканчиваются, то при дальнейшем счёте один палец начинает сопоставляться с одной рукой. То есть, если примитив захочет посчитать 27 свиней, то он соотнесет их с 5 пальцами одной руки, которые будут обозначать 5 рук, и 2 пальцами другой руки.
Подобным образом считает и наша современная счетная система. Фактически мы считаем только от 1 до 10 (правда, нам для этого уже не нужно соотносить одни действительные предметы с другими действительными предметами), слова же «двадцать», «тридцать» и т.д. показывают лишь то, что счет идет в пределах второго, третьего и др. десятков. Мы автоматически пользуемся нашей числовой системой, воспроизводим числовой ряд и, достигнув определенного пункта, узнаем готовый результат. То, что у культурного человека представлено в скрытой, автоматизированной и развитой форме, у примитивного человека находится еще в явной форме и в состоянии развития.
Дальнейшее развитие «культурной математики» связано с эволюцией систем знаков и способов их употребления. Сравнивая современную алгебру, пользующуюся этими знаками, с примитивной «алгеброй» можно прийти к выводу, что вся психологическая работа по решению задач перестроилась под влиянием нового способа обозначения операций: примитивы были лишены той механизирующей рассуждение символики, которая представляет громадное преимущество современной алгебры.
Статья была написана по книге Л. Выготского и А. Лурии «Этюды по истории поведения: Обезьяна. Примитив. Ребенок».