Неомаг. Часть 2. Глава 2⁠⁠

Глава 2.

Гостиница отыскалась быстро, просто на удивление быстро, буквально через пару улиц от вокзала. Этакий «Дом колхозника» – трёхэтажный бетонный прямоугольник, с тёмным пятном сбитого серпасто-молоткастого герба над входом. С пыльными (куда ж без этого) окнами и вытертой ковровой дорожкой, когда-то бордовой, а теперь серо-коричневой, с лысой проплешиной вытертого ворса по центру. С облупившейся стойкой регистратуры, по-нынешнему ресепшеном и пергидрольной дамой, бальзаковского возраста, за ней. Декольте женщины открывало белёсую (и это в такое знойное лето?) усыпанную веснушками, пышную, в былые годы красивую, грудь.

Барышня за стойкой окинула его воловьим взглядом. Облизнула накрашенные алой (о Боже, одни штампы) помадой узкие губы и попыталась улыбнуться. Именно за улыбку, Максим принял то, что она изобразила на лице.

— Да-а-а, — протянула женщина, скользя по нему взглядом.

— Мне бы комнату, — с напускной робостью в голосе произнёс Максим.

— Вы местный или приезжий? — с некоторой негой в голосе спросила женщина.

— А что, это имеет значение?

— Конечно, если вы местный, то одна цена за койко-место, если приезжий – другая.

— Для кого больше?

— Для приезжего, конечно, дороже, — удивлённо пояснила блондинка.

— И насколько? — продолжал допытываться Максим, его забавляла эта, прямо скажем, сюрреалистическая ситуация.

— А ну, вас, — махнула на него рукой регистраторша, или кем тут она была, — номер брать будете?

— Какие же у вас номера есть, люкс, полу-люкс?

— 2-х местные, 3-х, 4-х и 6-ти местные. — Вздохнула Лариса Викторовна, он, наконец, прочитал имя, напечатанное на пожелтевшем листе бумаги, вставленным в рамку из поцарапанного оргстекла.

— Так запишите меня как местного, со скидкой, — насел Максим на Ларису.

— А то по тебе, «щегол» не видно, что ты пташка залётная, — неожиданно рассмеялась дама.

— Как прилетел, так и улетишь, — и добавила еле слышно, — если сможешь.

Другой бы не расслышал, женщина произнесла последние слова, громко шурша журналом регистрации (толстенной амбарной книгой, разлинованной вручную – ручкой и линейкой), но Максим услышал: слух у него был хорошим.

«Ну-ну, миссис, или кто вы там, большая грудь, это мы ещё посмотрим – кто сможет, а кто нет. Разнесу ваш пыльный клоповник по брёвнышку».

— Фамилия, имя, отчество, – уже официальным тоном сказала женщина.

— Я так понимаю, паспорт предъявлять не надо?

— Не при советах живём, а в капитализьме, — не отрывая взгляда от журнала, и как-то слишком пафосно произнесла Лариса.

— Вот как? Тогда записывай – Тарланор Петрович Пуздой.

Женщина невозмутимо записала эту белиберду и, подняв на него подведённые перламутром глаза, иронично промолвила:

— С каких это пор мы с тобой на ты, милок? Чай на брудершафт не пили.

— Чай не пили, а шампанского, статься мне успеем, не вечер ещё, а? — Максим подмигнул ей.

— Хваткий ты, я вижу, парниша. Да только прошли те годы, когда я с такими, как ты, шампанское хлебала. Ищи себе, зазноб, помоложе, — и добавила, уже безо всякой игринки в голосе, — тебе какой номер 2-х местный или поболе?

«Ну вот, опять – «таким, как ты», сначала мент, теперь эта кокетка, каким «таким, как я?». Что во мне не так? Чуют что-то во мне? Но как, откуда?»

— Двойной в самый раз будет, и просьба никого не подселять, если надо, я доплачу.

Женщина хмыкнула, обвела взглядом пустой холл, словно ища орды приезжих, желающих заселиться, и кинула ему ключ от номера.

Он подхватил небрежно брошенный ключ с брелоком в виде деревянной груши и выжженной на торце цифрой «6».

— Первый этаж? Неплохо.

— Третий, у нас нумерация сверху идёт.

— Первый раз о таком слышу, ну да ладно. Удобства, я так понимаю, на этаже?

— Нет, номер люкс тебе выписала, — захохотала Лариса и отвернулась от него, явно давая понять, что разговор окончен.

Максим некоторое время постоял, ожидая вопроса об оплате и, не дождавшись, зашагал к широкой лестнице, водружённой прямо посреди холла. Отметив про себя ещё одну странность.

— Милок, надолго к нам? Насколько записывать? — окликнула его регистраторша.

— Насколько получится, — ответил Максим, не оборачиваясь, — не понравится, быстро съеду, понравится – ещё поживу.

