Проклятое призвание. 46. Море слез⁠⁠

– Стыдись, – сказала себе Алиса немного спустя.

– Такая большая девочка (тут она, конечно, была права) –

и плачешь! Сейчас же перестань, слышишь?

Л. Кэрролл

В каком-то трансе я иду домой. Льет дождь, но, пожалуй, я рада промокнуть под его струями. Гораздо хуже я бы себя чувствовала, если бы светило солнце. Дождь и физический дискомфорт, который он приносит, помогает мне отвлечься от душевной боли. Я вспоминаю дикие глаза Вика, его пронзительно-высокий голос, наполненные яростью и гневом слова.

Как будто я предложила ограбить банк, ей-богу.

Или облить супом Репина в Третьяковке.

Одиночество и отчаяние захлестывают меня с головой. Я плачу и плачу, и не могу успокоиться. Попутно, краем сознания, даже вспоминаю, из-за чего мы расстались – скандалы в таком духе были совсем не редкостью. Правда, ругались мы по другим причинам, но сама риторика, общий пафос, эмоциональный накал были теми самыми. Меня словно отбрасывает на два года назад, я проваливаюсь в состояние перед разрывом, чувствую себя абсолютно беспомощной и какой-то обреченной. Во всем мире как будто не остается ничего светлого, только эти ужасные обвинения, пыль на зеркале, моя отброшенная в сторону рука… Ужас и ненависть во взгляде когда-то дорогого человека…

Господи, за что… За что… Разве я заслужила…

Почему он так несправедлив ко мне…

Я чувствую себя так, как будто мне поставили диагноз «бесплодие». Или еще какой-нибудь, из тех, что приводят к больнице и смерти. Разыгравшаяся сцена вырастает в моем сознании до масштабов мировой трагедии.

Чтобы успокоиться, покупаю себе мороженое. Шоколадное. С вафельной крошкой. Две порции.

Нельзя заедать стресс сладким, нельзя заедать стресс, нельзя…

Но зная и понимая это, я срываю фольгу и впиваюсь зубами в химозный десерт. Быстрые углеводы делают свое дело. Легчает.

Прохожие недоуменно оглядываются на девушку, поедающую мороженое под осенним дождем. Пускай. Мне нет до них дела.

Мне ни до кого нет дела, жизнь не удалась, мне так плохо, плохо, плохо…

Тушь уже, наверное, дотекла до пальто. Я прячусь под козырьком остановки трамвая, достаю зеркальце из сумки. Так и есть. Я похожа на клоуна из американских фильмов ужасов. Пытаюсь привести себя в порядок. Носовой платок покрывается узором в духе ранних абстракционистов.

Но мороженое все-таки сделало свое дело, и я оказываюсь способна взглянуть на ситуацию чуть более трезво.

Ну а чего я в самом деле ждала?.. Это ведь Вик. Он всегда предпочитал избегать ответственности. Какого черта я вообще решила с ним связаться?

И все же, увы, мне слишком хорошо понятно, какого.

Дело было, конечно, не в любви или чем-то таком, нет. Просто мы так долго были вместе, что мысль о нем была самой естественной. И потом, я привыкла обращаться к нему в сложных вопросах. Например, когда нужно было доделать какой-то проект. Получить консультацию, взгляд со стороны. Договориться с магазином о продажах.

Когда я училась на первом-втором курсе, Вик переводил за меня тексты по английскому… В отличие от меня он хорошо знал язык. Для него это было несложно, а я предпочитала больше времени уделять специальным дисциплинам.

В общем, я просто как-то привыкла на него рассчитывать. Я не думала, что он мне откажет в таких выражениях.

Ладно бы просто сказал «нет»… Но он сделал это в такой мерзкой форме, что я просто потерялась.

Угрюмо дожевав мороженое, я сажусь в подошедший трамвай. Древнее чудовище кряхтит и стонет, словно старуха, собирающаяся помереть на следующей неделе. Пассажиры уныло пялятся в окно или экраны телефонов. Не я одна в печали, на лицах людей вокруг тоже нет радости.

Осень. Тяжелое тревожное время, когда кончается запас сил, вынесенный из теплого лета, и люди собираются с духом, чтобы пережить зиму.

Но я рассматриваю проплывающие за окном пейзажи с каким-то отчаянным мазохизмом. Я люблю осень. Погода соответствует моему настроению, мы прекрасно синхронизированы с природой, и я радуюсь тому, что не нужно изображать счастливую дуру. Наверное, быть сравнительно умной неудачницей хуже. Но с этим я сейчас ничего не могу поделать.

Улицы, напитанные автомобильными парами и промозглой сыростью, поблекшие дома и вывески, памятники политических деятелей и писателей, о которых никто не помнит… Прохожие, ежащиеся под косыми струями дождя, раскрывающие зонты в борьбе со стихией, суетливо бегущие куда-то, чтобы спрятаться, скрыться, чтобы спастись. Наивные, даже убежав от дождя, они не убегут от жизни. И от себя. И от своего прошлого – прошлого, которое всегда рядом, потому что прошлое – это мы.

Поддавшись безотчетному порыву, я выхожу на одной из остановок. Не она нужна мне, но мне отчего-то хочется нарушать правила, отказываться от привычных схем и маршрутов. Раздвинуть все прокрустова ложа, что мне предложат, выйти за границы любого опыта.

Я иду под косыми струями дождя, мрачно разглядывая здания, вывески и проезжающие автомобили. Машинально отмечаю удачные цветовые решения и негодую из-за зашоренности и отсутствии вкуса авторов некоторых баннеров. Мне кажется, их создавал кто-то из моих самых бездарных однокашников. Я не питаю иллюзий по поводу выпускников академии. Там учились разные люди.

А ты, Нета? Так ли ты талантлива, как о себе думаешь? И все ли ты сделала, что было в твоих силах?

Я поднимаю к небу залитое слезами и дождем лицо.

Да какая разница.

Я ведь не Айвазовский. Не Поленов. Боюсь, даже не Решетников.

Я не делаю ничего настолько значимого, что гранитной плитой впечаталось бы в здание мировой культуры… В лучшем случае все мое творчество – это песчинка в великом храме, которая, вероятнее всего, отпадет, осыпается со временем…

Человечество не пропадет без моих картин.

А вот моих детей за меня никто не родит. Не воспитает.

И если человечество переживет и без них тоже, то я едва ли.

В моей судьбе всегда будет некая неестественная пустота, которую никто и ничто не сможет заполнить.