Процесс идет — 140 лет со дня рождения Франца Кафки⁠⁠

3 июля исполнилось 140 лет со дня рождения писателя Франца Кафки, скромного человека, оказавшего огромное влияние на искусство и философию ХХ и ХХI веков. Он не спешил публиковать свои сочинения, а рукописи романов – «Америка», «Процесс», «Замок» – и вовсе завещал сжечь.

При жизни Кафкой мало кто интересовался, а с приходом посмертной славы народы и страны начали спорить за право называть его своим: немцы – потому что он писал на немецком, чехи – потому что родился и жил в Праге, евреи – потому что был евреем. Да и Австрия вставляет свое слово, ведь Прага почти все время жизни Кафки была частью Австро-Венгрии. Но Кафка родной и в Америке, и в России: недаром режиссер Дэвид Линч называет его своим братом, а у нас с советских времен ходит присказка «мы рождены, чтоб Кафку сделать былью».

Тень отца

Франц был старшим ребенком в семье пражского торговца-галантерейщика Германа Кафки. У него было три сестры, а два младших брата умерли во младенчестве, поэтому отец хотел, чтобы Франц продолжил его бизнес, и очень досадовал, замечая в сыне черты характера, противоположные собственным. Герман Кафка был мощным, энергичным, властным и громогласным мужчиной исполинского телосложения. Франц же рос тихим, хрупким, впечатлительным ребенком. Пытаясь воспитать в отпрыске боевые и деловые качества, галантерейщик добивался противоположного результата: сын стал бояться грозного отца и чувствовать себя рядом с ним безнадежным ничтожеством. «Я потерял веру в себя, зато приобрел безграничное чувство вины», – констатировал позже Франц.

Родители Франца Кафки – Герман и Юлия

Один эпизод особо запомнился Кафке: когда он, малыш, ночью попросил у родителей попить, сердитый глава семейства выставил его за это на холодный балкон. Любой психолог скажет, что такой поступок вызовет у ребенка ощущение полной растерянности перед лицом жизни, в которой он в ответ на естественную просьбу получает наказание. Родитель, который для ребенка олицетворяет весь внешний мир, становится в его глазах неумолимым и непредсказуемым карателем.

Драматические отношения с отцом во многом определили взрослую жизнь Франца и его творчество. Окружающая реальность в его книгах полна тревоги, ненадежности и тоски, а его герои живут в ожидании наказания со стороны какой-то высшей силы: наказания непонятно за что – скорее всего, просто за то, что они существуют. Им кажется, что они не могут понять каких-то важных правил, зная которые, можно избежать кары и вообще жить полноценной жизнью. Но понять эти правила, увы, невозможно.

Было бы несправедливо смотреть на Кафку лишь через призму психоанализа, как делают некоторые, но нельзя не учитывать того, чему сам писатель придавал столько значения. Чего стоит одно «Письмо к отцу» – крик души, полный обиды и любви, в который Кафка попытался вложить всё, что не мог сказать главному человеку своей жизни в лицо.

Доктор права

Мать Франца Юлия была образованной женщиной из семьи состоятельных пивоваров, и отношения с ней выглядели намного теплее. Однако большую часть времени она уделяла работе в магазине мужа и трем дочерям. Чтобы развлечь себя, маленький Франц писал короткие рассказы и пьесы, которые вместе с сестрами ставил на семейных праздниках.

В семье Кафки говорили на нескольких языках, но почти не пользовались идишем, обычным для европейских евреев того времени. Герман предпочитал чешский, а Юлия – немецкий, главный язык Австро-Венгерской империи. Его же выбрал для самовыражения и Франц, хотя знал и чешский, и французский. Интерес к национальной культуре проснулся в нем ближе к 30, когда он начал изучать идиш, иврит и Талмуд.

Смирившись с тем, что у наследника напрочь отсутствует деловая жилка, Кафка-старший дал Францу приличное образование: после гимназии тот поступил в Карлов университет, где сначала изучал философию и литературу, но потом в угоду отцу перешел на более практичную дисциплину – юриспруденцию. Получив степень доктора права и отработав положенный год в государственном ведомстве, он всю оставшуюся жизнь прослужил в страховой конторе, занимаясь случаями травм на производстве. В свободное от работы время Кафка писал гениальные произведения.

Дворец страхового общества Assicurazioni Generali, где работал Кафка, 1904

Рукописи, которые не сгорели

Кафка считал литературу главным делом жизни, но публиковал свои тексты неохотно. «То, что я пишу, для меня ничто, мне интересен только момент, когда я пишу», – объяснял он свою позицию близкому другу Максу Броду, может быть, немного бравируя.