— Ну, тогда на день запишу, если захочешь, продлишь, а за расчётом я вечером зайду.

— Заходи, я шампанского куплю, — он обернулся и подмигнул ей.

— Смотри не подавись, шампанским-то, — последовал ответ.

— Да уж, вашими молитвами, как-нибудь, — от него не укрылось, как при слове молитва, женщина вздрогнула и побледнела.

«Дела тут, похоже, неважнецкие – думал Максим, поднимаясь к себе в номер, – во что это я влип?»

Номер не разочаровал его, хотя он понимал, что надолго в нём не задержится, если вообще когда-нибудь придёт сюда вновь. 2-х комнатный и неожиданно светлый. В дальней комнате – две кровати, две тумбочки и пара стульев. В ближней – телевизор на потрескавшейся советской (как, впрочем, и всё в номере) тумбочке, два продавленных кресла и журнальный столик, из окрашенного под дерево ДСП.

Действительно, люкс (три раза ха), разлюбезная Лариса Викторовна не обманула, вот только душ и туалет общие, в конце коридора.

Максим сел в кресло, оно было на удивление удобным, и задумался. Крепко задумался.

То, что он попал в переделку – к бабке не ходи. То, что он влип в куда более серьёзную историю, чем ожидал – яснее ясного. Он-то думал, что разрулит проблемы лихим кавалерийским наскоком. Ан нет, не тут-то было. Да и вообще, когда он срывался с места – не думал, а подчинялся первому порыву, который, как известно, самый верный. А «жопа» оказалась непросто ей – родимой, а аж с двумя жирными П, что по-русски значит – «Пиз…ц полный».

И перед ним вставал извечный вопрос: «Что делать?», тот самый, что задавался классиком аж в прошлом тысячелетии.

Что-то внутри (интуиция, шестое чувство, опыт?) подсказывало действовать незамедлительно, пока не затянуло, пока не обложили и не взяли в кольцо. Хотя кто его должен был взять в кольцо, он пока не понимал, но это только пока.

А разум, извечный антагонист интуиции, твердил: подожди, не гони коней, осмотрись – пойми кто, что и зачем.

Когда Максим спустился, стойка регистратуры была пуста. Выйдя на широкое крыльцо гостиницы, он поёжился – стало ещё холоднее. Пожалуй, градусов 16, не больше.

Вокруг гостиницы возвышались местные небоскрёбы - 3-х этажные кирпичные дома. Типичные многоквартирные дома посёлков городского типа. Похоже, это был «центр», вон и памятник «вечно живому» среди чахлых ёлочек. Скорее всего, это была площадь Ленина, точнее узнать не представлялось возможным, таблички с названием улицы и номерами домов отсутствовали.

Максим свернул в ближайшую улочку. Странно они были расположены, расходились загибающимися влево лучами из центра, что вроде было не характерно для советского градостроительства. Хотя Максим, мягко говоря, был не силён в архитектуре. Да и неизвестно, что здесь было до того, как поставили гипсовый памятник вождю мирового пролетариата.

«Ну и названице у городка Светловоздвиженск, надо же такое придумать. Странное название». Всё-таки он был не прав, когда вот так – без предварительной подготовки, рванул в этот город. Но то, что в народе называют шестым чувством, а Дед попросту – чуйкой, заставляло торопиться, действовать быстро, чтобы не дать этому чему-то, чему у Максима не было пока названия, раскачаться, раскрутить свои маховики. Это что-то было опасным, очень опасным. И шанс у Максима на удачу, был только в том случае, если он будет действовать не просто быстро, а молниеносно, не оглядываясь и не останавливаясь.

Хотелось Максиму приоткрыться – пустить «щуп» в город, «потрогать» его жителей, «пощупать» атмосферу вокруг. Нельзя, он чувствовал, нет, не чувствовал, у него была железобетонная уверенность, что нельзя, нельзя раскрываться. Опуская «щиты», он не только проникал в окружающее пространство, но и впускал его в себя, в своё сознание, в душу, в самую суть себя. И поэтому он просто иногда останавливался в понравившемся или, наоборот, не понравившемся ему месте и закрывал глаза. Втягивал в себя воздух, вслушивался в окружающее пространство не только ушами, но и всем телом – каждой клеточкой, всей своей тренированной интуицией, отбросив разум, оставив лишь голые инстинкты.

И то, что было вокруг, было не просто тёмным. Пространство было изгаженным, если так можно выразиться «с головы до ног». Оно было гнилым настолько, что обычные мегаполисы казались всего лишь розовыми попками младенцев в испачканных пелёнках. Ох, как ему хотелось посоветоваться с Дедом. Жаль, что это возможно только в мыслях.

Максим всё дальше удалялся от центра, вокруг него возвышались обычные деревенские дома, временами кирпичные, но чаще – деревянные.