Братьями по духу Франц называл Флобера, Гоголя, Достоевского, а также немецкого поэта и драматурга Генриха фон Клейста и австрийца Франца Грильпарцера. Он восхищался Гете, а в поздние годы проявлял особый интерес к философии Серена Кьеркегора.

При жизни Кафка издал всего два сборника рассказов: «Созерцание» (1912) и «Сельский врач» (1919). Неуспех первого укрепил его в желании писать только для себя и для узкого круга друзей, так что второй появился не без уговоров со стороны верного Брода. Помимо сборников отдельные рассказы Кафки публиковались в различных периодических изданиях.

Обложка философского романа Кафки "Процесс"

Три его романа – «Америка», «Процесс» и «Замок» – это незавершенные рукописи, которые он просил Брода сжечь после своей смерти, не читая. Друг ослушался и опубликовал их – так мир узнал о великом литераторе. Сам же Кафка писал в 1917 году о первых двух романах: «Зачем будоражить старые опыты? Только потому, что я их до сих пор не сжег? Какой смысл копаться в этих работах, не удавшихся «даже» в художественном отношении?»

С 1909 года Кафка вел дневник – всего сохранилось около 30 его толстых тетрадей. Издано также несколько сборников его писем – к друзьям, возлюбленным и сестре Оттле.

В 2008-м отдельной книгой были изданы даже служебные записки, которые Кафка писал на работе в страховой компании.

Образцовый работник

Как и всё у Кафки, тема его работы в страховой компании неоднозначна. Принято считать, что он тяготился ею, а порой и ненавидел, о чем сам неоднократно упоминал в дневнике. Его опыт чиновничьей службы породил знаменитый кафкианский мир канцелярий, сюрреалистической бюрократии, в котором правит невидимое и недосягаемое начальство, мир бесконечных коридоров и кабинетов, присутственных мест, где банальное соединяется с потусторонним.

С другой стороны, очевидно, что Кафка относился к службе очень ответственно, и начальство выделяло его как примерного работника. Начав рядовым клерком, он дослужился до руководителя отдела из семи десятков человек. И начальство, и подчиненные относились к Кафке очень тепло. В 1914 году они уговорили его не идти на войну, хотя Франц уже записался в добровольческий пехотный полк. А когда Кафка заболел туберкулезом, его, вместо того чтобы отправить на пенсию по состоянию здоровья, несколько лет формально держали на рабочем месте, много раз продлевая отпуск для лечения. Таким образом руководство компании материально поддерживало любимого сотрудника.

Кафка в студенческие годы, 1913

В конторе Кафка не ограничивался исполнением того, что положено. Он добросовестно боролся за улучшение условий труда в Богемии, и среди прочего ему удалось повлиять на закрытие асбестовой фабрики, вредного производства, делавшего его работников инвалидами. В дневнике от 1911 года есть такая запись: «Когда я замечаю, что допускаю зло, которое должен бы устранить... я на какой-то момент перестаю чувствовать мускулы моих рук». Это объясняет его философию: делать этот мир лучше там, где возможно.

«Кафка ненавязчиво, но твердо следовал вечным законам любви, разума и доброты», – резюмировал Макс Брод.

Человек без футляра

Многие поддаются соблазну представить нашего героя в виде этакого бледного, тщедушного, навсегда испуганного и подавленного величием отца клерка, семенящего по пражским улицам в контору и обратно. Но не таким Кафку рисует его близкий друг и душеприказчик Макс Брод.

«Кафке была присуща любовь к жизни, он был земным, и его религией была полнокровная жизнь, а не самоотречение и отстраненность от жизни, отчаяние, трагизм», – писал он в биографии писателя «Узник Абсолюта».

Не будучи румяным здоровяком, Кафка тем не менее унаследовал от отца высокий рост и следил за своей физической формой, занимаясь гимнастикой, плаванием, теннисом, верховой ездой и греблей. Он ходил с друзьями в многодневные походы, любил путешествовать по Европе и вообще производил впечатление человека, которому чуждо уныние. Серьезно заболев, он, по словам Брода, «героически переносил страдания, даже с веселым хладнокровием».

Переживаемый им порой экзистенциальный ужас не мешал молодому Кафке тщательно следить за внешностью, быть франтом, много времени проводящим перед зеркалом, прежде чем отправиться на занятия в университет. В компаниях он держался спокойно и невозмутимо, внешне полностью владея собой, остроумно и метко шутил. Не обходил Кафка стороной кинотеатры, кафешантаны и прочие увеселительные заведения.

«Я много катаюсь на мотоцикле, много плаваю, подолгу лежу обнаженным в траве у пруда, до полуночи провожу время в парке с девушкой, которая докучает мне своей влюбленностью», – некоторым трудно представить, что эти слова принадлежат Кафке. Но именно так в письме к другу описывал свой летний досуг 24-летний Франц.