Удивляло то, что не было ставших привычными «дворцов», выходцев из горных районов некогда необъятной Родины. Было видно – всё вокруг «исконно» русское. Он шёл, с любопытством оглядываясь. Всё вроде было так, как и должно быть, в таких маленьких городках: побрехивали собаки, копались в придорожной пыли куры и расхаживали горделивые петухи.
Один раз дорогу перебежала стайка гусей. Максим неторопливо гулял по городу, и он всё меньше и меньше ему нравился.

После часа блужданий Максим вышел на площадь перед гостиницей, но уже с другой стороны. В гостиницу не пошёл – свернул в заросшую малиной узенькую улочку и присел на едва не развалившуюся под его весом лавочку.

Он сидел, мял в руках незажжённую папиросу и подытоживал увиденное.

Во-первых, на удивление мало людей. Совсем не видно стариков, которые должны были бы сидеть на завалинках перед домами. Сами дома почти все окружены глухими заборами в рост человека, хотя по нынешним, весьма неспокойным временам, это, конечно, не удивительно.

И лавочки!

Лавочек, которых в таком маленьком сельском городке, должно быть, по крайней мере, по паре на каждой улочке, было мало. Да что там, мало – их просто не было.
Та, на которой он сидел, была единственная, да и она, давно не использовавшаяся по своему прямому назначению (ни кожуры от семечек вокруг, ни бычков) – готова была вот-вот развалиться от старости. Ни гуляющих подростков, ни играющих детей за время своей прогулки он не видел, что в разгар лета было более чем странно.

Во-вторых – он не видел церкви. Не то чтобы он специально её искал, но смотрел внимательно. Никаких следов, что для маленького российского городка не характерно. Даже над единственным родником, который он нашёл в густых зарослях черёмухи, не было построено элементарного навеса, а место было хорошее, нетронутое плохими человеческими эмоциями, без злобы и вражды.

В-третьих – магазины. Уж магазины-то должны были быть! И старые, ещё советские «Продукты», и новые ларьки, торгующие сигаретами и разной мелочёвкой, но их не было. Такого, по идее, просто не могло быть, люди должны покупать если не продукты, то хотя бы одежду и прочие необходимые в хозяйстве мелочи. Не могли они полностью себя обеспечивать. Конечно, он бродил по окраинам, не заходя в центр. Но всё равно всё было не так. Странность ехала на странности и странностью погоняла.

Да и сама атмосфера – гнетущая, давящая, будто бы обволакивающая ватой и затрудняющая дыхание. Словно солнце забыло сюда дорогу. Он, давно привыкший не замечать ни жары, ни холода, мёрз в этом проклятом городе. Зябкая дрожь охватывала его, словно в далёком детстве, когда он, наевшись мороженого, валялся с температурой под сорок и охваченным пожаром горлом, и ничто не могло согреть его.

Единственное место, где он вздохнул свободно, был тот самый обнаруженный им родничок, окружённый густыми зарослями, и заваленный мусором. Там он отдышался и, умывшись прохладной водой, собрал в кучу разбрёдшиеся мысли. Около родника он спешно нарастил «щиты» и смог прогнал вялую хмарь, окутавшую его.

И намёки, намёки, намёки. От «ментов» у вокзала, от Ларисы свет Викторовны. Они были единственные люди, с которыми он говорил, если не считать «водилы», да и вообще жителей города он видел не более десятка, причём издали. У него возникло ощущение, что и полицейские, и администратор (или кто там она) в гостинице, специально подставленные для него марионетки, и выпустили их на сцену с одним лишь смыслом: посмотреть на его реакцию, «пощупать» его и решить, кто он и зачем он.

Надо найти кладбище, там будет ясно, хотя, что ясно? В этом городе ничего ясно не может быть.

Так и не прикурив, он спрятал папиросу за ухо и поднялся с жалобно застонавшей лавочки. В другом месте он бы без труда нашёл последнее место упокоения, пустил бы «щуп» и все дела. От кладбищ всегда веяло тишиной и покоем, мёртвые никуда не торопятся и ни о чём не беспокоятся. Но не здесь и не сейчас. Внутренние «щиты» теперь больше напоминали черепаший панцирь, чем окна, отгораживающие его внутренний мир от внешнего воздействия. Придётся искать по старинке – путём проб и ошибок, вот только время поджимало.

Максим принялся кружить по городу, словно в насмешку пустого. Лишь гомон живности да изредка мелькавшие вдали спины редких прохожих (даже дороги спросить не у кого). Один раз он краем глаза заметил вручную намалёванную вывеску – «Бакалея» и гостеприимно распахнутые двери. Поставил галочку в уме: магазины всё-таки были.

Кладбища всё не было. Отчаяние, скользкой змеёй, шевельнувшееся в груди – они здесь бессмертные, что ли? Но о том, чтобы бросить всё и укатить домой, он не думал, только вперёд.