Искать женщину

Дамы и вправду докучали писателю – высокому стройному брюнету, державшему себя немного загадочно. «Что за наваждение с девушками, несмотря на головные боли, бессонницу, седину, отчаяние! Я подсчитал: с прошлого лета их было не менее шести», – писал он в дневнике 1916 года.

Франц Кафка с невестой Фелицией Бауэр, Будапешт, июль 1917

Но отношения с женщинами Франц усложнял своей склонностью к избыточной рефлексии. С Фелицией Бауэр, с которой познакомился благодаря Максу Броду, Кафка пять лет вел роман в письмах, так как она жила в Берлине. Все было очень серьезно, но, когда дело дошло до помолвки, писатель оборвал отношения, сочтя себя недостойным брака.

Затем в его жизни появилась Юлия Вохрыцек, против свадьбы с которой отец Кафки решительно возражал, поскольку она была дочерью сапожника. В поздние годы жизни у писателя были отношения с журналисткой Миленой Есенской, переводившей рассказы Франца с немецкого на чешский.

Наконец, в последний год жизни Кафка встретил молодую девушку Дору Диамант, с которой некоторое время прожил в Берлине и планировал переселиться в Палестину. Это был довольно счастливый союз, но здоровье писателя было уже сильно подорвано. Дора ухаживала за Кафкой и, по одной версии, выполнила, в отличие от Макса Брода, просьбу сжечь все хранившиеся у нее рукописи. По другой – она ничего не уничтожала, но тетради были изъяты гестапо в 1933 году и до сих пор не найдены.

Чужой среди своих

Кафка долго, но безуспешно пытался создать семью, чтобы изжить чувство изгойства, преследовавшее его из-за скверных отношений с отцом. Свои переживания он красноречиво описал в новелле «Превращение», герой которой, скромный и самоотверженный человек, проснувшись, обнаруживает, что стал насекомым, вызывающим у родных неприкрытое отвращение. Внутри он остался таким же добрым и любящим, каким был до метаморфозы, но оказывается в полной изоляции, ведь контакт между людьми и насекомым невозможен.

Отчужденность – одна из основных тем писателя. Даже размышляя о еврейской культуре, к которой его с годами влекло все больше, он замечал: «Что у меня общего с евреями? У меня почти нет ничего общего с самим собой, и я должен стоять очень тихо в углу, довольный тем, что я могу дышать».

До последних дней он надеялся достучаться до отца, наладить с ним отношения – для Кафки это было почти равносильно восстановлению мировой гармонии. Книга «Сельский врач» вышла в свет только благодаря тому, что Франц решил посвятить ее родителю: до того как его осенила эта мысль, он был равнодушен к проекту. Но когда он пришел домой, чтобы преподнести экземпляр сборника Герману, тот, будучи безразличен к литературе, бросил не глядя: «Положи его в моей комнате». Франц был в очередной раз раздавлен.

То-то бы галантерейщик удивился, поняв, что именно его непутевый сын стал тем, кто прославил их фамилию, да не только на всю Прагу, но и на весь мир, о чем он даже и не мечтал, устанавливая над своим магазином вывеску с изображением галки («кафка» по-чешски «галка»).

В 35 лет к различным недомоганиям, скорее всего, психосоматического свойства, сопровождавшим Кафку большую часть жизни (бессоннице, мигрени, проблемам с пищеварением), прибавилась серьезная хворь – туберкулез горла. Писатель лечился, но в 1924 году болезнь обострилась, он лишился способности глотать пищу и умер от истощения 3 июня. Его похоронили на Новом еврейском кладбище в Праге.

Колесница праведной жизни

Макс Брод с биографией Кафки

После смерти писателя Макс Брод начал публиковать предназначавшийся к уничтожению архив. Но опубликовал он не всё, а после смерти Брода в 1968-м в Израиле архив перешел к его секретарше Эстер Хоффе, а та оставила его своим дочерям Рут и Еве, которые не спешили делиться с общественностью прежде не изданными текстами Кафки. Израильские институции много лет судились с ними, желая признать рукописи Кафки «собственностью еврейского народа», но без особого успеха. Со временем объявилась еще одна заинтересованная в архиве Брода организация – Немецкий литературный архив.

Впрочем, и того, что было издано при жизни Брода, хватило человечеству, чтобы основательно пропитаться кафкианством. Прилагательное «кафкианский» прочно вошло в наш обиход: мы вспоминаем его, когда абсурд жизни принимает не забавные, а угрюмые и тревожные формы. Например, когда житель современной цивилизации чувствует себя беспомощным лилипутом перед громадой чиновничьей системы, работающей по какой-то непостижимой логике.

Среди советских диссидентов была популярна фраза «мы рождены, чтоб Кафку сделать былью», чье авторство приписывают художнику-острослову Вагричу Бахчаняну. Казалось, что советская власть воплощает в жизнь самые фантастические кафкианские сценарии. На самом деле этим подражанием Кафке занималась не только советская, а практически всякая власть ХХ века. Кафкианство живет в каждой конторе, каждом государственном аппарате. Кафка лишь научил нас смотреть на это сквозь свои уникальные линзы.

Кафка был ровесником еще одного знаменитого пражанина – Ярослава Гашека. Примечательно, что и умерли они почти в одинаковом возрасте: Гашек – в 39, Кафка – в 40. Их роднит и повышенное внимание к абсурду окружающей жизни, но, с другой стороны, лихая витальная проза Гашека и пессимистические, полные тревоги тексты Кафки – это два полюса.

Пытаясь разгадать Кафку, исследователи обращаются к его дневникам и письмам и видят, что в них он предстает немного иным, чем в художественной прозе. Здесь уже нет однозначного пессимизма Кафки, так пленившего экзистенциалистов и других писателей и философов ХХ века. Разговаривая с собой и с друзьями, писатель не смиряется с представлением о мире как о ловушке или тупике. Надежда поймать неуловимый смысл существования, сбросить пелену абсурда с механики мироздания не покидает писателя. Мир Кафки полон тайны, в нем может произойти всё что угодно, но происходит в основном что-то невеселое. Абсурд этого мира не в отсутствии смысла, а в неспособности его уразуметь.

Как считал писатель и философ Юрий Мамлеев, «трагедия героев Кафки в том, что они пытались понять с помощью логики и человеческих представлений то, что надприродно и лежит за пределами такого убогого инструмента познания, как логика, годного только для нашего среза реальности. Совершенно ясно, что их усилия должны были кончиться катастрофически и привести их к ощущению абсурда мироздания».

Передвижная вращающаяся скульптура "Голова Франца Кафки" работы Давида Черного в Праге

Но в дневниках писатель был более мистичен. «Нам дана колесница, Божья колесница, и мы видим, как эта колесница праведной жизни минует нас», – говорил он. Кафка сравнивал свое творчество с молитвой. В состоянии, которое с религиозной точки зрения можно назвать богооставленностью, подобно библейскому Иову, он не прекращал искать ответ на вопрос «почему»: почему всё так.

Подозрение, что он не улавливает что-то, находящееся почти под носом, заставляло Кафку отрекаться от уже написанных вещей. Уж кто-кто, а Кафка не писал для того, чтобы «расставить все точки над i». Он хотел уничтожить свои рукописи, потому что они были свидетельством того, что он искал – и не нашел, и колесница промчалась мимо. Но люди сохранили его работы и теперь дорожат ими, возможно, потому, что чувствуют, как колесница ускользает и от них.

Автор текста: Александр Зайцев
Источник: https://profile.ru/culture/process-idet-140-let-so-dnya-rozh...

Другие материалы:

• Сериалы июля — новые сезоны «Ведьмака», «Пищеблока», «Чудотворцев», «Благих знамений» и много чего ещё, в том числе новинки

• Мамины дочки в Голливуде — краткий обзор главных женских архетипов в кино

• Из чего сделаны Malchiks — два «Заводных апельсина»: Кубрика и Бёрджесса

• Стартовали съемки фильма «Волшебник Изумрудного города» — доступны первые кадры

• «Тот самый Мюнхгаузен» — отрывки из биографии немецкого барона

• Какие проблемы Америки распиливает «Техасская резня бензопилой» — в классической франшизе и новом фильме Netflix

• Кир Булычёв — человек, проживший три жизни

• Недооценённая Нина Агапова — мастер эпизода, не исполнившая ни одной главной роли в кино

• Милош Форман — как начать смотреть его фильмы

• Жизнь как антиутопия — биография и творчество Джорджа Оруэлла, к 120-летию со дня рождения писателя

• Анита Стриндберг — шведская королева итальянских ужастиков

• Генеалогия капитана Врунгеля — ко дню рождения Андрея Некрасова, автора приключений знаменитого морского волка

• Генри Райдер Хаггард — писатель, мистик, общественный деятель

• Коротенько о книге Эдвара Бульвер-Литтона «Грядущая раса»

• «Трансформеры» — какие из них лучшие?

• Комиксы по «Терминатору» — как они расширяют его вселенную

• Инопланетянин — кто придумал этот термин в СССР

• Вышел тизер сериала «Задача трех тел» — адаптации романа Лю Цысиня от шоураннеров «Игры престолов»

• Сверхъестественный ужас — в «Смешариках»: Лавкрафт, Лем, Карпентер, Стивенсон