Он резко тормознул и, развернувшись, быстро пошёл туда, где видел магазин. Вошёл в окрашенные потрескавшейся коричневой краской, фанерные двери. За стеклянной витриной холодильника, облокотившись на прилавок, стояла дородная женщина. Синий форменный халат распирала мощная грудь, что там ниже, Максим рассмотреть не мог, мешала стойка, но не сомневался – нижняя часть была не менее монументальна, чем верхняя. Везёт ему сегодня на пышных.

При виде посетителя дама за прилавком никак не отреагировала, даже не пошевелилась, лишь сонно моргнула.

— Извините, мадам, не подскажете, как мне пройти к кладбищу? — взял быка за рога Максим.

На довольно красивом, хоть и одутловатом лице продавщицы, не проскользнуло ни тени мысли. Она всё так же бездумно смотрела на него. Максим подождал. Тишина.

— Барышня, я, кажется, задал вам вопрос.

Барышня сонно обвела взглядом прилавок перед собой, упруго качнулись выбеленные перекисью кудряшки:

— Я что-то не вижу здесь таблички «Справочная».

— Девушка, я извиняюсь, что так с наскока начал, но не будете ли вы так любезны, подсказать мне, где в вашем городе находится кладбище.

— А тебе зачем? — ленивый взмах слипшихся ресниц.

— У меня там бабушка лежит, — сказал он явную ложь, — хочу навестить могилу.

— Ну, так навести.

— Я не знаю, где оно находится.

— Сам же говорил – бабушка.

Максим решил не обращать внимания на хамский тон продавщицы.

— Милая, — он облокотился на прилавок, приблизив своё лицо почти вплотную к лицу женщины (да какой, к чёрту женщины, с близкого расстояния он видел, что этой девчонке не больше двадцати), — помоги мне, пожалуйста, очень надо.

Она вздохнула, поглядела ему в глаза серыми озёрами, медленно вытянула из-за его уха папиросу (он едва сдержался, чтобы не взять её в захват) щёлкнула извлечённой из кармана зажигалкой. Умело выпустила две струйки густого дыма из тонких ноздрей и неожиданно сдалась:

— Купи чего-нибудь, скажу.

Он обвёл взглядом прилавок: селёдка, хлеб, мелочь из жвачек, сухариков и прочей ерунды. За стеклом холодильника – ассорти из колбас, сосисок и мясных полуфабрикатов. Машинально отметил, что часть продуктов явно несвежие. За спиной продавщицы – батарея разнокалиберных бутылок, покрытых пылью (либо покупатели данное заведение не баловали, либо очередная бутафория для приезжих).

— Хорошо. Бутылку водки, полторашку воды и соль, — зачем ему соль, он сказать не мог, хоть водка и вода ему тоже не были нужны, — и сложите всё в пакет.

Не спросив, какая водка с водой ему нужны, девушка молча сложила первые попавшиеся под руку бутылки (словно понимая всю ненужность своих действий) в пакет, выбила кассовый чек и наконец, сказала:

— От площади Ленина, вниз по улице Ленина до конца.

Протянула ему пакет, смахнула деньги в кассу и отвернулась, так что он мог обозревать её внушительный зад, обтянутый ситцем.

— Где у вас тут улица Ленина, табличек нет.

Она обернулась к нему, качнув похожим на две астраханские дыни бюстом. В её глазах мелькнула насмешка, разбавленная… да, ему не показалось, каплей сочувствия.

— Памятник прямо на неё рукой указывает.

— Спасибо, сладкая, скажи, будь любезна, где дом 3 на этой улице? — Максим решил воспользоваться ситуацией и получить максимум информации.

Взгляд продавщицы сразу потускнел. Она процедила сквозь зубы:

— Последний дом в конце. И вообще, уходи, я закрываюсь. Обед у меня.

Он вышел из магазинчика, сжимая в руке пластиковый пакет с бесполезными покупками, и рванул к гостинице.

Гипсовый вождь указывал широкой дланью на прямую, словно нарисованную по линейке улицу. Как же он не заметил её сразу, вот в чём вопрос. Максим повертел головой: теперь понятно. От гостиницы улицу загораживал памятник, и ели, росшие вокруг него, а от скамейки, где он сидел, она была сильно левее, и с этого места её было не видно.

Проходя мимо скамейки, он зашвырнул бесполезный пакет в кусты малины, росшие рядом со скамейкой. Цель всё ближе, пожалуй, кладбище ему теперь без надобности, пора нанести визит в дом под номером 3, времени, он чувствовал, почти не оставалось.

Как всегда, когда он включался в дело, голова становилась свободной от мыслей, тело действовало само, как у хищного зверя. Логика уступала место интуиции, а размышления – действию.